ой  для  казны
комбинацией он считает немедленное заключение Уврара и его  товарищей  в
Венсенский замок и отдачу их под уголовный суд. "Объединенные  негоциан-
ты" отнеслись к этому мнению императора с  полным  вниманием  и,  хорошо
зная нрав собеседника, сочли его аргументацию исчерпывающей: в ближайшее
же время они отдали казне 87 миллионов франков золотом, не настаивая при
этой прискорбной для них операции ни на каких уточнениях, ни бухгалтерс-
ких, ни юридических. "Я заставил дюжину  мошенников  вернуть  награблен-
ное",- так сообщал Наполеон об этом случае в одном письме к своему  бра-
ту, тогда неаполитанскому, позднее испанскому королю Жозефу.
   Валюта стояла прочно, золото в казне было достаточно, система  финан-
совой и экономической эксплуатации как всех завоеванных частей  империи,
так и всей вассальной Европы в пользу "старых департаментов",  т.  е.  в
пользу Франции в точном смысле слова, оправдывала себя, казалось,  много
лет подряд.
   И вдруг зловещий треск прошел по колоссальному  зданию:  Наполеон  на
опыте 1811 г. понял, насколько труднее бороться  с  общим  экономическим
кризисом, чем с временными финансовыми затруднениями, и насколько  легче
ликвидировать неполадки в казначействе, чем найти и, главное, уничтожить
дефекты во всей экономической системе, в организации всей  хозяйственной
жизни колоссальной державы. Здесь уже не могли помочь ни контрибуции, ни
хватанье за горло финансовых хищников, ни образцовая отчетность и  стро-
гость контроля, ни все совершенство  бюрократической  машины,  созданной
Наполеоном. Разразившийся в 1811 г. кризис был прежде всего  (но  далеко
не исключительно) кризисом сбыта тех товаров, которые главным образом  и
составляли предметы торговли и промышенности, обогащавшие Францию.  Кому
было сбывать знаменитые ювелирные изделия парижских мастерских? Кому бы-
ло продавать дорогую мебель, над выделкой которой работало чуть  не  три
четверти населения Сент-Антуанского предместья? Или драгоценные, дорогие
сорта кожаных изделий, производством которых  кормились  Сен-Марсельское
предместье и колоссальный  рабочий  квартал  Муффтар?  Или  великолепные
женские наряды и мужские костюмы, выделкой и продажей которых занимались
бесчисленные портняжные мастерские мировой столицы? Как могли  держаться
на высоте цены на лионский шелк и бархат, на седанские высшие сорта  су-
кон, на тончайшее полотняное белье, выделываемое в Лилле, Амьене,  Рубе,
на валансьенские кружева?
   Все эти французские предметы роскоши выделывались не только для внут-
реннего рынка, но для всего мира, а весь  мир  для  французских  товаров
оказывался очень сокращенным: Англия отпала, Америка, как Северная,  так
и Южная, отпала, богачи-плантаторы с Антильских и Маскаренских  островов
отпали. Вообще отпали все покупатели (богатейшие и  многочисленные)  изо
всех стран, отделенных от европейского континента "соленой водой", пото-
му что на "соленой воде" безраздельно владычествовали англичане. Но неб-
лагополучно обстояло дело и с европейским континентом. Завоеванные Напо-
леоном страны разорялись дотла, побежденным странам, даже если они и  не
были непосредственно завоеваны, навязывали континентальную блокаду,  ко-
торая лишала их валюту покупательной силы. С тех пор как русские помещи-
ки не могли сбывать в Англию сельскохозяйственное сырье,  исчезло  и  то
английское золото, которым  они  оплачивали  парижские  товары:  русский
рубль упал после  Тильзита  до  26  копеек.  У  поляков,  австрийцев,  у
итальянской аристократии произошло то же самое. В государствах западной,
южной, центральной, а в конце концов и северной Германии происходил  тот
же процесс быстрого материального оскудения феодально-помещичьего класса
не только вследствие подчинения континентальной блокаде, но и вследствие
потрясения, а во многих местах и уничтожения крепостничества.
   И дело было не только в оскудении феодально-крепостнического класса в
Европе. Новая буржуазия, появлявшаяся  вместе  с  наступавшим  развитием
промышленного капитализма, шла своей дорогой, росла, крепла, усиливалась
в завоеванных Наполеоном странах и во всей зависимой и полузависимой  от
него Европе, и никакими ухищрениями не удавалось  подавить  промышленное
развитие всей западной и отчасти центральной Германии, Богемии (как тог-
да называлась чешская часть Австрии), Бельгии,  части  Силезии,  которые
являлись самыми промышленными частями Европы. Эта конкуренция (не говоря
уже о сильно развивавшейся английской контрабанде) вытесняла даже и  та-
кие французские товары, которые никак не могли назваться предметами рос-
коши. Но для шерстяных и грубых сортов полотняных изделий, для металлур-
гии, для сбыта предметов обыденного потребления оставался в той или иной
степени внутренний рынок "старых департаментов", куда французский  импе-
ратор не пускал других своих же подданных: ни бельгийцев, ни немцев,  ни
итальянских шелкоделов и никого вообще. Однако и тут  была  налицо  одна
обширная отрасль производства, особенно  и  издавна  покровительствуемая
Наполеоном, которая страдала не только (и не столько) от сокращения сбы-
та, сколько от страшного вздорожания сырья.  Это  была  хлопчатобумажная
индустрия. В результате запрещения  ввоза  колониальных  товаров  хлопок
стал цениться чуть ли не на вес золота. Возник  жестокий  кризис  сырья,
который заставил в 1811 г. фабрикантов резко сократить производство. Пе-
ред лицом кризиса, перед угрозой растущей безработицы и голода в рабочих
кварталах столицы, Лиона, Руана, а также и разорения винодельческих  юж-
ных департаментов Наполеон пошел на некоторое отступление от правил бло-
кады. Он позволил выдавать лицензии (в ограниченном количестве), именные
удостоверения, разрешающие ввоз во Францию на определенную сумму "запре-
щенных товаров", с тем чтобы (данным лицом) на эту же сумму были проданы
за границу французские товары. Эти лицензии стоили  очень  дорого  ввиду
злоупотреблений полиции, выдававшей их, и все-таки  считались  необыкно-
венно выгодными для покупателей.
   Эта уступка показывает, насколько обеспокоен  был  Наполеон  кризисом
1810-1811 гг. Правда, особенно большой  материальной  пользы  англичанам
французские лицензии принести не могли, но все-таки это было  определен-
ное отступление от принципа. Как мера  борьбы  против  кризиса  лицензии
лишь в слабой степени могли способствовать усилению  сбыта.  Еще  меньше
значения могли в этом смысле иметь требования, предъявленные  Наполеоном
к его двору, к высшим сановникам: он требовал, чтобы при дворе одевались
как можно роскошнее и наряднее, чтобы как можно чаще меняли туалеты и т.
д. Эти распоряжения императора не могли обеспечить обильный сбыт громад-
ной отрасли производства предметов роскоши, хотя  придворная  жизнь  при
Наполеоне даже и до 1811 г. была необычайно богата, а после этих  распо-
ряжений императора стало хорошим тоном швырять деньги парижским ювелирам
и лионским шелкоделам, устраивать пиры на сотни приглашенных,  где  шам-
панское и другие дорогие вина лились рекой, менять мебель на более доро-
гую и изысканную, рядить в драгоценные кружева  не  только  себя,  но  и
прислугу, заказывать роскошные кареты и т. д. Сам  Наполеон  в  1811  г.
сделал также целый ряд очень больших и дорогих заказов парижским  и  ли-
онским промышленникам и ремесленникам для казенных зданий и дворцов.
   Теперь, в 1811 г., как и раньше, в 1806 г., во время несравненно  ме-
нее острого и менее продолжительного затора в  торгово-промышленных  де-
лах, Наполеон придерживался давно высказанного им принципа: "Моя цель не
в том, чтобы предупредить банкротство негоциантов,  государственных  фи-
нансов не хватило бы на это, а в том, чтобы помешать  закрытию  той  или
иной мануфактуры". И если министр внутренних дел оказал  вспомоществова-
ние, то Наполеон требует, чтобы министр оправдывал произведенный  расход
так: "Я дал взаймы деньги этой мануфактуре, у которой  столько-то  рабо-
чих, потому что ей грозило остаться без работы".
   К зиме 1811/12 г. кризис стал медленно  ослабевать.  Однако  Наполеон
понимал, что ни одна причина кризиса 1811 г. не устранена, что кризис  в
скрытом, тлеющем состоянии будет продолжаться;  понимал  он  и  то,  что
именно война с Англией и сопряженная с ней континентальная блокада меша-
ют радикальному улучшению экономики империи. Чтобы  прекратить  блокаду,
нужно было сначала добиться, чтобы Англия  сложила  оружие.  Больше  чем
когда-либо  он  считал  теперь  ускорение  победы  над  Англией  главным
средством к упрочению своей империи и вне и внутри. И  больше  чем  ког-
да-либо он был убежден, что огромный прорыв в блокаде уже сделан  англи-
чанами, что Александр с ним лукавит и его обманывает, что английские то-
вары из России по  всей  необъятной  западной  границе,  через  Пруссию,
Польшу, Австрию, через тысячи пор и отверстий просачиваются в  Европу  и
что  это  сводит  к  нулю  континентальную  блокаду,  т.  е.  уничтожает
единственную надежду "поставить Англию на колени". Наполеона извещали  и
предупреждали со всех сторон, что английская  контрабанда  проникает  не
только в подчиненную ему Европу, но и во Францию, т. е. в "старые депар-
таменты" его колоссальной империи, и что пробирается эта  контрабанда  с
"северного побережья" материка Европы.
   Его взор, прикованный к Лондону, постоянно в течение всей  его  жизни
отвлекаемый то к Альпам, то к Вене, то к Берлину, то к Мадриду и  упорно
снова устремлявшийся на Лондон, как только наступала передышка в  конти-
нентальных войнах, теперь снова стал переходить с Лондона на самую дале-
кую европейскую столицу "Северное побережье" - под властью лукавого  ви-
зантийца, русского царя... Отказаться от борьбы с  Англией,  от  близкой
уже победы, от  сокрушения  британского  экономического  могущества  или
схватить Александра за горло и заставить его вспомнить тильзитские  обя-
зательства? Так начал ставиться вопрос для Наполеона уже в 1810 г.
   Уже с 1810 г. Наполеон приказал доставить ему книги с  информацией  о
России, ее истории и особенностях.
   Судя по отрывочным высказываниям императора и скудным данным,  шедшим
от окружения императора. Наполеон уже с осени 1810 г. стал  свыкаться  с
мыслью, что англичанам, этому упорному, неуловимому, наседающему  врагу,
которого не удалось победить ни в Каире, ни в Милане, ни в  Вене,  ни  в
Берлине, ни в Мадриде, можно нанести окончательный, сокрушительный  удар
только в Москве. Эта мысль крепла в Наполеоне с каждым месяцем.
   Великая армия в Москве это значит покорность Александра, это  полное,
безобманное осуществление континентальной блокады, следовательно, победа
над Англией, конец войны, конец кризисам, конец  безработице,  упрочение
мировой империи, как внутреннее, так и внешнее. Кризис 1811  г.  оконча-
тельно направил мысли императора в эту сторону Впоследствии в  Витебске,
уже во время похода на Москву, граф Дарю откровенно заявил Наполеону что
ни армия, ни даже многие в окружении императора не понимают,  зачем  ве-
дется эта трудная война с Россией, потому что из-за торговли английскими
товарами во владениях Александра воевать не стоило. Но для Наполеона та-
кое рассуждение было неприемлемо. Он усматривал в последовательно прове-
денном экономическом удушении Англии единственное средство  окончательно
обеспечить прочность существования  великой  созданной  им  монархии.  И
вместе с тем он ясно видел, что союз с Россией подламывается  не  только
вследствие разногласий из-за Польши и  не  только  из-за  беспокоящей  и
раздражающей Александра оккупации части прусских владений и захватов  на
севере Германии,- но прежде всего потому что Россия возлагает очень мно-
го надежд на Англию в будущем, как и Англия возлагает  свои  надежды  на
Россию. Но непосредственный удар нанести Англии  он  не  может.  Значит,
нужно ударить по России.
   Кровавый призрак новой колоссальной  вооруженной  борьбы  стал  поды-
маться на мировом горизонте.

   Глава XII РАЗРЫВ С РОССИЕЙ 1811-1812 гг.
   После Эрфурта Александр вернулся в Петербург еще с намерением поддер-
живать франко-русский союз и не выходить из фарватера наполеоновской по-
литики, по крайней мере в ближайшем будущем. Когда будет написана  науч-
ная и детальная социально-экономическая и  политическая  история  России
начала XIX в., тогда, вероятно,  будущий  исследователь  много  внимания
уделит и очень много страниц посвятит этим любопытным годам  от  Эрфурта
до нашествия Наполеона в 1812 г В  эти  четыре  года  мы  видим  сложную
борьбу враждебных социальных сил и  течений,  определивших  историческую
закономерность как появления фигуры Сперанского, так и его крушения.
   По-видимому, вопрос о введении некоторых реформ в управление Российс-
кой империи выдвигался достаточно  настойчиво  условиями  того  времени.
Толчков, способствовавших созданию необходимости реформы, было достаточ-
но: Аустерлиц, Фридланд, Тильзит. Но, с другой стороны, страшные пораже-
ния в двух больших войнах, которые велись Россией в 1805-1807 гг. против
Наполеона, окончились, что бы там ни говорилось  о  тильзитском  позоре,
сравнительно выгодным союзом со всемирным завоевателем и затем в  скором
времени приобретением огромной Финляндии. Значит, причин для очень  глу-
боких, коренных реформ, даже хотя бы для  таких,  какие  после  иенского
разгрома наметились для Пруссии, русский царь не усматривал. Тут и  при-
шелся необыкновенно кстати ко двору Сперанский. Умный, ловкий и осторож-
ный разночинец вернулся из Эрфурта, куда он ездил в свите Александра,  в
полном восторге от Наполеона. Крепостного права Сперанский  никак,  даже
отдаленно, не трогал - напротив, убедительно доказывал, что  оно  совсем
не рабство. Православной церкви тоже никак не трогал,- напротив, говорил
ей много комплиментов при всяком удобном случае. На какое-либо ограниче-
ние самодержавия он и подавно не только  не  посягал,  но,  наоборот,  в
царском абсолютизме видел главный рычаг затеянных им  преобразований.  А
преобразования эти как раз и были предназначены для того, чтобы обратить
рыхлую полувосточную деспотию, вотчину семьи Гольштейн-Готторпов,  прис-
воивших себе боярскую фамилию вымерших Романовых,  в  современное  евро-
пейское государство с правильно действующей бюрократией, с системой фор-
мальной законности, с организованным контролем над финансами и админист-
рацией, образованным и деловым личным составом чиновничества, с  превра-
щением губернаторов из сатрапов в префектов, словом, он  желал  насадить
на русской почве те же порядки, которые, по его представлению, преврати-
ли Францию в первую страну в мире. Сама по себе эта программа ничуть  не
противоречила мыслям, чувствам, желаниям Александра,  и  царь  несколько
лет подряд поддерживал своего любимца. Но и Александр и Сперанский расс-
читали без хозяина. Родовитая знать и  руководимый  ею  среднедворянский
слой учуяли врага, сколько бы он ни прикрывался умеренностью и  благона-
меренностью.  Они  поняли  инстинктом,  что  Сперанский  стремится  фео-
дально-абсолютистское  государство  сделать  буржуазно-абсолютистским  и
создать формы, которые по существу несовместимы с существовавшим в  Рос-
сии феодально-крепостным укладом и дворянским строем политического и об-
щественного быта.
   Дружной фалангой пошли они против Сперанского. Не случайно, а органи-
чески реформаторская работа Сперанского связывалась в их глазах  с  при-
верженностью руководящего министра к франко-русскому союзу, к  дружбе  с
военным диктатором Франции и Европы; не случайно, а органически  в  умах
русской знати ассоциировались попович, который вводит экзамены  для  чи-
новников и хочет вытеснить дворянство из государственной  машины,  чтобы
передать эту машину разночинцам, кутейникам и купцам, и французский  за-
воеватель, который разоряет это же  русское  дворянство  континентальной
блокадой и к которому на поклон ездил в "Эрфуртскую орду" царь со  своим
фаворитом. Какова была твердая линия  придворно-дворянской  оппозиции  в
Петербурге и Москве в 1808- 1812 гг., и эта оппозиция направлялась  оди-
наково резко и против внутренней и против внешней политики  царя  и  его
министра.
   Уже это обстоятельство лишало франко-русский союз должной  прочности.
В русских аристократических салонах порицали отнятие Финляндии у Швеции,
потому что это было сделано по желанию Наполеона, и не хотели даже полу-
чить Галицию, если для этого требовалось помогать в 1809 г. ненавистному
Бонапарту против Австрии. Всячески старались показать  холодность  фран-
цузскому послу в Петербурге Коленкуру, и чем ласковее и сердечнее был  с
ним царь, тем демонстративнее обнаруживали свою  неприязнь  аристократи-
ческие круги как "нового" Петербурга, так и особенно старой Москвы.
   Но с конца 1810 г. Александр перестал противиться этому  побеждающему
течению. Во-первых, тильзитские речи Наполеона о распространении русско-
го влияния на Востоке, в Турции, оказывались только словами, и это разо-
чаровывало Александра; во-вторых. Наполеон  все  не  выводил  войска  из
Пруссии и, главное, вел какую-то игру с поляками,  не  покидая  мысли  о
восстановлении Польши, что грозило целости русских границ и  отторжением
Литвы; в-третьих, протесты и неудовольствие Наполеона по поводу неиспол-
нения в точности условий континентальной блокады принимали очень  оскор-
бительные формы; в-четвертых, произвольные аннексии одним росчерком пера
целых государств, практикуемые Наполеоном так охотно в 1810-  1811  гг.,
беспокоили и раздражали Александра. Непомерное могущество Наполеона само
по себе висело вечной угрозой над его вассалами, а на  Александра  после
Тильзита смотрели (и он это знал) как  на  простого  вассала  Наполеона.
Иронизировали над маленькими подачками, которые Наполеон давал Александ-
ру и в 1807 г., "подарив" ему прусский Белосток, и в  1809  г.,  подарив
царю один австрийский округ на восточной (галицийской) границе;  говори-
ли, что Наполеон так обращается с Александром, как прежние русские  цари
со своими холопами, жалуя им в награду за службу столько-то "душ".
   Когда не удалась женитьба Наполеона на великой княжне Анне  Павловне,
то во всей Европе впервые стали говорить о  приближающейся  резкой  раз-
молвке между обоими императорами. Женитьба Наполеона на дочери австрийс-
кого императора истолковывалась как замена франко-русского  союза  фран-
ко-австрийским.
   Есть точные указания, что впервые не только размышлять вслух о  войне
с Россией, но и серьезно изучать этот вопрос  Наполеон  начал  с  января
1811 г., когда ознакомился с новым русским таможенным тарифом. Этот  та-
риф очень повышал пошлины на ввоз в Россию вин, шелковых и бархатных ма-
терий и других предметов роскоши, т. е. как раз тех товаров, которые яв-
лялись главными предметами французского импорта в Россию. Наполеон  про-
тестовал против этого тарифа;  ему  ответили,  что  плачевное  состояние
русских финансов вынуждает к подобной мере.  Тариф  остался.  Жалобы  на
слишком легкий пропуск  в  Россию  колониальных  товаров  на  мнимонейт-
ральных, а на самом деле английских судах все  учащались.  Наполеон  был
уверен, что русские тайком выпускают английские товары и что  из  России
эти товары широко распространяются в Германии, Австрии, Польше и,  таким
образом, блокада Англии сводится к нулю.
   Александр тоже думал о неизбежности войны, искал союзников, вел пере-
говоры с Бернадоттом, прежде наполеоновским маршалом,  теперь  наследным
принцем шведским и врагом Наполеона. 15 августа 1811 г. на торжественном
приеме дипломатического корпуса, прибывшего поздравить Наполеона с  име-
нинами, император, остановившись около русского  посла  князя  Куракина,
обратился к нему с гневной речью, имевшей угрожающий смысл.  Он  обвинял
Александра в неверности союзу, в неприязненных действиях. "На что  наде-
ется ваш государь?" - спросил он угрожающе. Наполеон предложил затем Ку-
ракину немедленно подписать соглашение,