сомольская девушка вместе с начлагом и несколькими из ниоткуда возникши-
ми парнями разбивают интерлагерников на группы, расставляют около  стен:
к расстрелу, что ли, готовят?
   Эльдар проводил Ивана Александровича мимо милицейских, военных  и  по
внешности штатских, только в антеннах, машин до самого домика и, отворяя
дверь, сказал: мы попросили бы вас, Иван Александрович, не  выходить  до
завтрашнего утра. В ваших же интересах. Ситуация, понимаете ли, опасная.
Тут у нас, кивнул в сторону Камы, на том берегу - лагеря. Бегают иногда.
Мало ли чего. Вот на этом самом месте (Эльдар жестом римлянина, посылаю-
щего гладиатора на смерть, показал вниз), на этом  самом  месте  (повто-
рил-подчеркнул) неделю назад произошло убийство, и последняя фраза пока-
залась Ивану Александровичу не просто зловещей, но имеющей и некий  пре-
дупреждающий смысл. Это, конечно, была глупость, мнительность, результат
неспокойного, ненормального состояния последних дней, однако, едва дверь
за комиссаром лагеря захлопнулась, Ивану Александровичу  стало  на  душе
так нехорошо, так тревожно и безвыходно, что он, совершенно не готовый к
мысли о самоубийстве (а оно одно, при теперешнем распаде всех связей ми-
ра, пришлось бы, наверное, как раз), стал мечтать об эдаких фантастичес-
ких таблетках, которые, дескать, могли б погрузить в некий летаргический
сон лет, скажем, ну! ну, словом, до тех пор, пока не кончатся безобразия
и все как-нибудь так, само собою, не уладится и  не  устроится.  Сладкая
мечта погрузила Ивана  Александровича  в  состояние  благодушное,  почти
счастливое, сквозь которое уже не прорывались в сознание ни  сирены,  ни
немецкие и восточноязычные выкрики, ни шум беготни, ни прочие  тревожные
звуки и из которого Ивана  Александровича  вывело  легкое  поскребывание
чьего-то ноготка в дверь. Альмира стояла на пороге, улыбалась,  звала  с
собою: пошли. Все кончилось. А что все?  впервые  после  бекбулатовского
выкрика рискнул проявить Иван Александрович любопытство. Что,  собствен-
но, все?
   И Альмира рассказала, что, пока шел вечер, кто-то спер с бельевой ве-
ревки пару джинсов, причем, не просто джинсов, а джинсов,  принадлежащих
немочке, - из-за этого и разгорелся сыр-бор, понаехало всяких, обыскива-
ли, допрашивали, вынюхивали следы, но, кажется, ничего не нашли и  осад-
ное положение сняли. Сейчас, хоть и рыскают неизвестные мальчики  тенями
меж домиков, все снова относительно тихо, горят  костры,  студенты  поют
песни, так что идемте, Иван Александрович! (Иван,  поправил  Иван  Алек-
сандрович татарочку) !идемте, Иван! Александрович, идемте, вам же должно
быть интересно, вам же нужно собирать материал.
   Страшно было Ивану Александровичу преступать запрет Эльдара, но  соб-
лазн, исходящий от Альмиры, оказался все-таки  сильнее,  и,  когда  ясно
стало, что уговорить татарочку остаться  в  домике  не  получится,  Иван
Александрович решился и пошел, держа ее за руку, в  темноту:  туда,  где
горели, бросая отсветы на нижние ветви сосен, комсомольские костры.
   У костра Альмира, хоть и села рядом с Иваном  Александровичем,  мгно-
венно отдалилась от него, отдалилась недосягаемо, слилась, соединилась с
ровесниками, поющими под гитару какие-то ерундовые песенки: то  детские,
про крокодила Гену, то что-то чисто студенческое, еще  более  глупое,  и
Иван Александрович подумал, что, только овладев инициативой, только став
центром внимания, героем этого костра, сумеет вернуть татарочку - и тре-
бовательно протянул руку в сторону гитары. Инструмент ему отдали нехотя,
из одной вежливости, не ожидая, вероятно, ничего хорошего, но Иван Алек-
сандрович проглотил это, предвкушая, как разгорятся сейчас глаза  ребят,
как вспыхнет их интерес, едва пропоет он им несколько песен, каких они и
слыхом не слыхивали: песен Галича. Нет, разумеется,  петь  в  незнакомой
компании, особенно, ощущая за спиною мелькание инкогнитных теней, "Коро-
леву материка" или "Поэму о бегунах на длинные дистанции"  не  следовало
ни в коем случае, но кое-что попроще, поневиннее - отчего  ж  не  испол-
нить? И Иван Александрович решил, что лучше всего начать  с  "Леночки  и
эфиопского принца", вещицы, в общем, шуточной. Пел он,  разумеется,  так
себе, аккомпанировал, обходясь тремя неполными  аккордами:  весь  расчет
был на магическое воздействие текста! - однако, ни первый, ни третий, ни
пятый куплеты не произвели на  слушателей  никакого  иного  впечатления,
кроме вежливо скрываемой скуки, и Иван Александрович в азарте,  наплевав
на теневых инкогнито, запел "Облака", а потом и "Репетицию  ностальгии".
В глазах, на него глядящих, вместо скуки стало  появляться  раздражение,
похожее на ларискино, потом один боец, другой, третий потихонечку встали
и растворились в темноте, в какое-то мгновенье Иван Александрович не об-
наружил рядом и Альмиры. Он вернул гитару, не допев до конца, и,  сгорая
со стыда от нелепого, от полнейшего своего провала, побрел прочь. Не ус-
пел Иван Александрович удалиться от костра на десяток шагов, как в полу-
разогнанной им компании вспыхнул некий мульт-мотив,  сразу  подхваченный
несколькими голосами, и, совсем было замороженная, снова заиграла жизнь.
   Рядом с домиком били человека. Иван Александрович отпрянул  в  кусты,
замер! Слава Богу (потому что в таких делах  свидетелем  быть  страшно),
слава Богу, вроде не заметили!.. Кто-то поднял в вытянутой  руке  темную
продолговатую тряпку: вот! Если бы шла не реальность, а  все-таки  сцена
из патриотического фильма, по жесту, по интонации пришлось бы  подумать,
что тряпка - знамя. Но Ивану Александровичу хватило мутного лунного све-
та понять: тряпка - штаны. Поймали-таки вора, поймали  и  предварительно
наказывают. Хыватыты, узнал Иван Александрович голос Бекбулатова.  Давай
ыво вы мышыну. Тело вора потащили к воронку-УАЗику, и на мгновенье Ивану
Александровичу увиделось полумертвое, вспухшее от кровоподтеков, однако,
сразу узнанное лицо: лицо утреннего алкаша-эквилибриста, левого  из  тех
двоих, что двигались спиною. Чужак, в мыслях покаялся  Иван  Александро-
вич. А я-то грешным делом подумал, что джинсы спер свой, из  интерлагер-
ников. Недооценил нравственную чистоту коммунистической молодежи!
   Машина хлопнула дверцами,  клацнула  передачей,  буркнула  мотором  и
скрылась. Иван Александрович постоял еще с минуту - все вокруг, кажется,
было тихо - и пошел спать. Вот и второе на этой  неделе  убийство  возле
моего домика. Почти убийство.
   6
   Проснулся Иван Александрович не раньше полудня и долго лежал в  узкой
пионерской коечке, машинально рассматривая на стенах кровавые запятые от
раздавленных насосавшихся комарих. Да, поездка в Башкирию явно не  зала-
дилась, и самым благоразумным было бы лететь отсюда  как  можно  скорее,
тем более, что материала для грешневской  статьи  набралось  уже  вполне
достаточно. Правда, Ивану Александровичу,  развращенному  журнальчиками,
страсть как хотелось выяснить у немцев кое-что и для себя:  как,  напри-
мер, они, не столь давно испытавшие (пусть не на своей шкуре: через  де-
дов, отцов, старших братьев) прелести одной людоедской идеологии,  восп-
ринимают другую: не выработалось ли иммунитета?  что,  например,  думает
адвентист седьмого дня о христианстве: не оно ли одно,  с  его  приматом
личности, с пренебрежением к земным благам, может  всерьез  противостать
дьявольской эпидемии, все шире охватывающей нашу маленькую планету? - но
такие выяснения представлялись, разумеется,  слишком  опасными,  и  Иван
Александрович долго боролся сам с собою, пока, наконец, все же не взбун-
товался: да черт их всех побери! джинсов я, слава Богу, не крал и  не  в
гости напросился по бедности, а приехал из столицы с редакционным  зада-
нием ЦК ВЛКСМ и имею полное право разговаривать с кем  угодно  и  о  чем
сочту нужным, и плевать мне на любые рыкымыныдацыы  любых  бекбулатовых,
может, у меня какие-нибудь особые цели, про которые ему  и  знать-то  не
положено!
   Настроив себя столь решительно, Иван Александрович  вышел  на  улицу.
Вовсю лупило солнце. Чуть ленивая атмосфера выходного была напитана  ра-
достной силою отдыхающих студентов. Они играли в волейбол  и  бадминтон,
загорали на расстеленных одеялах, фотографировались,  хохотали,  собрав-
шись в кружки; пели песни, и к кому бы из них Иван Александрович ни  по-
дошел со своим фирменным блокнотиком, всюду получал любезные, доброжела-
тельные ответы. Да, говорили немцы, коммунизм, действительно  -  светлое
будущее человечества; имеют, конечно, место отдельные недостатки, с  пи-
вом вот, например, перебои - но что ж вы хотите? - болезни  роста;  пер-
вопроходцам всегда трудно; нет,  отвечали:  русские  не  побеждали  нас:
прогрессивный интернационал-социализм закономерно взял верх над  реакци-
онным национал-социализмом. (В этом последнем,  заметил  для  себя  Иван
Александрович, не так уж они и неправы: недоставало герру Шикльгруберу и
его коллегам должной последовательности: тут тебе, понимаешь,  и  значи-
тельная свобода религии, тут тебе и частная собственность, тут тебе и  в
концлагерях сидят, не  считая  многострадальных  иудеев,  одни  действи-
тельные враги, а не просто треть - любая на выбор - населения; с  такими
полумерами в победители выйти непросто) - но это заметил он  сам  и  про
себя, а немцы т, что ему хотелось услышать, не говорили ни в какую. Опа-
саются, решил Иван Александрович, просто опасаются меня. Не могут же они
на самом деле быть столь непроходимо глупыми, сколь пытаются выглядеть!
   На одного адвентиста оставалась теперь надежда, и Иван  Александрович
стал выискивать его взглядом между домиков и сосен, ловя себя на  унизи-
тельном ощущении, что, кроме адвентиста, едва ли не больше,  чем  адвен-
тиста, ищет Альмиру, которая за все это время не попалась ему  на  глаза
ни разу. Адвентист сидел под сосною и читал нетолстую книгу.  Евангелие,
понадеялся Иван Александрович, подошел, сказал Guten Tag и  тут  же  по-
чувствовал на левой руке, чуть повыше  локтя,  железные  клещи  пальцев.
Бекбулатов стоял за спиною и во все свое раскосое, скуластое лицо - зубы
напоказ - улыбался. Откуда он взялся?! - Иван  Александрович,  пойманный
на месте преступления, помнил, что, подходя к адвентисту, хоть  и  решил
наплевать на рыкымыныдацыы, специально огляделся как следует: нет ли где
поблизости начлага. Ываны Ылыкысаныдырывычы! - чем шире и радушнее  ста-
новилась улыбка, тем крепче сжимались пальцы, едва не заставляя кричать.
Во-от вы гыде! А мы васы ышшымы, ышшымы! Банька уже гытова, ысытопылына!
Пыжалте пымыца! Все! оборвалось в Иване Александровиче, и  холодный  пот
выступил на висках. Это конец! Нечего было залупаться! а Бекбулатов,  не
ослабляя хватки, тащил его по извилистой тропке куда-то  в  полумрак,  в
глубину леса.
   Чыто ж ты, Ываны Ылыкысаныдырывычы, стыышы?  Рызыдывайсы-рызыдывайсы,
переходя на ты, поощрил Бекбулатов, когда тяжелая дубовая  дверь  призе-
мистого строения захлопнулась. Иван Александрович потянулся  к  рубашке,
но треморные пальцы все не умели нащупать пуговиц,  ухватиться  за  них,
продеть во внезапно сузившиеся петельки. То, что банька и впрямь  оказа-
лась банькою, а не метафорой чего-то более страшного, конечно, несколько
успокоило Ивана Александровича, но пальцы не слушались все  равно.  Чыво
быыссы? Пыгывырыты намы сы тыбоы, дысытывытылыны, есты ы чемы, продолжил
Бекбулатов, стаскивая форменные штаны защитного цвета, ны ыж ны  ыбываты
жы мы тыбя будымы!
   Банька явно предназначалась для узкого круга: стены  отделаны  ценным
деревом, ярко пылает камин, киснет в тазу,  залитое  маринадом,  обильно
пересыпанное кольцами лука сизое мясо для шашлыка, стол буквально ломит-
ся от пива и кумыса. Несколько кучек аккуратно,  по-военному,  сложенной
одежды свидетельствуют, что не вдвоем  с  Бекбулатовым  предстоит  Ивану
Александровичу пымыца. Действительно: в парилке уже поджидают их  комис-
сар Эльдар и еще четверо не то башкиров, не то татар (командиры отрядов,
догадывается Иван Александрович). Ты ызывыны, уже не сходя с ты, заводит
Бекбулатов, ны мы этыго дыпысытыты ны можымы ныкакы.  Ыты  дело,  можыны
сыказаты, пылытычысыкыы. Ы хытя ты ы ызы Мысыкывы, ы ызы ЦыКы ВыЛыКыСыМы
- тыкы дажы ы тымы болыы! Во-во! выкрикивает с верхнего полк  голый  ко-
миссар Эльдар. А это знаешь чем пахнет?! Мы ведь не  посмотрим,  что  ты
журналист! У нас тут, понимаешь, немцы! Интернациональная дружба навеки!
Я воты ны зынаю, кыкоы у тыбя,  Ываны  Ылыкысаныдырывычы,  ыбырызываныы,
продолжает начлаг, осадив узким взглядом не вовремя вылезшего комиссара,
а я, ты зынаышы, можыты ты ны зынаышы? - межыды пырочымы,  пырыпыдыю  вы
ынывырысытеты, кыныдыдаты ысытырычысыкыхы ныукы, ы тыкоы мыгу пырыссыкы-
заты пыры Сылываты Юлаывы, кыкоы ты дажы ы ны зынаышы. Эты, зынаышы, бы-
лы гырой ы кырысытальный чылывекы, нысымытыря, чыто бышыкыры. А то, чыто
ты туты сыбе пызывыляышы, ызывыны, - кылывыта! Во-во! (снова не  сдержи-
вает пыл комиссар) а, может, и антисоветчина! А  за  клевету  на  нацио-
нального героя знаешь, что полагается?!.
   Ноги подкашиваются у Ивана Александровича. Чего угодно ожидал  он  от
банного трибунала, даже обвинения в соучастии по поводу кражи  вчерашних
джинсов, - но чтобы выплыли на свет интимные разговоры с Альмирой!.. Го-
лые люди, крепкие, мускулистые, поджарые, с головы до ног поросшие исси-
ня-черным, ассирийским, в колечки свитым волосом, плывут перед  глазами,
и Иван Александрович от стыда ли, затем ли, чтобы остановить  тошнотвор-
ную карусель, опускает взгляд, и тот, чем только усиливает иваналександ-
ровичево смущение, до предела доводит сознание неполноценности, упирает-
ся в реденький светлый кустик, высовывающийся из-под нависшего над пахом
белого жирного живота, а тут уже не один бекбулатовский  голос  гудит  -
целый хор: гудит, выпевает фугу, партии которой отмечаются в  мозгу  ак-
центами: власовец Солженицын, героический пионер, жидяра Бродский, идео-
логически, куда следует, пропаганда и, наконец: ынытырыныцыыналыныя  ды-
ружыба, нырышымыя вывекы.
   И вот в густом тумане парилки повисает пауза, и  Иван  Александрович,
весь липкий от пота (не от того совсем, ради которого ходят в баню), по-
нимает, что сейчас хотят услышать что-нибудь и от него. Я, знаете, лепе-
чет Иван Александрович, я как-то не думал! у нас в Москве! в любом доме!
даже в редакции! у нас, собственно, разрешается! в  определенных  преде-
лах! в рамках, так сказать! и с иностранцами тоже! а тут я ни с кем осо-
бенно и! мне не пришло в голову! я, конечно, больше! но глаз на  обвини-
телей поднять не смеет: стыдно ему, стыдно: и за Альмиру стыдно, за сту-
качку, и, главное, за себя, и, кроме того,  чувствует  он  некую  высшую
правду голого трибунала, правоту людей, не желающих, чтобы в их дружном,
мирном доме поселились тревога и раздор. "А кто соблазнит одного из  ма-
лых сих!" Виноват Иван Александрович, вот как на духу: ви-но-ват!
   Уже исчерпал Иван Александрович весь набор жалких своих аргументов, а
пауза все не кончается, вынуждая продолжать, и вот-вот разорвется бедное
его сердце, но тут Бекбулатов подходит к Ивану Александровичу и  проник-
новенно произносит: ны, выбыщымы, ладыны, зыла мы ны тыбя  ны  дерыжымы,
мы, можыты, ы самы мыногы чыво пынымаымы, но уызыжай-кы ты оты насы  пы-
дыбыру-пызыдырову. Воты пыпарьса ны пырышшаныы, пывыка пыпей,  пырынычуй
- мы люды гысытыпырыымыныы, - ы, пынымаышы! машет начлаг  рукою  куда-то
вдаль, на запад. Ыванычы!
   Как из-под земли является костлявый седоусый  старик  в  прикрывающем
чресла клеенчатом переднике, поддает пару,  и  начинается  общее  мытье:
хлещут березовые веники, пенятся пиво и кумыс, шипит шашлык, звучат шут-
ки, анекдоты, порою идеологически сомнительные.  А  Иван  Александрович,
выждав для приличия десять - пятнадцать минут,  одевается  потихоньку  и
выскальзывает за дубовую дверь.
   И никто тут о нем не жалеет.
   7
   У домика Ивана Александровича поджидала Альмира. Он заметил ее  изда-
ли, предательницу, стукачку, и даже хотел свернуть в  сторону,  чтоб  не
столкнуться лицом к лицу, но  решился-таки  выдержать,  не  сворачивать.
Пусть в каком-то высшем, метафизическом смысле он и виноват  перед  нею,
пусть не стоило нарушать девственность ее сознания, но элементарный инс-
тинкт порядочности должен же был удержать Альмиру от доноса -  а  теперь
Иван Александрович имел полное право взглянуть на нее в упор.
   Она ответила взглядом на  взгляд,  невинно  лупая  широко  раскрытыми
глазками - Иван Александрович даже изумился и от изумления выдал ей все,
что по поводу грязного ее поступка думал. Как?! ответила  татарочка.  Да
разве ж это была тайна? Вы так интересно рассказывали, что я  просто  не
могла не поделиться с ребятами. Мы провели диспут. Разве все это не иск-
ренние ваши убеждения? Разве вы своих мыслей стесняетесь, скрываете  их?
И тогда Ивану Александровичу стало еще стыднее, чем в  баньке.  Не  най-
дясь, что ответить, ладно, сказал он. Извини. Ты просто  не  представля-
ешь, в какие неприятности могла меня втравить. Если бы я по твоей милос-
ти загремел в лагерь - и махнул рукою в сторону бесперерывно шумящей Ка-
мы - ты бы сама себе этого не простила всю жизнь, - хоть, надо заметить,
в лагерь Ивану Александровичу попадать не существовало  пока  совершенно
никакого повода. Потом он улыбнулся татарочке - так хороша она  была  со
своими персиковыми щечками, так свежа и наивна - и добавил, кивнув с на-
деждою на дверь домика: зайдешь? Позже, шепнула Альмира, и влажные,  по-
лураскрытые ее губы призывно, обещающе блеснули в свете взошедшей  луны.
Позже, после отбоя, и, грациозно проскользнув мимо Ивана Александровича,
скрылась в направлении вечерних костровых песен.
   Татарочкино обещание как-то замазало, затушевало и неприятности  дня,
и все предыдущие неприятности. Каждая открытая паром пора  тела  глубоко
дышала настоенным на соснах воздухом. Одежда, правда, немного  мешала  -
Иван Александрович готов был сбросить ее с себя, не опасаясь  даже  злых
хоботков ненасытных комарих, но рано покуда было, рано встречать  гостью
в подобном виде! Грядущее свидание вообще представлялось Ивану Александ-
ровичу чересчур смутно: как вести себя? чего пытаться добиться? главного
ли? - но вдруг Альмира и в этом отношении еще девственница, а, раз так -
имеет ли Иван Александрович моральное право?.. Впрочем, отчего же: он  и
жениться на ней готов! ну, то есть, почти готов! надо вот только оконча-
тельно решить с Ларискою! При воспоминании о супруге засосало под ложеч-
кою, словно падаешь в скоростном лифте, голова поплыла, но: ладно! поду-
мал Иван Александрович, потом! Оставим Лариску в покое!  Легко  сказать:
оставим! - теперь уже она сама не захотела Ивана  Александровича  остав-
лять, а время меж тем подошло вплотную к отбою, вот и  лагерный  колокол
прозвенел, и горнист сыграл нисходящую октаву.
   Послышались шаги. Скрипнуло крылечко.  Кто-то  скребнул  дверь.  Иван
Александрович бросился навстречу, но наткнулся не на Альмиру вовсе, а на
давешнего старика-банщика, Иваныча, пьяного в дугу, прижимающего к груди
обеими руками початую бутылку "Московской". Что, парень? довольно внятно
для своего состояния произнес старик и, усевшись за  стол,  поставил  на
него дорогую свою ношу, вынул из штанов пару грязных  стограммовых  ста-
канчиков. Что,  парень?  Прищучили?  Но  ты  ничего,  не  переживай,  не
расстраивайся. Попался б ты в мое время - тебе лейтенант Падучих на мес-
те бы девять граммов прописал - на том самом месте,  где  сегодня  спину
веничком гладили, и старик, разлив водку по стаканам, протянул один Ива-
ну Александровичу.
   Ночной гость пришелся страх как некстати, вот уж точно, что хуже  та-
тарина, однако, по врожденной деликатности не  имел  Иван  Александрович
представления, как его выставить, а тот завел долгую историю, как служил
тут в свое время егерем, как ездил сюда районный шеф НКВД лейтенант  Па-
дучих, как доставлял в "Эмке" разны