рией и Пруссией, его  вла-
дычество над Европой усиливали численно его полчища и обеспечивали  тыл.
Перед Наполеоном была Россия, выставившая на свою защиту  втрое  меньшую
армию. Этой армией командовали генералы, которых неоднократно уже били и
Наполеон и его маршалы. Сам он считал,  что  у  русских  нет  ни  одного
дельного полководца, кроме князя Багратиона, и во всей Европе о  русских
генералах все единодушно держались такого же мнения.
   Уверенность самого Наполеона в этот момент не знала  пределов.  Нужно
заметить, что его высказывания заметно менялись в течение 1812 г. В Смо-
ленске он говорил одно, наблюдая из Кремля пожар  Москвы  -  другое,  во
время отступления великой армии - третье. Но тогда, в самом начале похо-
да, между Дрезденом и переходом через Неман, он явно обращался мыслью  к
любимому предмету своих мечтаний - к Востоку, к завоеванию Индии, к  тем
планам, от которых он отказался 20 мая 1799 г., когда приказал своей ар-
мии снять осаду с крепости Акр и идти из Сирии обратно в Египет:  "Алек-
сандр Македонский достиг Ганга, отправившись от такого же далекого пунк-
та, как Москва... Предположите, что Москва взята, Россия повержена, царь
помирился или погиб при каком-нибудь дворцовом заговоре, и скажите  мне,
разве невозможен тогда доступ к Гангу для армии  французов  и  вспомога-
тельных войск, а Ганга достаточно коснуться  французской  шпагой,  чтобы
обрушилось это здание меркантильного величия" (Англии).
   Так говорил он Нарбонну, одному из приближенных, с которым иногда бе-
седовал довольно откровенно. Этому свидетельству можно поверить, если от
мемуарной литературы обратиться к  бесспорным  документам.  Редко  когда
дипломатическая деятельность Наполеона в Турции, в Персии, в Египте была
такой кипучей, как именно в 1811 - 1812 гг. Именно в эти годы по  Сирии,
по Египту разъезжал с официальной миссией и тайными поручениями Наполео-
на французский консул Нерсиа, который должен был произвести нужные  раз-
ведки для будущей новой французской экспедиции в эти места. Из Египта  и
Сирии тоже должно было в свое время начаться подсобное движение к Индии,
то движение, которое оборвалось под Акром в 1799 г. Интересно  отметить,
что из Дрездена Наполеон послал в Вильну к Александру, будто бы для пос-
ледней попытки сохранить мир, того самого графа Нарбонна, с которым  де-
лился мыслями о походе на Индию после предполагаемой победы над  Россией
("из Москвы-к Гангу"). Впрочем, Нар-бонн хорошо знал свою  инструкцию  -
задержать пустыми переговорами возможное нападение русских  на  Варшаву.
Конечно, из миссии Нарбонна ничего не вышло и не могло выйти. Война была
решена Наполеоном бесповоротно. 400-тысячная армия уже  двигалась  через
восточную Пруссию к Неману и ждала лишь сигнала к вторжению в Россию.
   Из Дрездена Наполеон выехал в Познань,  где  пробыл  несколько  дней.
Польское дворянство приветствовало его на этот раз еще с большим энтузи-
азмом, чем в 1807 г.: во-первых, на этот раз в самом деле  поляки  могли
надеяться на восстановление Польши в старых пределах или по крайней мере
на отторжение от России Литвы и Белоруссии, а  во-вторых,  их  уже  нис-
колько не беспокоил вопрос о наделении крестьян землей. Уже и речи о по-
ложении польских крестьян не поднималось  (они  были  "освобождены"  без
земли в 1807 г.). Не было также речи об освобождении  крестьян  Литвы  и
Белоруссии. Значит, польский дворянский энтузиазм по отношению к Наполе-
ону мог проявляться совершенно беззаветно.
   Но нетерпеливый, раздражительный, весь уже охваченный  военной  забо-
той, с раннего утра до поздней ночи занятый работой,  император  был  не
очень доволен разряженной, завитой и напудренной  шляхтой,  демонстриро-
вавшей наперерыв свою преданность и обожание. "Господа, я  бы  предпочел
видеть вас в сапогах со шпорами, с саблей  на  боку,  по  образцу  ваших
предков при приближении татар и казаков; мы живем в такое  время,  когда
следует быть вооруженными с ног до головы и  держать  руку  на  рукоятке
шпаги",- так обратился он к знати, встретившей его под предводительством
познанского епископа Горжевского 28 мая 1812 г. Польские дворяне  поспе-
шили принять эту речь императора за приветствие. Благовоспитанностью На-
полеон никогда не блистал, а особенно когда шел походом.
   Из Познани Наполеон выехал в Торн, оттуда - в Данциг, где пробыл  че-
тыре дня, пропуская новые и новые бесконечные эшелоны войск; из  Данцига
отправился в Кенигсберг, где провел пять дней (с 12 по 17 июня) в непре-
рывной работе по управлению армией и по организации ее снабжения. 20 ию-
ня он был уже у Гумбиннена, а 22 июня - в Литве, в Вильковышках,  где  и
подписал свой приказ по великой армии:
   "Солдаты, вторая польская война начата. Первая кончилась во Фридланде
и Тильзите. В Тильзите Россия поклялась в вечном союзе с Францией и кля-
лась вести войну с Англией. Она теперь нарушает свою клятву. Она не  хо-
чет дать никакого объяснения своего странного поведения, пока  французс-
кие орлы не перейдут обратно через Рейн, оставляя на ее волю наших союз-
ников. Рок влечет за собой Россию: ее судьбы должны совершиться. Считает
ли она нас уже выродившимися? Разве мы уже не аустерлицкие солдаты?  Она
нас ставит перед выбором: бесчестье или война. Выбор  не  может  вызвать
сомнений. Итак, пойдем вперед, перейдем через Неман, внесем войну на  ее
территорию. Вторая польская война будет славной для французского оружия,
как и первая. Но мир, который мы заключим, будет обеспечен и положит ко-
нец гибельному влиянию, которое Россия уже 50 лет оказывает на дела  Ев-
ропы".
   Воззвание Наполеона воспринималось как официальное объявление войны.
   Через два дня после этого воззвания, в ночь на 24 июня  1812  г.  (12
июня ст. ст.), Наполеон приказал начать переправу через Неман, и 300 по-
ляков 13-го полка первые переправились на ту сторону реки. В тот же и  в
ближайшие дни вся старая гвардия, вся молодая гвардия,  потом  кавалерия
Мюрата, а за ними один маршал за другим со своими корпусами  непрерывной
чередой переходили на восточный берег Немана. Ни одной души на всем нео-
бозримом пространстве за Неманом до самого горизонта французы не  увиде-
ли, после того как скрылись из вида еще утром 24 июня сторожевые казаки.
"Перед нами лежала пустыня, бурая,  желтоватая  земля  с  чахлой  расти-
тельностью и далекими лесами на горизонте",вспоминает один из участников
похода, и картина показалась уже тогда "зловещей".
   Наполеон не замечал никаких зловещих признаков. Как всегда  во  время
войны, он был гораздо оживленнее и бодрее. Начиналась самая  грандиозная
из бывших до сих пор его войн, и, судя по тому, как он к ней  готовился,
он сам это вполне понимал. Могло случиться, что эта война была  бы  пос-
ледней из его европейских войн и первой из азиатских; могло случиться  и
так, что на первый раз пришлось бы кончить поход в Смоленске и  отложить
продолжение (т. е. Москву и Петербург) на следующий год. Эти две гипоте-
зы он предвидел: о Ганге и Индии он говорил с Нарбонном, об остановке  в
Смоленске - с маршалами.
   Окруженный маршалами и огромной свитой, предшествуемый всей кавалери-
ей, Наполеон шел прямой дорогой на Вильну, нигде не встречая и признаков
сопротивления.

   Глава XIII НАШЕСТВИЕ НАПОЛЕОНА НА РОССИЮ 1812 г.
   Начиная любую из своих беспрерывных войн, Наполеон  всегда  интересо-
вался прежде всего: 1) неприятельским полководцем и 2) организацией неп-
риятельского командования вообще. Силен ли  главнокомандующий?  Обладает
ли он абсолютной самостоятельностью в своих действиях? Эти  два  вопроса
первостепенной важности прежде всего интересовали Наполеона.
   В данном случае на оба эти вопроса Наполеон, казалось  бы,  мог  дать
себе самый удовлетворительный ответ. У русских  только  один  настоящий,
хороший генерал Багратион, но он на вторых ролях. Хуже  Багратиона  Бен-
нигсен, "неспособный", говорил о нем Наполеон, Беннигсен, разбитый наго-
лову при Фридланде, но все-таки человек упорный и решительный,  доказав-
ший свою твердость не тем, что в свое время задушил Павла, но  тем,  как
стойко выдержал кровавый день под Эйлау. Но Беннигсен тоже на вторых ро-
лях. Кутузов? Наполеон, разбивший Кузутова под Аустерлицем, все-таки ни-
когда не презирал Кузутова, считая его хитрым и  осторожным  вождем.  Но
Кутузов не у дел. Главнокомандующего, Барклая де Толли, военного минист-
ра, для суждения о котором у Наполеона не было материала, он склонен был
считать не очень превышающим обычный уровень русских генералов,  которых
в массе Наполеон оценивал весьма не высоко. На второй вопрос  ответ  мог
быть дан еще более оптимистический. Никакого настоящего  единоначалия  в
русской армии не было, организация командования была ниже всякой  крити-
ки. Да и не могло быть иначе, потому что Александр был при армии и  вме-
шивался в распоряжения Барклая. Наполеон это хорошо знал, еще двигаясь к
Вильне, и иронически высказал это в самой Вильне генерал-адъютанту Бала-
шову, которого Александр послал в первый и последний раз предлагать  На-
полеону мир: "Что все они делают? В то время как Фуль  предлагает,  Арм-
фельд противоречит, Беннигсен рассматривает, Барклай, на которого возло-
жено исполнение, не знает, что заключить, и время проходит у них в ниче-
гонеделании!".
   Это место в рассказе Балашова о его беседе с  Наполеоном  заслуживает
полного доверия, потому что подтверждается и другими показаниями. В  об-
щем же записка русского министра  полиции  генерала  Балашова,  которого
Александр послал к Наполеону с предложением мира при первом  известии  о
переходе французов через Неман, напечатанная с рукописи Тьером в XIV то-
ме его "Истории Консульства и Империи" и почти дословно по тексту  Тьера
воспроизведенная в знаменитой высокохудожественной сцене "Войны и мира",
должна быть принимаема с большой осторожностью, особенно те  места,  где
Балашов будто бы намекнул Наполеону на Испанию и упомянул о Полтаве. Ми-
нистр русской полиции не блистал никогда безупречной правдивостью, и бо-
лее чем вероятно, что он присочинил  эти  свои  героические  намеки  уже
позднее. С этим  всегда  надо  считаться  историкам.  Есть  целая  книга
(Герстлетта), называющаяся "Остроумие на лестнице" (Der Treppen-witz der
Geschichte), специально посвященная таким позднее присочиненным остроум-
ным "историческим" словам и выходкам, которые на самом деле  никогда  не
происходили, но пришли в голову лишь  впоследствии,  когда  уже  человек
простился со своим собеседником и, "спускаясь  по  лестнице",  придумал,
как бы хорошо было сказать еще то-то и то-то. Во всяком случае, войдя  в
Вильну на четвертый день после перехода через Неман без  всякого  сопро-
тивления, встреченный  с  самым  верноподданническим  почтением  местной
польской знатью и зная подавляющее превосходство своих сил, Наполеон от-
ветил Балашову полным отказом, и более чем вероятно, что тон этого отка-
за был действительно резким и оскорбительным.
   В Вильне Наполеон пробыл полных 18 дней, и это  впоследствии  военные
историки считали одной из роковых его ошибок. Но и  в  Вильне,  как  еще
раньше в Дрездене, Наполеон поджидал подходившие к нему  новые  и  новые
армейские части. В общем из 685 тысяч человек, которыми располагал Напо-
леон для войны с Россией, 235 тысяч он должен был оставить пока во Фран-
ции и в вассальной Германии, а через границу переправил лишь  420  тысяч
человек. Но и эти 420 тысяч подходили и переправлялись лишь  постепенно.
Уже в Вильне Наполеону доложили о первой серьезной неприятности: о  мас-
совом падеже лошадей, для которых не хватало корма. Была к другая непри-
ятность: поляки в Литве и Белоруссии не  выставили  достаточных  военных
сил. Уже в Вильне Наполеон стал гораздо больше, чем при  переходе  через
границу, и несравненно больше, чем в Дрездене,  понимать  особенности  и
трудности затеянного дела. И это тотчас же отразилось на его политике: к
великому разочарованию поляков, он не присоединил к  Польше  Литвы  (под
Литвой подразумевались тогда Литва и Белоруссия),  а  создал  для  Литвы
особое временное управление. Это означало, что он не хочет предпринимать
ничего, что могло бы в данный момент помешать миру  с  Александром.  Уже
тут начала проявляться двойственность настроений и  планов  Наполеона  в
отношении исхода предпринятого им похода. По-видимому, он допускал,  что
война закончится полной покорностью Александра и превращением  России  в
послушного вассала, нужного для дальнейшей борьбы против Англии в  Евро-
пе, а может быть, и в Азии. По мере развития событий он склонялся больше
к тому, что война эта превратится просто в "политическую войну" - так  и
говорил он о ней немного спустя,-  войну  кабинетов,  как  выражались  в
XVIII в., в нечто вроде дипломатической дискуссии, продолжаемой при  по-
мощи нескольких "жестов оружием", после чего обе стороны приходят, нако-
нец, к какому-нибудь общему соглашению. Конечно, коренной  из  всех  его
ошибок была ошибка, происшедшая от полного незнания и непонимания  русс-
кого народа. Не только он, но и буквально никто в Европе  не  предвидел,
до каких высот героизма способен подняться  русский  народ,  когда  дело
идет о защите родины от наглого, ничем не вызванного вторжения. Никто не
предвидел, что русские крестьяне  обратят  весь  центр  своей  страны  в
сплошную выжженную пустыню, но ни за что не покорятся  завоевателю.  Все
это Наполеон узнал слишком поздно.
   По мере того как обнаруживались трудности затеянного  похода,  в  уме
Наполеона явно тускнело первое воззрение на эту войну и выдвигалось вто-
рое. Полководец знал, что хотя у него под рукой 420 тысяч человек,  а  у
русских нет и 225 тысяч, но что его армия далеко не равноценна  во  всех
своих частях. Он знал, что положиться он может лишь на французскую часть
своей армии (всего великая армия насчитывала 355 тысяч  подданных  Фран-
цузской империи, но среди них далеко не все были природные французы), да
и то не на всю, потому что молодые рекруты не могут быть поставлены  ря-
дом с закаленными воинами, побывавшими в его походах.  Что  же  касается
вестфальцев, саксонцев, баварцев, рейнских, ганзейских немцев,  итальян-
цев, бельгийцев, голландцев, не говоря уже о подневольных "союзниках"  -
австрийцах и пруссаках, которых он потащил для  неведомых  им  целей  на
смерть в Россию и из которых многие ненавидят вовсе не  русских,  а  его
самого, то едва ли они будут сражаться с особенным  жаром.  Хорошо  зная
военную историю, он помнил, что не очень-то усердно бились в рядах древ-
ней персидской армии те бесчисленные представители покоренных персидски-
ми царями племен, которых Ксеркс погнал против греков. На поляков  Напо-
леон  несколько  больше  надеялся,  потому  что  поляки  защищали   свое
собственное дело. Но и тут, как сказано, он  ожидал  большей  помощи  (в
чисто количественном отношении).
   Наполеон знал о растерянности в  русском  штабе  и,  еще  находясь  в
Вильне, получил сведения о том, что первоначальная мысль  защищаться  на
Двине в укрепленном лагере в Дриссе оставлена, так  как  Барклай  боялся
обхода этого лагеря и неизбежной капитуляции, что  русская  армия  двумя
колоннами отступает в глубь страны. Колонна Барклая отступает на Витебск
быстрее, колонна Багратиона на Минск - медленнее.  Наполеон  с  главными
силами двинулся на Барклая. Но Барклай ускорил темп перехода и  приказал
начальнику своего арьергарда  Остерману-Толстому  задерживать,  по  мере
сил, наступающих французов. Это и было исполнено в боях под Островно  25
и 26 июля. Таким образом, войдя в Витебск, Наполеон уже не застал  Барк-
лая, который спешил теперь к Смоленску. В эти же июльские дни маршал Да-
ву двигался из Вильны в Минск, получив задачу отрезать путь отхода  Баг-
ратиона и уничтожить его раньше, чем тому удастся соединиться с  Баркла-
ем. Но, к счастью для Багратиона, бездарный в военном  отношении  (и  во
всех прочих отношениях) младший брат Наполеона, вестфальский король  Же-
ром Бонапарт, преследовавший Багратиона по дороге Гродно - Минск, не су-
мел выполнить ничего из того, что ему было приказано, опоздал  со  своим
корпусом, и когда 23 июля начался бой к югу от  Могилева  между  Даву  и
Багратионом, то Багратион очень успешно отразил ряд атак и, повернув  на
Смоленск, продолжал свое отступление, уже почти не тревожимый  неприяте-
лем. Получив сведения о битве под Могилевым и о переходе Багратиона  че-
рез Днепр у Нового Быхова, Барклай решил  соединиться  с  Багратионом  у
Смоленска и двинулся туда через Рудно. Наполеон сделал уже все приготов-
ления к большой битве под Витебском, в которой он думал уничтожить Барк-
лая, и вдруг 28 июля, выехав на позиции, убедился, что русская армия уш-
ла дальше на восток. Это было для императора большим разочарованием. Но-
вый Аустерлиц под Витебском мог бы разом, как ему  представлялось,  кон-
чить войну и побудить Александра к миру. Солдаты были измучены  страшной
жарой и трудными переходами. Жара была такая, что побывавшие в Египте  и
Сирии старослуживые утешали молодых только тем, что в Египте бывало  еще
жарче. Фуража не хватало. В некоторых эскадронах со  времени  выхода  из
Вильны пало больше половины лошадей. Вместе  с  тем  в  армии  появились
признаки разложения, мародерство приняло необычайные размеры.
   Приходилось идти дальше и дальше за Барклаем и  Багратионом,  которые
шли разными путями, направляясь к Смоленску. Пришлось выдвинуть к  Двине
два корпуса на крайний левый (т. е. северный) фланг наступающей на  Смо-
ленск армии, на петербургское направление, где  действовал  корпус  Вит-
генштейна. Пришлось выделить несколько дивизий на правый (южный)  фланг,
чтобы отразить спешившие из Турции русские войска, освободившиеся  после
внезапного заключения русско-турецкого мира. Но все-таки у Наполеона для
предстоящей в Смоленске битвы войска было гораздо больше, чем у русских.
После столкновения под Красным (14 августа) с дивизией  Неверовского,  с
замечательной стойкостью выдержавшей натиск превосходящих сил Нея и  Мю-
рата и потерявшей при этом треть своего состава, Наполеон подошел к Смо-
ленску. Багратион поручил генералу Раевскому задержать  французов,  и  в
последовавших столкновениях корпус Раевского сражался с таким упорством,
что маршал Ней чуть не попал в плен. Багратион настаивал на том, что без
большой битвы отдавать Смоленск нельзя. До "большой битвы" дело не  дош-
ло. Главные силы русских армий подошли было сначала к Смоленску, но  за-
тем начали отход на восток. Барклай не решился, однако, сдать город  без
боя, хотя он и считал это ненужным. В 6 часов утра 16  августа  Наполеон
приказал начать  общую  бомбардировку  и  штурм  Смоленска.  Разгорелись
яростные бои, длившиеся до 6 часов вечера.  Французы  заняли  предместья
Смоленска, но не центр города. Корпус Дохтурова, защищавший город вместе
с дивизией Коновницына и принца Вюртембергского, сражался  с  изумлявшей
французов храбростью и упорством. Вечером Наполеон призвал маршала  Даву
и категорически приказал на другой день, чего бы это  ни  стоило,  взять
Смоленск. У него появилась уже раньше, а  теперь  окрепла  надежда,  что
этот смоленский бой, в котором участвует якобы  вся  русская  армия  (он
знал о состоявшемся наконец соединении Барклая с Багратионом),  и  будет
той решительной битвой, от которой русские до сих пор уклонялись,  отда-
вая ему без боя огромные части своей империи. 17 августа бой возобновил-
ся. Русские оказывали  геройское  сопротивление,  солдат  приходилось  и
просьбами и прямо угрозами отводить в тыл: они не желали исполнять  при-
казов об отступлении.
   После кровавого дня наступила ночь. Бомбардировка города, по  приказу
Наполеона, продолжалась. И вдруг раздались среда  ночи  один  за  другим
страшные взрывы, потрясшие землю; начавшийся  пожар  распространился  на
весь город. Это русские взрывали  пороховые  склады  и  зажигали  город:
Барклай дал приказ об отступлении. На  рассве