то  всеми  силами,
всеми средствами, казавшимися мне действенными, хоть, может,  и  не  Бог
весть как нравственными,  препятствовал  волкову  переселению:  ведь  мы
всегда стараемся спасти самоубийцу, хоть спасение  это,  вроде,  и  идет
против его воли? Не знаю, нет! право же - я не знаю, не знаю ровным сче-
том ничего!
   Итак, Волк, и повзрослев, все ощущал себя волком, и это часто  прини-
мало смешные формы: например, стопятидесятисильный самодельный свой  ав-
томобиль (который вот уже четвертый год - с  отъезда  хозяина  -  мертво
ржавеет под моими окнами) упорно звал логовом и даже не  поленился  сло-
вечко выфрезеровать из легированной стали и укрепить  на  капоте  -  но,
сколько бы подобным номерам я ни улыбался, в неизменной преданности  Во-
довозова имени мне всегда слышался и некий трагический серьез. Надрываю-
щийся голос барда, кровь на снегу и пятна красные флажков - все это было
безусловно и неподдельно водовозовским. Прямой связи  тут,  конечно,  не
отыскать
   =ни в памяти:
   =в Сибири, в ссылке, охоты на волков не существовало - такую  роскошь
могли позволить себе где-нибудь в России, в  степях,  в  Воронежской,  к
примеру, или Тамбовской области, где зверь редок, а в  Ново-Троицком  от
волков скорее оборонялись (однажды ночью Водовозов возвращался с отцом в
кошевке через тайгу с дальней заимки, и волки сперва страшно выли, окру-
жая, а потом увязались следом, и отец хлестал лошадь что есть мочи - да-
же берданки какой-нибудь старенькой ссыльным иметь не  полагалось!  -  и
выскочили, можно сказать, чудом) - и, когда волки  слишком  уж  наглели,
устраивалась на них, как на беглых зэков, облава, побоище,  и  во  главе
вооруженного районного начальства шел  старший  лейтенант  Хромых,  весь
увешанный винтовками, штыками, кинжалами и с пистолетом в  руке,  и  все
равно неизвестно еще было, кто кого!
   =ни в метафорическом смысле:
   =в отличие от большинства сверстников, от поколения, про которое  пи-
сана песня, не всасывал Водовозов в детстве: нельзя за флажки!  -  отец,
едва только Волк стал способен понимать человеческую речь,  разговаривал
с ним вполне откровенно и обо всем - то ли плохо еще учен был  парижанин
Дмитрий Трофимович; то ли полагался на чутье сына, верил, что ни при ка-
ких обстоятельствах, ни от каких случайностей тот не предаст, не  прого-
ворится; то ли, может, так и не в силах очухаться от встречи с  Родиною,
подсознательно ждал предательства, искал гибели - той самой алиментарной
дистрофии в том самом магаданском лагере!
   =и тем не менее, Волк справедливо чувствовал, что бард хрипит про не-
го, и про него, и я вполне допускаю, что после этой песни, этого надрыв-
ного хрипа милые, мелодичные, изысканно  зарифмованные  альбинины  опусы
могли показаться Волку не просто бесцветными и не про то, но  и  раздра-
жить вплоть до разрыва и развода. Ну, разумеется, исподволь  уже  подго-
товленных.
   Я никогда не верил в прочность этого брака и даже, нарушив  обыкнове-
ние не вмешиваться в чужие жизни, пытался  Волка  предостеречь,  отгово-
рить. Нет, я вовсе не антисемит, хотя евреев в России немножко,  по-мое-
му, много, то есть, немножко  много  на  видных  местах  и,  главное,  в
культуре. Я понимаю: свободная конкуренция, но ведь все государства  ог-
раждают  пошлинами  свою  промышленность  от  иноземной  конкуренции,  а
культура не важнее ли промышленности? - вот и тут бы какую пошлину,  что
ли, выдумать, необидную. Неофициально она, конечно, есть,  но,  судя  по
результатам - недостаточная. Мандельштам, безусловно, гений, но  это  не
русские интонации, а они ведь заполняют сейчас нашу  поэзию,  здешнюю  и
тамошнюю, и их обаянию и впрямь не поддаться трудно. Я, повторяю,  вовсе
не антисемит, но как-то не очень я верю в совместимость разных рас: зна-
ете, иная кожа, иная кровь. Иной запах.
   Помню наш разговор - мы тогда совсем недавно были  знакомы,  полгода,
что ли, не больше - он происходил ранней-ранней весною: лежал снег и ка-
пало с сосулек. Мы гуляли неподалеку от издательства, где  как  раз  шла
моя книга "Русский автомобиль" с огромной главою про водовозовских  пра-
деда и деда, про их дело - неподалеку от издательства, по кривой улочке,
еще до революции замощенной и обставленной деревянными двухэтажными  до-
мами, давно готовыми на снос, прогнившими, но все почему-то  обитаемыми,
обвешанными со всех сторон пеленками и прочим барахлом. Заложенные в бу-
лыжник рельсы блестели на весеннем солнце  и  подрагивали  под  тяжестью
трамвайных поездов, которые то и дело катились туда-сюда, и скрежет  ме-
шал разговору, придавал ему ненужно раздражительный характер. Я сам  не-
мец по бабке! возражал Водовозов: действительно, одним из прадедов  Вол-
ка, отцом матери Дмитрия Трофимовича, был Владимир Карлович Краузе,  ме-
ханик, потомок обрусевших еще в царствование Петра Алексеевича немцев. Я
сам немец по бабке! - а я по возможности мягко отвечал, что это,  видишь
ли, совсем не то: немцы, французы! что немцы, проведя две тысячи  лет  в
рассеянии, никогда не сохранили бы такого единства, такой  общности,  ни
черта бы не сохранили! что сознания избранности хватило бы им  разве  на
век и все такое прочее, и, главное, я повторил: раса. Другая раса,  дру-
гой запах. Но человек, когда ему что-нибудь втемяшится в голову,  не  то
что принять - услышать противоположные доводы не в состоянии: Волк  свел
разговор к шутке: знаешь, сказал, у нас евреи бывают трех  видов:  жиды,
евреи и гордость русского народа - это мне Альбина  сама  говорила.  Так
вот она - безусловно, гордость русского народа. Ты увидишь ее,  послуша-
ешь, и тебе все станет ясно. Хорошо, в бессилии  ответил  я.  Хорошо.  Я
послушаю. Мне все станет ясно. Это очень и очень вероятно. Но у нее ведь
есть родственники, клан! Волк снова не захотел меня понимать и  подчерк-
нуто переменил тему.
   Полный  комплект  родственников  я  имел  удовольствие  наблюдать  на
свадьбе, которая случилась месяца через полтора после нашего  разговора.
И теща-гренадер, детский патологоанатом (!), Людмила Иосифовна, кандидат
медицинских наук, и вдвое меньший ее размерами  муж,  Ефим  Зельманович,
директор какого-то бюро, кажется, по организации труда, да и все прочие,
исключая, пожалуй, делегатов от Одессы и Кишинева -  все  они  выглядели
весьма интеллигентно, европейски, без этой, знаете, местечковости и спе-
цифического выговора. Мы сидели за огромным, из нескольких составленным,
дорого накрытым столом в ожидании молодых, которые решили устроить сразу
после регистрации часовое свадебное путешествие  по  Москве  на  логове,
круг по Садовому - сидели за столом и вели светскую беседу,  и  за  этот
час я окончательно уверился, что, несмотря на отсутствие в них местечко-
вости, Водовозову с новыми родственниками не ужиться ни при каких обсто-
ятельствах - иначе он просто не был бы Водовозовым - а Альбина - еще  не
видя ее в глаза я знал точно - на разрыв с ними не пойдет, мужа не пред-
почтет, и браку, празднуемому сейчас, не удержаться ни на каком ребеноч-
ке.
   Появились молодые. Невеста (жена уже) и точно была хороша очень:  ху-
денькая, хрупкая, с длинными темными волосами (непонятно почему  назван-
ная Альбиной - Беляночкою, еще бы Светланой назвали!)  в  красном  -  по
древнеславянскому (?!) обычаю - свадебном платье, в красной же  фате,  с
букетиком темных, едва не черных роз на невысокой,  но  соблазнительного
абриса груди. После нескольких горько, когда осетровое заливное  съелось
подчистую, а гигантское блюдо из-под него, занимающее центральное  место
в композиции стола, унеслось Людмилой Иосифовною, Альбина глубоким, кра-
сивым голосом спела под огромную, казалось - больше ее самой - "Кремону"
несколько собственных песенок: про витязя, умирающего на Куликовом поле,
про идущую замуж за царя Ивана Васильевича трагическую  Марфу  Собакину,
еще про одного русского царя - про Петра Алексеевича,  посылающего  сына
на казнь, про юродивую девку на паперти - несколько прелестных  песенок,
которым недоставало, разве, некоторой самородности, мощи таланта,  и  я,
помню, в заметной мере расслабленный алкоголем, чуть  не  задал  Альбине
бестактный вопрос: зачем она, черт ее побери, осваивает такие темы?  со-
чиняла бы лучше про свою жизнь или что-нибудь, знаете, о Давиде, об Юди-
фи, о Тристане с Изольдою на худой конец! - я был, разумеется, не  прав:
у волковой жены и про то, про что сочиняла, выходило неплохо - слава Бо-
гу, удержался, не задал.
   Альбина на свадьбе была уже беременна. Глазом это практически не  за-
мечалось: восьмая или девятая неделя всего - но Волк  мне  проговорился,
потому что уже, кажется, и тогда это представлялось ему главным,  потому
что уже, кажется, и тогда в глубине души прояснилось ему, что женится он
не столько по любви, место которой занимал вполне понятный и вполне иск-
ренний восторг яркою, даровитой девочкою, сколько - чтобы завести  ребе-
ночка, сына: Водовозовъ и сынъ, - по которому он так тосковал все  годы,
когда жил с первой своей супругою, Машей Родиной: у той мало что  имелся
ребенок от другого мужчины - еще этот ребенок оказался девочкою.
   7. ВОДОВОЗОВ
   Подобно комете с хвостом голых ведьм, неслось логово по столице, а на
душе моей было так же гадостно и невыносимо, как в  другую  ночь,  когда
Альбину увезла скорая, и я остался в квартире наедине с тещею,  Людмилой
Иосифовной, потому что тесть как раз отъехал в Ленинград, в  командиров-
ку, делиться опытом, как организовывать чужой труд.
   Митенька рождался в одной из  привилегированных  больниц  под  личным
присмотром профессора не то Кацнельсона, не  то  Кацнельбойма,  которому
(клановая общность и личное с моей тещею знакомство - условия стартовые)
заплачено было двести рублей, а сама Людмила Иосифовна в коротком засти-
ранном халатике, готовом под напором мощных телес,  отстрелив  пуговицы,
распахнуться на шестого номера бюсте, ходила возле меня кругами,  непри-
ятно интимным тоном рассказывала подробности, какие, мне казалось,  теще
рассказывать зятю - наедине - несколько непристойно, вообще непристойно:
про то, как рожала Альбину: я, знаешь, намучилась, устала,  заснула  или
забылась, что ли; а она, знаешь, в это время из меня как-то выпала, я  и
не заметила как; если б врач не зашел, она б у меня там,  между  ног,  и
задохлась, бедненькая, и еще всякие подробности одна гаже другой - ходи-
ла кругами, рассказывая, облизываясь на меня, и я не знал, куда деваться
от похотливой этой, накануне климакса, горы мяса, запертый с нею  вдвоем
на пятидесяти пяти метрах полезной, девяноста двух - общей - площади.  Я
до сих пор удивляюсь, как Король-старшая  не  изнасиловала  меня,  в  ту
ночь, впрочем, впечатление осталось, будто изнасиловала, и, когда  около
пяти утра позвонили и сказали: мальчик, рост, вес, состояние матери  хо-
рошее, у меня возник импульс выскочить  из  душного  дома,  провонявшего
свиными почками, которые в скороварке через два дня на третий - впрок! -
варила теща, - выскочить, сесть в логово, забрать  получасового  сына  и
вот так же, как сейчас, погнать, уехать с ним на край света, чтобы никто
из них не сумел нас найти, ибо к женщине, которая выпала из моей тещи  и
едва не задохлась меж могучих ее лядвий,  я  начинал  испытывать  что-то
вроде гадливости.
   Позже, когда Митенька уже прибыл домой - Боже! как они все не  хотели
называть его Митенькой, Аркашей хотели, хотя Водовозовым (при  том,  что
Альбина осталась при собственной фамилии: Король) - Водовозовым записали
с удовольствием - позже гадливость несколько поутихла,  рассосалась,  по
крайней мере по отношению к Альбине, однако, и по  отношению  к  Альбине
касалось это только дня, потому что ночью, в постели, гадливость  всегда
возвращалась и прогрессировала. Альбина, оправившись от родов, все  чаще
и властнее заявляла супружеские права, и одному Богу известно, чего сто-
ило мне - и чем дальше, тем большего - обеспечивать их. Неотвязно, неот-
вязно, осязаемо мерещился в такие минуты отвратительный прыщавый негр  с
вывернутыми серыми губами, серыми ладошками и подушечками пальцев и  се-
рой, должно быть, головкою стоящего члена - первая, до  меня,  альбинина
романтическая любовь, впрочем, не вполне романтическая: с дефлорацией  -
и я только теперь понял, как права была омерзительная Людмила Иосифовна,
когда выговаривала дочери за излишнюю со мною откровенность: этот эпизод
и впрямь лучше бы Альбине от меня скрыть. Негры, евреи, время от времени
ловил я себя на скверной мысли, негры, евреи - одно похотливое,  потное,
вонючее племя.
   Митенька рос, и, Господи! с каким напряжением  вглядывался  я  в  ма-
ленькое личико, едва не каждое утро опасаясь, что начнут проявляться чу-
жие, ненавистные черты: тестя, Людмилы Иосифовны, - но, к счастью,  нет:
Митенька оказался совсем-совсем моим сыном: белокурым, с серыми  глазка-
ми, и вполне можно было ошибиться, глядя на мою ново-троицкую фотографию
сорок четвертого года, будто это не я, а он, и многие ошибались. Правда,
дальше внешнего сходства дело пока не шло: сколько ни таскал я самых до-
рогих и мудреных заводных, электрических, радиоуправляемых игрушек:  ав-
томобилей, железных дорог, луноходов, сколько ни изобретал сам,  сколько
ни пытался играть с ним - увлечь Митеньку не умел: сын больше любил лис-
тать книжки, без картинок даже, в полтора года знал наизусть  "Айболита"
и "Кошкин дом", а то и просто сидел,  задумавшись,  уставя  удивительные
свои глаза в окно, где ничего, кроме неба, не было. И  еще  очень  любил
слушать альбинины песни, которые она ему сочиняла каждую неделю новую. Я
жевал свово Мишла, = пока мама не пришла! Но, честно сказать, я и сам  в
свое время любил слушать альбинины песни.
   А за ту, родильную, ночь теща мне отплатила сполна: когда я пришел  в
ОВИР, чтобы забрать должные уже быть готовыми документы, капитан  Голуб-
чик со злорадным сожалением развела руками и сказала, что у бывшей  моей
жены появились ко мне материальные претензии, алименты, так что моей вы-
езд ставится под вопрос, и мне тут же все сделалось ясно,  абсолютно,  я
даже не поехал к Альбине, про которую понимал, что она - фигура десятая,
а прямиком - к Людмиле Иосифовне, и та, брызжа слюною ненависти,  добрые
полчаса припоминала и все свои подарки: рубашки там разные, зимние югос-
лавские сапоги за восемьдесят рублей, браслет для часов, и устройство  в
МИНАВТОЛЕГТРАНС, и кооператив, и, главное - обманутое доверие, а я, хоть
терпел ее монолог, в первый же момент встречи сознал отчетливо, что при-
ехал зря, что объясняться и просить бессмысленно, что номер окончательно
дохлый и реанимации не подлежит!
   Как-то вдруг, сразу потемнело кругом, и я понял, что  логово  вынесло
меня за кольцевую: я вел его машинально, не думая куда, и  его,  естест-
венно, потянуло за город, на крившинскую дачу, где я, оставив кооператив
Альбине с Митенькою, жил последние месяцы, все месяцы после  подачи,  но
сейчас ехать туда было самоубийственно: чтобы не заболеть, не издохнуть,
следовало залезть в горячую ванну, которой на даче  не  было,  следовало
выпить аспирина и аскорбинки, следовало, наконец, одеться и, кроме  все-
го, - на даче могла ночевать Наташка, крившинская дочка, которая слишком
часто в последнее время повадилась туда ездить и,  кажется,  без  ведома
родителей; предстать перед семнадцатилетней девочкою в том виде, в кото-
ром я пребывал, даже прикрывшись митенькиной простынкою, я позволить се-
бе не мог. Я остановил машину, выглянул, вывернув голову, в разбитое ок-
но: что там летучие мои курочки, мои ведьмочки, вьются ли роем, не  отв-
леклись ли на что, не отстали ли? но было темно, ни черта не  видно,  и,
плюнув на них, я резко развернул логово и погнал назад, в Столицу  Нашей
Родины, на Каширку, к единственному дому, где меня приняли  бы  в  любое
время, любого. К дому, где жила первая моя жена Маша со своей тоже  сем-
надцатилетней девочкою, которых - ради Альбины, ради Митеньки - обеих  я
бросил, потому что машина девочка была девочка и не моя.
   Батюшки! бедный Волчонок! сплеснула руками старенькая, заспанная,  со
свалявшимися волосами Маша, и уменьшение моего имени, прежде так раздра-
жавшее, показалось сейчас необходимым, словно без него и не отогрелся бы
я никогда. От Маши пахло парным молоком и жаркой постелью. Маша  Родина.
По мере того, как тепло горячей ванны проникало в меня, я все отчетливее
чувствовал, насколько замерз, все сильнее меня колотило, и  зуб  в  бук-
вальном смысле не попадал на зуб. Окончательно я не отогрелся и под  ог-
ромным пуховым памятным мне одеялом,  и  едва  задремал,  обняв  уютную,
словно по мне выкроенную Машеньку - затрещал будильник: ей на работу,  и
я сквозь полусон смотрел, как Маша причесывается, одевается, и впечатле-
ние создавалось, будто вернулось то невозвратимое время, когда я студен-
том-дипломником приехал из Горького на практику в Москву.
   8. КРИВШИН
   Когда Водовозов студентом-дипломником приехал из Горького на практику
в Москву, на АЗЛК - в ту пору еще МЗМА - он в  первую  же  неделю  сумел
прорваться к главному конструктору и заставил выслушать свои  идеи,  на-
копленные за годы учебы: и про общую электронную систему, и про  паровой
двигатель, и про керамические цилиндры - все это с эскизами, с прикидоч-
ными расчетами - и Главный, человек пожилой, порядочный и добрый,  приз-
нал в Волке и талант, и техническую дерзость, но тут же разъяснил непри-
менимость превосходных сих качеств в  данных  конкретных  условиях:  при
современном уровне мирового автомобилестроения пытаться выдумать  что-то
свое равносильно, извините, изобретательству велосипеда; прежде  следует
освоить уже существующие на Западе конструкции и технологии, а надежды и
на это никакой, потому что никто не дает денег; правда, купили вот,  ка-
жется, завод у Фиата, но пока солнышко взойдет -  роса  очи  выест,  так
что, если Волк намерен реализовывать свои  идеи,  пусть  отправляется  в
оборонку, на ящик - там тебе и валюта, и все возможности  применить  та-
лант (нет! сказал Волк; я не  хочу  работать  на  войну;  это  принципи-
ально!)! что ж, тогда он, Главный, даст Волку кой-какие - мизерные,  ра-
зумеется, пусть он не обольщается  -  возможности;  что  мелкие  волковы
улучшения Главный, попробует в конструкцию иногда вносить,  хотя  и  это
дело неприятное: машины народ берет и так,  а  перестраивать  держащуюся
чудом технологическую цепь рискованно - но Волк должен сам - тут Главный
ему не помощник - уладить вопрос с пропискою и жильем.
   Вопрос уладился через брак с Машей Родиной, чертежницею техотдела, на
шесть лет старшей Волка,  ответственной  съемщицею  восемнадцатиметровой
комнаты в квартире гостиничного типа, матерью-одиночкою. Маша была хоро-
ша мягкой, неброской, глубокой красотою чисто русского типа и с  порази-
тельной отвагою, в которой вряд ли отдавала себе отчет,  тащила  дом;  к
Волку Маша относилась нежно, совершенно по-матерински, и, если б  не  ее
девочка, с которой Волк мало что держал обычный свой резкий тон -  кото-
рую никак не умел полюбить - то есть,  полюбить  нутром,  не  рассуждая,
прощая все, как его самого любила мать, как  любила  Маша  -  совместная
жизнь их продлилась бы, возможно, много дольше, чуть ли и не до  смерти,
и никакой Альбины не появилось бы, и никакой даже эмиграции, хотя  связь
между эмиграцией и Альбиною Волк нервно отрицал.
   За несколько лет относительной свободы, предоставленной Главным, Вол-
ку удалось получить около полусотни авторских свидетельств, кое-что  за-
патентовать, кое-что даже внедрить, защитить  кандидатскую  и  выстроить
логово. Главный доброжелательно наблюдал за Волком и часто, за  чашечкою
кофе, приносимого секретаршею, болтал в Водовозовым так, ни  о  чем,  и,
грустно глядя, похлопывал по плечу.
   Когда Волк женился на Альбине Король, проблема жилья снова  стала  во
весь рост. В свое время завод дал Маше и Водовозову, собственно -  Маше,
но числилось, что и Водовозову