же всего было то,  что  Глеб  отлично  понимал:
мягкость  в  подобных  ситуациях  недопустима,   и   для   профессионала
безразлично, мужчина перед ним или женщина. Более того, он знал, что  из
женщин получаются самые лучшие профессионалы - жестокие, безжалостные  и
хладнокровные, но это все-таки был не профессионал, а обыкновенная баба,
которой задурил голову волосатый крапивинский  шаман.  Она  была  готова
убивать и мучить, в этом Глеб не  сомневался,  успев  достаточно  хорошо
изучить свою сожительницу, но, в отличие  от  настоящего  профессионала,
она не была готова к тому, что ее тоже будут мучить и убивать.
   "К черту, - подумал Глеб, ведя ее к машине и для верности придерживая
под локоток. - Развел гнидник под черепом, сэр Галахад...  Бить  или  не
бить - вот в чем вопрос... Сама она мне ничего не  скажет,  выбивать  из
нее  информацию  долго  и  хлопотно,  а  Ирина  там   наедине   с   этим
придурком..."
   Он даже остановился, так  резко,  что  Мария  оглянулась  на  него  с
невольным удивлением. Ирина? Кто это - Ирина? Глеб заторопился. Он и  до
этого момента знал, что нужно спешить, но теперь время вдруг ускорилось,
потекло сквозь пальцы с пугающей стремительностью. Он вспомнил, кем  ему
приходилась та измученная женщина в разорванном плаще, и ужаснулся тому,
что мог об этом забыть.
   Он бесцеремонно затолкал Марию на заднее сиденье, уселся  за  руль  и
задействовал механизм центрального замка, чтобы его  пленница  не  могла
выскочить на ходу. Она была обузой, и он никак не мог придумать, что ему
с ней делать. Проще всего было бы вышвырнуть ее из машины пинком под зад
и уехать, предоставив ей самой решать собственную судьбу, но  что-то  не
давало  ему  поступить  подобным  образом.  Она  много  знала,  и   Глеб
мучительно пытался изобрести способ передать  ее  в  руки  властей  так,
чтобы самому остаться в тени.
   Так ничего и не решив, он миновал сломанный шлагбаум, вывел машину на
шоссе и повернул к поселку, прочь от Москвы. Он  гнал  во  весь  дух,  и
скорость ревела в нем, как пламя паяльной лампы, и все то, что случилось
с ним после той аварии, вся его вторая жизнь, его новая личность  и  его
амнезия -  все  это  отпадало  пластами,  как  окалина,  отшелушивалось,
сгорало, и воспоминания затопляли его мозг,  как  вырвавшаяся  из  жерла
вулкана раскаленная лава. Некоторые из них были светлыми, некоторые - не
очень, иные жгли, как кислота, заставляя его стискивать зубы и изо  всех
сил впиваться ногтями в резиновые накладки руля, но это была его память,
это был он - капитан ФСБ Глеб Сиверов, муж той женщины, которую - он был
уверен в этом - держал взаперти Волков и которая была ему  дороже  всего
на свете.
   Глеб гнал, совершенно забыв о скорчившейся на заднем сиденье женщине.
Он был слишком занят, чтобы помнить об этом ничтожестве, и  она  наконец
почувствовала это, угадала по его закаменевшему затылку, увидела  это  в
судорожных движениях его пальцев, сжимавшихся и разжимавшихся на рулевом
колесе, ощутила его настроение в той бешеной скорости, с  которой  несся
автомобиль, и увидела в этом свой единственный шанс на спасение.
   Она не сомневалась в том, что в конце этого пути ее ждет смерть. Если
ее не убьет этот сумасшедший, то Волков сделает это наверняка:  с  теми,
кто подводил его, крапивинский святой не церемонился.  Конечно,  она  не
допускала даже мысли о том, что Слепой может справиться с ее кумиром,  в
ее представлении такое событие  было  бы  равносильно  концу  света,  но
сейчас ей следовало всерьез задуматься об устройстве собственной судьбы.
Если бы ей удалось как-то разделаться со Слепым и, несмотря ни  на  что,
добраться до Спицына. Что ж, тогда она могла бы считать  себя  полностью
реабилитированной.
   Она шевельнулась, меняя  позу.  Слепой  не  прореагировал  никак,  он
словно прирос к рулю, не отрывая взгляд от дороги, стремительно летевшей
навстречу. Женщина медленно улыбнулась -  это  был  совершенно  безумный
оскал почуявшего запах крови маньяка. Ей пришло в голову,  что  надо  бы
попытаться достать из тайника под сиденьем какое-нибудь оружие,  но  тут
Слепой протянул руку и одним точным движением  загнал  в  приемную  щель
магнитолы кассету. Он вывернул регулятор громкости почти до упора, и  из
динамиков, грохоча, хлынула музыка. Это был Вагнер,  но  для  Марии  все
классики были на одно  лицо,  она  их  терпеть  не  могла,  и  увлечение
партнера классической музыкой доводило ее до  белого  каления.  Губы  ее
шевельнулись, прошептав неслышное за ревом магнитолы ругательство, и она
по-кошачьи впилась ногтями в лицо Глебу, норовя выцарапать глаза.
   Слепой среагировал автоматически.  Изо  всех  сил  уперевшись  обеими
руками в руль, он резко затормозил. Марию  швырнуло  вперед,  наполовину
перебросив через спинку переднего сиденья. Она больно ударилась  животом
и разжала пальцы. Глеб схватил ее за запястья,  рванул  на  себя,  почти
перетащив ее на переднее сиденье, и несильно  ударил  ребром  ладони  по
основанию шеи. Мария обмякла и медленно закрыла глаза.
   Глеб посмотрел в зеркало. Ему казалось, что  кожа  у  него  на  щеках
свисает клочьями, но, вопреки своим ожиданиям,  ничего  страшного  он  в
зеркале не увидел  -  все  полученные  им  повреждения  свелись  к  паре
царапин,  правда,  довольно  глубоких.  Одна  из  них  заканчивалась   в
каком-нибудь полусантиметре от левого  глаза,  и  он  с  мрачным  юмором
подумал, что чуть было не превратился из Слепого в Кривого.
   Он торопливо промакнул кровь носовым платком и осмотрелся.
   Метрах в пятидесяти по ходу машины  он  увидел  километровый  знак  -
беленый бетонный столбик с синей эмалевой табличкой  наверху.  Это  было
то, что надо. Глеб запустил заглохший  двигатель  и  подогнал  машину  к
столбику, поставив ее так, чтобы она скрывала его от глаз проезжавших по
шоссе водителей.
   Выйдя из машины, он обошел ее кругом и открыл заднюю дверцу. С такого
ракурса переброшенная через спинку переднего сиденья, как  снятый  плащ,
женщина выглядела, мягко говоря, странновато.
   Красивые у нее все-таки ноги, привычно подумал  Глеб,  берясь  обеими
руками за туго  обтянутые  длинной  узкой  юбкой  бедра  и  бесцеремонно
сдергивая свою пленницу со спинки сиденья. Сиденье издало  металлический
хруст, но Слепой уже выволок свою ношу из машины  и  усадил  на  пыльную
траву обочины, привалив спиной к километровому столбу.
   Торопливо, чувствуя, как убегают  драгоценные  секунды,  выдернул  из
брюк ремень и, заведя руки Марии  назад,  туго  привязал  их  к  столбу,
стянув запястья ремнем. Он подергал узел,  проверяя  его  надежность,  с
сомнением посмотрел на дело рук своих и снова полез в машину.
   Откинув заднее сиденье, он осмотрел сложенный там арсенал -  автомат,
пистолет, гранаты... Подумав, он затолкал по  одной  гранате  в  боковые
карманы пиджака. Пиджак сразу сделался тяжелым и некрасиво обвис,  но  с
этим приходилось мириться. Из оставшихся в тайнике  гранат  он  вывинтил
запалы, рассеянно побросав их на пол машины. Затем он разрядил "Макаров"
и автомат, собрал все оружие в охапку и вытащил его из машины.
   Мария уже очнулась и наблюдала за его действиями яростно  сощуренными
глазами.
   - С добрым утром, - сказал  Глеб,  аккуратно  раскладывая  у  ее  ног
оружие. - Надеюсь, тебя подберут раньше, чем ты успеешь  соскучиться.  Я
замолвлю за тебя словечко, когда закончу свои дела. Ты  пока  потерпи  и
веди себя хорошо, ладно?
   Он еще раз проверил узел на ремне, которыми были связаны ее запястья.
Мария при этом попыталась его укусить, но Глеб вовремя отдернул руку.
   - Ты труп, понял? - сказала она.
   - Да ничего подобного, - ответил Слепой. - Я был трупом два месяца, а
теперь, как видишь, начинаю понемногу оживать.
   - Это ненадолго, - заверила его Мария Андреевна и попыталась  лягнуть
его ногой.
   - У тебя красивые  ноги,  -  сказал  Глеб.  Захлопнул  заднюю  дверцу
машины, сел за руль  и,  больше  не  глядя  на  свою  попутчицу,  тронул
автомобиль с места.
   Он с трудом заставил себя снизить скорость, проезжая мимо поста  ГАИ.
Повисший на хвосте милицейский "Мерседес" создал бы массу проблем, в  то
время как помощь со стороны двух вооруженных милиционеров там,  куда  он
ехал, была бы весьма сомнительной, они просто не успели бы разобраться в
ситуации и скорее подстрелили бы его, чем помогли.
   Он  перемахнул  мост  через  Крапивку,  которая,  прихотливо  змеясь,
охватывала поселок полукольцом, и, больше не притормаживая,  ворвался  в
Крапивино, распугивая немногочисленных  прохожих  воплями  клаксона.  Он
проскочил мимо уродливой пагоды молитвенного дома, даже  не  взглянув  в
его сторону, и направил машину к стоявшему на окраине  поселка  особняку
Волкова. Он знал: времени на  разведку  и  осторожное  проникновение  не
осталось, Каким-то образом он ухитрился разворошить это осиное гнездо  и
теперь кожей чувствовал приближение развязки. То, что  творилось  здесь,
не могло больше оставаться  тайной,  и  он  готов  был  дать  голову  на
отсечение, что за Волковым давно следят... должны следить, если  мир  за
время его болезни не встал с ног на голову окончательно. Судьба  Волкова
его не интересовала, так же как и своя собственная,  Что  бы  с  ним  ни
произошло в прошлом, настоящем и будущем, он это заслужил, не нужно было
быть семи пядей во лбу, чтобы понять это. Но Ирина не была виновата ни в
чем, и он  обязан  спасти  ее  любой  ценой.  Неважно,  если  она  снова
оттолкнет его, в конце концов, она имеет на это полное право.., особенно
после его фиаско в роли привидения. Главное, чтобы она продолжала жить.
   Он свернул в боковой проезд. Впереди, прямо  по  курсу,  показался  и
начал быстро расти, заслоняя собой заречные дали, особняк Волкова.  Глеб
не смотрел на  дом.  В  эти  последние  секунды  он  внимательно  изучал
стремительно несущиеся навстречу глухие  железные  ворота,  оценивая  их
мощь, и вспоминал, где находятся охранники и сколько их.
   Он распахнул дверцу и выпрыгнул из машины за  секунду  до  того,  как
тяжелый автомобиль с  разгона  вломился  в  ворота.  Удар  был  страшен.
Тяжелые  створки,  не  выдержав,  распахнулись,  срываясь  с  петель,  и
рухнули, накрыв автомобиль, который немедленно взорвался,  превратившись
в дымно-оранжевый шар пламени. Этот шар распух,  раздался  в  стороны  и
взметнулся вверх ревущим столбом.
   Глеб вскочил, стряхивая с себя насыпавшийся  сверху  мусор  и  сильно
щурясь:  при  падении  он  потерял  очки,  и  теперь  они,  разбитые   и
бесполезные, валялись далеко  в  стороне.  Он  скользнул  под  прикрытие
кирпичного забора, на ходу  вытаскивая  из-за  пояса  брюк  пистолет,  и
толкнул  калитку.  Калитка,  словно  нарочно,  протяжно  заскрипела,   и
растерянно пялившийся на горящий автомобиль охранник резко обернулся. От
этого движения его пепельные, казавшиеся тонкими  и  безжизненными,  как
прошлогодняя трава, волосы взметнулись вокруг головы легким облачком. Он
заметил Слепого, и его странно искривленный  рот  дрогнул,  еще  сильнее
искривляясь в нехорошей  усмешке.  В  руках  у  него  неизвестно  откуда
появился совершенно смертоубойный  на  малой  дистанции  "узи",  и  Глеб
вскинул "парабеллум". Выстрел прозвучал как  щелчок  хлыста,  и  тяжелая
девятимиллиметровая пуля ударила  человека,  живьем  похоронившего  отца
Силантия, в  верхнюю  губу.  Охранник  широко  взмахнул  руками,  далеко
отбросив автомат, голова его дернулась,  как  от  удара  кулаком,  и  он
тяжело рухнул на спину. Когда его затылок  с  неслышным  за  ревом  огня
стуком соприкоснулся с бетонным покрытием подъездной дорожки, он был уже
мертв.
   Слепой перешагнул  через  отброшенное  взрывом,  лениво  дымящееся  и
отчаянно воняющее горелой резиной колесо и быстро пошел к дому.

Глава 20

   Помещение было более  чем  скромным:  четыре  сложенных  из  бетонных
блоков стены, цементный пол и шершавая серая плита потолка, с которой на
желтоватом  шнуре  свисала  голая  электрическая  лампочка,   издававшая
ровное, сводящее с ума комариное зудение. Больше  в  помещении  не  было
ничего, только ворох какого-то заскорузлого от грязи тряпья  в  углу  да
железная дверь, запиравшаяся снаружи на амбарный замок.
   Ирина несколько раз прошлась из угла в угол камеры, чтобы  согреться.
Здесь было холодно, как в склепе, а ее рваный летний  плащ  грел  плохо.
Это было даже символично -  большой,  роскошно  обставленный  и  набитый
дорогостоящей бытовой электроникой дом, а под ним - эта пустая  бетонная
щель с кучкой грязных тряпок.  Неужели  такова  изнанка  любой  религии?
Этого Ирина не знала, да и  не  очень  стремилась  узнать.  И  не  очень
надеялась, что у нее будет время на то, чтобы узнать хоть что-нибудь еще
вообще. Глупый спектакль, устроенный Волковым,  несомненно,  должен  был
дорого ей обойтись.
   Она воспринимала происходящее довольно спокойно. В конце концов,  это
был закономерный финал ее сумасшедшей затеи. Могло быть  хуже,  подумала
она. Я могла не узнать, что  Глеб  жив,  так  что  в  этом  плане  затея
оказалась не такой уж сумасшедшей. Но что они с ним  сделали?  Не  может
быть, чтобы он  был  заодно  с  этим  полусумасшедшим  мерзавцем  и  его
холодными шлюхами-убийцами, похожими на сухопутных акул. Не может  быть,
чтобы он хладнокровно отдал меня им на  расправу.  Он  просто  не  узнал
меня. Он меня забыл.
   "А чем ты недовольна, - сказала она себе,  -  ведь  ты  же,  кажется,
именно этого хотела? Нет, - ответила она, -  нет.  Я  хотела  не  этого.
Забыть - значит вычеркнуть из своей жизни, перестать  думать,  перестать
вспоминать. А то, что я видела вечером, - это не забвение.  Это  увечье.
Илларион ошибался, говоря,  что  Глеб  умер,  но..,  только  наполовину.
Полная потеря памяти - это же потеря личности, полусмерть...
   Что же они с ним сделали?"
   Устав ходить, она  опустилась  на  корточки,  привалившись  спиной  к
шершавому бетону стены. Подумать было страшно  -  сесть  на  то  вонючее
тряпье, что валялось в углу. Ночь она провела на  ногах,  расхаживая  из
угла в угол камеры,  и  теперь  буквально  падала  от  усталости.  Глаза
горели, словно в них насыпали песка, и вдобавок ей хотелось есть, пить и
в туалет как можно скорее.
   Она снова - в который уже раз -  подошла  к  двери  и  изо  всех  сил
забарабанила кулаком по холодному железу.
   - Эй! - закричала она. - Эй! Откройте! Мне надо выйти!
   Ответа, как и во все прошлые разы, не последовало, и, как  и  раньше,
ей пришло в голову, что, возможно, ее просто списали со счетов.  Сколько
может прожить человек без еды и питья? Этого она не помнила, да это и не
было так уж важно: три дня или тридцать три  -  конец  все  равно  один.
Потом они спустятся, отопрут дверь и вынесут усохшее, сделавшееся совсем
легким тело, чтобы тихо похоронить его где-нибудь в лесу или здесь же, в
подвале.
   Не может быть, чтобы у них здесь не нашлось кусочка пола, который еще
не залит бетоном...
   Поделом тебе, дура, сказала она себе. Неужели трудно было промолчать?
Сейчас здесь было бы уже полно милиции, Глеб был бы с  ней,  а  господин
Волков сидел бы в кутузке и  давал  объяснения...  прямо  в  набедренной
повязке.
   Тем не менее, она была спокойна. Не безразлична, а  именно  спокойна,
впервые с того зимнего дня, когда  чокнутый  майор  ФСК  убил  ее  дочь.
Вчерашнее  происшествие  положило  конец  ее  депрессии.   Клин   клином
вышибают, как известно(tm) Боль осталась, но теперь она была  далекой  и
приглушенной. Ее можно было отодвинуть в сторону,  как  мешающий  пройти
табурет, ее можно было не замечать, о  ней  можно  было  даже  на  время
забыть, с ней можно было жить.
   Она опять  опустилась  на  корточки  и  ощупала  камеру  внимательным
взглядом. Ощупывать, строго говоря,  было  нечего:  четыре  стены,  одна
дверь, кругом бетон и железо. Окна нет. Единственное, что можно  сделать
- разбить голову о стену или  вывинтить  лампочку  и  засунуть  палец  в
патрон. Ирина прикинула, сможет ли дотянуть шнур до двери, чтобы  подать
напряжение на стальную  пластину.  Она  видела  такой  способ  побега  в
каком-то фильме.
   Глупости... Во-первых, шнур до  двери  не  дотянется,  а  если  бы  и
дотянулся - что толку? Ну придет кто-нибудь,  чтобы  открыть  дверь.  Ну
возьмется обеими  руками  за  замок.  Ну  тряхнет  его  как  следует.  -
допустим, даже убьет - ну и что? Тебе-то что за радость? Ты-то все равно
останешься здесь, только еще и в темноте...
   А зато хоть один из них, может  быть,  откинет  копыта,  с  внезапной
мстительностью подумала она.
   Хорошо бы, чтобы это оказался Волков. Великому гуру и  волшебнику  не
мешало бы немного прожариться...
   Она встала прямо под лампочкой и несколько раз  подпрыгнула,  пытаясь
достать ее. Черт, подумала она, вот ведь буржуи проклятые... В подвале у
них потолки выше, чем у  нормальных  людей  в  квартирах.  Метра  три  с
половиной, прикинула она на глаз.
   Нет, нипочем не допрыгнуть. И шнур идет не по  стене,  спускается  из
пробитой в плите перекрытия дыры... Бесполезно, все бесполезно. Остается
только ждать.
   Она посмотрела на часы. Ну конечно же, где одно, там и  другое.  Часы
остановились: она всегда заводила  их  с  вечера,  а  вчерашний  вечерок
выдался чересчур бурным для того, чтобы вспоминать о таких мелочах.  Она
потрогала нос, с отвращением  ощутив  на  верхней  губе  корку  засохшей
крови.
   Справились... Привет от любящей Вселенной, так сказать.
   Она насторожилась. Ей показалось, что где-то там, за железной дверью,
слышатся шаги. Почудилось? Да нет, действительно кто-то идет...
   Шаги приблизились. Теперь она могла с уверенностью сказать, что  идут
двое. Загромыхал и  щелкнул  отпираемый  замок,  скрежетнул  отодвинутый
засов, и дверь с ржавым скрипом отворилась, впустив в камеру  Волкова  и
Светлану. Светлана смотрела на пленницу совершенно  пустыми  глазами.  В
одной руке у нее  был  пистолет,  в  другой  поблескивали  хромированные
наручники.
   - Как спалось? - вместо приветствия поинтересовался Волков.  На  этот
раз он был одет вполне по-человечески - в джинсы, застиранную до  полной
потери первоначального цвета футболку и старенькие  белые  кроссовки.  В
пальцах его левой руки дымилась сигарета, а правая  поигрывала  каким-то
блестящим медальоном на длинной цепочке.
   Он сделал неопределенное движение подбородком, и Светлана двинулась к
Ирине, на всякий случай наведя на нее пистолет.
   - Не вздумай хулиганить, - предупредил Ирину Волков.  -  Ты  красивая
девочка и должна себя очень хорошо вести, иначе и охнуть не успеешь, как
превратишься в мертвую красивую девочку.
   Ирина протянула Светлане руки.
   - Э, нет, - сказал Волков, - так не пойдет.
   Сзади, прелесть моя, сзади.
   - Страшновато? - спросила Ирина, заводя руки за спину.
   - Страшновато не страшновато, - ухмыльнулся Волков, - а  осторожность
не помешает.
   Холодные браслеты со щелчком сомкнулись  на  ее  запястьях.  Светлана
отступила в сторону и спрятала пистолет в карман джинсовой куртки.
   - У твоей мамы вкусные пирожки, - сказала ей Ирина.  -  Жаль  только,
что печь пирожки она умеет лучше, чем воспитывать дочерей.
   Светлана быстро шагнула вперед и коротко, без замаха, ударила  ее  по
щеке.
   - Назад! - прикрикнул на нее Волков. - Кто разрешил?!
   - На место, Жучка, - добавила Ирина.
   - А ты помолчи, - обернулся к ней Волков. - Никак не возьму в толк, с
чего это ты так развеселилась.
   - Гуляет напоследок, - вставила Светлана.
   - Цыц, - осадил ее Волков и снова повернулся к  Ирине.  -  Сейчас  мы
выйдем отсюда, - сказал он, - поднимемся по лестнице в гараж и  сядем  в
машину. Мне очень жаль, что так получилось, но, увы... Глеб твой  цел  и
невредим, и со временем ты сможешь с ним повидаться и даже..,  ну,  сама
понимаешь. Вспомнить он тебя скорее всего не  вспомнит,  но  на  половых
функциях это у него не отразилось.
   Так, во всяком случае, говорят. Помнишь Марию?
   Ты с ней ви