тротуарной жизни.
   - Стой! - сказал водителю, а убедясь, что ошибся: -  Поехали.  Только
потихоньку. Медленно! Медленно!
   - Я из-за тебя все сцепление пожгу, - вполголоса огрызнулся водитель.
   Заскрипели тормоза. Тамаз ткнулся в переднее сиденье от резкой - даже
на малой скорости - остановки.
   - ***, - выругался по-грузински русский водитель. - Дура сумасшедшая!
- они, оказывается, едва не сбили именно Ирину, переходящую улицу с  го-
рячим хачапури в руке, засмотревшуюся на что-то особенно привлекательное
в пульсирующей атмосфере центра города.
   Тамаз открыл дверцу, выскочил, схватил Ирину за руку, повлек к такси.
   - А если б у нас не было Проспекта Руставели?! - улыбнулся. - Где б я
искал тогда любимую жену, пропавшую без  вести  в  день  регистрации?  -
улыбнулся и попытался поцеловать.
   Ирина не сопротивлялась, но и не общалась с супругом.
   - Поехали, - обиженно бросил Тамаз водителю и замолчал  на  некоторое
время. Потом спросил: - Поела?
   - Спасибо, - холодно ответила Ирина.
   - Я, между прочим, такую баталию выдержал! Ты знаешь, что мы венчаем-
ся?
   Ирина молчала.
   - И свадьба будет.
   - Рассказал им, что я умру?
   Водитель с любопытством поглядел в зеркало заднего вида. Тамаз  смол-
чал, потупился. Ирина отодвинулась, вжалась в угол.
   - Направо, - скомандовал Тамаз. - Здесь останови.
   Машина скрипнула тормозами. Тамаз расплатился. Вышел  слева,  обогнул
перед капотом, открыл иринину дверцу. Взял жену за руку, потом под руку,
повлек наверх, в мастерскую.
   - Подожди минутку, - остановил перед входом, сам скрылся внутри.
   Через мгновенье распахнул дверь: voila! - и несколько отступил в сто-
рону, чтобы понаблюдать за действием подготовленного эффекта.
   Общего света в мастерской не было, только несколько разноцветных про-
жекторов бросали узкие, мощные лучи на постаментец в центре, поддержива-
ющий старинное резное кресло, на котором эффектно, играя складками и би-
сером, расположилось белое атласное платье. Работы - по первому ощущению
- начала века. Стиль модерн.
   - Подвенечное платье прабабушки.
   Трудно было не оттаять Ирине.
   А Тамаз, выждав, сколько - почувствовал - надо, подкрался сзади,  об-
нял жену, принялся ласкать все ее тело!
   Одежды под ласками спадали как бы сами собою. Голова у Ирины закружи-
лась: платье, прожектора, храмы из полутьмы - все поплыло куда-то, а ше-
валье - хотя кони несли карету во весь опор - приближался неотвратимо, и
вот уже поравнялся с каретою.
   Ирина улыбнулась преследователю, а он взмахнул рукою с неизвестно от-
куда взявшейся плеткою и ударил красавицу по лицу. Она вскрикнула,  рас-
терянно схватилась за щеку, на которой вспухал красный рубец.
   Крики, звериные, первозданные, подобные тем, недавним, в степи,  хоть
и подвели к ним вовсе, кажется,  другие  дорожки,  понеслись,  ничем  не
смягченные, ибо Тамаз удерживал иринины руки нежно, но цепко:  ни  палец
не закусить, ни кулачок: а и понятно: что может быть  приятнее  мужчине,
чем услышать это, разбуженное, вызванное вроде бы им самим?!.
   - Господи! Тамазик, - выдохнула Ирина. - Как же я тебя люблю.  Больше
жизни!
   15.11.90
   Они стояли на Мтацминде.
   - Вон там, видишь? вон - пустое  место,  рядом  с  канатной  дорогою.
Здесь станет новый храм. Первый новый храм в Тбилиси за восемьдесят лет.
И если мне повезет, если я выиграю конкурс!
   - Ты победишь, Тамазик, - влюбленно подхватила Ирина.
   - Если я выиграю конкурс - это будет мой храм.
   - Твой храм? - раздумчиво протянула женщина, словно легкий порыв  пе-
ременившегося вдруг в направлении ветра, переменил и ее настроение. -  А
чью, интересно, кровь прольешь ты в фундамент! своего храма?
   25.11.90
   Сценарий и режиссура церковного венчания придуманы давно и не нами  -
стоит ли дилетантскими ремарками описывать то,  что  тысячу  раз  видано
каждым: не в натуре, так по телевизору или в кино, a не видано, так  чи-
тано? Заметим разве, что народу собралось не так уж мало, хоть и не бит-
ком, что и Натэла Серапионовна, и Реваз Ираклиевич держались  с  большим
достоинством, а по отношению к невестке с некоторою даже  приветливостью
(чуть, может, надменной); что Ирина была бледна и умопомрачительно хоро-
ша в платье модерн прабабушки Тамаза; что зажгли много свечей и выключи-
ли электрические люстры! И еще: не рискнем умолчать (даже  приведем  его
дословно) о коротеньком, шепотом, диалоге, случившемся прямо перед  ана-
лоем, за мгновенье до собственно венчанья:
   - А можно ли, Тамазик? ведь я некрещеная. Я пела в церковном хоре,  a
сама!
   - Некрещеная? - обеспокоился Тамаз. - Что ж раньше молчала? - но, по-
ведя быстрым смышленым взглядом вокруг и не  рискнув  даже  представить,
что за скандал разразится, огласи он вдруг свежую новость, шепнул: - Ни-
чего. Не важно. В конце концов, все это ритуал, не больше. Бог простит.
   Служба шла по-грузински. По-грузински же Ирина ответила и свое да - с
подсказки Тамаза.

   Может быть, из-за великолепия квартиры родителей Тамаза,  которое  не
могло не подавить Ирину (да у нее, скажем прямо, были и  прочие  причины
для неважного настроения), и гости, и хозяева: кто в шумной суете закан-
чивая последние приготовления к застолью, кто - степенно беседуя-покури-
вая в его ожидании, - показались ей собравшимися скорее на  похороны,  и
взгляды, которые она, виновница торжества, на себе ловила, были (или во-
ображались ей) полными столь скорбного сочувствия, что она  (Тамаз,  как
назло, решал неотложные какие-то проблемы с вином) не  выдержала,  скры-
лась в ванной, где, пристально вглядываясь в отражение, пыталась угадать
знак смерти, столь поразивший гостей, и молодую долго, наверное,  разыс-
кивали, прежде чем разыскали, наконец, и усадили в середину стола  рядом
с молодым!
   Уже стемнело, играли хрусталем люстры, и Ирина увидела роскошный этот
пир как бы извне: словно картину в раме, словно сквозь уличное, без  пе-
реплета, не пропускающее звука окно, -  и  медленно  отлетала  дальше  и
дальше под давнюю музыку пицундских прогулок, пока окно  не  уменьшилось
до неразличимости с другими светящимися тбилисскими окнами!
   29.11.90
   На месте будущего храма рыл канаву  бульдозер,  оживленно  копошились
строители; неподалеку, через складку между холмами, весело играя под ут-
ренним солнцем, ползали вверх-вниз яркие вагончики канатной дороги.
   Тамаз горячился, кричал на лысого человечка с  усиками  под  Микояна,
прораба, что ли:
   - Какой ресторан?! Какой может быть ресторан?!
   - Итальянский, - хладнокровно отвечал что ли прораб.
   - Я тебе уже объяснял: у нас национальная программа! Храм!  Возрожде-
ние! Ты грузин или не грузин?! Ты, спрашиваю,  грузин?!  -  тыкал  Тамаз
указательным в грудь лысого.
   - А чего ты на меня орешь? Т, что ли, землю выделил? Мое вообще  дело
маленькое!
   - А у нас у каждого - дело маленькое. Потому мы все и в дерьме!..
   !И вдруг перетянутая струна несущего троса с глухим стуком -  чеховс-
кая бадья в шахту - лопнула. Два вагончика,  как  раз  поравнявшиеся  во
встречном движении, ухнули, смялись, ударясь друг о друга и об  огромный
валун, перевернулись раз-другой - из одного при перевороте вылетело, от-
катилось на десяток метров тело женщины в желтом иринином плаще - и  за-
мерли искореженной грудой металла, наткнувшись на каменное  препятствие.
А туда, вниз, к ним, катил кубарем верхний, переполненный, только-только
отошедший от конечной.
   Тамаз смотрел за всем этим несколько ошарашенно, пока вдруг  безумная
мысль не посетила его. Сорвавшись с места как  скаженный,  через  овраг,
через какую-то свалку, обдирая одежду и кожу, ринулся он к месту катаст-
рофы.
   Завыли сиренами милицейские машины и "скорые", подкатив и  к  верхней
площадке, и к нижней. Люди в халатах, в формах, в штатском - одни  сыпа-
лись вниз, другие - карабкались наверх. А Тамаз: измазанный, запыхавший-
ся, в крови, - надвигался с фланга.
   Милицейские все же опередили, стали заслоном. Тамаз пробивался сквозь
них, бешеный, кричал:
   - Пустите! Там моя жена! Слышите?!
   И прорвался.
   Груда трупов и умирающих привлекла его внимание - и то смазанное, по-
верхностное, - после того только, как он убедился, что та женщина - вов-
се не Ирина. Да и странно: как он мог перепутать? - сходство, если и су-
ществовало - самое поверхностное, отдаленное.
   Псевдоирина была непоправимо мертва, хотя внешне в ней ничего, кажет-
ся, не нарушилось: разве голова вывернута как-то не вполне естественно.
   Тут уже суетились люди с носилками, вязко плыли стоны, летели  корот-
кие распоряжения. Тамаза несколько раз отталкивали с дороги: он всем ме-
шал. Ноги были как ватные. Следовало собраться с силами.
   Архитектор, тяжело дыша, опустился на землю.
   - Что с вами? - развернул его кто-то в белом. - Ранены?
   - А? - дико спросил Тамаз. - Нет! нет, извините! Я! Я проходил  мимо!
Вот она, - кивнул за спину, - кровь в основании храма!
   - Что? - не понял медик.
   - Извините, - ответил Тамаз, встал, побрел прочь, потом свернул, при-
нялся карабкаться наверх.
   По мере того, как утихало нервное потрясение,  возвращалась  тревога,
придавала энергии несколько, может быть, даже неестественной. Выбравшись
на улицу, Тамаз бросился к автомату. В карманах не оказалось двушки,  но
это было не так существенно: главное, чтоб на том  конце  провода  сняли
трубку.
   Сигналы, однако, летели в  пустоту,  и  тревога  усилилась  почти  до
только что испытанной. Тамаз выскочил из будки, буквально  бросился  под
колеса грузовика.
   - Старик! - крикнул водителю. - Срочно! Жена умирает!
   Грузовик прыгал по тбилисским мостовым, Тамаз сидел рядом с  шофером:
побелевший, закусивший губу. Наконец, остановились возле мастерской.
   Тамаз взлетел по лестнице. Придавил кнопку звонка, а другой рукою ли-
хорадочно шарил в кармане, откапывая ключи. Справился с замком. Влетел в
прихожую.
   - Это ты, Тамазик? - легкий, нежный, светлый,  как-то  даже  оскорби-
тельный применительно к тамазову состоянию голосок донесся из ванной.  -
Как кстати! иди сюда! потри мне спинку!
   Тамаз сбросил куртку прямо на пол, разгладил ладонью  лицо,  вошел  в
ванную. Ирина, зажмурясь от удовольствия, нежилась, только что не мурлы-
кала, под одеялом теплой пены. Тамаз оперся об косяк и молчал.
   Приоткрыв глаза, Ирина встревожилась:
   - Что с тобой, миленький?
   - Пустяки, - ответил Тамаз. - Упал. Н-ничего особенного, -  и,  надев
на грязную, в крови, руку бело-розовую банную варежку, сильно провел  по
ирининой спине.
   - Тихо, сумасшедший! Обдерешь!..
   - Ах, ты боли боишься? - сказал Тамаз с очень вдруг  усилившимся  ак-
центом. - А моей боли ты не боишься?! Ты подумала,  как  я  теперь  буду
жить один?! Умирать она собралась! Как красиво! как романтично! Да  зна-
ешь ли ты, что такое смерть?!
   - Чего бесишься? - прикрикнула в тон Ирина. - Может, я и не умру  те-
перь вовсе. Может, любовь сильнее!
   - Еще как  умрешь!  Как  миленькая!  Страшно!  По-настоящему!  Любовь
сильнее, - передразнил. - Начиталась сюсюканий! - и, больно схватив Ири-
ну за руку, выдернул ее из воды, вытолкал в комнату, бросил на  диван  -
Ирина оставляла клочья пены повсюду, словно Афродита.
   - Одевайся! - стал швырять тряпки без  разбора,  кучею.  -  Одевайся!
Едем к врачу!
   - Конечно, милый, - сказала притихшая Ирина, прикрываясь тряпками.  -
Только успокойся, - но Тамаз, имевший другую установку,  продолжал,  как
если б Ирина ответила не да, а нет:
   - Хочешь лежать в гробу куколкою!? Так вот того не допущу я!
   - Но да, милый, да!
   - В гробу куколок не бывает - только трупы!
   - Да!
   - И я тебе умереть не дам.
   - Да!
   - Ты распоряжалась собою, пока не вышла за меня!
   - Милый, - взяла Ирина мужа за руку. - Принеси, пожалуйста,  полотен-
це.
   Тамаз очнулся, пошел в ванную.
   - Что мне надеть? - спросила Ирина вдогонку.
   - Ничего, - ответил Тамаз после паузы. - Ты  была  совершенно  права,
что не дала себя резать этим коновалам. Мы едем во Францию.
   - Куда-куда? - рассмеялась Ирина шутке мужа.
   - В Нормандии живет дядя. Кинорежиссер. У него конный заводик и! про-
чее.
   - Может, не надо, милый? Я слышала, там операции безумно дорогие. Кто
я твоему дяде? Кто ему даже ты?!
   - Ты не знаешь грузин! - почти обиделся Тамаз.
   - Знаю, милый, знаю. Я за грузином замужем. Но  давай  как-нибудь  уж
здесь! Своими силами! не одалживаясь!
   - Почему одалживаясь? Почему сразу одалживаясь? Он приезжал  недавно,
взял пару моих проектов.  Тебе  в  это  трудно  поверить,  но  твой  муж
действительно талантливый архитектор. Он мне предлагал деньги  сразу,  я
не взял, а теперь! Ну, что смотришь? Что смотришь? Даже среди грузинов я
не встречал идиотов разбрасываться валютой просто так. Принеси-ка  теле-
фон. Набери международную. - И назвал номер.
   - Увидеть Лондон и умереть? - спросила Ирина.
   - Что? - не понял Тамаз.
   - Детектив! Детектив так называется, - и Ирина достала из-под  кресла
потрепанную книжицу.
   03.12.90
   Машина была тяжелая, дорогая, шикарная. Вел шофер в форменной  фураж-
ке. Ирина отодвинулась от мужа, забилась в угол заднего дивана, не  гля-
дела по сторонам.
   - Чего киснешь? - спросил Тамаз. - Франция!
   Ирина пожала плечиками.
   - Хчешь за руль?
   - Я? - удивилась-загорелась Ирина. - Неужто позволит?
   Тамаз выдал пулеметную очередь французских слов. Машина остановилась.
Водитель вышел, распахнул дверцу перед Ириною, потом,  когда  та  заняла
его место, закрыл. Сам обошел капот, уселся рядом. Что-то Тамазу сказал.
   - Спрашивает, имела ли ты дело с автоматической коробкой? Надо просто
перевести вперед этот рычаг.
   - Не хочу! - снова скисла Ирина. - Не надо. Мне не интересно!
   04.12.90
   !В сущности, это был бесконечный монолог о лошадях: о тонкостях  раз-
ведения, о породах, о ценах, о чем-то там еще! А произносил его дядя  то
ранним серым зимним утром, на нормандском берегу, любуясь и  впрямь  бе-
зумно красивым табунком, скачущим по кромке прибоя; то на конной же про-
гулке - втроем - и странно даже было, как Ирине, впервые катающейся вер-
хом, удается так ловко держаться в седле, ловко, но  равнодушно;  то  во
дворе конного заводика, на выездке; то за ужином при свечах  (мужчины  в
смокингах, Ирина в декольте), внутри огромного дома, стилизованного  под
старинный нормандский!
   Ирина, слушавшая с подчеркнутой вежливостью, все ж, наконец,  не  вы-
держала, перебила:
   - Шалва Георгиевич, извините. Все это безумно  интересно.  Но!  Тамаз
рассказывал, зачем мы сюда приехали?
   Шалва Георгиевич посмотрел на новую родственницу странным, холоднова-
тым взглядом:
   - Я дал ему денег. Мой доктор - не специалист. Не вызывать же из  Па-
рижа. Отдохнете и поезжайте.
   - Да не устали мы вовсе! - выкрикнула Ирина. - От другого устали!
   Дядя посмотрел еще холоднее:
   - Поезжайте завтра с утра.
   - Я сейчас хочу, сейчас же, сейчас! - выкрикнула Ирина.
   - Сейчас? - повторил дядя и уставился на окно, за которым бился  ноч-
ной ветер, потом на старинные настенные часы. - Сейчас мой водитель уже!
Но если вы готовы ехать сами, берите "Ягуар" и! - и встал  из-за  стола,
вышел из комнаты.
   - Как ты себя ведешь?! - напустился на жену Тамаз. - Как ты себя  ве-
дешь?
   - Как он себя ведет?! - возразила  Ирина.  -  И  где  твоя  независи-
мость?!.

   Ветер бесновался почище хакаса. Они проезжали курортный городок. Одно
здание сияло огнями.
   - Что здесь? - спросила Ирина.
   - Казино, - буркнул Тамаз.
   Ирина резко затормозила, сдала назад, вышла, приказывающе-приглашающе
кивнула мужу!

   - На зеро выпадает раз в тысячу лет! - ужаснулся  Тамаз,  глядя,  как
выгребает Ирина из бумажника последние деньги и сует их в кассовое  око-
шечко.
   - Это твои деньги? Твои? А обратные билеты у нас, кажется, есть.
   - Да пожалуйста, ставь на что хочешь! Только ведь! операция!
   - Вот пускай Бог и подскажет!
   Крупье произнес положенные слова и пустил шарик. Он поскакал,  попры-
гал и, по законам жанра, остановился, естественно, на зеро. Крупье  пог-
реб лопаточкою груды фишек в сторону Ирины.
   - А теперь? - спросил оторопевший Тамаз. - На что ставим теперь?
   - А теперь - хватит, - отрезала Ирина, сгребая фишки в сумочку, - по-
ехали!
   - Так везет же! - изумился Тамаз.
   - Это-то и печально!
   05.12.90
   На Монмартре было холодно, дул ветер, что не мешало доброму  полутору
десятку художников со всего, казалось, света сидеть вокруг Ирины и рисо-
вать ее.
   Один из них, рыжий, отложив карандаш, сказал:
   - Может, хоть улыбнешься? - и, видя, что  Ирина  не  понимает  языка,
продемонстрировал.
   Ирина послушно растянула рот.
   - Нет, - объяснил рыжий. - Глазами, - и, бросив в раздражении  каран-
даш, обеими руками ткнул себя в глаза.
   Глазами у Ирины не получилось, и рыжий свой рисунок разорвал.
   Тамаз тем временем расплачивался с остальными, собирал портреты.
   - Развесишь по мастерской, когда я?.. - спросила Ирина, не договорив:
умру!

   Они стояли во дворике приемного покоя L'Hotel Dieu,  растерянные,  не
зная ли, не решаясь, куда ткнуться.
   Вкатила скорая. Санитары понесли носилки, на которых, прикрытая прос-
тынею, лежала мертвенно-серая красавица  мулатка.  Из  кабины  выбралась
женщина-врач, бросила пару слов дежурному и тут обратила внимание на на-
шу парочку,  улыбнулась  и,  подталкивая  узнавание,  ударила  в  ладоши
раз-другой в характерном ритме того, пицундского, танца, притопнула нож-
кою.
   - Какие встречи! - сказала, когда и Тамаз, и Ирина, наконец,  улыбну-
лись. - Меня звать Анни!.
   Санитар катил по бесконечной древней галерее каталку с мулаткою,  ко-
торую сопровождала докторица, а Тамаз и Ирина сопровождали в  свою  оче-
редь ее.
   - Дура! - кивнула на каталку Анни. - Не ценит жизни! Вогнала  в  вену
тройную дозу омнопона.
   - Омнопон? - вылущила Ирина из невнятной ей французской речи знакомое
словцо.
   - Mais oui, oui, - улыбнулась врачиха.
   - Самоубийца, - пояснил Тамаз. - Грешница. А откуда ты  знаешь  этот!
ну как его?
   - Омнопон? - напомнила Ирина. - Сильное обезболивающее. Я папу  целый
месяц колола. Перед смертью.
   - Сама? - удивился Тамаз мужеству жены.
   - А у нас пока медсестру дождешь!
   - Она говорит, - перевел Тамаз для Анни, выказавшей на лице заинтере-
сованность, - что колола отца, когда он умирал.
   - Mais oui, oui! - согласилась та. - Как и  во  всем  на  свете,  тут
главное - доза.
   - Она говорит, - сказал Тамаз, - что главное - доза.
   - И все-таки удивительно, - кивнула француженка в сторону мулатки.  -
С одной стороны, самообладание: надо ж в такой момент в вену попасть!  С
другой - непонятная в самоубийце страсть к комфорту.
   - К комфорту? - переспросил Тамаз.
   - Самая приятная смерть, - сказала Анни. - Сладко засыпаешь. И -  эс-
тетичная.
   - Она что, уже умерла? - побледнела Ирина.
   - Quoi?
   Тамаз перевел.
   - Пока нет. Может, и вытащим! - качнула врач головою с некоторым сом-
нением.
   - Что она сказала? - напряглась Ирина.
   - Что вытащат.
   - Нет, перед этим.
   - Что это самая приятная смерть. Как будто сладко засыпаешь. И  самая
эстетичная. Только это она говорит чушь!

   "Рено" Анни медленно ехал по главной улице Saint-Genevieve  du  Bois,
Ирина с Тамазом на "ягуаре" следовали сзади.
   - И чего мы к ней потащились? - ворчала Ирина. - Сидели  б  да  ждали
результатов.
   - Раз она сказала, что ей позвонят! Смотри как красиво!
   Городок и впрямь был очень собою хорош, и в другой раз Ирина,  конеч-
но, заметила бы это. "Рено" свернул направо, наверх.
   - Старый город, - перевел Тамаз надпись.
   "Рено" остановился.
   - Ну вот, - гордо сказала Анни у двухэтажного коттеджа красного  кир-
пича. - Тут я и живу! - И добавила по-русски: - Будьте как дома.

   Ирина лежала поперек широченной кровати в гостевой комнате и переклю-
чала телевизионные программы т