нему в свое время"[16]. А на самом деле Кутузов все оставался
на месте в Копысе.

Эти неправильно датированные приказы Кутузова и полное его молчание
одинаково выбивали из-под ног Чичагова всякую почву. 25 ноября Наполеон,
как уже упоминалось, приказал частям своей армии, стоявшим в Борисове,
делать большие демонстративные движения, выдвигать большую артиллерию,
чтобы обмануть Чичагова (стоявшего на правом берегу) и чтобы заставить его
думать, будто Наполеон перейдет реку у Борисова. Когда все уже совершилось,
Наполеон сказал и за ним повторили это очень многие военные историки, что
он обманул Чичагова, отвлекши его внимание от того места (Студянки), где
Наполеон на самом деле решил переправиться через Березину.

"Этот глупый адмирал!" - так называл Чичагова Наполеон. Автор примечаний к
анонимной английской книге, о которой я сказал выше, решительно протестует.
"В чем состоит обман?" - с горечью спрашивает он. Все места возможной
переправы были учтены Чичаговым, но что же он мог поделать против
наполеоновских сил, когда его так страшно подвели? Да, был обман, но не
Наполеон обманул его, а Витгенштейн и Кутузов: "Поистине был обман. Первое
- в надежде прибытия генерала Эртеля (присылки которого просил, но не
добился Чичагов), второе - соединение генерала Витгенштейна (которое не
состоялось), третье - преследование генерала Кутузова (который и не думал
догонять и преследовать Наполеона)". Истребление части не переправившейся
через Березину дивизии генерала Партуно и взятие в плен оставшейся части
было плохим утешением.

На другой день после Березинской переправы Роберт Вильсон писал в Петербург
лорду Каткэрту, конечно, для сообщения Александру, что в неудаче виноват не
Чичагов, а Кутузов, нарочно потерявший четыре дня, прекративший
преследование и не тревоживший тыл Наполеона в самый критический момент: "Я
ни от кого не слышал, чтобы адмирал Чичагов заслужил неодобрение. Местное
положение было таково, что не позволяло ему идти на неприятеля. Мы (т. е.
Кутузов, в штабе которого пребывал Вильсон. - Е. Т.) виноваты потому, что
два дня были в Красном, два дня в Копысе, почему неприятель оставался
свободным сзади, что есть немаловажная выгода, когда предстоит переходить
через реку, имея перед собою неприятное ожидание найти две противные армии"
[17] (Чичагова и Витгенштейна).<./P>

Но кто бы ни был виноват, вернуть упущенное, поправить непоправимое было
нельзя. Наполеон ушел.
Взоры всех обратились к зрелищу окончательной агонии остатков великого
полчища. Эта агония развернулась именно после Березины.



                                     5



У очевидцев и участников дела с Березиной навсегда соединились в памяти:
стратегическая победа Наполеона над русскими тогда, когда, казалось, ему
грозила полная гибель, и вместе с тем страшная картина побоища уже после
перехода императора с гвардией и остатками армии на западный берег реки.

"Видишь ли деревни Брилово и Стахово? Там Наполеон дал нам
кровопролитнейший бой; сильные батареи с того отлогого берега прикрывали
его переправу и целый день дрались на ней с переменным счастием. Здесь
величайший из полководцев достигнул своей цели. Хвала ему!" Так пишет
инженерный офицер армии Чичагова Мартос. Он дает и картину того, что
увидел, когда вместе с Чичаговым подъехал к месту битвы уже после удавшейся
Наполеону переправы и ухода его войск: "Ввечеру того дня равнина
Веселовская, довольно пространная, представляла ужаснейшую, невыразимую
картину: она была покрыта каретами, телегами, большею частью переломанными,
наваленными одна на другую, устлана телами умерших женщин и детей, которые
следовали за армией из Москвы, спасаясь от бедствий сего города или желая
сопутствовать своим соотечественникам, которых смерть поражала различным
образом. Участь сих несчастных, находящихся между двумя сражающимися
армиями, была гибельная смерть; многие были растоптаны лошадьми, другие
раздавлены тяжелыми повозками, иные поражены градом пуль и ядер, иные
утоплены в реке при переправе с войсками или, ободранные солдатами, брошены
нагие в снег, где холод скоро прекратил их мучения... По самому умеренному
исчислению, потеря простирается до десяти тысяч человек..." Наряду с этими
мрачными картинами сохранились и другие воспоминания очевидцев, рисующие
порой великодушное, гуманное отношение русских войск к побежденному врагу.
"Была ужасная метель, я заблудился и был совершенно один", - пишет генерал
Левенштерн. Лошадь принесла его, уже замерзавшего, к русским бивуачным
огням. "В лесу, возле которого находился наш бивуак, было множество
французов, приютившихся там на ночлег. Они вышли ночью из леса без оружия и
пришли погреться к нашим кострам. Велико было наше удивление, когда мы
увидели поутру вокруг каждого костра человек сорок или пятьдесят французов,
сидевших в кружок на корточках и не выказывавших ни малейшего страха перед
смертью. Добрый, прекрасный Карпенко велел разложить еще несколько костров.
Тогда вышло из леса несколько тысяч французов, которые расположились возле
огня. Карпенко, беспощадно рубивший неприятеля, когда он стоял к нему лицом
к лицу, продлил тут жизнь многим из этих несчастных" [18].

Русская армия тоже жестоко страдала в эти дни от лютых холодов: "После
переправы через Березину настали страшные морозы. Я не мог проехать верхом
более десяти минут, и так как снег не позволял долго идти пешком, я то
садился на лошадь, то слезал с нее и разрешил моим гусарам проделывать то
же самое. Я предохранял свои ноги от мороза, засовывая их в меховые шапки
французских гренадер, коими была усеяна дорога. Мои гусары страшно
страдали... Сумский полк насчитывал не более ста двадцати лошадей, годных
идти в атаку... Наша пехота была видимо расстроена. Ничто не делает
человека столь малодушным, как холод: когда солдатам удавалось забраться
куда-нибудь под крышу, то не было никакой возможности выгнать их оттуда.
Они предпочитали умереть. Рискуя сгореть, солдаты забирались даже в русские
печи. Надобно было видеть все эти ужасы собственными глазами, чтобы
поверить этому" [19], - так описывает русский гусарский генерал Левенштерн
состояние русской армии, шедшей за отступающими французами. Это описание
похоже на то, что мы знаем из французских свидетельств о состоянии в эти же
дни остатков армии Наполеона... Обе армии, и преследуемых французов и
идущих за ними русских, приближались к Вильне в ужасающем виде.

"Никогда еще человеческие бедствия не проявлялись в столь ужасающем виде.
Все окрестные деревни были выжжены до основания, жители разбежались, нигде
нельзя было найти продовольствия. Только одна водка поддерживала наши силы.
Мы бедствовали не менее неприятеля", - пишет Левенштерн. До Вильны
добралось меньше одной трети русской армии, которая начала преследование
Наполеона от Малоярославца. "Преследовать неприятеля было поручено казакам;
русская армия не пошла далее Вильны. Ей необходим был отдых, так как она
еле двигалась" [20].

Положение французской армии в это время было совсем катастрофическим.
Инженерный офицер армии Чичагова Мартос дает и дальнейшую картину того, что
увидел на Березине: "Невольный ужас овладел нашими сердцами. Представьте
себе широкую извилистую реку, которая была, как только позволял видеть
глаз, вся покрыта человеческими трупами; некоторые уже начинали замерзать.
Здесь было царство смерти, которая блестела во всем ее разрушении... Первый
представившийся нам предмет была женщина, провалившаяся и затертая льдом;
одна рука ее отрублена и висела, другой она держала грудного младенца.
Малютка ручонками обвился около шеи матери; она еще была жива, она еще
устремляла глаза на мужчину, который тоже провалился, но уже замерз; между
ними на льду лежало мертвое дитя... Ветер и мороз были прежестокие, все
дороги замело снегом, по ближнему полю шатались толпами французы. Одни
кое-где разводили огонь и садились к нему, другие резали у лошадей мясо и
глодали их кости, жарили его, ели сырым; скоро показались люди замерзлые и
замерзающие. Никогда сии предметы не изгладятся из моей памяти".
Бесконечная дорога была сплошной "улицей мертвых тел". Русские раненые были
здесь не в лучшем положении, чем французы: "Давно не помню я столь
тягостного для себя дня. Деревушка была завалена нашими и французскими
ранеными и пленными, коих так много увеличивалось, что и девать было почти
некуда. Ужасно было видеть их: большие и малые, все вместе, мужчины и
женщины, с обмотанными соломой ногами, прикрытые какими-то тряпками, без
сапог, с отмороженными лицами, с побелевшими руками" [21].

Нестерпимый голод дошел в эти дни до последней крайности. Меня интересовали
точные и правдивые данные о случаях поедания человеческих трупов в начале
отступления французской армии, и я подобрал и привел эти данные в
соответствующем месте. Но загромождать свою книгу обильнейшими показаниями,
касающимися того же предмета и относящимися к последнему месяцу
отступления, а особенно к последним дням его, я считаю совершенно излишним.
Это - факт, для времени конца отступления давно и точно установленный,
общеизвестный и подтверждаемый многочисленными свидетельствами.

"Очевидные свидетели: г. Штейн, Муравьевы, Феньшау и пр., утверждают, что
французы ели мертвых своих товарищей. Между прочим они рассказывали, что
часто встречали французов в каком-нибудь сарае, забравшихся туда от холода,
сидящих около огонька на телах умерших своих товарищей, из которых они
вырезывали лучшие части, дабы тем утолить свой голод, потом, ослабевая час
от часу, сами тут же падали мертвыми, чтобы быть в их очередь съеденными
новыми едва до них дотащившимися товарищами", - читаем в "Собственноручной
тетради" Алексея Николаевича Оленина [22]. Таких свидетельств о состоянии
французской армии в ноябре - декабре 1812 г. сколько угодно.

К голоду прибавилось новое страшное бедствие. Как раз после Березины
начались большие морозы. До тех пор они не только не могли назваться очень
суровыми, но, напротив, перемежались с днями потепления. Вспомним, что ведь
и Днепр еще только был покрыт тонким слоем льда, когда маршал Ней совершил
18 ноября свою отчаянную и бедственную переправу. Наконец, 25 - 28 ноября
именно потому и пришлось Наполеону наводить мосты и переходить по мостам
через Березину, что река еще не замерзла.
Но вот с 28 ноября начались морозы, достигавшие 20 - 22 - 23 и даже 28
градусов по Реомюру и державшиеся до 12 декабря. По ночам дважды доходило
до 30 градусов. Это новое бедствие окончательно сокрушило остатки
наполеоновской армии. Люди, плохо одетые, не могли более двигаться, падали
и замерзали. "День 8 декабря был самым роковым. Герцог Беллюнский (маршал
Виктор) явился один, весь арьергард покинул его, люди гибли от холода...
Артиллерия погибла вследствие недостатка лошадей. Все погибло", - читаем мы
в донесении маршала Бертье Наполеону об этих последних днях пребывания
французской армии в России. В корпусе Вреде до наступления больших холодов
было 8 тысяч человек, а осталось от него только 2 тысячи человек. Маршал
Ней составил из этого арьергард.

"Большая часть артиллерии приведена в негодность вследствие падежа лошадей
и вследствие того, что у большинства канониров и фурлейтов отморожены руки
и ноги... Дорога усеяна замерзшими, умершими людьми... Государь, я должен
сказать вам всю правду. Армия пришла в полный беспорядок. Солдат бросает
ружье, потому что не может больше держать его; и офицеры и солдаты думают
только о том, как бы защитить себя от ужасного холода, который держится все
время на 22 - 23 градусах. Офицеры генерального штаба, наши адъютанты не в
состоянии идти. Можно надеяться, что в течение сегодняшнего дня мы соберем
вашу гвардию... Мы неминуемо потеряем значительную часть артиллерии и
обоза... Неприятель преследует нас все время с большим количеством
кавалерии, орудиями на санях и небольшим отрядом пехоты". Все это пишет
начальник штаба маршал Бертье, князь Невшательский, Наполеону в рапорте,
который я нашел впервые в архиве Государственного секретариата Наполеона I
в Париже. Донесение помечено: "Вильна, 9 декабря, 5 часов утра".

А вот и другое донесение Бертье, найденное мною там же.
Этот рапорт помечен уже Ковно и датирован 12 декабря 1812 г. "Меры,
принятые для пребывания в Вильне, сведены на нет благодаря отсутствию
дисциплины и преследованию со стороны неприятеля. Генерал Вреде принужден
отступить. Король (Мюрат. - Е. Т.) приказывает за ночь очистить город.
Герцог Эльхингенский (маршал Ней. - Е. Т.) вынужден сжечь всю артиллерию и
весь обоз в полукилометре от Вильны. Мороз - 25 градусов".

Мороз буквально истребляет (и очень быстро) остатки французской армии;
истощенные страшным длительным голодом и измученные переходами по глубокому
снегу, люди погибают тысячами от холода. Изношенные лохмотья, в которые
обратились их одежды, и рваные истоптанные сапоги не могут защитить от
крепких морозов. "Мороз измучил всех, у большинства людей руки и ноги
отморожены... Ваше величество знаете, что в полутора лье от Вильны есть
ущелье и очень крутая гора; прибыв туда к 5 часам утра, вся артиллерия,
ваши экипажи, войсковой обоз представляли ужасное зрелище. Ни одна повозка
не могла проехать, ущелье было загромождено орудиями, а повозки
опрокинуты... неприятель... обстреливал дорогу... Это и был момент
окончательной гибели всей артиллерии, фур и обоза, герцог Эльхингенский
(Ней. - Е. Т.) приказал сжечь все это... Чрезвычайный мороз и большое
количество снега завершили дезорганизацию армии, большая дорога была сплошь
занесена снегом, люди теряли ее и падали в окружающие дорогу рвы и ямы".
Бертье констатирует полную гибель той главной, центральной армии, которая
шла с Наполеоном от Малоярославца до Березины и дальше:
"Я принужден сказать вашему величеству, что армия в полнейшем беспорядке,
как и гвардия, которая состоит всего из 400 или 500 человек; генералы и
офицеры потеряли все, что у них было, у большинства из них отморожены те
или другие части тела, дороги усеяны трупами, дома наполнены ими". Порядок,
дисциплина исчезли. "Вся армия представляет собой одну колонну,
растянувшуюся на несколько лье, которая выходит в путь утром и
останавливается вечером без всякого приказания; маршалы идут тут же, король
(Мюрат. - Е. Т.) не считает возможным остановиться в Ковно, так как нет
более армии... В данную минуту, государь, с нами ведет войну не неприятель,
а ужаснейшее время года, мы держимся только благодаря нашей энергии, но
вокруг нас все замерзает и не в состоянии приносить никакой пользы. Посреди
всех этих бедствий вы можете быть уверены, ваше величество, что все, что
окажется в силах человеческих, будет сделано ради спасения чести вашего
оружия. Двадцать пять градусов мороза и обильный снег, покрывающий землю,
служат причиной бедственного состояния армии, более не существующей". У
маршала Бессьера (герцога Истрийского. - Е. Т.) "замерзло и умерло 11
офицеров и около тысячи солдат", а у него под командой, заметим, их и всего
было до наступления морозов около 1200 человек.

Эти донесения Бертье по существу отчасти сходятся с тем его донесением,
которое было перехвачено казаками и опубликовано в России уже вскоре после
войны. Любопытно, что, даже по наблюдениям ненавидящего французов и
Наполеона английского комиссара Вильсона, французские солдаты в это
убийственное для них время отступления дошли до потери всех стимулов и
чувств во имя одного только непосредственного инстинкта самосохранения, но
"за одним только почетным для французов исключением: будучи взяты в плен,
они никакими искушениями, никакими угрозами, никакими лишениями не могли
быть доведены до того, чтобы упрекнуть своего императора как причину их
бедствий и страданий. Они говорили все о "превратностях войны", о
"неизбежных трудностях", о "судьбе" но не о вине Наполеона".

Маршалу Нею еще удалось в эти бедственные дни собрать между Березиной и
Вильной кучку боеспособных людей и часами отстреливаться от русских. Но это
было исключением.

Русское преследование ослабело в эти дни жесточайших морозов. Попасть в
плен к регулярным русским войскам было мечтой погибающих французских
солдат. Вот сцена, зарисованная очевидцем.
Витгенштейн дал некоторый роздых своим войскам по пути от Полоцка. Солдаты
уже уселись за щи и кашу. Сбившись в кучу, французы, сдававшиеся отряду в
плен, голодные, полузамерзшие (как говорит очевидец этого происшествия),
"устремили на пищу полумертвые глаза свои. Несколько русских солдат, оставя
ложки свои, встали и сказали прочим товарищам: "Ребята, что нам стоит не
поесть! Уступим наше горячее французам!" Вдруг все встали, а пленные
французы тотчас бросились к пище, не могши скрыть своего удивления".
Аналогичные случаи кое-где приводятся и в воспоминаниях солдат, офицеров и
врачей наполеоновской армии, Русская армия в последнее время войны сильно
голодала. "Лишения, которым подвергались войска в переходе в особенности от
Березины до Вильны, были ужасны. Как офицеры, так и солдаты постоянно
нуждались в продовольствии".

Только казаки атамана Платова, которым удавалось иной раз отбить у
французов или достать на стороне немного провианта, изредка позволяли,
например, гвардейскому Финляндскому полку, по словам его историков,
спасаться от мучений голода. Не было и речи о правильном подвозе провианта.
"После перехода старые солдаты, несмотря на усталость, снимали ранцы и
отправлялись в сторону, за несколько верст, добывать хлеба, зерна или чего
съестного для себя и товарищей". Гвардейские офицеры по два, по три
человека "отправлялись, подобно нижним чинам, в сторону за несколько верст
добывать что попадется для своего и товарищей продовольствия. Подобные
попытки часто сопряжены были с большими затруднениями". Эти "большие
затруднения" заключались в том, что измученные страшным морозом,
усталостью, не евшие по суткам солдаты и офицеры возвращались с
отмороженными руками или ногами, а иногда и вовсе уже не возвращались,
заплатив жизнью за тщетную попытку найти где-нибудь хоть кусок черствого
хлеба. Кутузов знал, как терпит армия, и знал, что солдаты настроены так,
что забывают и холод и голод, думая только о довершении победы. Приучив их
слепо верить всему, что он им скажет, он отдавал себе отчет в том, что не
может тут же, на ходу, в этих ужасных условиях искоренить злоупотребления,
от которых страдает русское войско, но вместе с тем видел всю необходимость
двигаться и двигаться безостановочно, выпроваживая Наполеона из России.
После Суворова никто не умел так говорить с солдатом, как Кутузов, и вот
как он в эти голодные и холодные дни объяснялся с войсками.

"Главнокомандующий на походе, обгоняя колонны, иногда беседовал с
солдатами. Подъехав однажды к лейб-гвардии Измайловскому полку, князь
Кутузов спросил: "Есть ли хлеб?" - "Нет, ваша светлость". - "А вино?" -
"Нет, ваша светлость". - "А говядина?" - "Нет, ваша светлость". Приняв
грозный вид, князь Кутузов сказал: "Я велю повесить провиантских
чиновников. Завтра навезут вам хлеба, вина, мяса, и вы будете отдыхать". -
"Покорнейше благодарим!" - "Да вот что, братцы пока вы станете отдыхать,
злодей-то не дожидаясь вас, уйдет!" В один голос возопили измайловцы: "Нам
ничего не надо, без сухарей и вина пойдем его догонять!" Таков рассказ
очевидца.

Сегюр, переживавший эти дни вместе с французской армией, утверждает, что
через Березину с Наполеоном переправилось в общем, считая с безоружными,
отставшими, ранеными, больными, около 60 тысяч человек, что уже на правом
берегу, от Березины до Молодечно, к ним присоединилось еще до 20 тысяч
войск (из корпусов, оставшихся на флангах), что из этой общей массы в 80
тысяч человек 40 тысяч погибли на пути от Березины до Вильны, а большая
часть из этих 40 тысяч погибла именно между Молодечно и Вильной [23] и еще
очень многим суждено было погибнуть между Вильной и Неманом. От Березины до
Молодечно мороз был свирепым. Реомюр не показывал ни разу меньше 21 градуса
ниже нуля, но во время переход