т вооруженной силой, и вышел из зала Совета старейшин, так
и не добившись того, чего желал, т. е. декрета о  передаче  ему  власти.
Дело поворачивалось плохо. Дальше должно было пойти еще хуже: предстояло
объясняться с Советом пятисот, где гораздо скорее мог найтись среди яко-
бинской части собрания в самом деле  подражатель  Брута.  За  Бонапартом
пошло несколько гренадер. Но их было слишком мало  на  случай  массового
нападения на Бонапарта, а этого очень и очень можно было ожидать. За ним
шел, между прочим, генерал Ожеро, бывший под его начальством в эпоху за-
воевания Италии. Перед самым входом в зал  Бонапарт  круто  обернулся  и
сказал: "Ожеро, помнишь Арколе?" Бонапарт напомнил ту  страшную  минуту,
когда он бросился прямо под австрийскую  картечь  со  знаменем  в  руках
брать Аркольский мост. И в самом деле, приближалось  нечто  похожее.  Он
открыл дверь и показался на пороге. Неистовые, яростные,  гневные  вопли
встретили его появление: "Долой разбойника! Долой  тирана!  Вне  закона!
Немедленно вне закона!" Группа депутатов бросилась  на  него,  несколько
рук протянулось к нему, его схватили за воротник, другие пытались  схва-
тить его за горло. Один депутат изо всей силы ударил его кулаком в  пле-
чо. Низкорослый, тогда еще худой, никогда не отличавшийся физической си-
лой, нервный, подверженный каким-то похожим на эпилепсию припадкам,  Бо-
напарт был полузадушен возбужденными депутатами. Несколько гренадер  ус-
пели окружить изрядно помятого Бонапарта и вывести его из  зала.  Возму-
щенные депутаты возвратились на места и яростными криками требовали  го-
лосовать предложение, объявлявшее генерала Бонапарта вне закона.
   В этот день в Совете пятисот председательствовал родной брат Наполео-
на, Люсьен Бонапарт, бывший тоже в заговоре. Это  обстоятельство  весьма
способствовало успеху предприятия. Бонапарт, придя в себя после  ужасной
сцены в зале, решил бесповоротно разогнать Совет пятисот открытой силой,
но предварительно он постарался извлечь из Совета пятисот своего  брата,
что и удалось ему без особого труда. Когда Люсьен Бонапарт оказался  ря-
дом с Наполеоном, тот предложил ему, чтобы он, Люсьен, в качестве  пред-
седателя обратился к фронту выстроенных войск с заявлением, якобы  жизнь
их начальника в опасности, и с просьбой "освободить  большинство  собра-
ния" от "кучки бешеных". Последние сомнения в законности дела, если  та-
ковые еще были у солдат, исчезли. Раздался грохот барабанов, и  гренаде-
ры, предводимые Мюратом, беглым шагом вошли во дворец.
   Согласно показаниям очевидцев, пока грохот барабанов  быстро  прибли-
жался к залу заседаний, среди депутатов раздавались голоса, предлагавшие
сопротивляться и умереть  на  месте.  Двери  распахнулись,  гренадеры  с
ружьями наперевес вторглись в зал; продолжая двигаться  по  залу  беглым
шагом, но в разных направлениях, они быстро очистили помещение.  Неумол-
каемый барабанный бой  заглушал  все,  депутаты  ударились  в  повальное
бегство. Они бежали через двери, многие распахнули или  разбили  окна  и
выпрыгнули во двор. Вся сцена продолжалась от трех до пяти минут. Не ве-
дено было ни убивать депутатов, ни арестовывать. Выбежавшие  в  двери  и
спасшиеся через окна члены Совета пятисот оказались среди войск, со всех
сторон подходивших к дворцу. На секунду  заглушивший  барабаны  громовой
голос Мюрата, скомандовавшего своим гренадерам: "Вышвырните-ка  мне  всю
эту публику вон!" (Foutez-moi tout се monde dehors!), звучал в  их  ушах
не только в эти первые минуты, но не был забыт многими из  них,  как  мы
знаем из воспоминаний, всю их жизнь.
   Бонапарту пришла в голову еще одна мысль,  может  быть,  подсказанная
ему его братом Люсьеном. Солдатам вдруг  ведено  было  наскоро  изловить
нескольких разбежавшихся депутатов и привести их во дворец,  после  чего
решено было составить из пойманных таким путем лиц "заседание Совета пя-
тисот" и приказать им вотировать декрет о консульстве. Несколько перепу-
ганных, промокших и продрогших депутатов были захвачены кто  на  дороге,
кто на постоялом дворе, приведены во дворец, и тут они сейчас же сделали
все, что от них требовалось, а затем уже были  окончательно  отпущены  с
миром, вотировав, кстати, и собственный свой роспуск.
   Вечером в одной из слабо освещенных зал дворца Сен-Клу Совет  старей-
шин тоже издал без прений декрет, которым вся власть над республикой пе-
редавалась трем лицам, названным консулами. На эти должности были назна-
чены Бонапарт, Сийес и Роже-Дюко, ибо стать  единоличным  владыкой  фор-
мально Бонапарт в этот момент считал еще нецелесообразным, но что факти-
чески его консульство будет самой полной диктатурой, он  уже  предрешил.
Он знал также, что два его товарища ни малейшей роли играть не  будут  и
что разница между ними лишь та,  что  немудрящий  Роже-Дюко  уже  сейчас
убежден в этом, а глубокомысленный Сийес еще пока этого не  подозревает,
но скоро убедится.
   Франция была у ног Бонапарта. В два часа ночи три новых консула  при-
несли присягу в верности республике.  Поздно  ночью  Бонапарт  уехал  из
Сен-Клу. С ним в коляске ехал Бурьен. Бонапарт был угрюм и до самого Па-
рижа не проронил почти ни одного слова.

   Глава V ПЕРВЫЕ ШАГИ ДИКТАТОРА 1799-1800 гг.
   С того момента, когда вечером 19 брюмера в Сен-Клу  Мюрат  рапортовал
Наполеону, что зал Совета пятисот очищен и все обстоит благополучно, ге-
нерал Бонапарт превратился на 15 лет в ничем не ограниченного повелителя
французского народа. То обстоятельство, что первые пять лет этого перио-
да Наполеон называл себя первым консулом, а последние десять лет - импе-
ратором и что соответственно Франция сначала называлась  республикой,  а
потом империей, ничего по сути дела не меняло ни в классовой основе  но-
вого режима, ни в природе военной диктатуры Наполеона. Это  устанавлива-
лась диктатура контрреволюционной буржуазии, той  буржуазии,  которая  в
погоне за наживой привела Францию на край гибели, поняла  это,  растеря-
лась и, "изверившись в  своих  собственных  политических  способностях",
пришла к единственному выводу, что только задушив революционный демокра-
тизм, только под покровительством крепкой, пусть тиранической, пусть да-
же в лице этого страшного вояки Бонапарта, но только твердой и нерушимой
власти буржуазное общество может беспрепятственно развиваться, обеспечив
свободное движение частного капитала.
   Бонапарт усвоил эти основы будущего государства. На утверждение  этих
основ он направил всю силу своего таланта и в первую очередь  и  главным
образом полностью использовал все  открывшиеся  перед  ним  возможности,
чтобы сделаться единодержавным властителем этого нового государства.  Он
уничтожал, создавал, изменял государственные учреждения, но их  смысл  и
их цель оставались совершенно неизменными: они  должны  были  превратить
государственный аппарат в орудие, осуществлявшее единую верховную волю.
   Но если конечной целью Наполеона во всех его политических предприяти-
ях  было  установление  и  укрепление  полного  своего  владычества,  то
средства к достижению этой цели он применял  самые  разнообразные,  и  к
числу этих средств относились также дипломатия, умение идти до  поры  до
времени на компромиссы, заключать перемирия, способность к выжиданию и к
терпению. С годами он эту способность стал утрачивать, но в первые  годы
его правления она была налицо.
   "Я бываю то лисой, то львом. Весь  секрет  управления  заключается  в
том, чтобы знать, когда следует быть тем или другим",- говорил Наполеон.

   Аппарат централизованной государственной  власти,  как  нельзя  более
приспособленный к неограниченной  монархии,  был  создан  при  Наполеоне
именно в годы Консульства. И от этого аппарата не хотело не только отка-
заться, но не решалось даже его видоизменить ни  одно  из  правительств,
сменявшихся во Франции от Наполеона до настоящего времени, за исключени-
ем Парижской Коммуны.
   Не только административные реформы первого консула  всегда  приводили
(и продолжают приводить) в восторг буржуазных идеологов во Франции и вне
Франции, но их восхищает также и создание условий,  обеспечивающих  спо-
койное заживание денег в торговле, в промышленности, словом,  системати-
зация, приведение в ясность и в действие всего того, во имя чего крупная
буржуазия так деятельно ломала и душила великие завоевания 1789 и следу-
ющих годов.
   Конструктивная роль Наполеона  как  "создателя"  внешних  форм  госу-
дарственной надстройки  буржуазного  экономического  владычества  больше
всего была выявлена именно в годы Консульства, и  это  дало  ему  колос-
сальную популярность не только в первые годы его правления, но в  глазах
и позднейших буржуазных историков, отражавших взгляды восторжествовавше-
го класса.
   Итак, 30-летний генерал, до сих пор никогда  ничем  не  занимавшийся,
кроме войны, завоеватель Италии, завоеватель Египта, одним ударом  унич-
тоживший законное правительство республики, оказался вечером 19  брюмера
властителем одной из величайших европейских держав, которую, в сущности,
он вовсе не знал в тот момент, да и не  имел  еще  времени  узнать.  Эта
страна жила исторической жизнью полторы тысячи лет,  если  даже  считать
только от Хлодвига; затем полуторатысячелетнее  царство  было  разрушено
революцией, ниспровергшей разом и феодальный строй  и  монархию,  с  ним
связанную; воцарилась республика, и вот теперь он,  корсиканский  дворя-
нин, генерал этой самой республики, в свою очередь ниспроверг  республи-
канское правление и стал единоличным повелителем. Перед  ним  были  годы
старорежимных обломков и масса новых, выявленных революцией  материалов,
очень много начатого и неоконченного, начатого и брошенного, начатого  и
взятого назад; все было как бы в хаосе и брожении.
   Что касается внешних дел, то здесь первый консул  тоже  столкнулся  с
высшей степени сложным и опасным положением. Пока он завоевывал  Египет,
вторая европейская коалиция отвоевала у французов Италию. Поход Суворова
уничтожил плоды одержанных Бонапартом в 1796-1797 гг. побед.  Правда,  у
Суворова уже не хватило сил и возможностей после  перехода  через  Альпы
вторгнуться во Францию, как он раньше рассчитывал, но коалиция вовсе  не
складывала оружия, и уже весной можно было ждать  врагов  у  французских
границ. Денег в казначействе не было; были целые армейские части,  кото-
рые месяцами не получали ассигнованных на их содержание  сумм.  С  любо-
пытством и не без иронии испытанные в делах политические деятели  ждали,
как выйдет из этих сложнейших, запутаннейших,  опаснейших  обстоятельств
молодой корсиканец, никакого другого дела, кроме своего солдатского,  до
сих пор не делавший и не знавший.
   Бонапарт начал с организации новой власти, т. е. с оформления  своего
самодержавия. Не без чувства комизма можно наблюдать первые встречи  его
со старыми политиками вроде Сийеса, который думал играть первую  роль  и
быть как бы наставником и ментором при неопытном молодом человеке. Напо-
леон уже тогда считал профессиональных политиков тогдашней Франции уста-
ревшими болтунами, не желающими понять, что их время  прошло.  Якобинцев
он ненавидел и боялся, о Робеспьере (и старшем и младшем, с которым был,
как мы видели, лично в хороших отношениях) никогда не вспоминал, но было
ясно, что он уже и подавно хорошо знает цену тем, кто погубил Робеспьера
и кто занял его место. Термидорианские спекулянты, казнокрады и  взяточ-
ники, прикрывающие пустозвонным краснобайством свои темные делишки, воз-
буждали в нем гадливое чувство.
   Сийес, которому Бонапарт поручил составить проект новой  конституции,
усердно сидел над искусно задуманными и очень хитро сплетенными  консти-
туционными программами, забывая о том, что теперь буржуазия в своей мас-
се и в городе и в деревне требовала прочного полицейского порядка,  зак-
репления своих прав, которые непосредственно касались свободы в торговле
и промышленности; крестьяне-собственники  хотели  полной  уверенности  в
прочности обладания новоприобретенными землями. Но проекты Сийеса  Бона-
парт совсем неожиданно для автора назвал нелепыми, дал руководящие  ука-
зания и внес "поправки".
   Новая конституция была готова уже через месяц  после  переворота.  Во
главе республики стоят три консула, из которых первый облечен всей  пол-
нотой власти, а два других - правом совещательного голоса. Сенат  назна-
чается консулами, а он в свою очередь назначает членов  Законодательного
корпуса и Трибуната из числа нескольких тысяч кандидатов, избираемых на-
селением.
   Новая конституция - так было сначала обещано - должна  была  подверг-
нуться всенародному голосованию. Но Бонапарт вдруг объявил, что  консти-
туция вводится в действие уже сейчас, до плебисцита. Первым консулом был
"назначен", конечно, Бонапарт.
   4 нивоза (25 декабря 1799 г.) произошел плебисцит, утвердивший и  но-
вую конституцию и трех консулов во главе с Бонапартом. 3011 007  голосов
ответили положительно. 1562 - отрицательно. Голосовала и  армия,  причем
это голосование происходило кое-где по полкам,  и  солдаты  отвечали  на
вопрос командиров хором. Голосование в деревнях  и  городах  происходило
под бдительным надзором властей. Впрочем, собственническая  масса  среди
крестьянства, большинство буржуазии в городах и даже,  по  свидетельству
современников, немало рабочих в городах  были  в  тот  момент  настроены
вполне благоприятно относительно первого консула, в котором видели чело-
века, спасшего республику от роялистов 13 вандемьера и способного  отра-
зить все еще грозящую интервенцию со стороны Англии, Австрии и России.
   Вся полнота власти сосредоточилась в его руках. Все остальные  учреж-
дения существовали в виде каких-то бледных теней, никогда не  имевших  и
не пытавшихся иметь ни малейшего влияния. Сийес был в недоумении и  оби-
де. Но Бонапарт его богато наградил и навсегда отстранил от какой бы  то
ни было активной роли. Ему нужны были слуги и исполнители, а не советчи-
ки и законодатели.
   Тотчас же обнаружилось, что ему не нужны и  критики.  Постановлением,
проведенным вскоре после введения в  действие  консульской  конституции,
Бонапарт (27 нивоза) приказал из 73 существовавших до тех пор газет зак-
рыть 60, а остальные 13, до поры до времени уцелевшие (спустя  некоторое
время из них было закрыто еще девять и осталось четыре) были отданы  под
суровый надзор министра полиции. Наполеон  органически  не  выносил  че-
го-либо даже отдаленно похожего на свободу печати. Эти первые шаги очень
ярко обрисовывали воззрение Наполеона на свою власть. Ему казалось,  что
его беспредельную власть дали ему только гренадеры в дни брюмера 1799 г.
Быть во всем обязанным только своим гренадерам, т. е. самому себе, осно-
вывать все на праве завоевания - вот что стало не только мыслью, а,  так
сказать, политическим мироощущением Наполеона. "Большие батальоны всегда
правы" (Les gros bataiUons ont toujours raison) - это было одной из  лю-
бимых поговорок Бонапарта. Большие батальоны завоевали ему 18 и 19  брю-
мера Францию, точно так же как они завоевали под его начальством до того
Италию и Египет, а после того почти всю Европу, и никто, по его  убежде-
нию, не мог спрашивать у него отчета или требовать дележа власти.  Сийес
понял это, к своему разочарованию, очень скоро. Постепенно это поняли  и
остальные участники заговора 18 брюмера, а за ними и все другие.
   Но правильно сказал о Наполеоне поэт Гете: для Наполеона власть  была
то же самое, что музыкальный инструмент для великого артиста. Он  немед-
ленно пустил в ход этот инструмент, едва только успел завладеть  им.  Он
прежде всего своей задачей поставил прекращение гражданской войны на за-
паде Франции и тесно связанное с этим истребление сильно  развивавшегося
бандитизма на юге и на севере. Он очень торопился: нужно  было  наиболее
неотложные дела вроде указанных двух задач - выполнить до весны,  потому
что весной предстояло возобновление войны.
   Разбойничьи шайки, сделавшие непроезжими к концу Директории все доро-
ги южной и центральной Франции, приобрели характер огромного социального
бедствия. Они среди бела дня останавливали дилижансы и кареты на больших
дорогах, иногда довольствовались ограблением, чаще  убивали  пассажиров,
нападали открыто на деревни, долгими часами  пытали  на  медленном  огне
захваченных людей, требуя указать, где спрятаны деньги (их так и называ-
ли тогда "поджаривателями"), иногда совершали налеты и  на  города.  Эти
шайки прикрывались знаменем Бурбонов; люди эти якобы мстили  за  ниспро-
вергнутый королевский трон и католический алтарь. В эти банды и в  самом
деле в изобилии шли люди, непосредственно и лично пострадавшие от  рево-
люции. Ходили слухи (так и оставшиеся непроверенными, но очень правдопо-
добные), будто некоторые из главарей этих банд отдают часть награбленно-
го агентам роялизма. Во всяком случае развал и беспорядок в  полицейском
аппарате к концу правления Директории делали эти шайки почти неуязвимыми
и подвиги их безнаказанными. Первый консул прежде всего решил  покончить
с ними. Расправился он с разбоем в какие-нибудь полгода, но главные шай-
ки были сломлены уже в первые месяцы его правления.
   Меры были жестокими. Не брать в плен, убивать  на  месте  захваченных
разбойников, казнить и тех, кто дает пристанище шайкам или перекупает  у
них награбленные вещи, или вообще находится с ними в сношениях,-  таковы
были основные директивы. Были посланы отряды, беспощадно расправлявшиеся
не только с непосредственными виновниками и их помощниками, но и с  теми
полицейскими чинами, которые оказывались виновными в попустительстве или
в слабости и бездействии власти.
   Тут проявилась еще одна черта Наполеона:  полнейшая  беспощадность  к
преступникам. У него всегда всякая вина была виновата, смягчающих обсто-
ятельств он не знал и знать не хотел.  Если  можно  так  выразиться,  он
принципиально отвергал доброту, считал ее качеством, которое для  прави-
теля прямо вредно, недопустимо. Когда его младший брат  Людовик,  назна-
ченный им в 1806 г. в Голландию королем, вздумал как-то похвалиться  пе-
ред Наполеоном, что его, Людовика, в Голландии очень любят,  то  старший
брат сурово оборвал младшего словами: "Брат мой,  когда  о  каком-нибудь
короле говорят, что он добр, значит царствование не удалось"  (quand  on
dit d'un roi qu'il est bon, le regne est manque).
   Когда в апреле 1811 г. одна газета ("Gazette de France")  вздумала  в
избытке усердия самым елейным и восторженным тоном сообщить о  "доброте"
императора, который на радостях по случаю рождения наследника удовлетво-
рил какого-то просителя, то Наполеона это так взорвало, что он сейчас же
написал министру полиции: "Господин герцог Ровиго, кто позволил "Gazette
de France" поместить очень глупую статью, которая там сегодня напечатана
обо мне?" - и приказал немедленно убрать  редактора,  так  как  "человек
этот делает слишком много пошлостей" (trop de niaiseries).  "Отнимите  у
него редактирование газеты!" Кажется, Наполеон скорее простил  бы,  если
бы о нем распространился слух, что он зверь, чем возводили  бы  на  него
напраслину, будто он добр. Все это выявилось с течением времени, но  уже
свирепая массовая расправа с разбойниками показала, что новый правитель,
в прямое опровержение известного афоризма, решительно предпочитает  ско-
рее покарать десять невиновных, чем пощадить или упустить из рук  одного
виновного.
   Одновременно с очищением Франции от разбойничьих шаек Бонапарт  обра-
тил самое пристальное внимание на Вандею.
   Здесь по-прежнему дворянству и духовенству удалось  (по  целому  ряду
специфических экономических причин, свойственных этой провинции и сопре-
дельной с нею южной части Нормандии) увлечь за собой часть крестьян, ор-
ганизовать их, вооружить превосходным оружием, которое доставляли  им  с
моря англичане, и, пользуясь лесами и болотами, вести долгую  партизанс-
кую борьбу против всех правительств рево