тно. Ты  твердо  уверен,  что  именно  здесь  Барби
решила выстрелить?
   - Да, генерал.
   Глеб двигался теми же аллеями, между теми же могилами, где  ходила  и
Марина. Время от времени он смотрел под ноги, словно пытаясь в  мешанине
тысяч следов определить, была ли здесь та, ради которой, собственно, все
и затевается.
   - Послушайте, Федор Филиппович, я думаю, машина  должна  подъехать  к
центральному входу. А стрелять эта чертова Барби станет  вот  оттуда,  -
Глеб кивнул на церковь.
   - С колокольни?
   - Именно оттуда. Во всяком случае, лично я избрал бы эту точку.
   - А почему ты думаешь, Глеб, что она не  спрячется  где-нибудь  среди
могил, и, когда Степаныч подойдет к ограде, нажмет на курок?
   - Вполне может быть. Но я бы так делать не стал.
   - В любом случае, нам надо взять ее с поличным.
   - Я постараюсь это сделать. А вы сделаете все так, как я скажу.
   - Хорошо.
   Еще какое-то время они ходили по кладбищу, потом Сиверов расстался  с
генералом Потапчуком. Тот с оперативниками поехал в управление,  а  Глеб
отправился на своей машине в объезд вокруг кладбища.
   Поздним вечером все те, кто был задействован в операции, собрались  у
генерала Потапчука. И генерал вместе с Глебом проинструктировал каждого,
четко распределил обязанности.
   Когда сотрудники разошлись, Сиверов сказал генералу:
   - Ну, Федор Филиппович, ждать осталось  совсем  немного.  Завтра  все
решится.
   - Если мы ее упустим, Глеб, будет обидно, - сказал генерал.
   - Не должны упустить.
   - Я надеюсь только на тебя и на твою интуицию.
   - Здесь, генерал, действует уже не интуиция, а чистая логика.
 
*** 
 
   Черный лимузин  "главного  нефтяника"  в  сопровождении  двух  джипов
охраны и автомобиля ГАИ выехал из Кремля через Боровицкие ворота ровно в
семнадцать часов. Уверенно расчищая себе дорогу  в  густом  транспортном
потоке, кортеж помчался к Ваганьковскому кладбищу.
 
*** 
 
   Барби  уже  не  первый  час  сидела  на  продуваемой  всеми   ветрами
колокольне и терпеливо ждала. Холода она не  ощущала  -  только  нервное
напряжение и азарт хищника, подкарауливающего добычу.
 
*** 
 
   В семнадцать пятнадцать процессия из четырех автомобилей остановилась
у  центральных  ворот  кладбища.  Из  переднего  джипа  выскочили   двое
охранников и подбежали  к  воротам.  А  двое  из  заднего  джипа  быстро
направились по центральной аллее.
   Черных не появлялся  из  своей  машины  с  полминуты,  хотя  один  из
телохранителей, широкоплечий  здоровяк,  уже  огляделся  по  сторонам  и
открыл дверцу. Наконец из  дверцы  медленно  показалась  голова  Василия
Степановича в зимней меховой шапке.
   Марина, сидя на колокольне, прижала  приклад  к  щеке  и  внимательно
следила за всем происходящим через оптический прицел.  Она  уже  решила,
что не станет  дожидаться,  пока  объект  подойдет  к  могиле,  а  будет
стрелять, когда он выберется из автомобиля.
   Барби видела, как  охранник  открыл  дверцу  лимузина,  видела  шапку
Черных, затем увидела, как блеснули его очки в тонкой золотой оправе. Он
отдавал какие-то распоряжения своим людям.
   Указательный палец Марины почувствовал металлический холод курка. Она
тщательно прицелилась - так тщательно,  как  не  целилась  еще  никогда.
Черных в это время разворачивался лицом к кладбищу. Перекрестие  прицела
уперлось в его висок.
   Барби нажала курок.
   Она  ощутила  толчок  в  плечо,  затем  увидела,  как  голова  Черных
дернулась, очки слетели.
   Возле машины поднялся переполох. Барби медленно выдохнула, отшвырнула
винтовку, подняла люк в полу звонницы  и  по  скрипучим  ступеням  стала
быстро спускаться вниз.
   "Скорее! Скорее!" - подгоняла она себя.
   И вдруг почувствовала, что ей не хватает дыхания.
   Чьи-то сильные пальцы стальными тисками сжали ее горло.
   - Ну что, Барби, вот и все, - услышала она спокойный мужской голос. -
Надеюсь, ты не промахнулась?
   -  Fuck!  Козел!  Пусти!  -  прохрипела  Марина,  судорожно   пытаясь
освободиться от железной хватки.
   - Не дергайся! Твоя песня спета, - тихо и уверенно произнес Сиверов.
   И тут вмешалась случайность - непредвиденная, как водится, и нелепая.
Хлипкие ступеньки, не выдержав двойной  тяжести,  затрещали,  и  твердая
опора ушла из-под ног Сиверова. Он упал на спину, не разжимая пальцев на
горле женщины. Они с грохотом покатились вниз по крутым ступеням...
   А когда Глеб через несколько секунд пришел в себя, он обнаружил,  что
рядом с ним никого нет. Он услышал, как взвизгнули внизу дверные  петли,
и бросился в погоню за Барби.
   А та, расталкивая прихожан, собравшихся на вечернюю службу, выскочила
на крыльцо церкви и, перепрыгнув через нищего,  который  сидел  прямо  у
входа с протянутой рукой, пустилась бежать не к центральным воротам, а в
обход церкви, к узкой аллее, которая вела к калитке.
   Глеб  понял:  преступница  уходит.  Он  выхватил  колет  и  огромными
прыжками кинулся за ней. Он видел, как она мелькнула  на  аллее,  видел,
как она сбросила куртку.
   Он опаздывал секунд на  восемь  -  десять,  не  больше.  Но  в  такой
ситуации каждая секунда  на  вес  золота  и  восемь  секунд  -  огромное
преимущество.
   "Ну где же эти мудаки?! Я же сказал, чтобы один был у калитки!"
   Когда Глеб добежал до калитки,  он  увидел  распростертого  на  земле
старшего лейтенанта, одного из сотрудников  генерала  Потапчука.  Голова
офицера была запрокинута,  изо  рта  и  из  носа  текла  на  белый  снег
ярко-красная кровь. Глеб также увидел,  как  фыркнул  выхлопными  газами
серебристый "ниссан", стремительно сорвался с места и помчался прямо  по
трамвайным путям. Глеб знал наверняка, что  если  он  выстрелит,  то  не
промахнется. Но стрелять в женщину Слепой не мог.
   Поблизости остановилось такси. Глеб бросился к нему, распахнул дверцу
и, схватив за плечо водителя, легко вытряхнул его из машины.
   - Извини, мужик, тебе все сейчас объяснят.
   Таксист попытался что-то сказать, но, увидев, как сверкнул пистолет в
руке Глеба, сообразил, что лучше не спорить.
   Желтое такси неслось вдогонку за серебристым "ниссаном". "Волга" была
на хорошем ходу. Слепой вскоре настиг автомобиль Барби и, поравнявшись с
ним, ударил в левое крыло.  Колеса  "ниссана"  оторвались  от  скользкой
дороги, машину занесло. Марина не справилась с управлением,  и  "ниссан"
врезался в стоящий на обочине фургон для перевозки мебели.
   Когда Глеб выскочил из "волги" и, держа на изготовку пистолет, открыл
дверцу "ниссана", женщина сидела, уткнувшись головой в руль.  Ее  темный
парик сполз набок и весь был пропитан кровью. Кровь капала на  резиновый
коврик.
   Сиверов нащупал артерию на шее Барби и тяжело вздохнул.
   Операция была закончена.
 
*** 
 
   В семнадцать сорок ко входу на Ваганьково подъехал кортеж из  четырех
машин. Из черного правительственного лимузина не спеша выбрался  Василий
Степанович Черных с букетом пунцовых роз в руке. Он  степенно  пошел  по
аллее в сопровождении охранников. Затем  повернулся  к  ним  и  попросил
постоять.
   А сам подошел к могиле матери и,  склонив  голову,  положил  цветы  у
подножия мраморного памятника.
 
*** 
 
   После вечерней службы подчиненные генерала  Решетова  попросили  отца
Епифания,  настоятеля  кладбищенской  церкви,  поехать  вместе  с  ними.
Священник  встревожился,  подумав,  что,  не  ровен  час,  вернулись  те
страшные времена, когда служителей культа забирали прямо из  храмов.  Но
его успокоили, объяснили, что он всего  лишь  должен  дать  показания  о
женщине, которая находилась на колокольне во время службы.
   А  Федор  Филиппович  Потапчук,  Андрей  Николаевич  Решетов  и  Глеб
Петрович Сиверов сидели в кабинете Потапчука. На низком  столике  стояла
бутылка коньяка.
   - Ну вот и все, - наполняя коньяком рюмки, устало объявил Потапчук. -
Барби больше нет, дело можно закрывать.
   - Я допустил промашку, - вздохнул Глеб. - Я рассчитал, казалось, все,
но никак не мог ожидать, что ступени  лестницы  на  колокольню  окажутся
гнилыми.
   Если бы я предусмотрел и это, поводов для торжества было  бы  больше.
Если бы не они, то все могло бы закончиться по-другому.
   - Не казните себя, Глеб Петрович, - сказал генерал Решетов.  -  Вы  и
без того предусмотрели очень многое. - Теперь  генерал  Решетов  называл
Глеба по имени-отчеству, всячески  подчеркивая  свое  уважение  к  этому
непостижимому агенту Потапчука. - За успех безнадежного дела! -  Решетов
поднял рюмку. - И за вас, Глеб Петрович. По правде сказать, я до  самого
конца не верил в ваш план, считая его авантюрой чистой  воды,  а  вас  -
фантазером.
   Генерал Потапчук победоносно улыбнулся.
   - Но теперь ты убедился, Андрей Николаевич?
   - Да, убедился. Пуля Барби поразила резиновую куклу точно в висок.
   - Я знал, что она не промахнется,  что  ей  понадобится  единственный
выстрел. Все-таки она была профессионалом высшей пробы, - сказал Глеб.
   - Плохо, что она ничего уже не расскажет, - сокрушенно покачал  седой
головой Потапчук и потер виски.
   Но в следующее мгновение он вновь улыбался, глаза его заискрились.  -
Ну, да бог с ним. Мы сделали все, что могли.
   - Послушай, Федор Филиппович, а как назовем  эту  операцию?  Ведь  ее
провели совместно два управления - твое и мое.
   Потапчук задумался, затем хитро подмигнул Глебу:
   - Может, ты придумаешь название?
   - Могу предложить. Только думаю, оно вам не подойдет - не впишется  в
официальные бумаги.
   - Что за название, Глеб?
   - Говорите, говорите, не стесняйтесь, Глеб Петрович.
   - Я бы назвал всю эту операцию... - Глеб  хмыкнул,  -  "Двойной  удар
Слепого".
   - Как-как? - воскликнул Решетов.
   - "Двойной удар Слепого", Андрей Николаевич.
   - Какого такого Слепого?
   Генерал Потапчук не стал объяснять генералу Решетову,  что  Слепой  -
это кличка Глеба Петровича Сиверова.
   Мужчины допили коньяк.
   Потапчук спохватился:
   - Слушай, Андрей Николаевич, а чучело твои люди вернули?
   Решетов не понял.
   - Чучело?
   - Ну, резинового хозяина "Нефтепрома" отвезли телевизионщикам?
   - А, да, я поручил. Там все сделали. Даже дырку от пули в виске  наши
умельцы залатали так, что комар носа не подточит.
   - А НТВешники не дознаются, зачем мы брали "Степаныча"?
   -  Вряд  ли.  Мы  им  сказали,   что   "главный   нефтяник"   захотел
сфотографироваться с куклой на память.
   - Они сопротивлялись?
   - Еще как! Не хотели давать. Они трясутся над  каждой  своей  куклой,
все-таки этот паноптикум их кормит, и кормит сытно. Приглашали Степаныча
сфотографироваться у них в студии, но мы настояли  на  том,  что  он  не
хочет огласки. Они так причитали, будто с усопшим прощались.
   - Но мы же не надолго забирали.
   - Съемочную смену им сорвали.
   - Ничего, наверстают, - сказал Глеб, - они ребятки расторопные.  И  в
принципе, могли бы  обойтись  и  без  "главного  нефтяника".  Внесли  бы
изменения в сценарий, будто он куда-то отбыл, заболел, ушел в отпуск...
   Решетов сказал:
   - Между прочим, на Дальний Восток он не летит.
   Все это дело отменилось.
   - А куда летит? - спросил Глеб.
   - В Швейцарию летит.
   - А потом?
   - В Давос.
   - Понятно, - кивнул Глеб и посмотрел на Потапчука.
   - Ты, Глеб, хочешь мне что-то сказать?
   - Пока ничего, Федор Филиппович, завтра поговорим. У меня к вам  есть
кое-какие вопросы.
   - А, ты о том деле?
   - Да, о нем самом.
   - Забудь покуда, Глеб. Когда будет  надо,  я  тебя  найду.  А  сейчас
отдыхай, ты хорошо поработал. И побереги свою Ирину.
   - Вот к ней я сейчас и поеду. Я не видел ее уже целую вечность.
   - Не ври - всего несколько дней!



   Андрей ВОРОНИН 
   БОЛЬШАЯ ИГРА СЛЕПОГО 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
Анонс 
 
    Дерзкий  хакер  через  официальный  канал  израильского   посольства
пытается проникнуть в компьютерную сеть ФСБ.
   Что это - провокация, ловушка, шпионаж?
   Выяснить это поручено секретному агенту ФСБ Глебу Сиверову по  кличке
Слепой...
 
Глава 1 
 
   Олег  Иосифович  Брусковицкий  услышал,  как  под  окнами  его   дома
взвизгнули тормоза автомобиля, с облегчением вздохнул и потер  ладонь  о
ладонь. Руки его - случай исключительный - были чисто вымыты. Он  быстро
прошел между столами, сбросил халат, надел пиджак, поправил  подтяжки  и
взглянул на себя в зеркало.
   "Шестьдесят пять лет - что ни  говори,  возраст,  пора  бы  и  за  ум
взяться. Хватит водку пить да по девкам шастать.  И  вообще,  надо  жить
спокойнее. Тем более что средств к  существованию  теперь  хватает,  лет
пять можно как сыр в масле кататься и забот не знать.
   Аванс уже получил..."
   Аванс, по теперешним меркам Олега Иосифовича,  был  небольшой,  но  и
дело, которым он занимался последние полгода, судя по  всему,  скоро  не
должно кончиться, будет постоянно приносить доход.
   - Курочка по зернышку клюет и наедается, - глядя  в  свое  отражение,
пробормотал Олег Иосифович. - Да, да, так и я, по зернышку, по зернышку,
по доллару, по сотенке и сколочу приличное состояние.
   Уже полтора года Олег Иосифович не пил - завязал  в  одночасье.  Всех
его друзей и знакомых подобный  поступок  реставратора  изрядно  удивил.
Сколько знали Олега Иосифовича, столько он и выпивал. Многие из знакомых
даже поговаривали, что Брусковицкий не сможет уснуть, не выпив  на  ночь
стакан водки; ходили байки, что пьет он класса с третьего-четвертого,  а
то и с детского сада.
   Так вот, Олег Иосифович завязал как отрезал и полтора года ни капли в
рот не брал. Для гостей в его  мастерской  стояла  дюжина  разнообразных
бутылок с яркими этикетками, в холодильнике хранилась закуска.
   Сам же он к бутылке не  притрагивался,  хотя  любил  угощать  гостей,
обожал наполнять стаканы и рюмки вином и водкой. Даже трясся, потел - на
лбу выступали крупные прозрачные  капли,  такие  же,  как  и  на  стекле
извлеченной из холодильника бутылки.
   - Ох, тяжко мне, - бормотал, садясь за стол, Олег Иосифович. - Ну  да
ничего, переживем и это.
   - Чего ты? - интересовались друзья.
   - Тяжко.
   - Зачем мучаешь себя? Ведь на нервах теряешь больше,  чем  извлекаешь
пользы от воздержания. Бросай бросать пить.
   - Не могу.
   - Это не ответ.
   - Я с вами посижу, посмотрю, как пьете, - вроде и сам пригубил.
   Здоровье  Олега  Иосифовича  за  полтора  года  безалкогольной  жизни
заметно окрепло,  даже  цвет  лица  из  бледно-серого,  землистого  стал
розовым, а глаза по-молодому заблестели. Правда, волосы уже не вернешь -
обширная лысина с длинной волнистой гривой на затылке отливала  розовым,
как у младенца.
   Услышав скрип деревянных  ступеней,  реставратор  заспешил  к  двери.
Гость был важный: кормилец, тот, на кого Олег Иосифович работал днями  и
ночами.
   "Вот когда мой талант стал нужен людям, востребовался наконец. А ведь
до этого я прозябал, занимался всякой хренью. Тут иконку  подновлю,  там
копию голландцев намалюю с дичью и фруктами..."
   В последнее время на такие  картины  имелся  большой  спрос,  правда,
платили за них не так много - долларов сто-двести.  Жить  можно,  но  не
разгуляешься - улетали деньги мгновенно. А вот в  последнее  время  Олег
Иосифович Брусковицкий занимался очень серьезным делом.
   Картины, которые ему  приносили,  хранились  в  железном  несгораемом
шкафу, каждая завернута во фланель.
   Картины были без рам  и  небольшого  размера,  так  что  в  шкаф  они
вмещались все.
   А в  каком  жутком  состоянии  они  поступали  к  реставратору!  Олег
Иосифович хватался за голову, иногда даже  грязными,  перепачканными  то
лаком, то краской, то клеем руками.
   - Боже, Боже, - приговаривал он, - где же эта картина хранилась?  Она
в таком ужасном состоянии.
   На некоторых холстах красочный слой отслаивался и был виден грунт,  а
то и переплетение нитей волокна.
   - Боже, кто их так?
   - Это не твоя забота, Олег Иосифович, твое дело другое. Эти холсты не
тронь, а сделай мне точно такие картины.
   - Как, такие же?! - восклицал Олег Иосифович.
   - Да, точно такие, - говорил заказчик, поблескивая стеклами очков.
   Заказчик никогда не раздевался, он  ходил  по  мастерской  в  верхней
одежде. И ведь что удивительно - странный этот мужчина за  полтора  года
знакомства даже ни разу не испачкался, хотя  возможностей  для  этого  в
мастерской Брусковицкого  имелось  предостаточно.  Баночки  с  красками,
кисти, грязные тряпочки, бутылочки  с  лаком,  с  маслом,  всевозможными
разбавителями, мастиками стояли открытыми на столах, табуретках, даже на
полу.
   Гость скорее  всего  тоже  был  в  прошлом  художником,  в  искусстве
разбирался  прекрасно.  Но  его  правая  рука  была  спрятана  в  черную
перчатку, и Брусковицкий догадался, что его гость и заказчик работать ею
не может, что-то случилось, она перестала служить хозяину.
   Деньги  гость  отсчитывал  левой  рукой,  левой  же  и  указывал   на
всевозможные изъяны, делая весомые  замечания  по  поводу  работы  Олега
Иосифовича Брусковицкого.
   - Вот тут мазок словно из плоскости  картины  торчит,  вы  уж  его  в
плоскость верните.
   - Не может быть!
   - А вы посмотрите не со своего места, а с моего.
   - Точно, я-то при таком освещении не смотрел на нее под углом.
   Такие разговоры звучали в  мастерской  реставратора  редко,  заказчик
толк понимал, но по мелочам не придирался.
   Хозяин  мастерской  открыл  дверь.  Гость   пожаловал   с   абсолютно
бесстрастным лицом, в  левой  руке  он  держал  черный  кожаный  кейс  с
кодовыми замками. Его начищенные до зеркального блеска ботинки  казались
в грязной мастерской реставратора чем-то инородным.
   - Добрый вечер, - процедил гость, огляделся  по  сторонам  и,  увидев
порванное кресло, задрапированное тканью,  аккуратно  поставил  на  него
свой дорогой кейс. Затем он подал хозяину левую руку. Брусковицкий двумя
руками пожал узкую ладонь  с  тонкими  длинными  пальцами.  Ладонь  была
бледная, словно сделанная из шлифованного гипса, и такая же холодная.
   Гость поправил фетровую шляпу с широкой лентой:
   - Ну, как у нас дела?
   - Дела как сажа бела, - облизав губы, пробормотал Брусковицкий.
   - Это не ответ, Олег Иосифович, я спрашиваю серьезно.
   - Прекрасно, Пал Палыч, - сказал Брусковицкий.
   Фамилию заказчика Олег Иосифович не  знал,  и  откуда  он  приезжает,
Брусковицкому тоже не было известно. То ли Павел Павлович жил в  Москве,
то ли в Санкт-Петербурге, а может, и в Екатеринбурге. Брусковицкий  даже
не мог сам связаться  со  своим  щедрым  заказчиком:  тот  приходил  без
предупреждения.
   - Ну-ка, ну-ка, глянем, что вы нам приготовили.
   - Да-да, сейчас. Выпьете, Пал Палыч?
   - Нет, не буду, - покачал головой гость, сузив  глаза  под  дымчатыми
стеклами дорогих очков.
   Он  носил  шикарное  пальто,  шикарные  ботинки,  изысканную   шляпу.
Лайковые перчатки в  руке  и  тонкий  запах  одеколона  придавали  этому
мужчине внушительный вид. С таким приятно иметь дело:  за  полтора  года
сотрудничества Пал  Палыч  ни  разу  не  надурил  Брусковицкого,  платил
вовремя, деньги отдавал, не торгуясь.
   Все расценки были оговорены заранее; когда дело доходило до  расчета,
кожаный кейс с кодовым замочком открывался,  мягко  щелкнув  крышкой,  и
серый конверт с пачкой купюр перекочевывал из кейса на грязный от краски
стол или прямо в руки к Брусковицкому.
   - Сейчас, сейчас, Пал Палыч, устраивайтесь пока поудобнее.
   - Найду чем занять себя, не беспокойтесь. Но и рассиживаться здесь не
собираюсь.
   Брусковицкий не предлагал гостю раздеться, потому  что  понимал,  тот
этого делать не станет, а попусту расточать любезности ему не  хотелось.
Настроение у реставратора в присутствии такого  замечательного  ценителя
его работы всегда бывало приподнятое. Гость стоял посреди  мастерской  у
большого стола размером с теннисный.
   -  Сейчас,  сейчас.  -  Олег   Иосифович   засуетился,.   кинулся   к
несгораемому сейфу, который внешне напоминал обыкновенный платяной шк