и  вице-королю  Италии,
Евгению Богарне, что недостаточно просто обучить солдата стрельбе, нужно
добиться, чтобы он стрелял с предельной меткостью. Но, с другой стороны,
никогда не следует, по мнению Наполеона, слишком долго оставлять армейс-
ких пехотных стрелков без  артиллерийской  поддержки:  если  против  них
действует неприятельская артиллерия, то они легко могут в  конце  концов
пасть духом и подвергнуться разгрому, а, подтягивая артиллерию, он реко-
мендовал делать это возможно  энергичнее,  потому  что  только  массовое
действие артиллерийского огня может иметь сколько-нибудь серьезное  зна-
чение. В наполеоновских битвах артиллерия играет громадную, а  иногда  и
просто решающую роль; известно, например, дело под  Фридландом,  где  40
крупных орудий Сенармона, поддерживавших корпус Виктора,  внесли  еще  в
начале боя страшнейшее смятение в русские ряды и принудили русскую армию
начать гибельное для нее беспорядочное отступление через г.  Фридланд  и
через реку Алле.
   Надо отметить, что начиная с 1807 г. Наполеон все больше и чаще  при-
меняет новую тактику и новые боевые порядки, действуя слишком уж массив-
ными, а потому и слишком уязвимыми построениями, чего он не делал в пер-
вую половину своей военной карьеры; пока у него не поредели ряды  старых
солдат революционных армий и ветеранов Египта, Маренго,  Аустерлица,  он
не прибегал к этому преувеличенному уплотнению боевых масс.
   Неправильно ходячее мнение, будто Наполеон не придавал значения  кре-
постям противника. Он только требовал и воспитывал своих маршалов и  ге-
нералов в убеждении, что не взятие крепостей противника, но  уничтожение
живой силы его полевой армии решает войну. Но, конечно, и тут он обнару-
живал изумительную гибкость и умение считаться с неповторяющимся своеоб-
разием обстановки.
   Когда в 1805 г. он увидел, что взятием Ульма он уничтожит главные си-
лы австрийской армии, то именно на осаду этой крепости он и направил все
усилия и главный удар.
   Второстепенное значение, которое  он  придавал  крепостям,  логически
связано с тем воззрением на инициативу, которое так характерно для Напо-
леона. "Начинай поход обдуманно, но, начав, до самой последней крайности
борись за то, чтобы инициатива действий осталась за тобой".
   Кончился страшный день 8 февраля 1807 г. под Эйлау. Армия  Наполеона,
как и армия русская, испытала такие потери, что в некоторых полках оста-
лось по батальону, а в некоторых и батальона не было. Наполеон уходит на
ночь в свою палатку и пишет своему другу Дюроку записку, в которой неяс-
ными намеками признает свою неудачу. Но вот  наступает  тусклый  рассвет
зимнего дня, и оказывается, что Беннигсен не только отступил, но что  он
сильно отступил. Значит, инициатива осталась за Наполеоном. Значит, вче-
ра была победа. И император сейчас же начинает именовать Эйлау своей по-
бедой, хотя он знал отлично, что русские еще далеко не сломлены. У  Бен-
нигсена не хватило выдержки и упорства, он оробел и отступил  первый,  и
инициативу он у Наполеона не вырвал, хотя на поле битвы  на  каждые  три
русских трупа приходилось кое-где два, кое-где и все три французских.
   Инициатива в общем ведении войны, в выборе места и времени  битвы,  в
первых тактических действиях перед битвой и в начале битвы должна  оста-
ваться в руках главнокомандующего. Но, давая маршалам до сих пор  восхи-
щающие специалистов своей ясностью приказы перед началом  боя,  Наполеон
никогда не стеснял их детальными мелочными указаниями, к чему так склон-
ны были современные ему главнокомандующие старой школы - и  австрийские,
и прусские, и английские, и (в гораздо, впрочем, меньшей степени)  русс-
кие.
   Он приказывал маршалам стремиться к выполнению такой-то задачи на та-
ком-то участке и указывал, для какой общей  стратегической  цели  должна
служить эта реализация, а уж как маршал осуществит эту цель -  это  дело
его разумения. Но в бою Наполеон оставался центром, мозгом  армии.  Осу-
ществляя свои задания, маршалы были в постоянных сношениях  с  императо-
ром, осведомляя его о ходе действий, прося у  него  подкреплений,  держа
его в курсе непрерывно изменяющейся обстановки.
   Сам Наполеон, критикуя спустя почти пять месяцев после  сражения  под
Аустерлицем донесение Кутузова Александру об этой битве, писал, что  вся
громадная французская армия так же управлялась императором и так же была
готова исполнить любой его приказ, как  отдельный  батальон  управляется
своим майором.
   Самое трудное для современников и для потомства было понять, как сох-
раняет Наполеон эту руководящую роль, не подавляя личной инициативы сво-
их маршалов и главных генералов. Но, конечно, эта их  частная,  исполни-
тельная, так сказать, инициатива  вполне  подчинялась  общей,  верховной
власти, всем управляющей иннициативе императора и в конце концов приуча-
ла их там, где поблизости Наполеона не было, отказызаться  от  самостоя-
тельных решений при слишком большом  риске.  Больших,  совсем  самостоя-
тельных полководцев среди них было немного: Даву, Массена, отчасти  Оже-
ро. Остальные большей частью были превосходными, талантливыми исполните-
лями, и их самостоятельность была именно только относительной  и  услов-
ной, как исполнителей. Наполеон с горечью признавал это,  когда  у  него
вырывались восклицания: "Не могу же я быть одновременно повсюду!"
   Когда он вел бои в 1814 г. на подступах к Парижу, ему недоставало  не
только 300 тысяч отборных солдат, которые отчасти уже с  1898  г.  легли
костьми, отчасти готовились лечь в  Испании,  и  не  только  французских
войск, продолжавших занимать еще некоторые города Германии  и  некоторые
части Италии, но ему недоставало и Массена, который так долго  и  тщетно
истощал себя в бесконечной испанской войне, и Даву, который в это  время
сидел, осажденный врагами, в Гамбурге, и Мюрата, не пришедшего из Неапо-
ля. И своих лучших солдат и своих испытанных помощников он разбросал  по
разным концам своей необъятной империи, и в роковой час многих из них не
оказалось около него. Не только в этом, но также и в этом была  одна  из
причин конечного поражения и в 1814 и в 1815 гг.
   Но пока они все были с ним и пока великая армия не была на безнадежно
долгий срок разделена на две части, причем одна из этих частей сражалась
и погибла в далекой Испании, он долго чувствовал себя несокрушимым само-
державным повелителем Европы.
   Превосходный подбор исполнителей  особенно  сказывался  в  той  новой
практике глубоких обходных движений, теоретиком которой стал на  основа-
нии изучения наполеоновских войн Жомини. Именно  Наполеон  показал,  что
обход неприятельской армии только тогда имеет смысл,  когда,  во-первых,
достигает тыла противника и перерезает в его тылу  неприятельские  линии
сообщений, во-вторых, когда этот обход приводит к  сражению,  в  котором
обходящие колонны принимают участие.
   Другой теоретик наполеоновских времен, фон Бюлов, считал, что  доста-
точно только угрожать сообщениям. Но Жомини, именно опираясь на наполео-
новское военное творчество, настаивал на  сражении,  которым  непременно
должен кончиться удачный и целесообразный обход.  Наполеон  считал,  что
при обходе сам обходящий, если  не  поторопится,  рискует  подвергнуться
контр-маневру и атаке неприятеля. Выросшие в боях Наполеона его  маршалы
выполняли операции обходов иногда с идеальной точностью  и  быстротой  и
почти всегда с полной удачей.
   Где неприятель с главными силами замыкался в крепости или в укреплен-
ном лагере, там Наполеон приступал к осаде и, в случае отказа неприятеля
сдаться,- к штурму. При этом, если доходило до штурма, то в случае побе-
ды Наполеон был беспощаден. Когда в 1896 г. Блюхер  пробовал  защищаться
на улицах Любека, то после французской победы, по весьма, впрочем,  ста-
рой традиции, город был разграблен дочиста и многие жители перебиты. Та-
ких образчиков беспощадности в наполеоновских войнах было немало.  Когда
турецкая армия, прекрасно вооруженная (в 12 тысяч человек), в июле  1799
г. высадилась в Египте и заперлась в Абукирской крепости, где к ней при-
бавилось еще три тысячи человек, Наполеон увидел  перед  собой  страшное
препятствие: законченному им завоеванию  Египта  грозила  очень  большая
опасность. Турки быстро возвели прекрасные укрепления;  осадой  их  было
взять нельзя, так как с моря им могли помогать англичане.  Наполеон  ре-
шился на фронтовую атаку, штурм в лоб, чего бы это ни стоило. Приказ был
им отдан в два часа ночи 25 июля 1799 г. Ланн и Мюрат первые ворвались в
крепость со своими отрядами, за ними - главные силы. Вся турецкая  армия
была переколота и перерезана на месте. "Эта битва - одна из  прекрасней-
ших, какие я только видел,- от всей высадившейся неприятельской армии не
спасся ни один человек",- сообщал Наполеон под свежим впечатлением через
два дня после штурма. Однако фронтальные атаки дорого стоили  не  только
врагам, но и французам, и Наполеон прибегал к ним только тогда, когда не
видел другого исхода.
   Высоко ценя индивидуальную храбрость, ловкость  и  специфическое  ис-
кусство боя отдельных лиц, Наполеон не верил, чтобы рассыпной строй  ка-
ких-нибудь лихих наездников (вроде мамелюков или  казаков)  мог  продер-
жаться против больших компактных масс дисциплинированной европейской ар-
мии, хотя и допускал, что при столкновениях малыми кучками такие индиви-
дуально превосходные наездники могли оказаться сильнее, и  действительно
были сильнее. Что в конечном счете массы решают все,- эту истину Наполе-
он не переставал повторять. Искусство полководца, во-первых, в том, что-
бы уметь добывать, вооружать и быстро обучать большие батальоны,  созда-
вать массовые армии; во-вторых, в том, чтобы к моменту нанесения  решаю-
щего удара они оказались в нужном пункте полностью;  в-третьих,  в  том,
чтобы, начиная битву, уметь не щадить эти большие  батальоны,  если  это
нужно для выигрыша сражения; в-четвертых, в том, чтобы, собрав эту  мас-
су, никогда не избегать и не отсрочивать битву, а искать скорейшей реши-
тельной развязки едва только есть шансы победить; в-пятых, и  это  самое
трудное, находить в неприятельском расположении тот  пункт,  на  который
нужно направить решающий удар. Наполеон говорил, что роль счастья,  роль
случая на войне существенна, но истинно великие дела все-таки зависят от
личных качеств полководца, от работы ума, знаний, способности к  методи-
ческим действиям, от дара комбинации, от изобретательности и находчивос-
ти. "Не гений мне внезапно открывает по секрету, что мне  нужно  сказать
или сделать в каких-либо обстоятельствах, неожиданных для других, а рас-
суждение и размышление",- сказал как-то сам Наполеон.  Не  потому  Алек-
сандр Македонский, Цезарь, Ганнибал, Густав-Адольф стали велики, что  им
служило счастье: нет, счастье им служило потому, что  они  были  великие
люди и умели овладевать счастьем. Так говорил Наполеон уже в самом конце
своей жизни.
   Его военный гений, заключающийся в умении использовать  все  средства
при осуществлении цели, несмотря на отдельные случаи ошибок  и  признаки
утомления, по единодушным отзывам стратегов и  тактиков,  изучавших  его
историю, в общем нисколько не ослабел в  1813-1814  гг.  сравнительно  с
лучшими годами его карьеры. Даже в 1815 г., когда у  него  было  гораздо
меньше сил, чем у врагов, когда политическое положение было  безнадежно,
когда сам он чувствовал длительное физическое недомогание,  он  составил
не менее талантливый стратегический план уничтожения неприятельских  ар-
мий по частям, чем тот, который так великолепно удался ему в первом  его
итальянском походе, в 1796 г. И блистательное начало осуществления этого
плана (поражение Блюхера у Линьи) и продолжение дела (битва  при  Ватер-
лоо, когда исключительно только случайно удавшийся во время приход  Блю-
хера спас Веллингтона от неминуемого и страшного разгрома) - все это по-
казало, что действительный мастер военного искусства еще был налицо.
   Но уже не было чего-то другого, того, что, по мнению самого  Наполео-
на, важнее всего на свете для полководца, даже важнее  гения,-  не  было
уверенности в конечном успехе, было сознание, что его время прошло. "Уже
не было моего прежнего доверия к себе",говорил он Лас-Казу о  ватерлоос-
кой кампании.
   К потере доверия к себе привели его ошибки, которые были прежде всего
ошибками политическими. Грандиознейшие, неосуществимые политические  за-
дачи завоевания всего мира влекли за собой губительные отступления Напо-
леона от собственных стратегических правил.
   Взять хотя бы технику завоевания: как  совместить  военную  оккупацию
уже раньше завоеванной наполеоновской колоссальнейшей всеевропейской им-
перии с оккупацией русских областей и с охраной путей к  Москве?  Откуда
было взять при этих условиях нужные силы для дальнейших битв, для завое-
вания России? Как выполнить собственное же правило: всегда быть  сильнее
неприятеля в нужный момент в данном пункте? Как умудриться быть одновре-
менно победителем в битвах недалеко от Мадрида и в битвах между Смоленс-
ком и Москвой?
   В своих грандиозных военных предприятиях Наполеон старался не  отсту-
пать от основного своего принципа: крепко охранять свои сообщения. Имен-
но поэтому так страшно ослабели его средства в московском походе еще за-
долго до отступления. Из 420 тысяч человек, которые у него были  в  июне
1812 г. близ Немана и с которыми он перешел границу и начал вторжение  в
глубь России, он пошел уже всего с 363 тысячами, остальные  должны  были
ограждать фланги к северу и к югу от линии нашествия. В Витебск Наполеон
пришел уже не с 363 тысячами, а с 229 тысячами человек; к  Смоленску  он
подошел со 185 тысячами, после битвы у Смоленска и оставления там гарни-
зона он подошел из Смоленска к Гжатску с 156 тысячами человек;  к  Боро-
динскому полю он привел 135 тысяч, а в Москву с ним вошло 95 тысяч чело-
век. Не только смерть от неприятельского оружия, от болезней, от  клима-
та, но и колоссальная коммуникационная линия пожрала  великую  армию.  О
220 тысячах человек, которых Наполеон даже и к Неману не подвел, а  дол-
жен был разбросать по своей необъятной всеевропейской  империи,  даже  и
говорить нечего, так же как о 200 тысячах с лишком, сражавшихся к  Испа-
нии.
   По вместе с тем, говорил он Лас-Хазу,  бывают  моменты,  когда  нужно
сжечь все корабли, подтянугь все силы для решительного удара и  сокруши-
тельной победой уничтожить противника; для этого приходится рискнуть да-
же и временным ослаблением коммуникационной линии. "В кампании 1805  г.,
когда я сражался в середине Моравии, Пруссия готова была напасть на  ме-
ня, и отступление в Германию было невозможно. Но я победил при Аустерли-
це. В 1806 г. ...я видел, что Австрия совсем готова броситься на мои со-
общения, а Испания готова вторгнуться во Францию, перейдя через Пиренеи.
Но я победил при Иене". Еще опаснее были обстоятельства во  время  войны
1809 г. "Но я победил, при Ваграме". Наполеон говорил, что каждая  война
должна быть "методичеcкoй", т. е. глубоко продуманной войной,  и  только
тогда она имеет шансы на удачу. Он  решительно  опроверг  установившуюся
мысль, что нашествия Чингис-хана и Тамерлана были просто стихийным, бес-
порядочным движением: "Эти завоевательные войны,- сказал он как-то графу
Монтолону,- велись правильно и основательно; предприятия (Чингис-хана  и
Тамерлана) соответствовали их силам и средствам и только потому и удава-
лись". К слову замечу, что позднейшие  историки-ориенталисты  совершенно
подтверждают зто мнение Наполеона о монгольских завоеваниях.
   Много раз и по разным поводам Наполеон говорил, что все  военное  ис-
кусство заключается в умении сосредоточить в нужный момент  и  в  нужном
месте больше сил, чем есть в этот момент в этом месте у противника. Ког-
да член Директории Гойе, говоря о войне 1796-1797 гг., как-то сказал На-
полеону: "Вы часто, имея меньше сил, разбивали неприятеля,  который  был
сильнее",- то Наполеон отрицал это, говоря, что он лишь старался с  мол-
ниеносной быстротой бросаться на разрозненные силы врага  и  по  частям,
поочередно, бить их, но что именно поэтому во всяком отдельном таком на-
падении он в тот момент оказывался сильнее, хотя общее количество солдат
у неприятеля во всей армии было и больше, чем общее количество солдат  у
Бонапарта.
   Он много заботился о "духе" своей армии. Наполеон решительно подтвер-
дил произведенное еще революцией изгнание телесных наказаний из армии и,
разговаривая с англичанами, всегда недоумевал, как они не гнушаются пус-
кать в ход потеть в войсках. "Чего же можно ожидать от людей  обесчещен-
ных? Как может быть чуток к чести тот, кого в присутствии товарищей под-
вергают телесным наказаниям? Вместо плети  я  управлял  честью...  После
битвы я собирал солдат и офицеров и спрашивал их о наиболее  отличивших-
ся". Награждал он чинами тех из отличившихся, которые умели читать и пи-
сать, а неграмотных приказывал усиленно ("по пяти часов в  день")  учить
грамоте, после чего и производил их в унтер-офицерский, а дальше в  офи-
церский чин. За серьезные провинности Наполеон расстреливал  беспощадно,
но, вообще говоря, он гораздо больше полагался на награды, чем на  нака-
зания. А награждать - и деньгами, и  чинами,  и  орденами,  и  публичным
чествованием - он умел с совершенно неслыханной щедростью.  "Неужели  вы
думаете, что можно заставить людей сражаться, действуя на них  рассужде-
ниями?- воскликнул он на заседании Государственного совета в 1801 г. (14
флореаля) во время обсуждения вопроса об учреждении ордена Почетного ле-
гиона.- Они (эти рассуждения.- Е. Т.) годны только для ученого в кабине-
те. Солдат дерется из-за славы, отличий, наград. Армии республики совер-
шили великие дела потому, что они состояли из сыновей крестьян и  ферме-
ров, а не из навербованных наемников, у них были не дворянские  офицеры,
а новые офицеры и у них было честолюбие".
   Сознательно, обдуманно и с блистательным успехом Наполеон  приготовил
себе, таким образом, из материала, созданного революцией,  дееспособней-
шее и могучее орудие, которое в руках искусного мастера  и  должно  было
проявить себя неслыханными в военной истории достижениями.
   Сам он ценил в себе основное, по его мнению, качество,  которое,  как
он утверждал, важнее всего и незаменимее всего: железная воля, твердость
духа и та особенная храбрость, которая состоит не в том, чтобы в  крити-
ческий миг броситься со знаменем в руке брать Аркольский мост или  прос-
тоять несколько часов под русскими ядрами на городском кладбище под  Эй-
лау, а в том, чтобы взять на себя целиком самую страшную, самую  тяжелую
ответственность за решение. Выигрывает сражение  не  тот,  кто  придумал
план битвы или нашел нужный выход, а тот, кто взял на  себя  ответствен-
ность за его выполнение.
   По утверждению всех военных авторитетов, изучавших Наполеона, он  был
одинаково велик и как тактик, т. е. в искусстве выигрывать битвы, и  как
стратег, т. е. в искусстве выигрывать войны, и  как  дипломат  -  в  ис-
кусстве навязать целиком свою волю разбитому врагу,  не  только  сломить
окончательно его дух и его способность к сопротивлению, но  и  заставить
его зафиксировать в трактате то, что желательно победителю. У  него  все
эти три способности сливались в одно неразрывное  и  гармоничное  целое.
Когда генеральная битва выиграна, нужно пустить Мюрата с кавалерией  для
преследования и окончательного уничтожения бегущих. А когда Мюрат сделал
свое дело, нужно, чтобы выигрыш битвы превратился в выигрыш войны, т. е.
нужно продолжать и закончить преследование врага за "зеленым  столам"  -
дипломатическими формулировками и требованиями.
   Наполеон обыковенно, начиная войну, стремился как можно скорее,  мол-
ниеносным наступлением,  одним-двумя  сокрушающими  ударами,  повертнуть
противника и заставить его просить мира.
   Это дало повод Клаузевицу определить  наполеоновский  способ  ведения
вой