ала Нея  с
30 тысячами солдат. Швейцария смирилась и стала беспрекословно  покорной
страной. Почти одновременно Наполеон формально  и  окончательно  объявил
королевство Пьемонт присоединенным к Франции.  Западногерманские  мелкие
государи и князья, лишившись после Люневильского мира 1801 г. надежды на
Австрию, трепетали перед Наполеоном, а обращался он с ними, в самом пол-
ном и точном смысле слова, как со своими лакеями.  Наконец  и  Голландия
была прочно в его руках, было ясно, что она уже не вырвется и не освобо-
дится от него.
   Примириться со всем этим Англия не хотела и не  могла.  В  первой  же
большой аудиенции, 18 февраля 1803 г.. Наполеон разыграл сцену раздраже-
ния и угроз. Он говорил о своем могуществе, о том, что если Англия осме-
лится начать войну, то это будет войной "на истребление",  что  напрасно
Англия надеется на союзников, что Австрия как великая  держава  "не  су-
ществует больше". Он говорил таким тоном и так кричал, что Уитворт писал
своему начальнику, министру иностранных дел лорду Гоуксбери: "Мне  каза-
лось, что я слышу скорее какого-то драгунского капитана, а не главу  од-
ного из могущественнейших государств Европы".  Идея  запугать  Англию  и
этим предотвратить войну, продолжая притом хозяйничать в Европе,  упорно
владела Наполеоном. Но тут коса нашла на камень. Английская буржуазия  и
аристократия, во многом уже тогда резко расходившиеся, были  согласны  в
одном: не допустить подчинения Европы диктатору  Наполеону.  Он  грозил,
что призовет полумиллионную армию. В ответ на его угрозу английское пра-
вительство усилило снабжение флота и стало делать обширные военные  при-
готовления.
   13 марта разыгралась новая и последняя сцена. "Итак, вы  хотите  вой-
ны... Вы хотите воевать еще 15 лет, и вы меня заставите это сделать". Он
требовал возвращения Мальты, которую англичане захватили еще до  Амьенс-
кого мира и обязались возвратить, но не торопились это исполнить, ссыла-
ясь на противоречащие миру действия  Бонапарта.  "Англичане  хотят  вой-
ны,очень громко провозгласил он,- но если они первые обнажат  шпагу,  то
пусть знают, что я последний вложу шпагу в ножны... Если вы хотите  воо-
ружаться, я тоже буду вооружаться; если вы хотите драться, я  тоже  буду
драться. Вы, может быть, убьете Францию, но запугать ее вы не  можете...
Горе тем, кто не выполняет условий!.. Мальта или война!" - с гневом зак-
ричал он и вышел из зала, где происходил прием послов и сановников.
   В начале мая 1803 г. Уитворт выехал из Парижа, и началась война Напо-
леона с Англией, уже не прекращавшаяся до самого конца его царствования.

   В Англии знали, что война будет трудной и опасной.  Почти  тотчас  же
после ее начала во главе британского правительства фактически снова стал
Вильям Питт, бывший не у дел с 1801 г., ушедший, когда английским правя-
щим классам - аристократии и буржуазии - показалось возможным и  необхо-
димым начать мирные переговоры с Бонапартом.
   Теперь, в 1803 г., час Вильяма Питта снова  пришел.  Человек,  девять
лет воевавший с Французской революцией, должен был отныне взять на  свою
ответственность несравненно более грозную войну с Наполеоном. И, однако,
Вильям Питт полагал, что если воевать с Наполеоном будет труднее, чем  с
революционными правительствами минувшей эпохи, то  эта  новая  война  не
возбуждает таких политических беспокойств внутри страны, какие возбужда-
ла прежняя война с революционной Францией. Конечно, Франция  в  1803  г.
была гораздо больше по своей территории, гораздо богаче и  обладала  го-
раздо лучше организованной армией, чем прежде; во главе ее стоял талант-
ливый организатор и великий полководец; но, с другой стороны, исчез  тот
"революционный яд", который уже так явно стал  заражать  даже  флот  его
британского величества, не говоря уже о рабочем населении промышленных и
каменноугольных центров. Вильям Питт очень хорошо помнил матросские бун-
ты 1797 г. Теперь во Франции царствовал деспот, жестоко  расправлявшийся
с якобинцами и истребивший всякие следы политической  свободы.  Все  это
было так. Но очень уже тревожными были первые полтора года завязавшегося
поединка, когда Англия и наполеоновская Франция стояли друг против друга
один на один.
   Английская торговая и промышленная буржуазия, с восторгом приветство-
вавшая Амьенский мир, как было сказано, уже через несколько месяцев убе-
дилась в том, что Бонапарт ни за что торгового  договора  с  Англией  не
заключит и английских товаров ни во Францию,  ни  в  зависимые  от  него
страны Европы не допустит. Что касается аристократии, то она  совершенно
сознательно шла с готовностью на войну, потому что без войны  требования
решительной избирательной реформы в пользу буржуазии пришлось  бы  удов-
летворить или выдержать долгую и опаснейшую  внутреннюю  борьбу.  Это  -
факт, доказуемый документально и неопровержимо. И помимо всего,  грозный
призрак рабочего движения одинаково тревожил умы этих обоих,  готовых  к
упорному единоборству классов.
   Вильям Питт решил пойти на что угодно, лишь бы предотвратить  высадку
Наполеона на берегах Англии.
   Наполеон прежде всего занял весь Ганновер, большое немецкое владение,
принадлежавшее английскому королю, бывшему одновременно  и  ганноверским
курфюрстом. Затем он приказал занять ряд пунктов в южной Италии, где еще
не было французский войск. Он приказал  Голландии  и  Испании  выставить
флот и войска на помощь французам. Сейчас же был отдан приказ  конфиско-
вать во всех подвластных землях английские товары, арестовать всех  анг-
личан, которые окажутся во Франции, и держать их  вплоть  до  заключения
мира с Англией. Наконец, он приступил к устройству грандиозного лагеря в
Булони, на Ла-Манше, напротив английского берега. Там должна  была  соб-
раться огромная армия, которая предназначалась  для  высадки  в  Англии.
"Мне нужно только три дня туманной погоды - и я буду господином Лондона,
парламента, Английского банка",- сказал он в июне 1803 г.,  через  месяц
после начала войны. Булонский лагерь организовывался в 1803 г. очень ак-
тивно, еще активнее в 1804 г. Кипучая работа началась во всех  французс-
ких портах, на всех верфях. "Три туманных дня"  могли  дать  возможность
французскому флоту ускользнуть от английских эскадр и высадить армию  на
английском берегу, а тогда Наполеон сломил бы все препятствия, прошел бы
от места высадки до Лондона и вошел бы в столицу. Так полагал сам  Напо-
леон, и так думали очень многие в Англии.
   Впоследствии многие англичане, пережившие эту  эпоху,  говорили,  что
еще в первые месяцы после начала войны в Англии старались осмеять  планы
Бонапарта о десанте. Но с конца 1803 г. и особенно в 1804 г.  англичанам
уже было не до смеха. Англия не переживала  такой  тревоги  со  времени,
когда ждали прихода испанской непобедимой армады в 1588 г. Объезжая пор-
ты и прибрежные города северо-западной Франции, Наполеон торопил  работы
и в воззваниях рисовал перед населением торговых центров лучезарные кар-
тины будущей победы над вечным историческим конкурентом. Английское пра-
вительство получало самые тревожные известия о грандиозном размахе  при-
готовлений Наполеона. Необходимо было предпринять очень решительные  ме-
ры. Человек, который мог в 1798 г.  ускользнуть  с  большой  эскадрой  и
большой армией от английского флота, гонявшегося за ним по всему  Среди-
земному морю, и благополучно высадить десант в Египте, да еще по  дороге
завоевать Мальту,- такой человек в самом деле может воспользоваться  ту-
манами, которых на Средиземном море бывает так мало, а на  Ла-Манше  так
много, да и потребное время тут измеряется не месяцами, а скорее  часами
или немногими сутками. Что было делать?
   Выходов было два. Первый заключался в том, чтобы, не щадя никаких де-
нежных затрат, быстро подготовить и поставить на ноги коалицию европейс-
ких держав, которая ударила бы на Наполеона с востока и предотвратила бы
этим его нашествие на Англию. Но Австрия, разбитая Бонапартом и так мно-
го потерявшая по Люневильскому миру, еще не  оправилась  вполне,  хотела
воевать, но не решалась. Пруссия колебалась, Россия сомневалась. Перего-
воры велись, Питт не терял надежды на  сформирование  коалиции,  но  это
средство было хоть и надежное, но медленное: оно могло опоздать.
   Оставалась другая мера. Вильям Питт и Гоуксбери уже давно знали,  что
фанатический вождь шуанов и бретонских повстанцев, Жорж Кадудаль, бывает
в Лондоне, где сносится с Карлом Артуа, братом претендента на  королевс-
кий престол Людовика, графа Прованского, и что вообще французские  эмиг-
ранты что-то затевают. Вскоре для английского правительства  не  было  в
общих чертах тайной, что именно затевают эти приютившиеся в Лондоне роя-
листы. Убедившись в полном поражении вандейского мятежа и в невозможнос-
ти низвергнуть Бонапарта открытым восстанием, они решили его  убить,  т.
е. повторить ту попытку, которая случайно им не удалась в  1800  г.  при
взрыве адской машины.
   Неожиданные перспективы открылись перед Вильямом  Питтом.  Английское
правительство хотело повести это дело очень деликатно. Самое бы  лучшее,
если б можно было устроить, как в 1801 г. с Павлом Петровичем,  собирав-
шимся в Индию: т. е. по мере сил, исподтишка помогая делу,  иметь  затем
формальную возможность корректно выразить  соответствующее  соболезнова-
ние, как в свое время была выражена скорбь по  поводу  "апоплексического
удара", постигшего русского царя в его спальне, когда русский посол  Во-
ронцов официально известил англичан об этом печальном  медицинском  слу-
чае. Но организовать теперь, в 1804 г., новый апоплексический удар в Тю-
ильри было труднее и сложнее, чем тогда, в 1801 г., в Михайловском замке
в Петербурге. При дворе Наполеона не было ни раздраженного  гвардейского
офицерства, ни графа Палена, ни Беннигсена, ни Платона Зубова, одного из
непосредственных авторов "апоплексического удара". Да и разговаривать на
этот раз пришлось бы не с изящной светской дамой  Ольгой  Александровной
Жеребцовой, сестрой Платона Зубова, через  которую  тогда  в  Петербурге
английский посол Уитворт проявлял свои попечения о здоровье Павла  I,  а
необходимо было объясняться со  взлохмаченным  бретонским  крестьянином,
который не понимал ни тонких намеков, ни приема умолчаний и не мог взять
в толк, что допускается лишь "похищение" первого консула. Словом,  Каду-
даль не очень понимал, как это можно "похитить" главу государства в  его
столице. Он вообще был чужд всех этих изящных разговорных тонкостей и не
умел своими громадными ножищами в высоких охотничьих сапогах  лавировать
достаточно ловко по вылощенному паркету дипломатических лондонских каби-
нетов и приемных. В этих переговорах выражение "похитить Бонапарта"  иг-
рало ту же деликатную роль, как фраза "предложить императору  Павлу  от-
речься" в совещании графа Палена с Александром накануне 12 марта 1801 г.
"От слова не станется",- Вильям Питт младший, не  зная  русского  языка,
всю свою жизнь руководствовался этой наиболее  дипломатической  из  всех
возможных русских поговорок.
   Заговор был обдуман и созрел в Лондоне. Жорж Кадудаль должен был уст-
ранить первого консула, т. е. внезапно напасть на него  в  сопровождении
нескольких вооруженных людей, когда он будет кататься верхом один  около
своего загородного дворца в Мальмезоне, увезти его и убить.
   Жорж Кадудаль был фанатик в самом полном значении этого слова. Он де-
сятки раз рисковал своей жизнью в Вандее, бывал в самых невероятных  пе-
ределках и теперь без колебаний и без трепета шел убивать  Бонапарта,  в
котором видел победоносное выражение ненавистной ему революции,  узурпа-
тора, мешающего законному королю, Людовику Бурбону, сесть на престол.
   В одну темную августовскую ночь 1803 г. Жорж Кадудаль и его  товарищи
были высажены английским кораблем на берегу Нормандии и тотчас же напра-
вились в Париж. Были люди, были в изобилии деньги, были связи в столице,
тайные адреса и явки, безопасные убежища. На нужно было войти в сношения
с тем человеком, который непосредственно, в первый  момент,  должен  был
после Бонапарта захватить власть в свои руки и организовать  приглашение
Бурбонов на прародительский престол. Такого человека роялисты наметили в
лице генерала Моро, а посредником в сношениях между Моро и Жоржем  Каду-
далем стал другой генерал - Пишегрю, который был сослан после 18 фрюкти-
дора в Гвиану и сумел бежать оттуда, а теперь, в 1803 г., проживал неле-
гально в Париже. Пишегрю, уличенному изменнику, беглому  ссыльному,  те-
рять было нечего. Но генерал Моро был человеком совсем  другого  типа  и
другого положения. Моро был одним из талантливейших генералов  французс-
кой армии, честолюбец, но честолюбец нерешительный. Он  ненавидел  Бона-
парта уже давно и именно за 18 брюмера, когда Бонапарт решился на то, на
что сам он не решился. Он был с тех пор в молчаливой оппозиции.  Некото-
рые якобинцы считали, что он -  убежденный  республиканец,  знавшие  его
лично роялисты убеждены были, что он из одной ненависти к первому консу-
лу согласится им помочь.
   Ненависть к Бонапарту была господствующей страстью Моро, но ничто  не
давало права предполагать, что он хотел посадить  на  престол  Бурбонов.
Так или иначе, уже то, что он узнал о заговоре и не донес, компрометиро-
вало его. Пишегрю, бывший в постоянных сношениях с агентами  английского
правительства, уверил и англичан и  роялистов,  что  Моро  согласен  со-
действовать. Но Моро отказался говорить с Кадудалем,  а  самому  Пишегрю
определенно заявил, что согласен действовать против Бонапарта, но не же-
лает служить Бурбонам. Пока шли эти переговоры и совещания, наполеоновс-
кая полиция выслеживала и доносила ежедневно первому консулу о том,  что
она успевала открыть.
   15 февраля 1804 г. генерал Моро был арестован у себя на  квартире,  а
спустя восемь дней ночью был арестован и Пишегрю,  выданный  полиции  за
300 тысяч франков лучшим его другом, хозяином  конспиративной  квартиры.
Допросы следовали за допросами, но Пишегрю  отказывался  что-либо  сооб-
щить. К Моро приходили от имени Бонапарта, обещая  прощение  и  свободу,
если он признается, что виделся с Кадудалем. Моро  отказался.  Через  40
дней после своего ареста Пишегрю был найден в  своей  камере  удавленный
собственным галстуком. С тех пор слухи о том, что  это  было  не  самоу-
бийство, а убийство, совершенное по приказу высшей власти, не  прекраща-
лись. Наполеон впоследствии презрительно опровергал их, говоря: "У  меня
был суд, который осудил бы Пишегрю, и взвод солдат,  который  расстрелял
бы его. Я никогда не делаю бесполезных вещей".  Но  эти  слухи  находили
почву особенно потому, что за несколько дней до таинственной смерти  Пи-
шегрю произошло потрясшее высшие круги Франции и Европы совершенно  нео-
жиданное событие, расстрел члена династии Бурбонов, герцога Энгиенского.

   С самого ареста Моро и Пишегрю и после ряда других арестов, связанных
с заговором, Наполеон был в состоянии почти постоянной ярости. Рука анг-
личан была для него очевидна; не менее ясна была и руководящая роль Бур-
бонов. Он уже знал, что англичане перевезли и высадили в конце лета 1803
г. Жоржа Кадудаля во Франции, что он приехал с английскими деньгами и  с
инструкциями Карла Артуа, что он в Париже и каждый день может произвести
покушение один или с целой группой товарищей. В  гневе  Наполеон  сказал
однажды, что напрасно Бурбоны думают, что он не может им  лично  воздать
по заслугам за эти попытки его убить. Этот возглас услышал  Талейран  и,
чтобы выслужиться и вместе с тем чтобы безопасно для себя  лично  отомс-
тить ненавидевшим его роялистам, сказал: "Бурбоны, очевидно, думают, что
ваша кровь не так драгоценна, как их собственная". Это привело Наполеона
в полное бешенство. Тут-то и было впервые .произнесено имя герцога Энги-
енского. Взбешенный Наполеон наскоро собрал совет из нескольких  лиц,  и
этот совет (в котором были Фуше и Талейран) решил арестовать герцога Эн-
гиенского. Было два затруднения: во-первых, герцог жил не во Франции,  а
в Бадене, во-вторых, он решительно никак не был связан  с  открывавшимся
заговором. Но первое препятствие для Наполеона существенным не было:  он
распоряжался уже тогда в западной и южной Германии, как у себя  дома.  А
второе препятствие тоже значения не имело, так как он уже наперед  решил
судить герцога военным судом, который за доказательствами  гнаться  осо-
бенно не будет. Приказ был послан немедленно.
   Герцог Энгиенский жил в г. Эттенгейме,  в  Бадене,  не  подозревая  о
страшной грозе, собравшейся над его головой. В ночь с  14  на  15  марта
1804 г. отряд французской конной жандармерии вторгся на территорию Баде-
на, вошел в г. Эггенгейм, окружил дом, арестовал герцога  Энгиенского  и
увез его немедленно во Францию. Баденские министры были довольны, по-ви-
димому, уже тем, что и их самих не увезли вместе с герцогом, и никто  из
баденских властей не подавал признаков жизни, пока происходила  вся  эта
операция. 20 марта герцог уже был привезен в Париж и заключен в Венсенс-
кий замок. Вечером 20 марта собрался в  Венсенском  замке  военный  суд.
Герцога Энгиенского обвинили в том, что он получал деньги  от  Англии  и
воевал против Франции. В три часа ночи без четверти он был приговорен  к
смертной казни. Он написал письмо Наполеону и просил передать это письмо
по адресу. Председатель военного суда Юлен (один из героев взятия Басти-
лии) хотел от имени суда написать Наполеону ходатайство о смягчении при-
говора, но генерал Савари, специально посланный из Тюильрийского дворца,
чтобы следить за процессом, вырвал у Юлена перо из рук и  заявил:  "Ваше
дело кончено, остальное уже мое дело". В три часа ночи герцог Энгиенский
был выведен в Венсенский ров и здесь расстрелян.
   Когда Наполеон прочел последнее письмо к  нему  герцога  Энгиенского,
написанное перед казнью, он сказал, что если бы прочел  его  раньше,  то
помиловал бы осужденного. Он был очень мрачен и задумчив весь день, и  с
ним не смели заговаривать. Он потом утверждал, что был совершенно  прав,
казня герцога, что этого требовали государственные интересы, что  Бурбо-
нам нужно было дать острастку.
   За несколько дней до казни герцога был, наконец,  арестован  и  Каду-
даль. При аресте на улице он оказал отчаянное сопротивление,убил и  изу-
вечил несколько сыщиков. Он и все его товарищи были гильотинированы. Ге-
нерал Моро был изгнан из Франции.
   Еще в марте, после расстрела герцога Энгиенского и когда  еще  только
готовился процесс Кадудаля, в Париже и затем в провинции возник  и  стал
держаться слух, что именно герцога Энгиенского Кадудаль и  его  товарищи
имели в виду пригласить на престол после того,  как  будет  покончено  с
первым консулом. Это было неверно, но этот слух сослужил большую  службу
Бонапарту. Прямо, без обиняков, учреждения, изображавшие собой  предста-
вительство народа и наполненные клевретами и исполнителями воли  первого
консула,Трибунат, Законодательный корпус. Сенат,- заговорили о необходи-
мости раз навсегда покончить с таким положением, когда от  жизни  одного
человека зависит спокойствие и благо всего народа, когда все враги Фран-
ции могут строить свои надежды на покушениях. Вывод был ясен:  пожизнен-
ное консульство следует превратить в наследственную монархию.
   Таким образом, во Франции после Меровингов, царствовавших с V по VIII
в., после Каролингов, царствовавших с VIII по Х в., после Капетингов  (с
их двумя нисходящими линиями - Валуа и Бурбонов), царствовавших с  конца
Х в. до 1792 г., когда Людовик XVI ("Людовик Капет",  как  его  называли
при революции) был низвергнут с престола,- после этих  трех  королевских
династий должна была воцариться "четвертая династия", династия  Бонапар-
тов. Республика, существовавшая с 10 августа 1792 г., должна была  снова
обратиться в монархию.
   Эта новая династия Бонапартов не должна была,  однако,  носить  коро-
левский титул подобно предыдущим  ди