за перегородку.
   Никита влетел в зал.
   - Эй, отец! - крикнул. - Жди в Париже в составе правительственной де-
легации. Вероника гарантирует! - и помахал прощально.
   Вещи ползли сквозь рентген-аппарат. Таможенник выдернул большую  сум-
ку:
   - Что у вас тут?
   - Как что?! - возмутилась Жюли. - Белье, одежда!
   - Нет, вот это! - и таможенник, запустив в сумку  безошибочную  руку,
извлек склеенный из осколков бюст Ленина.
   - Это! - засмущался Кузьма Егорович. - Это сувенир.
   - Не положено к вывозу, - отрезал таможенник и бюст отставил.
   - Как не положено?! - возмутился Кузьма Егорович. - Почему не положе-
но?! Эта вещь не представляет художественной ценности. Вот - справка  из
Министерства культуры!
   - Потому что! - не нашелся что ответить таможенник. - Потому!

   Седовласый, наблюдая на мониторе прощальную сцену,  раздраженно  ска-
зал:
   - Потому, осел, что мы отказались от экспорта революции!
   Москва, 1990 г.

   Я ОБЕЩАЛА, И Я УЙДУ...
   история любви и смерти
   "Я ОБЕЩАЛА, Я УЙДУ..."
   "ТИСКИНО"
   Москва, 1992 год
   Режиссер - Валерий Ахадов
   Композитор - Микаэл Таривердиев

   В главных ролях:

   ИРИНА - Елена Корикова
   АЛЕВТИНА - Ирина Акулова
   ЗЯТЬ - Игорь Пушкарев
   АНТОН СЕРГЕЕВИЧ, ВРАЧ - Олег Шкловский
   ВАСЕЧКА - Павел Семенихин
   ТАМАЗ - Зураб Макгалашвили
   МАТЬ ТАМАЗА - Софико Чиаурели
   ОТЕЦ ТАМАЗА - Бадри Барамидзе


   02.11.90
   Снега намело немного, и поверх его ветер со скоростью и визгом  полу-
нощного рокера гнал мелкую пыль. Здесь это называлось хакас.
   Впрочем, внутри, в белом кабинете городской больницы, воздух был тепл
и недвижен - только оконные стекла мерзко позванивали под аэродинамичес-
ким напором ночной - в пять часов дня - наружи.
   Вертелись кассеты на стареньком "Репортере". Девушка в наушниках одну
руку держала на оконном стекле, другую - с микрофоном - у рта, и послед-
нее явно вызывало у интервьюируемого игривые ассоциации.
   - Но согласитесь, Антон Сергеевич, по  нынешним  временам  совсем  не
обычно, когда ученый на взлете бросает московскую  клинику,  медицинскую
академию!
   - Трехкомнатную на Садовом, - в тон,  хоть  и  не  без  пародийности,
вставил ученый на взлете - девушка метнулась микрофоном в  его  сторону,
отпустив поневоле стекло, которое тут  же  зазудело  особенно  противно,
пронзительно.
   - Хакас, - улыбнулась, как бы извиняясь за природу, и снова уняла ру-
кою звон, перекрутила испорченный хакасом кусочек записи  и  продолжила,
пытаясь по возможности восстановить ту, репортерскую, интонацию:
   - Ничего смешного, и квартиру тоже! Чтобы в глухом сибирском городке!
   - И-роч-ка! - перебил Антон Сергеевич и медленно пошел на девушку.  -
Просто я сдуру женился на бляди. На бляди из провинции! Да еще  прописал
у себя. На Садовом!
   - Антон! ну что вы! опять! - девушка досадливо выключила запись.
   Нудно зазвенел хакас.
   - Мне ваше интервью - позарез. Музыкальная школа вот уже где! не  пе-
дагог. А получится хороший материал - возьмут в штат на радио. Вы ж обе-
щали!
   Антон Сергеевич не слушал, надвигался, бормотал:
   - Неразборчив, сам виноват. Вот и определил себе наказание: два  года
ссылки. Не разменяет квартиру - выгоню и все. С чистой совестью. Но уви-
дев здесь, Ирочка, вас!
   - Интервью, Антон!
   - Иди ты со своим интервью!
   Девушка пыталась высвободиться из цепких, опытных рук, но так,  чтобы
по возможности не испортить отношений:
   - Войдут!
   - Кто войдет-то?! Половина шестого!
   Тут Антону удалось заглушить девушкин рот собственным, рука пошла под
тонкий черный свитер к и впрямь притягательной большой груди.
   - Господи! - высвободила девушка лицо. - Разве  не  чувствуете:  я  в
другом состоянии?!
   - Постой-постой, - продолжал, сопя, доктор и влек Ирину  к  покрытому
клеенкой деревянному топчану. - Приляг, давай-ка вот тут расстегнем,  на
спинке!
   - Антон же!!
   - Дурочка! Я и не пристаю вовсе! Осмотрю просто, - а сам пытался  вы-
путать лифчик из-под задранного свитерка. - Осмотрю, понимаешь?!  Осмот-
рю! Как врач!
   - Погодите, Антон Сергеевич, - сказала Ирина  холодно:  ей,  кажется,
уже наплевать стало на сохранение отношений. - Если как врач - я сама, -
и принялась раздеваться. - До пояса или совсем?
   Антон смутился. Ирина ограничилась до пояса и улеглась на топчан:
   - Ну, давайте-давайте, осматривайте.
   Доктор подошел, явно сбитый с настроения, все же тронул - не удержал-
ся молочную железу. Тронул еще!
   - А ну вставай!
   - Что, осмотр окончен?  -  иронически  осведомилась  Ирина.  -  Можно
одеться?
   - Нельзя! - почему-то вдруг заорал Антон Сергеевич. - Нельзя! - а сам
уже мыл руки в углу, над раковиной, на ходу  накидывал  белый  халат.  -
Так, - принялся безжалостно мять нежную полусферу. - Что-нибудь чувству-
ешь? Вот здесь! Здесь? Здесь? Ч-чертова провинция! Сейчас  бы  томограф!
Ну ничего. Главное, чтобы наверняка.
   Ирина оцепенело следила, как он достает, вскрывает одноразовый шприц,
насаживает особую, страшную иглу, как, зафиксировав  железными  пальцами
едва заметную, с горошину, шишечку, вкалывает с размаху - Ирина не  ойк-
нула даже, губку не прикусила: словно бесчувственная! - высасывает  неч-
то, на что и смотреть неприятно: кровь, жидкость какую-то - Ирина и  от-
вернулась, чтоб не смотреть.
   - Рак? - спросила как бы невзначай и, не дождавшись ответа,  добавила
с вызовом: - Ну и отлично!
   - Куда уж лучше! - подтвердил Антон, проделывая с отвратительным  со-
держимым шприца таинственные манипуляции.
   - Интервью закончим? - принялась распутывать дрожащими пальцами  про-
вода полураздетая девушка.
   - У тебя есть любовник?
   - А что?
   - Хорошо бы попробовать интенсивную половую жизнь. А еще лучше -  за-
беременеть.
   - Уж не вы ль собираетесь помочь?
   - Прекрати истерику!
   - Истерику? - расхохоталась Ирина. - И перестаньте на меня орать!
   - Ты, главное, не волнуйся! скорее всего, и не подтвердится.
   - Еще как подтвердится, - шепнула Ирина.
   - С чего ты взяла?! - Антон Сергеевич понял, что наговорил лишнего.
   Ирина подставила ладошку под грудь, как бы взвесила:
   - Отрзать? Ха! Так я вам и далась!
   - Видывал я храбрых! - констатировал доктор. - А потом, когда  поздно
- в ногах валяются.
   - Успокойтесь. Я валяться не стану. А над первым  вашим  предложением
подумаю. Побрейтесь и ждите.
   Антон машинально провел тылом ладони по и  впрямь  несколько  колючей
щеке, а Ирина, наскоро натянув свитер, в охапку  схватив  лифчик,  шубу,
шапку, магнитофон - вылетела из кабинета, из больничного здания,  рвану-
ла, едва одолев напор хакаса, дверку "жигуленка", запустила мотор и взя-
ла с места так, что машину аж развернуло.
   Погнала по улицам на бешеной - в контексте -  скорости,  тормозила  с
заносом, вызывала походя предынфарктные состояния у встречных и попутных
водителей, проносилась то под кирпич, то под красный, пока вдруг -  выр-
вало из рук баранку - не ударила машину задком об угол бетонного забора!
   Спрятала в ладони лицо. Посидела, приходя в себя. Выбралась наружу  -
осмотреть повреждения. Потрогала смятое крыло, непонятно зачем  подобра-
ла, да тут же и бросила, пластмассовые осколки фонарика.
   Вернулась за руль и уже спокойненько тронулась с места.

   Театральная вахтерша кивнула Ирине как знакомой, и та пошла  пыльными
закулисными коридорами-переходами, поднялась в звукобудочку. За  пультом
сидел тощий пятидесятилетний бородач в подпоясанном свитере  с  кожаными
заплатами на локтях.
   - А, Ириша! Привет. Заходи, - обернулся на мгновенье и снова уставил-
ся сквозь двойное звуконепроницаемое стекло в зал, на дальнем конце  ко-
торого, на сцене, репетировали "Даму с камелиями".
   Душераздирающую сцену Маргариты Готье с отцом сожителя прервал  вско-
чивший на подмостки режиссер, стал объяснять, показывать.
   - Музыку, Толя! - заорал вдруг истошно. - Дай этим бесчувственным ос-
лам музыку!
   - Чувственный осел, - буркнул бородач и нажал на кнопку. В зал понес-
лась трогательная тема из "Травиаты". - Что с тобой? - глянул,  наконец,
на Ирину внимательнее.
   - Я, Толенька, уезжаю.
   - Куда? когда?
   - Насовсем.
   - Стоп, стоп! - донесся голос со сцены. - Толя, дай сначала!
   Толя включил перемотку, скрипки завизжали быстро и наоборот.
   - Холодно здесь, - поежилась Ирина. - Ветер. На юг, на юг, на юг!
   - А и правильно, - отозвался Толя, пустив скрипочки. - С твоими  дан-
ными! Это мы прибываем сюда! на конечную. А тебе! Благословляю! - и сде-
лал соответствующий жест.
   - Почему! на конечную?
   - Блестящий выпускник Ленинградской консерватории, -  продемонстриро-
вал Толя себя. - Автор симфонии "Слово о полку Игореве". Помнишь, у  Че-
хова? Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему  в  поле.
Пришел козел, съел - и нет цветка.
   Ирина встала, пошла. Но задержалась в дверях:
   - Послушай, Толя. Анатолий Иванович!
   Тот обернулся.
   - Я тебе что, совсем не нравлюсь?
   - Ты?
   - Почему ты ни разу не попытался переспать со мною? Я ж тебе чуть  не
на шею вешалась.
   - Ирочка, деточка!.. -  состроил  Анатолий  Иванович  мину  уж-жасных
внутренних мучений. - Я старый больной человек. Неудачник. Живу в  обща-
ге. Бегаю утром по крыше - чтобы аборигенки не смеялись.  А  сегодня,  -
развел руками, - дует хакас.
   - Я не жениться зову - в постель. Впрочем, конечно: ты благороден. Ты
в ответе за всех, кого приручил.  Потому,  наверное,  и  недоприручаешь.
Или, может, тебе уже нечем? Возрастные изменения?
   - О-го! - выразил Толя восхищение. - Злая! И не подумал бы!
   - Я не злая! Я красивая! Я самая красивая в этом городе!  Не  так?  И
самая девственная! Смешно?
   - Толя, Толя! ты чего, оглох?! - неслось  истеричное  режиссерово  из
зала. - Стоп! выруби!
   Анатолий Иванович, буркнув под нос:
   - Мейерхольд! - остановил скрипочки.
   Режиссер снова полез на сцену: показывать. Покрикивал, помахивал  ру-
ками!
   - Так ты еще и девственница? - полуспросил-полуконстатировал Анатолий
Иванович. - Как интересно! Или это! метафорически?
   - Фактически! - выкрикнула Ирина. - Тьфу! шут гороховый! - и побежала
вон.

   Возле машины ждал-перетаптывался квадратный парень.
   - Опять? - спросила Ирина.
   - Чо ты тут делала?
   - А что, Васечка, нельзя?
   - Он у меня допрыгается, твой ленинградец.
   - Эх, был бы мой! Убьешь?
   - А мне не страшно: я уже там побывал.
   - Может, лучше меня убей?..
   - Не-а. На тебе я женюсь.
   - Точно знаешь?
   - Точно.
   - Ну и слава Богу.
   - Где тачку-то раскурочила? Сколько тебе говорили: не можешь - не го-
няй. Крылышко отрихтуем, а вот фонарь!
   - А ты б, когда учил, меньше лапал, - я б, может, уже и могла! Ладно,
инструктор, садись! Садись за руль и вези куда хочешь!
   - В смысле? - недопонял Васечка.
   - В том самом, - вздохнула Ирина.
   - Ну ты даешь!
   - Ага, - кивнула и заняла пассажирское сиденье.
   "Жигуленок" взвыл, вильнул задом, рванул за угол.

   Белые лебеди с гнутыми роскошными шеями плавали под полной луною, от-
ражаясь от глади пруда у подножья таинственного замка.
   - Уйди, Васечка. Мне надо одеться, - сказала, не открывая глаз, лежа-
щая на спине Ирина.
   - Ты чо, не останешься?
   Ирина чуть качнула головою.
   - Чо ж я мать тогда отправлял?
   Помолчали.
   - Ладно, я терпеливый, понимаю, - татуированный Васечка встал, собрал
одежду, скрылся за ситцевой занавескою, отделяющей альков от горницы.
   Ирина села на постели.
   - Вот я и женщина, - выдохнула едва слышно. Отвернула лоскутное одея-
ло, посмотрела на расплывающееся по простыне кровавое  пятнышко.  -  Фу,
гадость. - Помяла ладошкою грудь, ту самую, в которой  Антон  Сергеевич,
кажется, обнаружил опухоль.

   Подружка Тамарка, одноклассница, девица прыщавая и вообще некрасивая,
работала на местной  междугородной,  в  беленом  толстостенном  полупод-
вальчике старого, прошлого века еще, купеческого дома. Ирина  подошла  с
задворок, прильнула к стеклу, присев на корточки - тамаркина смена! -  и
постучала.
   Тамарка обернулась, узнала подругу, обрадовалась, отперла черный ход.
   - Случилось чо?
   - Заметно?
   - Ничо не заметно.
   - А чо спрашиваешь? - и Ирина повесила долгую паузу. - Ладно,  Тамар-
ка, беги.
   - Ага. Постой, а чо приходила?
   - Завтра заскочу, завтра, - и Ирина исчезла.
   Тамарка стояла, недоумевающая, встревоженная, а  в  зальчике  бухало,
внушительно и невнятно:
   - Астрахань, Астрахань! Пройдите во вторую кабину. Пройдите во вторую
кабину.

   Пока Ирина отпирала и открывала ворота, пес  прыгал  вокруг,  пытаясь
лизнуть в лицо, повизгивал восторженно.
   - Хватит, Пиратка, хватит! Н вот, - порылась в кармане, бросила сига-
рету. - Наркоман!
   Пират поймал лакомство на лету, отнес подальше, чтобы никто не отнял,
принялся лизать, жевать табак.
   Ирина завела машину во двор, вошла в сени, едва не опрокинув фанерный
лист с замороженными пельменями, проломила ковшиком лед, глотнула воды.
   В доме стоял храп и несло сивухой. Ирина брезгливо скосилась на  ком-
натку, где спал зять. Сестра демонстративно не подняла головы от  стопки
тетрадок.
   - Полунощничаешь? - бросила Ирина как можно  нейтральнее,  проходя  к
себе. - Твой опять нажрался?
   - Сама-то где шляешься?
   - Так, - пожала Ирина плечами и скрылась за  дверью,  повалилась,  не
сняв пальто, на кровать, обернулась к стенке, на которой висел  немецкий
трофейный гобелен: шестерка белых лошадей несет во весь  опор  карету  -
роскошная дама в окошке - а шевалье а la д'Артаньян на  вороном  скакуне
пытается догнать!
   В дверь постучали. Ирина вскочила, принялась раздеваться со всею воз-
можной беспечностью:
   - Войди!
   - Доктор твой приходил. Часа два дожидал.
   Ирина внимательно глянула на сестру: знает - не знает, сказал  доктор
- не сказал? Поняла: знает.
   - Подтвердилось?
   - Вот, - сестра достала из кармана лабораторное стеклышко.
   - Убери, - заорала Ирина. - Не хочу видеть!
   - Он тебя завтра с десяти ждет.
   Ирина взглянула на две фотографии на большом, накрытом салфеткою  ри-
шелье домодельном буфете: отца и матери: обе - в траурных рамках,  перед
обеими - вазочки с искусственными гвоздиками.
   - Алька! Сколько раз маме операцию делали? И сколько она прожила? Как
ее всю измучили, изуродовали. Рентген, химия! А толку? Сама  рассказыва-
ла, что из их палаты ни одна дольше трех лет не протянула. Ни-од-на!
   - Ей тогда больше сорока было!
   - Акселерация, - грустно улыбнулась Ирина. - А  сколько  папе  делали
переливаний, костный мозг  пересаживали!  Судьба,  Алька,  судьба!  Нас-
ледственность!
   - Это, - сестра суеверно умолчала название болезни, -  по  наследству
не передается.
   - Доктор сказал? - в иронии Ирины скользнуло пренебрежение к  медици-
не.
   - Но бороться-то все равно надо! Обязательно  бороться!  Помнишь  про
лягушку в молоке?
   - Ты, Алька, как масло сбивать, ученикам рассказывай. А я уже  взрос-
лая.
   - Да я ж тебя!
   - Знаю-знаю. Выкормила. Ты мне как мать. Я тебе по  гроб.  Все,  все,
хватит! Спать хочу! Слышишь? уйди! хочу спать!
   Алевтина на мгновенье застыла в обиде и вышла, привалилась к  изнанке
двери, заплакала:
   - Все гордые: умирают, умирают!.. A я - дом тащи!
   Ирина же водила пальчиком по гобелену и шептала:
   - Ведь вы меня вывезете снова, правда? Вывезете, а?..
   03.11.90
   К утру хакас стих. Повалил мягкий, крупный снег.  Ирина  упихивала  в
багажник последние сумки. Пират носился возле.
   - Ну-ну, Пиратка, - потрепала Ирина собаку. - Вот тебе, сухой паек, -
полезла в карман, достала непочатую  пачку,  распечатала,  аккуратненько
разложила сигареты в будке. Пошла в дом.
   Прощально-внимательно огляделась. Взяла с комода  отцовскую  фотогра-
фию, спрятала в сумочку. Сорвала листок с календаря, написала наискосок:
пианино можешь продать. Уезжаю на юг. Ира. Совсем было собралась  выйти,
но вернулась с порога, сняла со стены гобелен с каретою.
   Возле автомобиля стоял мрачный, похмельный зять.
   - Раненько, - сказала Ирина.
   - Молодая - учить-то! Куда загрузилась? - кивнул на  заднее  сиденье,
на барахло.
   - Развеяться. Погреться. На юг.
   - В ноябре?
   - В ноябре, - ответила и уселась в машину.
   Зять стал перед капотом твердо, как памятник большевику.
   Ирина высунулась:
   - Отвали!
   - Тачку оставь и ехай куда хочешь. На юг она собралась. Разобьешь ап-
парат.
   - Машина моя! - крикнула Ирина, едва не плача. - Мне ее папа оставил.
   - Ага, твоя! Мы на ей весь огород тащим, весь дом! А ну выходи!
   Ирина щелкнула шпеньком-замочком, включила передачу.
   - Не выпущу, - сказал зять и еще глубже врос в землю.
   Ирина сжала зубы, прижмурилась и потихоньку отпустила сцепление. Зятя
ткнуло капотом.  Ирина  притормозила.  Родственник  на  карачках  выполз
из-под машины, поднялся, забарабанил по крыше. Ирина  ударила  по  газу,
оставила позади зятя, орущего на бегу:
   - Эй! фонарь-то где разъ..ла?..

   Когда Ирина выезжала из города, поневоле пришлось притормозить,  чтоб
выпустить с автостанционной площадки громоздкий  ярко-красный  "Икарус":
шофер заложил руль недостаточно круто и тыкался  туда-сюда,  загораживая
дорогу.
   Но Ирине наскучило ждать, и она, улучив мгновенье,  заставила  "жигу-
ленка" буквально выпрыгнуть из-под огромных автобусных колес!
   03.11.90 - 09.11.90
   Долгого, с приключениями и встречами, поначалу - зимнего - пути:  че-
рез пол-Сибири, через Урал и дальше: на юг, на юг, на юг! -  достало  б,
пожалуй, и на целую повесть, но нас ждут нетерпеливо  главные  перипетии
сюжета, потому длину одной только мелодии, нежной и печальной,  той  са-
мой, что зазвучала из магнитолы, куда Ирина, разминувшись с  "Икарусом",
вставила кассету, - длину одной этой мелодии мы отмерим и на то, как за-
терянная, микроскопическая на фоне бесконечной тайги, ползла (Ирине  ка-
залось: летела) белая букашка по белому же извилистому тракту; и на  то,
как у подножья изъеденной тысячелетиями каменной бабы  сорвалась  (Ирина
меняла колесо) машина  с  домкрата  и  содрала  кожу  с  наманикюренного
пальчика: горе, в сущности, пустячное, но не из-за него одного,  видать,
кричала Ирина звериным криком, била бессильными  кулачками  в  холодную,
равнодушную грудь земли; и на то, как в ночном коридоре грязной транзит-
ной гостинички разбудил ее, тяжело спящую на диване, уголовного вида не-
мытый жлоб и точно, больно - Ирина и сама не ждала от себя такой прыти -
получил по яйцам; и на то, как бросал жгучие взгляды - через  зеркальце,
под которым покачивался Микки-Маус, - красавец-майор, а лампочки на при-
борной доске не горели, ибо тащили "жигуленка"  не  полста  с  небольшим
собственных его лошадей, а полтыщи танковых, на тросе,  а  сзади-спереди
гудели, ревели, чадили, рыли траками снег остальные машины дивизии; и на
то, как на крупном, перекресточном посту остановил гаишник,  дернул  на-
верх, в стакан, и, поизучав документы, сообщил:
   - Сестра ваша по всей линии такой шухер навела. Вот,  телефонограмма,
дословно: умоляю вернуться.
   - Это понимать так, что вы меня задерживаете? - испугалась, обрадова-
лась ли Ирина.
   - Вы совершеннолетняя, товарищ водитель, - пожал плечами мент. - Хотя
сестра, тоже!
   - Тогда я поехала?..
   то, как отмечала день рождения на лесной  опушке,  вечером,  в  свете
рников, и легкий ветерок колыхал, не задувая, два  с  небольшим  десятка
ьких свечек, утыкавших каравай; и на  то,  как  вышла  размяться  у  ска
"Азия-Европа", рядом с которым высыпавшая из автобуса стайка тов  фотог-
рафировалась на память и затянула сняться с ними, и Ирина в елканья зат-
вора перекрестила, перечеркнула, похерила указательными стное свое личи-
ко; и на то, как две семерки взяли ее в тиски: слева и а, и эскортирова-
ли, гудя, а из окон высовывались с соответствующими ками молодые  жереб-
цы; и на то, наконец, как открылось вдруг: именно ! - огр