йка" медленно проехала по переулку: уже совершенно  пусто-
му, - ни парней, ни женщины, - и свернула за угол.
   ***
   Алексей, пьяненький, веселый, гнал по переулку длинную  темно-красную
банку из-под пива и пел песенку про пять минут из "Карнавальной ночи".
   Ударившись о смерзшийся снежный ком, банка срикошетила в подворотню и
медленно, крутясь, остановилась возле самого  невидящего  глаза  лежащей
без сознания Певицы, нацелилась клювом изображенного орла.
   Алексей завернул за банкою и увидел женщину.
   - Эй, что с вами? - склонился над  нею,  пытаясь  заглянуть  в  лицо,
превращенное ребятками с лампасами в сплошной синяк
   Певица застонала, что сделало ненужным выяснение: жива ли.
   - Милицию? Скорую?
   - Пожалуйста, - сказала Певица. - Не надо ничего. Это ГБ.  Везде  все
схвачено... И домой нельзя... - Улыбнулась, если это  слово  можно  было
применить к этому лицу, выдохнула. - Господи! Как вы похожи на моего от-
ца... - и вырубилась.
   Алексей тоже слегка улыбнулся, наклонился, взял Певицу на руки - точ-
но: как маленькую дочку, - и понес...
   ***
   Такси подвернулось подозрительно быстро. Шофер оказался подозрительно
услужлив: помог Алексею втиснуть Певицу на заднее сиденье. Сам  Алексей,
открыв обычно наглухо задраенную в таксомоторах левую пассажирскую двер-
цу, сел рядом, положил голову Певицы себе на колени, ласково-успокаиваю-
ще поглаживая по волосам. Шофер, не спросив почему-то - куда, - тронул с
места, вывернул на Тверскую, малолюдную, но всю  в  зазывающих,  горящих
витринах и рекламах, и поддал газу...
   Одному Богу известно - обратила бы Певица внимание на все эти  подоз-
рительности, будь она в состоянии хоть что-нибудь воспринимать.
   ***
   Такси зарулило во двор одного из монстров сталинской Москвы - небоск-
реба в Котельниках.
   Алексей с помощью шофера извлек из машины Певицу. Она пришла в себя:
   - Где я? Куда Вы меня привезли?
   Алексей широко улыбнулся:
   - А куда б тебе хотелось?
   Певица невольно отозвалась на улыбку улыбкой:
   - Куда скажете...
   - Тогда отдыхай...
   ...Обитая железом служебная какая-то дверь...
   ...служебный же, неухоженный, огромных размеров лифт...
   ...лесенки, коридоры, двери...
   ...которые Певица видела как бы в полусне...
   ...и, наконец, покой старого кожаного дивана.
   Заботливые руки Алексея стягивают с Певицы сапоги...
   ...подкладывают ей под голову подушку...
   ...и Певица проваливается в сон...
   ***
   ...в котором - солнце, море, город Севастополь начала пятидесятых го-
дов.
   И - отец, пронизанный этим солнцем, сидящий под окном у стола и,  по-
тягивая прямо из горлышка "жигулевское", выклеивающий  плашки  на  само-
дельном баяне.
   А за окном - летящий по ветру парусник...
   ***
   Разбудила Певицу собственная ее же песня, громкая,  искаженная  хилым
хриплым динамиком дешевенького приемника.
   - Валь, ради Бога, заткни ты эту блядь... - еще не открыв глаз  услы-
шала Певица голос давешнего своего спасителя,  и  реплика  почему-то  не
огорчила, не обидела, а вызвала улыбку, от которой тут же  стало  больно
избитому лицу.
   Песня смолкла.
   Певица осторожно приоткрыла глаза, повела ими вокруг.
   Из странного восьмиугольного, неестественно высоко расположенного ок-
на лупило солнце, о существовании которого еще вчера можно  было  только
подозревать. Под окном сидел за столом как две капли воды похожий на от-
ца Певицы Алексей и, потягивая пиво из высокой жестяной банки, тоже  че-
го-то мастерил.
   Помещение было бесконечным, довольно, впрочем, широким коридором, на-
чинавшимся под окном и уходящим куда-то во тьму  и  обставленным  сотнею
давно отслуживших, но, как правило, либо довольно удобных, либо довольно
- некогда - красивых вещей: кожаных кресел и диванов, шкафчиков,  этаже-
рок... Пара вещиц была любовно и тщательно отреставрирована и,  снабжен-
ная внушительными ценниками, вполне могла занять место в  модном  антик-
варном магазинчике. Стены  украшало  несколько  живописных  холстиков  в
простых рамах - холстиков на редкость хорошего вкуса: окна,  крыши,  все
подробно до гиперреализма...
   - За что ж Вы, интересно, так сильно ее не любите?  -  подала  Певица
голос.
   Алексей обернулся.
   - Порошину-то? Вишь, Валентина - человека разбудила,  -  крикнул  ку-
да-то в глубину. - А за что ее любить-то? Я вообще их всех не люблю, кто
при большевиках высунулся, - и, налив пива в чистый стакан, понес его  к
дивану. - Поправляться будем?
   - Что Вы? - сказала она. - Я не пью. Вообще не пью.
   - А что ж это ты, с трезва вчера так загремела? Тебя как звать-то?
   - Дуся, - ответила Певица и подумала, что лет уже сто не  представля-
лась этим именем, что тех, кто звал ее так, давным-давно нету  поблизос-
ти.
   - А я Леха, - отозвался Алексей. - Алексей. Знаешь, сколько топливный
мотор для "мерседеса" стоит?
   Певица, сама не понимая чему, улыбнулась.
   - Штуку! - поднял Леха указательный палец и выпил  пиво,  принесенное
ей. - А я за пятьсот - чиню, - кивнул на верстак. - Народный умелец!  Ну
чего, врача тебе вызвать или домой отвести. Где живешь-то?
   - Если можно... - сказала Певица, - я еще немножко у вас полежу, лад-
но? Без врача.
   Леха расхохотался.
   - Понравилось, что ли? Ну давай, лежи. А я тут это...  -  вернулся  к
столу. - Ладно? Обещал к вечеру.
   - Разве ж она виновата? - после некоторой паузы спросила Певица.
   Леха обернулся:
   - Кто?
   - Эта... - Певице как-то совсем неловко, совсем странно  было  произ-
нести собственную фамилию в этом контексте.- Порошина. Разве ж она вино-
вата, что родилась... как Вы выразились... при большевиках?
   - Я ж никого не обвиняю... Сам, может, почти  такой.  Просто  сказал:
не-люб-лю! Имею я право кого-нибудь не любить?
   - Что ж ей: не петь было?
   - Не знаю, - ответил Леха, занимаясь мотором.
   - Большевики-то как раз ее и не любили. Терпели. Потому что она обык-
новенным людям нравилась. Знаете, какие раньше давки на ее концертах бы-
ли...
   - А-га, - делано согласился Леха после паузы, не обернувшись от мото-
ра. - Не любили... За бугор каталась? Кино с ней снимали? Я вот, по-тво-
ему, не обыкновенные люди? Как ты думаешь, а? Капитан-лейтенант  в  отс-
тавке. На подводной лодке служил. На Дальнем Востоке. Так вот  я  ее  не
любил никогда. К нам она тоже приезжала - так я лично на концерт не  хо-
дил. Хоть и давки никакой, слышал, не было...
   Такая серьезная убежденность сквозил в  Лехиных  словах,  что  Певице
стало больно. Она полежала-помолчала немного,  потом  встала,  принялась
натягивать лежащие рядом сапоги, потянулась на соседний стул за курткою.
Подошла к Лехе: тело болело после вчерашнего, но, в общем-то,  не  смер-
тельно: идти было можно.
   - Спасибо Вам большое... За все... Как тут... выйти?
   Леха оторвался от мотора, обернулся.
   - Ты ж полежать собиралась...
   - Н-нет, спасибо - мотнула Певица головою. - Пойду.
   - Постой-ка, постой! - прищурился Леха. - Валя! Валентина! Иди-ка сю-
да!!
   Из какого-то прохода появилась женщина лет под тридцать, эдакая румя-
ная буфетчица.
   - Валь, смотри, кого я к нам  вчера,  оказывается,  притащил!  Это  ж
это... Порошина! Точно! Гадом буду! Порошина собственной персоной!
   Валентина уставилась на Певицу:
   - Ой, и правда!
   - Ну, хорошо, - резко, холодно сказала Певица. - Еще раз  спасибо.  И
проводите, если можно. Я б Вам... - усмехнулась, - на прощанье  автограф
дала. Да он Вам, видать, ни к чему.
   - Обиделась! Гляди, Валя: обиделась! - сплеснул Леха руками. - Я ж не
про Вас... Я так... про певицу. А Вы ж - человек! Ну, я хочу  сказать...
Я ж Вас вчера... ну, как человека поднял на улице, правильно?
   На него невозможно было долго сердиться.
   - Правильно, - улыбнулась Порошина.
   - А автограф вон Вальке дайте. Она Вас любит.  У  нее  даже  карточка
есть. И кассета. Я правильно, Валь, говорю? Присаживайтесь,  сейчас  чай
будем пить. Валь, как там - с чайком?
   - Да мне ж идти надо, - сказала Валентина, перетаптываясь.
   - Ну ладно, тогда иди, - не стал отговаривать ее Леха. - Мы тогда са-
ми. Правда, Евдокия... ой, простите, не знаю, как по отчеству...
   - Чего уж там по отчеству... - продолжала Певица улыбаться. - Дуся  и
Дуся. Уж как познакомились, так и зовите. Поскольку, - спародировала Ле-
хину манеру разговаривать, - человек.
   - Ну так я пошла? - еще раз сказала Валентина вопросительно, надеясь,
что ее все-так удержат.
   - А-га, - даже не посмотрел на нее Леха. - Иди-иди.
   Валентина исчезла.
   - Жена? - спросила Порошина, проводив ее взглядом.
   - Как-кой! - рассмеялся Леха. - У меня таких жен... Хотя  баба  очень
хорошая, правду скажу! Да Вы садитесь, садитесь, -  и  повлек-подтолкнул
Певицу к глубокому кожаному креслу.
   Оно оказалось неожиданно низким и мягким, и не столько посадка в  не-
го, сколько падение, вызвало у Певицы непроизвольный стон.
   - Прости... Ой, то есть,  простите...  -  чуть  всполошился  Леха.  -
Больно, да? Я уж чуть было и не забыл. Ну ничего, заживет до свадьбы...
   - До какой до такой свадьбы? - усмехнулась Порошина. - Вы, Леша, зна-
ете, сколько мне лет?
   - Не знаю, - замотал Леха головою, - и знать не желаю. А раз  сказал:
до свадьбы - значит - до свадьбы! Я если чего говорю - так всегда и слу-
чается. Ладно, посиди, - снова вернулся "на ты", ибо было это  для  него
естественно, - а я сейчас чайник поставлю, - и скрылся в каком-то закут-
ке, докрикивая уже оттуда. - А чайку попьем - хочешь - иди куда  хочешь.
А хочешь - поживи здесь. Места-то у меня - сама видишь! Ловко устроился,
а? - появился из закутка. - Как в отставку вышел  -  приехал  к  вам,  в
Москву. Ну, тут кореш старый. Устроил  знаешь  кем?  Смотрителем  крыши.
Ага! Есть, оказывается, и такая должность. Ну вот и - служебная  жилпло-
щадь. На холяву. Слушай! - загорелся. - Ты как,  ничего?  Ходить-то  мо-
жешь? Пойдем, покажу! Хрен где такое еще увидишь? -  и  подал  Порошиной
руку.
   Она встала и последовала за Алексеем в узкие темные извивы коридора.
   ***
   Небо было по-мартовски ослепительно синим, сияло солнце, Москва отсю-
да, с высоты птичьего полета, казалась чистенькой и нарядной. Десятиобх-
ватный бетонный торс колхозницы там или работницы не мешал обзору, и По-
рошина стояла, широко раскрыв глаза и вбирая в себя все это великолепие.
Заметный на высоте ветерок весьма романтически ворошил недлинные ее  во-
лосы.
   Леха был так горд, как если бы сам выстроил этот город. Он дал Певице
минутку тишины, после чего спросил:
   - А? Ну как? Все - мое! Смотритель крыши! Лихо я из-под воды -  прям'
в небеса? Знай наших! - Ну ладно, - сказал, помолчав еще немного, - пой-
дем: простудишься с непривычки. Я, значит, сейчас ухожу, выпьем  чаю,  а
ты живи тут. Еда есть. Правда, без душа: в баню ходим. Хочешь, то есть -
живи. Не хочешь - покажу, где выход. И за Порошину не обижайся. Это я не
про тебя - про нее. Ну, ты понимаешь...
   - А когда Вы вернетесь? - спросила Певица.
   - Не знаю, - пожал Леха плечами. - Жизнь - она  штука  разнообразная.
Да ты не стесняйся, живи... Валентина, может, придет. Всем места хватит!
   ***
   "Валентина" поджидала Алексея в укромном уголке двора.
   - Молодец, - подошел он к ней. - Артистка! - и вложил в ладонь  пачку
денег. - Гонорар. И премия - за высокое качество работы и живую импрови-
зацию. Как говорил общий наш отец: верю! Еще понадобишься - позвоню. Ни-
куда из Москвы не уезжаешь?
   - Никуда, - помотала головою довольная "Валентина".
   ***
   Темно-серая "Вольво" подкатила  к  темно-серому,  громоздкому  зданию
конструктивистского стиля, предваренному  памятником  какому-то  раннему
убитому большевику: не то Урицкому, не то Воровскму, и  выпустила  Алек-
сея. Не того, какого мы видели в первых, дотитровых эпизодах фильма: ло-
щеного, длинноволосого, с эдакой усталой ленцой, а того, какого  увидела
Порошина на чердаке Котельнического небоскреба: как бы ниже ростом,  лы-
сенького, разбитного эдакого энергичного мужичонку.
   Привычно взбежав по ступеням и сунув под нос вооруженному вахтеру  из
новых: мальчику, вполне похожему на уже знакомых нам  телохранителей,  -
Алексей рванулся было к лифту, но был бесцеремонно - за рукав - вахтером
остановлен:
   - Эй, мужик!
   - Ну? - поневоле приостановился Алексей. - Чего надо?
   - Пропуск не твой. Куда намылился-то?
   - В "Интерпромтехнику". Шестой этаж, комнаты 624-630.
   - К кому?
   - К себе. Работаю я там!
   - Чот' не похоже... Щас, разберемся. Посиди-ка пока  тут,  -  впихнул
вахтер Алексея в маленькую служебку, щелкнул ключиком, а сам  взялся  за
телефон.
   Хоть, уже выдержав актерский экзамен перед Порошиной,  Алексей  вроде
бы не нуждался в добавочных комплиментах публики, ему все-таки было нас-
только приятно, что, вместо того, чтобы скандалить, он  тихонько  уселся
на деревянный топчан, оставшийся еще с большевистских времен, и расплыл-
ся в довольной улыбочке.
   И тут в служебку вошел Сам. Павел Самуилович.
   - Он, он, - кивнул вахтеру. - Пошли... Господи! На кого ж это ты  по-
хож?! - спросил уже в лифте.
   - На Дусиного  папочку.  На  будущего  нашего  покойного  тестя.  Ду-
сенька-то Электрою оказалась! Не пожалели б денег на специалистов  -  на
моем бы месте сейчас были. Впрочем, вряд ли... Вам бы не сыграть...  Тут
гениальный актер нужен, вроде меня. Вы меня еще в этом качестве  никогда
не видели? То-то!
   - А это... - кивнул Паша на плешивую голову Алексея.  -  Выбрил,  что
ли? Так ведь заметно...
   - А это, Павел Самуилович, это как раз свое. Родненькое!  Раньше  был
паричок, а это свое, родненькое...
   - Ну, ты даешь!
   - Даю-даю, не без этого.
   Лифт остановился, они пошли коридором.
   - Кстати, Вы в курсе, кто такая Электра? Софокла читали? Ну, хоть  на
спектакль, может, ходили, на Штайновский? Женщина, которая любила своего
отца. И никого больше. А я оказался - совершенная копия.  Представляете:
эдакое случайное совпадение.
   Пройдя через небольшую приемную и с удовольствием  собрав  удивленные
взоры секретарш, Алексей, сопровождающий помалкивающим Пашею, ворвался в
кабинет и с места в карьер сел к компьютеру, включил его.
   - Чего тут в мое отсутствие, интересно,  понаворочали?  Соскучился  -
сил нет!
   - Значит, все-таки, захомутал? - уселся Паша за обширный  собственный
стол и побарабанил по столешнице пальцами. - Давно ли? Вчера с  концерта
одна возвращалась.
   - А вы все к ней на концерты ходите? Скука-то какая!.. Сегодня, - по-
жал плечами Алексей. - С утра. Сейчас, небось, сидит дома, обед готовит,
меня поджидает...
   - Где - дома? - мрачно осведомился Паша. - У тебя дома?
   - На конспиративной квартирке, - беззаботно отмахнулся Алексей. -  Но
это, - гаерски прижал к губам указательный, - большой секрет.  -  И  тут
же, углядев что-то важное на экране, посерьезнел. - Что ж это Вы,  Павел
Самуилович? Все-таки завязались с Магнитогорском? Мы ж с Вами уславлива-
лись: Каленову дорогу не переходить. Я еще жить хочу! Или это Вы  с  его
согласия?
   - Слушай, ты, мать твою так! - вскочил Паша из-за стола, в два прыжка
оказался возле Алексея и, схватив того  за  грудки,  буквально  выдернул
из-за компьютера. - Пока еще твоей половины в деле нету, не смей  давать
мне советов! Не смей!!
   Там, за нетолстой стеною, секретарши и делопроизводительницы с  неко-
торой оторопью прислушивались к непривычным крикам, доносящимся из каби-
нета шефа.
   - Ты Порошиной занимаешься - вот и пошел вон! - и, распахнув кабинет-
ную дверь, Паша пихнул в нее Алексея.
   Оказавшись в коридоре, тот привалился к стене, закрыл лицо  руками  и
что-то неслышное пробормотал сквозь плотно сжатые зубы.
   ***
   Алексей пришел "домой" поздно и сильно пьяный.
   На столе, в круге света от настольной лампы, дожидался  его  скромный
согласно возможностям, но явно любовно  приготовленный  ужин.  Порошина,
укрывшись курткою, спала на давешнем диване тяжелым сном.
   Алексей подошел к ней, постоял-посмотрел, сложил губы трубочкой и ти-
хо произнес: не то с нежностью, не то - гаерски-пародийно, он,  кажется,
и сам не знал, как именно:
   - Ду-ся...
   ***
   Аснилось Певице, вернее - бредилось, словно бы  идет  она  по  людной
улице в центре Москвы. Пьяный опустившийся амбал, сопя, идет за нею.
   Певица оглядывается на него раз, другой, прибавляет шагу.
   Амбал не отстает...
   Самое кошмарным кажется, что тротуар до отказа  заполнен,  прямо-таки
забит толпою людей, никому из которых нет дела ни до Певицы,  ни  до  ее
преследователя.
   Певица готова побежать, но ей стыдно самой себя, а амбал не  отстает,
сопит в ухо...
   А потом - сильно толкает ее прямо в слякоть обочины проезжей части.
   Громко хохочет и идет себе дальше...
   Троллейбус чапает мимо, на десять каких-то сантиметров не задевая Пе-
вицу, но грязным рассолом обдавая сполна.
   Певица, перемазанная, встает, оглядывается растерянно.
   Не к кому апеллировать, некого звать на помощь!..
   Певица бежит в переулок, в другой, залетает в свой подъезд,  набирает
циферки кода, вызывает лифт.
   Кабина останавливалась на площадке между этажами, и Певице  надо  еще
спуститься на марш, чтобы добраться до двери квартиры...
   ...но этот марш  занимают  трое  грязных  БОМЖей,  делающих  гаерские
страшные рожи и не то что бы готовых причинить Певице серьезный вред, но
тоже испачкать, унизить. Один из них смачно плюет в Певицу.
   Она кричит пронзительно, бросается наверх, но  там  стоит  еще  один,
поджидает...
   Певица бросается в окно, проходит сквозь него - стекла  только  оспа-
лись - и летит над арбатским переулком, как Маргарита,  оставляя  где-то
там, далеко внизу, всю эту пакость и грязь...
   Но лететь трудно, силы подходят к концу,  следует  приземлиться,  что
Певица и делает и оказывается глаз на глаз с теми, давешними.
   - Тю-тю-тю-тю-тю...
   Удар, другой... Темно-красная, продолговатая банка из-под пива катит-
ся на певицу, словно каток, готовая раздавить, и орел,  хищно  расправив
крылья, взлетает с этикетки, готовый выклевать Певице глаза...
   ***
   В это же приблизительно время в большом профессорском доме,  простор-
ном, многокомнатном и многокоридорном, уставленном старинными шкафами  с
книгами, увешанном разными экзотическими сувенирами, картинами и  фотог-
рафиями, среди которых было несколько фотографий Алексея в  разном  воз-
расте, раздался телефонный звонок. Пожилая холеная дама взяла трубку.
   ***
   - Софья Станиславна? - сказал Паша на другом конце провода. -  Добрый
вечер. Это Павел говорит. Не разбудил? - и, выслушав достаточно  длинный
отрицательный ответ на свой, в общем-то, вполне дежурный  вопрос,  задал
следующий, ответ на который, впрочем, тоже знал почти наверняка: - Алек-
сея, конечно, нету?
   ***
   - Он где-то по делам, на несколько дней. Я думала - Вы-то уж  знаете.
Но звонит регулярно. Спрашивает, что ему передавали?
   В дверях появился отец Алексея, стал, слушая...
   ***
   - Передайте, пожалуйста, чтобы, по-первых, он по  возможности  срочно
связался со мною... - Паша помолчал, наливаясь кровью, - и, во-вторых...
что я извиняюсь за сегодняшнее свое... хамство. Спасибо, Софья Станисла-
вовна, Николаю Венедиктовичу - мой поклон...
   ***
   Судя по состоянию лица Певицы - свежему и даже без  следа  синяков  -
времени с ночного инцидента прошло достаточно много, никак не меньше не-
дели. Судя же по свету в глазах - времени беззаботного и даже, возможно,
счастливого.
   Она сидела в глубоком кожаном кресле на Лехином чердаке,  поджав  под
себя укрытые клетчатым пледом ноги, и читала маленький томик стихов. Сам
Леха возился неподалеку со старинной фисгармонией. Молчаливая эта  сцена
тянулась достаточно долго, давая зрителю понять, что этой паре не  впер-
вой проводить так целые часы и что ни один при  этом  не  скучает  и  не
чувствует себя обязанным развлекать другого.
   Леха, наконец, установил снятую на время ремонта кр