равлении. Еще в Дубровске он узнал, что польские  части,  которым  он
велел в начале похода охранять Могилев и Минск, не исполнили своего  за-
дания; генерал Домбровский, получив приказ двигаться к Борисову, не ока-
зал помощи генералу Брониковскому, и Минск 16 ноября был  занят  Чичаго-
вым. В Минске в руки русских попали огромные склады продовольствия, соб-
ранные тут герцогом Бассано (Марэ) по повелению Наполеона и  на  которые
Наполеон рассчитывал. Начиналась оттепель.
   Положение стало совсем отчаянным. С севера, с Двины, к Березине,  че-
рез которую должен был перейти Наполеон, приближался Витгенштейн; марша-
лы Удино и Виктор не могли его задержать. С юга шел Чичагов,  направляв-
шийся к Борисову на Березине. 22 ноября Чичагов вошел в Борисов,  вытес-
нив оттуда Домбровского.
   Наполеон побледнел, когда ему доложили об этом. Отряды Платова и  Ер-
молова - авангардные части Кутузова - были уже в двух, если не  в  одном
переходе от французов. Грозили окружение и капитуляция. Наполеон  немед-
ленно приказал искать другого места, где можно было бы навести мосты.
   В Борисове был постоянный мост, и когда в императорском штабе  узнали
о потере этой переправы, то  самые  мужественные  растерялись.  Наполеон
очень быстро овладел собой. После доклада генерала Корбино он решил  пе-
реправиться у Студянки, севернее Борисова,  где  польскими  уланами  был
найден брод. В этом месте река Березина не имеет и 25 метров  в  ширину,
но берега ее по обе стороны  покрыты  на  большом  пространстве  илистой
грязью, так что в общем нужно было строить мост почти в три  раза  длин-
нее, чем ширина реки. Наполеон искусным маневром  обманул  Чичагова.  Он
сделал вид, будто все-таки хочет переправиться у Борисова. Маршал  Удино
23 ноября разбил и отбросил к Борисову начальника чичаговского авангарда
графа Палена и, преследуя Палена, вынудил Чичагова очистить  только  что
занятый Борисов. Но Чичагов оставался вблизи, а с севера спешил Витгенш-
тейн. Переправляться здесь Наполеон не хотел и не мог. Целым  рядом  ма-
невров ему удалось внушить Чичагову мысль, что переправа состоится в Бо-
рисове или ниже Борисова, а сам Наполеон уже 26 ноября на рассвете был у
Студянки. Сейчас же французские саперы, работая по пояс в воде,  посреди
плавающих льдин, стали наводить два понтонных моста, и уже вскоре  после
полудня началась переправа корпуса Удино. Переправа происходила 26 и  27
ноября. Русские на правом берегу пытались недалеко  от  места  переправы
атаковать переправившиеся уже части, но французские гвардейские кирасиры
произвели контратаку и отбросили генерала Чаплица. Витгенштейн  запоздал
к месту боя, Чичагов оказался обманутым Наполеоном, и остатки  французс-
кой армии спаслись от плена. Военный русский историк,  генерал  Апухтин,
говорит: "Трудно винить Чичагова и Витгенштейна, заведомо ничтожных пол-
ководцев, в том, что у них не хватило мужества вступить в единоборство с
Наполеоном".
   Переправа происходила в порядке, и почти вся французская армия успела
перейти благополучно, как вдруг к мостам бросилось около 14  тысяч  отс-
тавших солдат, преследуемых казаками. Эта масса в  панике  кинулась,  не
слушая команды, на мосты, и последняя регулярная часть  корпуса  маршала
Виктора, еще не успевшая перейти, оружием отбрасывала эту толпу. Уведом-
ленный казаками о переправе у Студянки, Кутузов сейчас же известил Чича-
гова. В это время один из мостов, по которому шла артиллерия,  подломил-
ся, и когда его наскоро починили, подломился снова. Если бы Чичагов  по-
доспел, катастрофа была бы окончательной. Но он умышленно или неумышлен-
но опоздал, и Наполеон с остатком армии вышел на правый  берег.  Большая
часть отставших (около 10 тысяч из 14), которую регулярный корпус Викто-
ра не пустил на мосты, осталась на берету и была отчасти изрублена каза-
ками, отчасти взята в плен. Наполеон после  переправы  сейчас  же  велел
сжечь мосты; если бы не это, то все отставшие могли бы тоже успеть спас-
тись, но военная необходимость повелевала лишить  русских  переправы,  а
гибель 10 тысяч человек, отставших и не успевших перейти по мостам,  им-
ператора не остановила. Он считал нужными людьми только тех, которые ос-
тавались в рядах, а ушедший из рядов, все равно по какой причине по  бо-
лезни или из-за отмороженной руки, или ноги,переставал в его глазах быть
равноценным бойцу, и что с ним дальше случится, не очень занимало  импе-
ратора. Наполеон заботился о больных и раненых только там, где эта забо-
та не могла победить боеспособным солдатам. В данном случае сжечь  мосты
требовалось как можно скорее, он их и сжег без малейшего колебания.
   И сам Наполеон, и его маршалы, и многие военные историки,  как  преж-
ние, так и новые, считали и считают, что как военный случай  березинская
переправа представляет собой  замечательное  наполеоновское  достижение.
Другие видят в этом, главным образом, удачу, произошедшую  от  ошибок  и
растерянности Чичагова и Витгеиштейна, от путаницы, внесенной  Александ-
ром, который из Петербурга, помимо Кутузова, посылал генералам план  ок-
ружения Наполеона, тот план, который Кутузов считал нелепым. В  1894  г.
появилось специальное исследование русского военного историка  Харкевича
"Березина", считающееся и теперь образцовым. По Харкевичу  выходит,  что
Кутузов даже и не хотел исполнять план Александра и нарочно не спешил  к
Березине, имея возможность попасть туда вовремя.  Внимательное  изучение
всей документации, исходящей как от самого Чичагова, так и от  Ермолова,
Дениса Давыдова и даже от самого Кутузова, заставило меня признать,  что
мнение Харкевича опровергнуть очень трудно. Так же как и Апухтин, Харке-
вич считает, что страх, панический страх перед Наполеоном так  сдавил  и
парализовал Витгенштейна и Чичагова, что они не сделали того, что должны
были со своей стороны сделать. Действия же  Наполеона  Харкевич  считает
вполне целесообразными.
   Так или иначе, остатки французской армии спаслись и шли к Вильне.  Но
временная оттепель (из-за которой и пришлось строить на Березине  мосты)
вдруг сменилась страшным холодом. Температура упала до 15, потом до  20,
26, 28 градусов по Реомюру, и люди чуть не ежеминутно валились десятками
и сотнями. Их обходили, мертвых, полумертвых, ослабевших, смыкали ряды и
шли дальше. Ничего более ужасного не было за  время  этого  бедственного
отступления. Никогда до этих самых последних дней не было таких  нестер-
пимых морозов. Кутузов шел почти по пятам. Его армия тоже страшно  стра-
дала от холода, хотя была несравненно лучше одета, чем французская. Дос-
таточно сказать, что в момент, когда Кутузов,  пополнив  после  Бородина
свою армию, выступил в октябре из Тарутина и пошел сначала  к  Малоярос-
лавцу, а потом вслед за Наполеоном, у него было больше 97 тысяч человек,
а в Вильну в середине декабря он привел меньше 27 500 человек. И  притом
из 662 орудий, с которыми он вышел из Тарутина, Кутузов дорогой  потерял
425, так что у него осталось около 200. Так бедственны и трудны были ус-
ловия этих бесконечных зимних переходов в на редкость лютую зиму.
   Тут же нужно прибавить, что только нападений со стороны главной куту-
зовской армии серьезно опасался Наполеон. Казаки, конечно, крайне ослож-
няли положение отступающей французской армии, нападая на обозы,  тревожа
арьергарды, но, разумеется, самостоятельных сражений казаки  затевать  с
французскими частями не могли. В боях под Красным они играли большую, но
подсобную, а не главную роль; что касается партизан, то их французы боя-
лись все же меньше, чем казаков. Партизанских  отрядов  было  несколько:
Давыдова, Фигнера, Дорохова, Сеславина,  Вадбольского,  Кудашева  и  еще
два-три. Французы их не признавали регулярной армией и в плен  почти  не
брали, расстреливали. Но и партизаны тоже в плен брали мало, предпочитая
уничтожать. Особенной неумолимостью славился  Фигнер.  Партизанами  были
офицеры, солдаты, которых отпустило начальство, добровольцы. О  партиза-
нах французы в своей мемуарной литературе почти ничего не говорят, тогда
как о казаках говорят очень много и единодушно признают  огромный  вред,
который подвижная, неуловимая казачья конница причиняла отступающей  ар-
мии своими внезапными налетами, после которых мгновенно исчезала. Парти-
заны нападали на совсем расстроенные части и приканчивали их.
   Вот картина с натуры, рисуемая знаменитым партизаном Денисом  Давыдо-
вым: "Наконец, подошла старая гвардия, посреди коей находился и сам  На-
полеон... Мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги. Неприя-
тель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок  и  гордо  продолжал
путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать  хоть  одного
рядового от этих сомкнутых колонн, но они,  как  гранитные,  пренебрегая
всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никуда не забуду  свобод-
ную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти испытанных  воинов.
Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях, с
красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди  снеж-
ного поля... Все наши азиатские атаки  не  оказывали  никакого  действия
против сомкнутого европейского строя... колонны двигались одна  за  дру-
гой, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим  вокруг  них
бесполезным наездничеством. В течение этого дня мы еще взяли одного  ге-
нерала, множество обозов и до 700 пленных, но гвардия с Наполеоном прош-
ла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль перед  рыбачьими
лодками".
   Партизаны в этот день, заметим, соединились с казаками, только потому
им и удалось взять 700 человек. Но они были  прекрасными  лазутчиками  и
доставляли часто драгоценную информацию Кутузову и  его  генералам.  Тут
нужно сказать и о народной войне 1812 г. в России.
   В России "народная война" выражалась в несколько иных формах,  чем  в
Испании, хотя по ожесточению она напомнила Наполеону испанцев.
   В России ожесточение народа против  вторгшегося  неприятеля  росло  с
каждым месяцем. Уже в начале войны для русского народа стало вполне ясно
только одно: в Россию пришел жестокий и хитрый враг, опустошающий страну
и грабящий жителей. Чувство обиды за терзаемую родину,  жажда  мести  за
разрушенные города и сожженные деревни, за уничтоженную и  разграбленную
Москву, за все ужасы нашествия, желание отстоять Россию и наказать дерз-
кого и жестокого завоевателя - все эти чувства постепенно охватили  весь
народ. Крестьяне собирались небольшими группами, ловили отстающих  фран-
цузов и беспощадно убивали их. При появлении французских солдат за  хле-
бом и за сеном крестьяне почти  всегда  оказывали  яростное  вооруженное
сопротивление, а если французский отряд оказывался слишком для  них  си-
лен, убегали в леса и перед побегом сами сжигали хлеб и сено.  Это-то  и
было страшнее всего для врага.
   В России крестьяне иногда составляли отряды, нападавшие на  отдельные
части солдат, особенно при отступлении армии Наполеона, хотя и  не  было
таких случаев, как в Испании, где бывало так, что крестьяне, без  помощи
испанской армии, сами окружали и принуждали к сдаче  французские  полки.
Но в России крестьяне охотно  вступали  добровольцами  в  организованные
партизанские отряды, всячески помогали им, служили проводниками, достав-
ляли русским войскам провиант и нужные сведения.
   Но больше всего русский народ проявлял свое твердое желание  отстоять
родину своей неукротимой храбростью в отчаянных боях под Смоленском, под
Красным, под Бородином, под Малоярославцем, в более мелких  сражениях  и
стычках. Французы видели, что если в России против них не ведется  точно
такая же народная война, как в Испании, то это прежде всего потому,  что
испанская армия была вконец уничтожена Наполеоном и были долгие  месяцы,
когда только крестьяне-добровольцы и могли сражаться, а в России ни  од-
ного дня не было такого, когда бы русская армия была совсем  уничтожена.
И народное чувство ненависти к завоевателю и желание выгнать его из Рос-
сии могли проявляться более всего организованно в рядах  регулярной  ар-
мии. Мы знаем из документов, что крестьяне Тамбовской  губернии  плясали
от радости, когда их в рекрутском присутствии забирали в войска  в  1812
г., тогда как в обыкновенное время рекрутчина  считалась  самой  тяжелой
повинностью.
   И эти люди, плясавшие от радости, когда их забирали в солдаты, потом,
в кровопролитных битвах, сражались и умирали подлинными героями.
   После выступления французов из Москвы, после сражения  под  Малоярос-
лавцем, после наступления морозов и  усиления  расстройства  французской
армии, за которой следом шла армия Кутузова, и  наступило  это  явление,
которое сначала называлось современниками "действиями партизанских отря-
дов", а потом стало называться "народной войной". Партизаны Фигнер,  Да-
выдов, Сеславии, Кудашев, Вадбольский и др.  были  офицерами  регулярной
русской армии, получившими разрешение  и  поручение  образовать  дружины
охотников (из солдат регулярной армии и  из  добровольцев)  и  тревожить
отступающих французов внезапными нападениями на обозы, на отставшие час-
ти и вообще на те пункты, где эти небольшие (в  несколько  сот  человек)
"партии" могли бы выступить с надеждой на успех. В этих партизанских от-
рядах были солдаты, были казаки, были  призванные  уже  во  время  войны
ополченцы, были добровольцы из крестьян.
   Обо всем этом я говорю подробно в своей книге "Нашествие Наполеона на
Россию".
   После Березины французская армия  уменьшилась  не  только  вследствие
страшных морозов, но и потому, что дивизия  Партуно,  которому  Наполеон
приказал для отвода глаз Чичагову оставаться у Борисова, подверглась на-
падению главных сил Кутузова, и от его 4 тысяч солдат уже через два  дня
сражения осталось немногим больше половины,  которые  и  капитулировали,
окруженные со всех сторон.
   В Вильне остатки французской армии были уже у порога спасения от гро-
зящей гибели. Они подошли к городу в самом невообразимом состоянии,  из-
мученные холодом и усталостью. Некоторые части сохранили боеспособность:
недалеко от Вильны Ней и Мэзон развили сильный артиллерийский огонь про-
тив наседавших русских, и преследование ослабело на несколько дней.
   При входе в Вильну произошло смятение и даже столкновение между  сол-
датами разных частей, искавшими крова  и  пищи  и  начавшими  немедленно
разграбление складов и магазинов. С 10 по 12 декабря армия шла в  Ковно,
преследуемая казаками, которых она еще могла отгонять. Кутузов с главны-
ми силами был еще в нескольких переходах от Вильны.  Не  задерживаясь  в
Ковно, остатки армии перешли через замерзший Неман. Страшный  московский
поход кончился. Из 420 тысяч человек, перешедших границу в июне 1812 г.,
и 150 тысяч, постепенно подошедших еще из Европы впоследствии, теперь, в
декабре того же года, остались небольшие разбросанные группы,  вразбивку
переходившие обратно через Неман. Из них потом уже в  Пруссии  и  Польше
удалось организовать отряд общей сложностью около 30 тысяч человек (пре-
имущественно из тех частей, которые оставались все эти полгода на  флан-
гах и не ходили в Москву). Остальные были или в плену, или погибли. Но в
плену оказалось по самым оптимистическим расчетам, не больше  100  тысяч
человек. Остальные погибли в сражениях, а больше всего от холода,  голо-
да, усталости и болезней во время отступления.
   Еще за неделю до выхода армии из русских пределов, 6 декабря 1812 г.,
в местечке Сморгони Наполеон в сопровождении Коленкура, Дюрока и Лобо  и
польского офицера Вонсовича уехал от армии, передав командование Мюрату.

   Его отъезду предшествовало объяснение с  маршалами,  которые  сначала
попробовали почтительно противоречить, но Наполеон заявил им, что счита-
ет теперь армию вне опасности попасть в плен, которой она подверглась до
Березины, и что, по его мнению, маршалы и без пего доведут ее до союзной
Пруссии, т. е. до Немана. Его же присутствие необходимо в Париже, потому
что никто там без него не сможет экстренными рекрутскими наборами  орга-
низовать новую, по крайней мере 300-тысячную армию, с которой нужно  бу-
дет весной встретить возможных врагов. Аргументом против его отъезда бы-
ло опасение, что без него отступающее войско, пережившее столько ужасов,
окончательна распадется, так как только  присутствие  императора  давало
ему еще силы.
   Наполеон был совершенно спокоен, объясняясь с маршалами. Что он поки-
дает армию не из трусости, что личная его жизнь сейчас уже вне  опаснос-
ти, а он, не мигнув глазом, много раз встречал в их же  присутствии  ре-
альную и прямую опасность, - это они знали. Не волновался он, когда  го-
ворил с ними и об этой страшной затеянной ни и проигранной войне  и  по-
губленной великой армии; конечно, печально,  но  ведь  это  скорее  нес-
частье, чем ошибка: климат очень подвел и т. п.  Но  тут  же  он  охотно
признал, что были ошибки и с его стороны: например, слишком затянувшееся
пребывание в Москве. Вообще же и тени смущения или расстройства духа На-
полеон при этой беседе не обнаруживал. Он категорически требовал от мар-
шалов временно сохранить втайне факт его отъезда. Важно было  не  только
предупредить окончательный упадок духа среди солдат в течение нескольких
даней, которые им еще оставалось пройти до Немана, но  еще  важнее  было
проехать по Германии раньше, чем там узнают правду о гибели великой  ар-
мии я о том, что император проезжает без охраны.
   В одном маршалы не сомневались - что император едет создавать и  неп-
ременно создаст новую армию, что сделает он это очень скоро  и  что  еще
много раз он поведет их в эту будущую армию под картечь.
   Выйдя его провожать, маршалы наблюдали, как он усаживается с Колекку-
ром в сани; он был так же спокоен, как спустя четыре месяца,  когда  шел
уже из Франции во главе новых корпусов на усмирение  восставшей  Европы.
Среда провожавших маршалов были люди, побывавшие  во  всех  бесчисленных
битвах Наполеона, от первого завоевания Италии до конца русского похода,
и они полагали, что все-таки ничего страшнее Бородина до сих пор им  ви-
деть не приходилось. Они не предвидели  Лейпцига.  Сани,  исчезнувшие  в
снежной мгле декабрьского вечера, уносили человека,  твердо  решившегося
не уступать ни одного клочка земли в завоеванной им Европе без самой от-
чаянной борьбы.

   Глава XIV ВОССТАНИЕ ВАССАЛЬНОЙ ЕВРОПЫ ПРОТИВ НАПОЛЕОНА И "БИТВА НАРО-
ДОВ". НАЧАЛО КРУШЕНИЯ "ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ". 1813 г.
   В 12 суток, сначала в санях, потом в экипаже, Наполеон  промчался  по
Польше, Германии, Франции и утром 18 декабря 1812 г. явился в Тюильрийс-
кий дворец. Он ехал, соблюдая строжайшее  инкогнито,  понимая  опасность
этих критических дней: в истинных чувствах немцев к себе он  не  обманы-
вался. Коленкур, сопровождавший его в этом путешествии, говорит о совер-
шенном спокойствии Наполеона,  его  бодрости,  энергии  и  готовности  к
дальнейшей борьбе. С ним император, между прочим, тоже говорил о  только
что окончившейся войне 1812 г. "Я ошибся, но не в цели и не в политичес-
кой уместности этой войны, а в способе ее ведения. Нужно было остаться в
Витебске. Александр теперь был бы у моих ног". Но весь тон его  разгово-
ров с Коленкуром был таков, каков мог бы быть,  например,  у  шахматного
гроссмейстера, проигравшего партию и анализирующего свои ошибки  в  ант-
ракте между только что проигранной партией и предстоящей новой,  которую
следует постараться выиграть. Не только ни малейшего сознания ужаса все-
го происшедшего и сознания подавляющей огромной личной ответственности в
этих разговорах нет, но не наблюдается даже и следа просто дурного  рас-
положения духа, которое так часто бывало в нем заметно в 1810-1811  гг.,
когда он стоял на вершине могущества и успеха. Война была настолько  его
стихией, что когда он готовил ее или вел, он всегда производил впечатле-
ние человека, живущего полной жизнью, дышащего полной грудью, а вся  его