головой Алексей. - Но приятно.
   - Так вт, - сказал Павел. - Бла-а-родство не позволило тебе скрыть от
Порошиной, что я напустил на нее хулиганов. Хотя, в скобках заметим, это
был вовсе не я...
   - Но я же... - попытался возразить Алексей, но Паша его  резко  обор-
вал:
   - Оставим, не важно! А теперь то же самое бла-а-родство не  позволяет
мне держать от нее в тайне условия нашего пари.  Копию  которых  сегодня
утром она и получила. А чего? Пари - это, в конце концов, борьба.
   Некоторое время Алексей пережевывал новость, потом улыбнулся  и  ска-
зал:
   - Вот и чудненько. Спасибо. Дело-то у нас зашло так  далеко,  что  не
сегодня завтра надо было открываться. И я все ломал голову - как.  А  Вы
мне, считай, помогли. Поставили, так сказать, в  безвыходное  положение,
выход из которого безусловно же будет мною найден. Да-да, Вы  совершенно
правы: это же я обещал Вам на ней жениться, а не  дальневосточный  капи-
тан-лейтенант в отставке по имени Леха. Я и женюсь. Так что не  думайте,
что уели. И готовьте дачку. И денежки.
   Зазуммерила внутренняя связь и голос секретарши произнес:
   - Павел Самуилович, Вы не забыли? Вам через двадцать минут надо  быть
у Лужкова?
   - Спасибо, Рита, - нажал Паша ответную кнопку и, вставая из-за стола,
приобнял за плечи Алексея. - Пошли, Леша, пошли. Некогда...
   Сперва они ждали лифта, потом ехали в нем - и все это странно, непри-
вычно молча: враги не враги, друзья не друзья.
   На выходе стоял тот самый охранник, который месяц  назад  не  впускал
Алексея.
   - Ну, чего? - задержался возле него  Алексей  на  минутку  и  скорчил
страшную рожу. - Похож я на себя или опять не очень? А  так?  -  скорчил
еще одну.
   Мрачный охранник толком не знал, как реагировать, и тут  за  двойными
дверями послышалась автоматная стрельба, посыпались дверные стекла.
   Охранник и Алексей, синхронно, как по команде, присели,  но  охранник
пришел в себя раньше, выдернул из кобуры  пистолет,  передернул  затвор,
пополз на корточках в сторону выхода, осторожно привысунулся, после чего
уже встал в рост.
   Алексей вскочил тоже, рванул на улицу...
   Паша лежал в крови, чуть дергаясь. Вдалеке, на срезе Сретенки, увиде-
лось на мгновенье и тут же скрылось хвостовое оперение иномарки без  но-
мера. Сторож прилегающей к зданию автостоянки бежал  к  ступеням,  крича
что-то и размахивая руками.
   Алексей стал возле Паши на колени, взял в руки его тяжелую голову...
   Паша чуть приоткрыл глаза, попытался улыбнуться, но у него не вышло.
   Глаза закрылись снова...
   ***
   ..и за ними, в безумном каком-то чередовании, почти мелькании, всплыл
ничем, в общем-то, не примечательный эпизод из давней, сибирской  жизни:
гастрольный концерт Певицы:
   ...пар, валящий изо ртов толпящейся у концертного зала народа...
   ...новенькая "Волга" двадцать первой модели, со взмывающим оленем  на
капоте...
   ...хрупкая девочка в юбке-колоколе и с талией в ладонный обхват...
   ...цветы на морозе...
   ...кусочки давних каких-то песен...
   ***
   Алексей почувствовал, как еще сильнее потяжелела вдруг Пашина голова,
и сразу все понял: не стал ни трясти, ни прислушиваться к сердцу шефа.
   А - вдруг - как дитя, как мальчишка - залился слезами, зарыдал...
   ***
   Был глубокий летний вечер: позднеиюньская московская полубелая  ночь.
Порошина, вся зареванная, но старясь удерживать на лице (то есть, в  ду-
ше) состояние пожестче, стояла у себя дома, прислонясь лбом к прохладно-
му стеклу окна, и тупо-внимательно глядела вниз,  видимо,  поджидая:  не
может же он не приехать! - своего "Леху"  и  толком  не  зная,  как  его
встретить, что ему говорить. В руке она комкала выученную наизусть копию
протокола пари...
   ***
   Алексей же, совершенно пьяный, - бутылка в одной руке, толстая трубка
мощного радиотелефона - в другой, - пошатывался в  опасной  близости  от
низенького, полуполоманного парапета на крыше Котельнического  небоскре-
ба. Москва была уже вся усыпана огнями, но еще видна  и  сама  по  себе,
темносиреневая в остатках вечерней зари.
   Алексей вылил, выкапал последние остатки содержимого бутылки на  язык
и эдаким отчаянным, гусарским, жестом  швырнул  ее  за  парапет.  Посто-
ял-послушал, как она разбилась, по счастью, кажется,  никого  не  задев,
включил радиотелефон и принялся тыкать в кнопочки....
   - Але, - сказал, когда на другом конце провода ответили. - Дуся?  Ев-
докия Евгеньевна?..
   ***
   А она, судорожно зажав трубку в маленьком своем кулачке, справилась с
секундным замешательством и начала заготовленную, тысячу раз за  послед-
ние часы отрепетированную фразу:
   - Мне жаль, что Вы лишились по моей вине дачи и денег... Ваши расходы
на меня я готова Вам возместить, но с этого момента...
   ***
   Но он прервал Певицу эмоциональным своим напором,  заговорил,  просто
не давая ей возможности открыть рта:
   - Постой, погоди! Чушь все это! Потом, потом разберемся! Пашу сегодня
убили! У-би-ли, понимаешь? Прям' на моих глазах! Из автомата  Калашнико-
ва. А он ведь отличный мужик был! Не Калашников, конечно - Пашка. Ты его
пнула, а он был - отличный мужик! Я ведь его с восьмого  класса  знал...
Ну, то есть со своего восьмого. Отцов аспирант. У него, представляешь, -
весь сортир авторскими свидетельствами был заклеен. Мужики Госпремию  на
его горбу получили... И его при этом обошли... Полуеврей...  из  провин-
ции... Великий был человек! Был бы поменьше, как я - никто б  его  и  не
тронул. Так что радуйся! Нету больше пари... Не с кем, как  говорится...
Видишь, опять тебе не повезло человека  встретить...  Опять  на  артиста
нарвалась. А-га... Я в восемьдесят седьмом ВГИК кончил, с  отличием.  А,
может, так и правильно? Давай, кино с тобой снимем! Деньги у меня  есть!
Слушай, сюжет какой клевый. Она - заходящая звезда. Он -  капитан-лейте-
нант в отставке. Она, чтоб секрет потери популярности разгадать, идет  в
ночной клуб и чего-то там случайно видит или слышит. Ну,  например,  как
Руцкому взятку передают. За ней начинают гнаться: с одной стороны - бан-
диты, с другой - ФСК. А он, такой простой, знаешь - ну, вроде бы  как  я
прикидывался, - всех их - того! А в  перерывах  у  них  глубокомысленные
и... глубокочувственные диалоги. Пять, как говорится,  вечеров?  Триллер
по-русски, а? Класс! Как пить дать - "Золотого Льва" возьмем!  Деньги  у
меня есть... Ты артистка, я артист! Да пойми ты, дура!  Ведь  нельзя  же
так заиграться, какой бы ты ни был артист! Я же привык к  тебе!  Мне  же
жить без тебя - скуч-но! Я Утиные Истории хочу смотреть с твоего дивана!
Ну, хочешь, я прыгну сейчас вниз? Хочешь? Скажи - и я прыгну! И все  бу-
дет в порядке... Мне хорошо и тебе - спо-кой-но... Ключи назад требовать
не понадобится... Ну, скажи!
   ***
   - Прыгайте, - ответила Порошина так твердо и холодно, как  смогла,  и
повесила трубку, а сама упала на диван, забилась в рыданьях.
   Телефон ожил снова, посылая один звонок за другим  добрые,  наверное,
десять минут...
   ***
   Шел очередной концерт. Певица пела. В зале, едва ли не на  тех  самых
местах, на которых полгода назад сидели Паша с Алексеем, сидел очередной
поклонник в смокинге со своим шестеркою.
   Раздались аплодисменты. Очередной поклонник кивнул очередному  телох-
ранителю, и очередная корзина с цветами поплыла к рампе...
   ***
   Алексей был в дымину пьян, и ГАИшник, остановивший  его  "вольво"  на
въезде с бульвара в арбатский переулочек, сразу это увидел.
   - Сдаюсь, - сказал Алексей, выходя из машины и поднимая руки, -  сда-
юсь. Ключи, документы, - протянул ГАИшнику то и другое. -  Завтра  приду
разбираться. И отвечать за содеянное. А пока - adieux, - сделал  ручкой.
- Спешу. Любовное свиданье. Оч-чень любовное.
   Алексей открыл заднюю дверцу, взял с полочки букет ирисов и, чуть по-
качиваясь, пошел в переулок.
   ГАИшник поглядел вслед, думая, стоит ли гнаться за гаером, решил, что
не стоит, и сел за руль "вольво" - отогнать в сторонку...
   ***
   Влад, один из бывших телохранителей покойного Паши,  тот  самый,  что
пообещал Алексею запомнить, успокаивал троих юных бандитов,  тех  самых,
которые били Певицу раннемартовской ночью:
   - Ничего-ничего, придет. Он уж две недели каждый  вечер  сюда  ходит.
Погуляет, покружится часок-другой - и домой. А один раз прямо под  окном
в тачке своей заночевал. Так что, - глянул на часы, -  самое  позднее  -
через полчасика освободитесь. О! - сказал, высунувшись из подворотни,  -
да вот и он.
   Бандиты тоже привысунулись.
   - Да он же на ногах не стоит, - сказал один из бандитов. -  Сам,  на-
верное, и справишься. Пошли, ребята, - и юная поросль скрылась в  глуби-
нах двора.
   - А бабки как же? - крикнул вдогонку Влад.
   - Отработаем, - донесся голос. - При случае.
   А Алексей был уже совсем рядом. Влад выступил навстречу.
   - Привет, - сказал.
   - А! Ты! - узнал его Алексей не сразу. - Привет, - и пьяненько  улыб-
нулся.
   - Значит, говоришь, твое дело - продавать меня или  не  продавать?  -
поинтересовался Влад.
   - Н-наверно, - нетвердо согласился Алексей. -  Н-не  понимаю,  о  чем
речь, но, должно быть - мое.
   - А я тебе сейчас напомню, - и ударил Алексея изо всех сил, первым же
ударом сбив с ног...
   ***
   Певица подкатила к дому на своей "девятке", вышла,  заперла  и  почти
автоматически огляделась, привыкшая видеть где-то  поблизости  кающегося
поклонника.
   По инерции вошла в подъезд, да тут же и вышла. Глянула направо, нале-
во... и пошла к подворотне, где ее,  по  полусмерти  избитую,  обнаружил
несколько месяцев назад Алексей. Леха.
   И точно: там он и лежал. В том  же  почти  состоянии,  только  еще  и
сильно пьяный. Однако, сжимал в бесчувственной руке букет измятых, изло-
манных ирисов.
   Певица, встревоженная, присела к нему: уж не убили ль? -  но  он  как
раз и пошевельнулся, открыл  один  глаз:  тот,  который  заплыл  не  так
сильно.
   - А... - сказал. - Ду-у-ся... Ты все же пришла... Вот и отлично, -  и
снова вырубился.
   Певица встала, сложила на груди руки, глядя на  Алексея,  раздумывая,
как деревенская баба.
   - Ну и чего ж мне с тобой делать?
   - Жить, Дусенька, - еле слышно отозвался Алексей.  -  Жить.  Не  сер-
диться и жить...
   - Да уж наверное, - вздохнула Певица и наклонилась - поднять Алексея.
- Господи, какой же ты тяжелый...
   Лифт, как всегда бывает в таких случаях, конечно же не работал, и они
начали долгое свое пешее восхождение на четвертый этаж.
   КОНЕЦ

   ДИССИДЕНТ И ЧИНОВНИЦА
   Повествование об истинном происшествии

   Разные бывают джазы, и разная бывает музыка  для  них.  Бывают  такие
джазы, которые и слушать-то противно, и понять невозможно.
   Н. Хрущев

   Галина Алексеевна Тер-Ованесова  (по  мужу)  служила  в  министерстве
культуры и должность занимала весьма высокую: заведовала отделом, - дру-
гими словами, если кому-нибудь пришло бы в голову применить к  ней  ста-
рые, дореволюционные, навсегда, слава Богу, отжившие  мерки,  -  была  в
свои едва сорок директором департамента и - автоматически  -  генералом.
Не больше и не меньше.
   Высокое положение уже само по себе делает вполне понятным и оправдан-
ным наш к ней интерес, а тут еще и подробность: вот уже  лет  пятнадцать
была Галина Алексеевна, дама по всему положительная и до самого  послед-
него времени замужняя, влюблена в непризнанного художника и совершенного
диссидента.
   То есть (если подойти к последнему определению с  мерками  достаточно
строгими и на сей раз современными) вовсе и не совершенного,  ибо  писем
никаких он не подписывал, в демонстрациях не участвовал, менее того:  не
только в демонстрациях, но и в пресловутых скандальных выставках, а дис-
сидентом был в том лишь смысле, что не нравилось ему все это,  -  ну,  а
таких диссидентов у нас, сами знаете, пруд пруди, каждый второй, если не
чаще, даже, коль договаривать до конца, - даже и сама  Галина  Алек!  Но
нет! до конца договаривать мы остережемся, чтобы как-нибудь случайно  не
повредить нашей героине по службе, а заметим только, что  противоестест-
венная эта влюбленность и стала, в  сущности,  причиною  той  совершенно
непристойной, гаерски-фантастической истории, которая, собственно, и по-
будила нас взяться за перо.
   Началась она много-много лет назад в небольшой подмосковной  деревне,
во время уборки урожая картофеля. Судьба ли, разнарядка ли райкома  пар-
тии свела в одну бригаду вчерашнюю выпускницу Московского университета и
студента-первокурсника художественного училища. Студента  звали  Яропол-
ком!
   Снова невольная накладка: дело в том, что как раз Ярополком-то  никто
и никогда его не звал: ни в те поры, ни посейчас, не назовет,  наверное,
и в старости, - он для всех просто Ярик, и даже вообразить его Ярополком
или тем более - Ярополком Иосифовичем - столь же сложно  и  нелепо,  как
Галину Алексеевну - Галею или, скажем, Галчонком, - язык не  поворачива-
ется. Однако, хоть и Ярик, - а и тогда был он отнюдь не  из  тех  салаг,
которые, позанимавшись год-другой в районном доме пионеров и  с  опреде-
ленным изумлением поступив в творческий ВУЗ, еще и на дипломе  чувствуют
себя учениками, а некоторые в воздушном, приятном сем состоянии  засижи-
ваются и до пятидесяти, - сколько он себя помнил, столько  сознавал  ху-
дожником. Может, по этому вот самоощущению, как-то, надо полагать, отпе-
чатлевшемуся и на внешности юноши, и выделила его Галина  Алексеевна  из
толпы, а не по тому одному, что был он свеж, черняв и чрезвычайно  собою
хорош, - а уж выделив - заодно поверила на всю жизнь и в его талант.
   Такая вера, да еще помноженная на донельзя льстящее ему  внимание  со
стороны вполне взрослой женщины, - ему, пусть художнику, а - семнадцати-
летнему пацану, - не могла не вызвать в Ярике  соответствующей  реакции,
которую он тут же принял за первую любовь и которая, может, и  была  его
первой любовью.
   Словом, начало истории получилось трогательным, чистым и прозрачным и
отнюдь не предвещало черт знает какой развязки: днем  Галина  Алексеевна
работала с Яриком в паре: он рыл картошку, она - собирала в корзину, ве-
черами они гуляли по кладбищенской роще, разбирали надписи на крестах  и
обелисках, вычитали даты рождений из дат смертей, всматривались  в  выц-
ветшие фотографии и фантазировали жизнеописания мертвецов, нередко  заб-
редали и в заброшенную церковь, делая друг перед другом  вид,  будто  не
замечают под ногами там и сям разбросанных антиромантических куч экскре-
ментов, попросту - говна, тем более, что небосклон мерцал  сквозь  купол
вполне романтически и провоцировал мечтания. Галина Алексеевна  выслуши-
вала грандиозные планы спутника, лихорадочные от молодости и мандража, и
по очереди с Яриком выпивала из горл прихватываемый им иногда портвешок.
Ночи они тоже проводили вместе, впрочем, в обществе всей  бригады,  оде-
тые, вповалку на нарах, устроенных в недоделанном курятнике. И  ни  разу
так и не решилась Галина Алексеевна ни поцеловать красивого мальчика, ни
погладить по щеке, ни даже просто намекнуть на свое к нему особое распо-
ложение и готовность пасть, в которой, впрочем, и сама  была  далеко  не
уверена.
   Хоть и красива и в определенном смысле соблазнительна, обладала Гали-
на Алексеевна всосанным с молоком первой учительницы удивительным  цело-
мудрием: комсомолка-активистка из крупного сибирского города, она  и  за
пять лет учебы в столице не перестала чувствовать провинциальное стесне-
ние, которое недавний и, в сущности, безлюбый брак с пожилым  Тер-Оване-
совым, преподавателем журналистского мастерства и завотделом  одного  из
партийных органов печати, не уничтожил, а, напротив, усилил. Нет,  впро-
чем, худа без добра: стеснение было принято начальством за  важность  и,
вкупе с протекцией супруга, обеспечило нашей героине все предпосылки для
головокружительной карьеры в министерстве, куда она была распределена на
должность коллежского регистра! тьфу! редактора.
   И все же хрупнуло! Обиднее всего, что произошло это в самый последний
день, в самый последний час колхозной их жизни, что перетерпи  они  хоть
чуть-чуть! Трудно даже сказать, чт именно подтолкнуло к проступку:  соз-
нание ли скорой и, возможно, вечной разлуки; одиночество ли, в  котором,
отстав, увлеченные разговором, от двигающейся к  райкомовскому  автобусу
бригады, они оказались; частность ли ландшафта в виде преградившего путь
ручья, - только в тот миг, когда Ярик взял будущего  генерала  на  руки,
чтобы перенести на другой, в метре лежащий, берег  (исключительно  чтобы
перенести, ни для чего больше!), им внезапно овладела нервическая дрожь,
не укрывшаяся от Галины Алексеевны, в которой и в самой кровь уже стуча-
ла с утроенной противу обыкновения громкостью, и так  и  осталось  неиз-
вестным, кто из них двоих стал собственно инициатором  первого  поцелуя,
затянувшегося головокружительно долго, так что левый сапог  Ярика  успел
напитаться сквозь микроскопическую трещинку холодной октябрьской водой.
   Так или иначе, а телефон Галина Алексеевна дала Ярику только  служеб-
ный, хоть и пыталась уверить себя, что невинное ее приключение опасности
для крепкой советской семьи не представляет и представлять не может и  в
принципе и что, подзывай ее на яриковы звонки даже сам Тер-Ованесов, ни-
каких у нее оснований краснеть перед ним и смущаться не было бы.

   Впрочем, случай испытать собственную уверенность предоставился Галине
Алексеевне всего две недели спустя: лишний петуший хвост  в  кафе,  где,
сдавшись на один из настойчивых звонков влюбленного, встретилась  она  с
Яриком, основательно разрушил нормальную предусмотрительность; доводящие
обоих почти до обморока поцелуи задерживали в каждой попутной подворотне
- в результате к дому они подошли далеко заполночь. У подъезда нервничал
Тер-Ованесов, и фокстерьер Чичиков бегал кругами, преданно разделяя сос-
тояние  владельца.  Ярик,  нетвердо  сообщила  мужу  Галина  Алексеевна.
Тер-Ованесов, буркнул Тер-Ованесов, не протянув руки, и раздраженно дер-
нул за поводок Чичикова, который радостно рванулся было к хозяйке.  Лифт
в их ведомственном доме отключали в половине двенадцатого, и весь долгий
пеший путь на четвертый этаж резко протрезвевшая Галина Алексеевна сочи-
няла рассказ о вечере худ. училища, куда экстренно призвал ее долг служ-
бы, и о любезном, едва знакомом ей студенте,  взявшем  на  себя,  в  об-
щем-то, тер-ованесов труд проводить ее до дому, - рассказ так,  впрочем,
и не опубликованный, поскольку Тер-Ованесов выслушать его не пожелал,  а
бестактно лег спать. Ладно! обиженно подумала Галина Алексеевна. Не  хо-
чешь слушать - тебе же хуже! но недели три отговаривалась от Ярика заня-
тостью, болезнями, прочими вымышленными сложностями.
   Он меж тем рисовал возлюбленную, и  когда,  поддавшись  уговорам,  а,
главное, собственному греховному желанию, она явилась, наконец, в комна-
ту общежития, - в первый же миг увидела над узкой  железной  койкою,  не
слишком аккуратно заправленною, портрет себя. Несколько чрезмерная на ее
редакторский взгляд стилизация и почти до непристойности доходящая  сек-
сапильность изображения были восприняты ею как горький, но  справедливый
упрек, и Галина Алексеевна решительно решилась в ближайшее же время ода-
рить избранника высшим счастием, пусть даже ей придется поступиться  при
этом до сих пор не  запятнанной  честью  верной  жены.  Тем  более,  что
Тер-Ованесов,  в  сущности,  сам  толкает  ее   к   преступлению   своей
черствостью! Она намекнула Ярику на свою эту готовность, поставив  таким
образом перед ним непростую техническую задачу, ибо падение героини  на-
шей не было покуда столь окончательным,  чтобы  допустить  в  ее  голову
мысль об адюльтере в супружеской постели или, скажем,  в  кабинете,  где
несколько лет спустя! Но стоп, стоп! всему свое время.
   После перебора возможных и невозможных вариантов, после  внешне  пре-
небрежительных, но внутренне крайне напряженных переговоров с каждым  из
пятеры