традающего человека. "Он любил Кэй, по-настоящему  любил,  -  изумилась
Мэри своему открытию, - а потом появился Невил и увел ее!"
   - Я надеюсь, вам здесь нравится, - мягко заговорила она с Тэдом.
   Это была тривиальная  фраза.  Мэри  Олдин  вообще  редко  употребляла
какие-нибудь иные фразы, кроме тривиальных, - это был ее язык. Но сейчас
в ее тоне - в первый раз - содержалось предложение дружбы. И Тэд Латимер
почувствовал это, но откликнуться на него не спешил.
   - Настолько, вероятно, насколько мне бы понравилось  в  любом  другом
месте.
   - Извините, - расстроилась Мэри.
   - А, бросьте, - взорвался Тэд. - Вам же совершенно все равно, что  я,
не вижу! Я - чужак, а какое значение могут иметь чувства и мысли чужака?
   Она повернула голову, чтобы взглянуть в  его  красивое,  разгневанное
лицо. В ответ он с вызовом посмотрел на нее.
   - Понятно. Вы нас не любите, - сказала Мэри с видом человека, который
делает неожиданное для себя открытие.
   Он издал короткий смешок.
   - А вы ожидали чего-то другого?
   - Видите ли, как раз другого я, наверное, и ожидала.  Люди,  конечно,
слишком много воображают на свой  счет.  Человеку  приличествует  больше
смирение. Мне бы вот, например, и в голову не пришло, что мы  можем  вам
не понравиться. Мы делали все, чтобы вы почувствовали наше  расположение
к вам как к другу Кэй.
   - Да - как к другу Кэй!  -  ядовито  вставил  Тэд.  Мэри  ответила  с
обезоруживающей откровенностью:
   - Мне бы очень хотелось знать - мне действительно этого хотелось  бы,
- за что вы нас не любите? Что мы сделали? Что в нас не так?
   Все чувства Тэда Латимера выплеснулись в одном слове:
   - Самодовольство!
   - Самодовольство? - переспросила Мэри,  пытаясь  непредвзято  оценить
выдвинутое обвинение.
   - Да, - подумав, признала она, - мы и в самом деле  можем  показаться
такими.
   - Вы такие и есть. Все стоящее в этой жизни  вы  забираете  себе  как
принадлежащее вам по праву. Вы счастливы и ходите  задрав  нес  в  своем
маленьком загоне, отгороженном от остального стада. На меня  и  подобных
мне вы смотрите как на животных, которые ворвались к вам снаружи и  тоже
претендуют на исключительность, не имея на это никакого права.
   - Мне очень жаль, - сказала Мэри.
   - Ведь я прав, не так ли?
   - Нет, не совсем. Мы, может быть, ограничены и лишены воображения, но
не  злобны.  Я  сама  ужасно  тривиальна  и  на  поверхности,   пожалуй,
самодовольна, как вы выразились. Но на самом деле, поверьте,  и  в  моей
душе есть место вполне человеческим чувствам. Вот сейчас, например,  мне
больно, что вы так несчастливы, и я бы очень хотела  сделать  что-нибудь
для вас.
   - Ну... если это так, то... то это очень мило с вашей стороны.
   Они оба замолчали, потом Мэри мягко спросила:
   - Вы всегда были влюблены в Кэй?
   - Да, пожалуй.
   - А она?
   - Я думал, да - пока Стрэндж не появился.
   - И вы все еще ее любите? - так же мягко продолжала Мэри.
   - Мне казалось, что это очевидно.
   После недолгого молчания она спокойно сказала:
   - А не лучше ли будет, если вы уедете?
   - Почему же я должен уезжать?
   - Потому что пребывание здесь доставляет вам все  большие  и  большие
страдания.
   Он с интересом взглянул на нее и рассмеялся.
   - Вы очень милое создание, - сказал он. - Но вы так мало знает о нас,
животных, бродящих вокруг вашего загончика. Столько всяких  вещей  может
случиться в любую минуту...
   - Каких вещей? - встревожено спросила Мэри. Он со смехом ответил:
   - Поживем - увидим.

VIII

   Одевшись, Одри направилась вдоль пляжа и, дойдя до конца, поднялась и
прошла вдоль скалистого мыса, выступающего в  реку.  Здесь  она  увидела
Томаса, который сидел над самой водой с трубкой во  рту.  Мыс  находился
как раз напротив Галлз Пойнта; тот высился на  другом  берегу,  белый  и
безмятежный.
   При появлении Одри Томас повернул голову, но сам с места не двинулся.
Не говоря ни слова, она опустилась рядом.  Некоторое  время  они  сидели
молча. Это было молчание двух людей, которые  хорошо  знают  и  доверяют
друг другу, и они не спешили его нарушать.
   - Отсюда кажется, что он совсем близко, - сказала наконец Одри.
   Томас поднял глаза и посмотрел на Галлз Пойнт.
   - Да, мы могли бы добраться туда вплавь.
   - Только не при таком отливе. Помнится, у Камиллы  была  горничная  -
страстная купальщица. Она переплывала реку туда и  обратно  всякий  раз,
когда прилив позволял. Высоко стоит вода или низко - значения не  имеет,
но если она отходит, то сносит тебя к  самому  устью  реки.  Так  с  ней
однажды и случилось, только она, по счастью, не растерялась и  выбралась
на берег у Истер Пойнта цела и невредима - правда, совсем обессиленная.
   - Странно. С виду тут вполне безопасно.
   - Это не здесь. Течение там, на другой стороне. Знаешь,  под  утесами
ведь очень глубоко. В прошлом году один человек пытался там покончить  с
собой: бросился вниз с Лысой Головы - но его задержало дерево,  растущее
прямо из середины скалы, и береговая охрана быстро до него добралась.
   - Бедняга,  -  сказал  Томас.  -  Бьюсь  об  заклад,  он  не  был  им
благодарен. Мерзкое, должно быть, состояние, когда решишься покончить со
всем этим, а тебя вдруг спасают. Чувствуешь себя полным идиотом.
   - Возможно, теперь он и рад, - с задумчивым видом предположила  Одри.
Она на минуту попыталась себе представить, где сейчас  может  быть  этот
человек и что он может делать...
   Томас попыхивал трубкой. Повернув чуть-чуть голову, он мог  наблюдать
за Одри, и он отметил про себя печальное выражение ее  лица,  когда  она
смотрела на другой берег. Он любовался ее длинными темными ресницами  на
чистой линии щеки, маленьким похожим на раковинку ушком.
   Тут он вспомнил о ее вчерашней пропаже. Он порылся в кармане.
   - Кстати, я нашел твою сережку - ту, что ты потеряла  вчера  вечером.
Вот, держи.
   - О, чудесно. А где ты ее нашел? На террасе?
   - Нет. Она была рядом с лестницей.  Ты,  должно  быть,  обронила  ее,
когда спускалась к обеду. Я обратил внимание, что за столом ее у тебя не
было.
   - Я рада, что она нашлась.
   Одри взяла украшение. Томас подумал, что серьга  слишком  велика  для
такого нежного ушка. Те, что надела сегодня, тоже были большие.
   - Ты носишь серьги, даже когда купаешься, - заметил он. - Не  боишься
потерять их?
   - Эти? Нет. Эти очень дешевые. А вообще, я не люблю ходить без  серег
из-за этого. - Она коснулась левого уха, и Томас  вспомнил,  что  еще  в
детстве ее укусил старый пес Баунсер.
   Они  молчали,  заново  переживая  памятную  обоим  картину   далекого
детства. Одри Стэндиш (так ее тогда звали), высокая тонконогая  девочка,
наклонилась к Баунсеру,  который  раскровавил  себе  лапу.  А  он  вдруг
жестоко укусил ее за ухо. Пришлось даже шов наложить. Хотя сейчас следов
почти не осталось - только крохотный шрам.
   - Моя дорогая девочка, - с нежностью заговорил Томас, - отметину едва
можно разглядеть. Почему ты не забудешь о ней?
   Одри задумалась, подыскивая нужное слово, потом сказала с совершенной
серьезностью:
   - Потому... потому, что я не выношу пятен.
   Томас понимающе кивнул. То, что Одри сейчас сказала, совпадало с  его
собственным  представлением  о   ней,   ее   врожденном   стремлении   к
совершенству. Она являла собой законченное произведение, выполненное без
малейшего изъяна.
   Он вдруг сказал, не удержавшись:
   - Ты гораздо, красивее, чем Кэй. Одри быстро повернулась к нему.
   - О, Томас, ради бога. Кэй... Кэй совершенно восхитительна.
   - Снаружи. Не внутри.
   - Так ты имеешь в виду, - сказала Одри с  усмешкой,  -  красоту  моей
души?
   - Нет, - сказал Томас и выколотил пепел из трубки. - Я  имею  в  виду
основу. Твои кости, надо полагать.
   Одри рассмеялась. А Томас опять набил трубку и стал курить, глядя  на
воду. После этого они довольно долго  сидели  молча.  Время  от  времени
Томас осторожно поднимал голову и поглядывал на Одри: погруженная в свои
мысли, она ничего не замечала. Наконец он тихо спросил ее:
   - Что же тебя мучает, Одри?
   - Мучает? Что ты хочешь этим сказать?
   - Что-то мучает тебя. Я вижу. Есть что-то.
   - Да нет, ничего нет. Совсем ничего.
   - И все-таки есть. Я же вижу. Она покачала головой.
   - Ты мне не скажешь?
   - Мне нечего говорить.
   - Я, наверное, веду себя, как бесчувственный чурбан, но я должен  это
сказать... - Он остановился. - Одри, неужели ты  не  можешь  забыть  все
это? Не можешь выбросить все это из головы?
   Ее тонкие пальцы судорожно сжали холодную поверхность скалы.
   - Ты не понимаешь... ты не можешь начать понимать.
   - Но, Одри, дорогая, я как раз  понимаю.  Понимаю,  потому  что...  я
знаю.
   Она повернула к нему недоверчивое лицо.
   - Я все знаю о том, что ты пережила. И... и чего это тебе стоило.
   Теперь Одри сидела бледная как мел, побелели даже губы.
   - Ясно, - сказала она. - Я не думала, что кто-то... знает.
   - Что ж, я знаю. И... я не собираюсь говорить об этом.  Единственное,
в чем я хочу тебя убедить, так это в том, что  все  кончилось  -  прошло
навсегда.
   Она сказала чуть слышно:
   - Есть вещи, которые не проходят.
   - Послушай, Одри, от этих  раздумий  и  воспоминаний  добра  не  жди.
Понятно, что ты прошла через ад. Но нельзя же все время думать об  одном
и том же. Смотри вперед, не назад.  Ты  еще  молода.  Тебе  нужно  жизнь
прожить, и большая ее часть сейчас лежит перед тобой. Думай о завтрашнем
дне, а не о вчерашнем.
   Она  пристально  посмотрела  на  него  своими  широко   поставленными
глазами. Именно этот ее взгляд ставил в тупик всех, кто пытался отгадать
ее мысли.
   - А если предположить, - сказала она, - что я так не могу.
   - Но ты должна.
   - Я думала, ты не понимаешь, - мягко  проговорила  Одри.  -  Я...  я,
видимо, не вполне нормальная в отношении... некоторых вещей.
   Томас грубо перебил ее.
   - Ерунда. Ты... - Он замолчал.
   - Что - я?
   - Я думал о тебе, какой ты была еще  до  того,  как  вышла  замуж  за
Невила. Почему ты вышла замуж за Невила?
   Одри улыбнулась.
   - Потому что влюбилась в него.
   - Да, да, это я знаю. Но почему ты влюбилась в него? Что тебя  в  нем
так привлекло?
   Она прищурилась, словно пытаясь взглянуть на все глазами той девочки,
которой уже давно не была.
   - Я думаю, - сказала она, - это произошло потому, что  он  был  очень
"положительный". В нем всегда было так много того, чего не было во  мне.
Я всегда чувствовала себя какой-то нереальной тенью, Невил  же  как  раз
очень реален. Такой счастливый, и уверенный в себе, и... все, чем  я  не
была. - Она добавила с улыбкой:
   - И очень красивый.
   -  Да,  образец  англичанина,  -  сказал  Томас  Ройд  с  горечью,  -
прекрасный спортсмен, скромный, красивый, всегда настоящий саиб,  хозяин
- всю дорогу получал, что хотел.
   Одри выпрямилась и пристально посмотрела в глаза Томасу.
   - Ты ненавидишь его, - медленно проговорила она. -  Ты  очень  сильно
ненавидишь его, так?
   Прячась от ее глаз,  он  отвернулся  и  прикрыл  ладонью  спичку,  от
которой прикуривал погасшую трубку.
   - А если бы и так, что в этом удивительного, - пробормотал  он.  -  У
него есть все, чего нет у меня. Он может  заниматься  спортом,  плавать,
танцевать, поддерживать разговор. А я - косноязычный дуб, с покалеченной
рукой. Он всегда ярок и удачлив, а я всю жизнь останусь темной лошадкой.
И он женился на единственной девушке, которую я когда-либо любил.
   Одри  издала  едва  слышный  звук.  Он  продолжал,  уже  не  в  силах
сдержаться:
   - Ты ведь всегда это знала, разве не так? Ты знала, что я люблю  тебя
с тех пор, как тебе минуло пятнадцать. Ты знаешь, что я и теперь еще...
   Она оборвала его:
   - Нет. Не сейчас.
   - Что ты хочешь сказать этим "не сейчас"? Одри  поднялась.  Спокойным
голосом она сказала:
   - Потому что... сейчас... я другая.
   Он тоже встал и теперь, растерянный, убитый, стоял перед ней.
   Одри произнесла быстро, почти беззвучно:
   - Я не смогу тебе этого объяснить... Я и сама не  всегда  уверена.  Я
знаю лишь...
   Она не договорила и, резко повернувшись, быстро зашагала по камням  к
отелю.
   Обойдя утес, она наткнулась на  Невила.  Он  лежал,  растянувшись  на
камне и устремив  взгляд  в  углубление  в  скале.  Он  поднял  глаза  и
улыбнулся.
   - Привет, Одри.
   - Привет, Невил.
   - Я наблюдаю за крабом. Ужасно деятельный  парень.  Посмотри-ка,  вон
он.
   Она опустилась на колени и заглянула туда, куда он показывал.
   - Видишь его? - Да.
   - Хочешь сигарету?
   Она взяла, и Невил поднес спичку. Они сидели молча,  Одри  упорно  не
поднимала глаз. Наконец Невил произнес:
   - Послушай, Одри... - Да.
   - Все в порядке, правда? Я имею в виду - между нами.
   - Да. Конечно.
   - Я хочу сказать, мы друзья и все такое.
   - Ну да, да, разумеется.
   - Я так хочу, чтобы мы были друзьями.
   Он взволнованно посмотрел на нее. Одри ответила натянутой улыбкой.
   - Веселый денек провели, правда? - уже обычным тоном продолжал Невил.
- Погода прекрасная и вообще...
   - О да...
   - Действительно очень жарко для сентября. Одри не отвечала.
   - Одри...
   Она встала с колен.
   - Твоя жена зовет тебя. Она тебе машет.
   - Кто?.. А, Кэй.
   - Я сказала, твоя жена.
   Он поднялся на ноги и стоял, не сводя с нее глаз. Потом произнес чуть
слышно:
   - Ты моя жена, Одри...
   Она отвернулась. Невил бегом спустился на пляж, к Кэй.

IX

   Когда все вернулись в Галлз Пойнт, Хэрстл вышел в холл и обратился  к
Мэри:
   -  Пожалуйста,  немедленно  пройдите  к  миледи,  мисс.   Она   очень
расстроена и хотела видеть вас сразу же, как только вы появитесь.
   Мэри  заторопилась  наверх.  Она  нашла  леди  Трессилиан  бледной  и
совершенно потрясенной.
   - Мэри, дорогая, как я рада, что ты  наконец  вернулась.  Я  чувствую
себя такой несчастной. Бедный мистер Тривз умер.
   - Умер?
   - Да, разве это не ужасно? Так неожиданно. Он, видимо, даже не  успел
раздеться вчера вечером. Все говорит о том, что приступ настиг его прямо
на пороге комнаты.
   - Боже мой, какой ужас.
   - Совершенно невероятная история. Хотя, конечно, всем  известно,  что
здоровье у него было слабое. Больное сердце. Я надеюсь, вчера  во  время
его визита не случилось ничего такого, что могло бы его разволновать?  К
столу  ничего  несъедобного  не  подавали?  Я  слышала,  он  был   очень
требователен на этот счет.
   - Нет, не думаю - да нет, уверена, что  нет.  Он  выглядел  абсолютно
здоровым и ушел в хорошем настроении.
   - Я так расстроена. Я бы попросила тебя, Мэри,  сходить  в  "Бэлморал
Корт" и переговорить с миссис Роджерс. Спроси ее, не можем  ли  мы  быть
чем-нибудь полезны. И потом, похороны. Ради Мэтью я  хотела  бы  сделать
все возможное. Все эти вещи проходят в отелях так неуклюже.
   Мэри уже успела взять себя в руки.
   - Дорогая Камилла, - твердо сказала  она,  -  вы  не  должны  слишком
тревожиться обо всем. Для вас это и так большой удар.
   - О да, просто страшный.
   - Я немедленно отправлюсь  в  "Бэлморал  Корт",  а  потом  вернусь  и
подробно расскажу вам, как обстоят дела.
   - Спасибо, Мэри, дорогая, ты всегда такая внимательная и практичная.
   - Пожалуйста, постарайтесь, теперь отдохнуть. Потрясения такого  рода
очень вредны для вас.
   Мэри Олдин вышла из комнаты и спустилась вниз. Войдя в гостиную,  она
объявила:
   - Старый мистер Тривз  умер.  Он  скончался  прошедшей  ночью,  когда
вернулся домой.
   - Бедный старикан! - воскликнул Невил. - А что с ним случилось?
   - Видимо, сердце. Он упал, едва войдя к себе в комнату.
   - Интересно, уж не лестница ли его  доконала,  -  задумчиво  произнес
Томас Ройд.
   - Лестница? - Мэри вопросительно взглянула на него.
   - Да. Когда мы с Латимером расстались с ним, он как раз поднимался на
первую ступеньку. Мы еще посоветовали ему не очень торопиться.
   - Но это же просто глупо с его стороны не воспользоваться  лифтом!  -
воскликнула Мэри.
   - Лифт не работал.
   - Господи, какая нелепая случайность. Бедный старик... Я  сейчас  как
раз иду туда. Камилла хочет знать, можем ли мы чем-нибудь помочь.
   - Я пойду с вами, - вызвался Томас.
   Они вместе отправились по дороге, обогнули холм и вышли  к  "Бэлморал
Корт". Весь недолгий путь они проделали молча. Каждый думал о своем.
   Уже почти у самого отеля расстроенная Мэри спросила:
   - Интересно, есть ли у него кто-нибудь из родственников, кого следует
известить.
   - Он никого не упоминал.
   - Действительно, хотя люди говорят  о  таких  вещах  довольно  часто.
Нет-нет да обронят "моя племянница" или "мой двоюродный брат".
   - Он был женат?
   - По-моему, нет.
   Они уже входили в открытую дверь "Бэлморал Корта".
   Хозяйка,  миссис  Роджерс,  разговаривала  с  высоким,  средних   лет
мужчиной, который, заметив Мэри, приветственно поднял руку:
   - Добрый день, мисс Олдин.
   -  Добрый  день,  доктор  Лазенби.  Это  мистер  Ройд.  Мы  пришли  с
поручением от леди Трессилиан: она хочет знать,  не  можем  ли  мы  быть
чем-нибудь полезны.
   - Спасибо вам за вашу заботу,  мисс  Олдин,  -  растрогалась  хозяйка
отеля. - Прошу вас, пройдемте в мою комнату.
   Все четверо прошли в небольшую  уютную  гостиную,  и  доктор  Лазенби
первым делом поинтересовался о вчерашнем вечере.
   - Мистер Тривз ужинал у вас, не так ли? - Да.
   -  Как  он  выглядел?   Вы   не   заметили   каких-нибудь   признаков
озабоченности, волнения?
   - Нет, он был совершенно здоров и в прекрасном расположении духа.
   Доктор кивнул.
   - Да, это самое скверное для всех страдающих болезнями сердца.  Конец
почти всегда наступает внезапно.  Я  посмотрел  рецепты,  которые  нашел
наверху, нет сомнения, что  здоровье  у  него  находилось  в  угрожающем
состоянии. Разумеется, я снесусь с его врачом в Лондоне.
   - Он всегда так следил за своим здоровьем, - сказала миссис  Роджерс,
- и у нас ему для этого были предоставлены все условия.
   - Не сомневаюсь в этом, миссис Роджерс, - вежливо согласился  доктор.
- Бесспорно, виной всему какая-то небольшая дополнительная нагрузка.
   - Как, например, подъем по лестнице, - неуверенно предположила Мэри.
   - Да, этого вполне могло бы хватить. То есть хватило бы  наверняка  -
конечно, если бы он  попробовал  преодолеть  эти  три  пролета,  но  он,
разумеется, ничего подобного не делал?
   - Нет-нет, что вы, - поспешила заверить доктора миссис Роджерс. -  Он
всегда пользовался лифтом. Всегда. Тут он не делал исключений.
   - Я хочу сказать, - пояснила Мэри, - что, поскольку вчера ночью  лифт
не работал...
   Миссис Роджерс с удивлением воззрилась на нее.
   - Но лифт  вчера  был  в  полном  порядке,  мисс  Олдин.  Томас  Ройд
прокашлялся, решив, что настала его очередь вступить в разговор.
   - Извините, - сказал он. - Вчера я провожал мистера Тривза  до  дома.
На лифте висела табличка, и на ней было написано, что лифт не работает.
   Миссис Роджерс смотрела на них в полном недоумении.
   - Да, все это очень странно. Я могу хоть под  присягой  заявить,  что
лифт был в порядке, я просто уверена, что он был в порядке. Мне  бы  тут
же сообщили о любой неисправности, уж поверьте.  У  нас  с  этим  лифтом
ничего не случалось, - она постучала по дереву, - уже... господи, да уже
целых полтора года! Очень надежный лифт.
   - Может быть, - предположил доктор, - кто-нибудь из  носильщиков  или
мальчишек-рассыльных повесил  эту  табличку,  когда  закончился  рабочий
день?
   - Это же автоматический лифт-, доктор, его не нужно обслуживать.
   - Ах да, верно. Я совсем забыл.
   - Я переговорю с  Джо,  -  сказала  миссис  Роджерс.  Она  решительно
направилась из комнаты, взывая на ходу: "Джо... Джо...".
   Доктор Лазенби с интересом взглянул на Томаса.
   - Простите меня, вы вполне уверены, мистер... э...
   - Ройд, - подсказала Мэри.
   - Вполне уверен, - ответил Томас.
   Миссис Роджерс вернулась с носильщиком. Джо категорически  утверждал,