ься телефоном, чтобы осуществлялась связь на расстоянии, как  химик
пользуется  лакмусовой  бумажкой,  чтоб  убедиться,  что  в  какой-то  среде
действует   определенное   вещество.   Мистик   полезен,   потому   что   он
лицедействует, выставляет себя напоказ. Инициаты же дают знать о себе только
друг другу. Инициат контролирует те силы, которые действуют  на  мистика.  В
этом отношении не существует разницы между одержимостью кавалос  и  экстазом
Святой Терезы Авильской или Святого Хуана де ла Крус. Мистицизм
   -  выродившаяся  форма  контакта  с  божеством.  Инициация  -   результат
бесконечной  аскезы  разума  и  сердца.  Мистицизм  демократичен,  если   не
демагогичен. Инициация аристократична.
    
   - Умственна и бесплотна?
    
   - В определенном смысле. Ваша Ампаро яростно обороняла свой ум, но только
не от собственного тела. Атеисты уязвимее, чем мы.
    
   Было очень поздно. Алье сказал, что скоро уезжает из Бразилии. Он оставил
мне свой миланский адрес.
    
   Я поднялся в квартиру и увидел, что Ампаро спит. Молча я растянулся с нею
рядом и провел бессонную ночь с ощущением, что сбоку от меня на кровати спит
незнакомое существо.
    
   На следующее утро Ампаро кратко оповестила меня, что уезжает в Петрополис
к подруге. Мы кое-как распрощались.
    
   Она отбыла со своей тряпичной сумкой  и  с  учебником  политэкономии  под
мышкой.
    
   Два месяца от нее не было вестей, а я ее не искал. Потом я получил от нее
короткое письмишко, где  ни  о  чем  не  говорилось.  Только  что  ей  нужно
некоторое время, чтоб все обдумать. Я не ответил.
    
   Я не чувствовал ничего, ни страсти, ни ревности, ни ностальгии. Внутри  я
был пуст, звонок, чист - как алюминиевая кастрюля.
    
   Я пробыл в  Бразилии  еще  один  год,  но  уже  как  бы  в  предотъездном
состоянии.
   Не встречался с тех пор ни с Алье, ни с друзьями Ампаро, проводил  долгие
часы на пляже, принимая солнечные ванны.
    
   И запускал воздушных змеев. В Бразилии потрясающие воздушные змеи.
    
    
    
    
   1 Спасите слабую Айшу от головокружения Нахаша, спасите жалостную Хеву от
миражей чувствительности, и пусть хранят меня Херувимы (франц.) Назад
 
   2 Египетское божество, покровитель  умерших,  часто  изображался  в  виде
человека с головой собаки или шакала. Назад
 
   3 Черная книга, используемая для заклинаний. Назад
 
   4 Unheimlich - тревожащий (термин Фрейда) (немецк.). Назад
 
   5 Явлюсь через 120 лет (лат.). Назад
 
   6 Horror vacui - страх пустоты (лат.). Назад
 
   7  Граф  Сен-Жермеи  (?  -  1784)  -  известный  французский  авантюрист,
прославился как блестящий рассказчик, считается учителем Калиостро. Назад
 
   8 Рассказ Борхеса "Фунес, чудо памяти" опубликован в 1944 году. Назад
 
   9 Women power - сильная позиция женщины - лозунг движения за  эмансипацию
на Западе в 60-70-е тт. XX в. (англ.). Назад
 
   10 От лат. votum - жертва, приношение по обету. Назад
 
   11 Мысль, разум, дух - одно из понятий древнегреческой философии. Назад
 
   12 Имеется ввиду картина Сальвадора Дали. Назад
 
   13 Явлюсь через 120 лет (лат.) Назад
 
   14
   - Народ - будь един - и ты непобедим - лозунг левых  манифестаций  {исп.)
Назад
 
   15 animula vagula blandula - душенька летучая чудная -  из  стихотворения
императора Адриана (II в. н.э.) (лат.). Назад
 
   16 Намек на сочинение Декарта "Рассуждение о методе..." (1637). Назад
 
   17 Искаженная цитата из Ш. Бодлера, "Вступление" к "Цветам зла". Исходный
перев. Эллиса ("Скажи, читатель-лжец, мой брат и мой двойник..."). Назад
 
   18 Молчание после кличей (лат.) Назад
 
   19 Валентиниане... не  имеют  большей  заботы,  нежели  скрыть,  чтo  они
проповедуют: егда же проповедуют, скрывают... Если же просят от  них  доброй
воли, они с открытым лицом и с высоко  поднятой  бровью  -  "она  велика"  -
отвечают. Ожидают ли от них топких разъяснений,  они  двусмысленными  речами
доказывают то, что составляет всеобщее убеждение.  Утверждаешь  ли,  что  им
ведомо нечто - всякое знание отрицают... Лукавство их таково, что они скорее
убеждают, нежели учат.
   Тертуллиан, "Против валентиниан" (лат.)Назад
 
    
    
                         Маятник Фуко -- Часть V. ГЕВУРА 
    
   V
 
   ГЕВУРА
 
    
   34
 
    
    
    
   Beydelus, Demeymes, Adulex, Metucgayn, Atine, Ffex, Uquizuz, Gadix,  Sol,
Veni cito cum tuis spiritibus.
    
   Picatrix, Ms. Sloane 1305, 152, verso1
 
    
    
   Растрескивание  сосудов.  Диоталлеви  нам  часто  рассказывал  о  поздней
каббалистике Исаака  Лурии,  в  которой  теряется  упорядоченное  соединение
сефирот. "Творение, - говаривал он, -  это  процесс  вдыхания  и  выдыхания,
словно бы Бог дышал неспокойно, тревожно, это что-то, наводящее на  мысль  о
мехах".
    
   - Великая Астма Бога, - прокомментировал Бельбо.
    
   - Попробуй сам творить из ничего. Такое удается только раз в жизни.  Бог,
чтобы выдуть мир, как выдувают стеклянную колбу, должен был  сжаться,  чтобы
вдохнуть, и затем с протяжным и светящимся свистом явить десять сефирот.
    
   - Со свистом или со светом?
    
   - Бог подул, и стал свет.
    
   - Множество способов.
    
   - Но свечения сефирот необходимо собрать в емкости,  способные  выдержать
их блеск. Сосуды, предназначенные для хранения высших сефирот - Кетер, Хохмы
и Бины - противостояли их сиянию, но в случае с  низшими  сефирот  -  Хесед,
Год, Нецах, Йесод - свет и вздох вырвались сразу и с огромной силой,  сосуды
разбились. Осколки света разлетелись по Вселенной, из  них  родилась  грубая
материя.
    
   Растрескивание сосудов - продолжал Диоталлеви озабоченно, - это серьезная
катастрофа. Нет ничего менее пригодного для жизни, чем неудавшийся мир.
   Должно быть, с самого начала космос имел  какой-то  дефект,  однако  даже
наимудрейшим раввинам не удалось полностью его объяснить. Может быть, в  тот
момент, когда Бог делал выдох, в первоначальной емкости  осталось  несколько
капель масла, материальный осадок, reshimu. и Бог распространился  вместе  с
этим осадком. Или  же  раковины,  qelippot,  бациллы  разрушения,  поджидали
где-то, затаясь.
    
   - Липкие ребята эти qelippot - вмешался  Бельбо,  -  агенты  дьявольского
доктора Фу Манчу... Ну, а потом?
    
   - А потом, - спокойно объяснял  Диоталлеви,  -  в  свете  Сурового  Суда,
Гевуры, называемой также Пехад, или Страх, в  свете  сефиры,  где,  согласно
Исааку  Слепому,  Зло  выставляется  напоказ,   раковины   обрели   реальное
существование.
    
   - И находятся среди нас, - подсказал Бельбо.
    
   - Только посмотри вокруг - добавил Диоталлеви.
    
   - Но можно ли из них выйти?
    
   - Скорее можно в них войти, - ответил  Диоталлеви.  -  Все  эманирует  из
Бога, в сжатии tsimtsum. Наша  задача  -  осуществить  tiqqun,  возвращение,
реинтеграцию, по Адаму Кадмону. Тогда мы все реконструируем в уравновешенной
структуре partsufirn лиц, или, иначе  говоря,  форм,  которые  займут  место
сефирот. Восхождение души - это как шелковая  веревочка,  которая  позволяет
благочестивому намерению найти, как бы на ощупь, в темноте,  путь  к  свету.
Так  мир  в  каждую  минуту,  комбинируя  буквы   Торы,   пытается   обрести
естественную форму, которая бы вывела его из ужасного помешательства.
    
   И именно это я делаю сейчас, глубокой ночью, заточенный в  неестественном
спокойствии этих холмов. Но в тот вечер, в перископе, меня еще  обволакивала
липкая слизь раковин, которые я  чувствовал  вокруг  себя,  этих  незаметных
улиток, прилипших к хрустальным водоемам  Консерватория,  рассыпанных  среди
барометров и заржавевших колес часов, пребывающих в глухой спячке. Я  думал,
что если действительно дошло до растрескивания сосудов, то  первая  трещина,
наверное, образовалась тем вечером в Рио,  во  время  обряда,  однако  взрыв
произошел после моего возвращения на родину. Медленный взрыв,  без  грохота,
но все мы оказались увязшими в иле грубой  материи,  где  самозарождаются  и
выводятся червеобразные создания.
    
   Я вернулся из Бразилии и не знал, кто я. Подходило тридцатилетие. В  моем
возрасте мой отец был отцом, знал, кто он и где ему жить.
    
   Я очень долго пробыл далеко от страны, в ней произошли очень важные вещи,
я же существовал в  мире,  набитом  невероятностями,  потому  и  итальянские
новости читались в фантастическом свете. Покидая обратное  полушарие,  перед
отъездом я раскошелился на авиакруиз над  лесами  Амазонии,  при  посадке  в
Форталесе на борт прибыли газеты,  в  каком-то  местном  издании  на  первой
странице я увидел знакомую физиономию с подписью "Человек, убивший Моро".  В
свое время мы с ним выпили вместе немало белого у стойки славного Пилада.
    
   Разумеется, по возвращении мне объяснили, что  Моро  он  не  убивал.  Дай
такому  пистолет,  он  выстрелит  себе  в  челюсть,  чтобы   проверить   его
исправность. Он просто находился в той квартире, куда ворвалась политическая
полиция и обнаружила три пистолета и взрывчатку под кроватью. Он в это время
находился  в  великой  ажитации  на  этой  же  кровати,  ибо  кровать   была
единственной обстановкой в квартире, которую в  складчину  снимала  компания
выходцев из шестьдесят восьмого года, и служила всем поочередно для утоления
плотских желаний. Если бы единственным украшением стен  не  выступал  плакат
чилийской политической  рок-группы  "Инти  Иллимани",  можно  было  бы  даже
назвать эту квартиру гарсоньеркой. Один из квартиросъемщиков оказался связан
с группой тоже политической - но уже не рок - , а террористской.
   Остальные ничего не знали, но оплачивали явочную квартиру, так  что  всех
замели и посадили на год.
    
   Насчет Италии на новом этапе, я понимал на редкость мало. Я уехал  оттуда
на самой грани огромных перемен, почти что с комплексом вины из-за того, что
сбегаю, когда приходит наконец-то время посчитаться. До отъезда мне  хватало
двух или трех фраз, цитаты, тона речи, чтобы уяснить политическое  лицо.  Но
по возвращении я  уже  не  разбирался,  кто  за  кого.  Уже  не  говорили  о
революции, говорили о Желании,  так  называемые  левые  цитировали  Ницше  и
Седина, правая пресса больше всего занималась революцией в третьем мире.
    
   Я снова оказался  в  "Пиладе".  Неразведанная  зона.  Бильярд  оставался,
картины тоже были  те  же,  но  не  та  была  фауна.  Я  узнал,  что  бывшие
завсегдатаи    пооткрывали    школы    трансцендентальной    медитации     и
макробиотические рестораны. Я спросил, открыта  ли  уже  где-нибудь  палатка
умбанды. Ах, еще нет, значит, я,  поскольку  стажировался  в  стране,  смогу
получить эксклюзив?
    
   Чтоб потрафить давнишней клиентуре, Пилад не  выкинул  флиппер  старинной
модели,  к  тому  же  эти  флипперы  начали  до  того  походить  на  картины
Лихтенштейна, что их уже приобретали антиквары. Но бок  о  бок  с  флиппером
теперь  стояли  новые  машины  с  флуоресцентным  экраном,   где   когортами
проплывали бронированные игуаны, шли в атаку камикадзе из Сторонней  Державы
и лягушка сигала из пустого в порожнее, огрызаясь по-японски.  Пилад  теперь
освещался синюшными сполохами,  и  не  исключаю,  что  перед  галактическими
экранами имела место, совсем недавно, вербовка в Красные  Бригады.  Флиппер,
конечно же, все забросили, потому что в  него  играть  невозможно,  если  за
ремнем или в кармане штанов у тебя засунут пистолет.
    
   Это  я  начал  понимать,  проследив  за  направлением   взгляда   Бельбо,
сфокусированного на Лоренце Пеллегрини. Тогда и  появилось  у  меня  смутное
представление  о  том,  что  сумел  Бельбо  сформулировать   гораздо   более
аналитично в одном из своих файлов. Лоренца не упомянута, однако несомненно,
что говорится о ней: только она играла в эту игру так.
    
   Имя файла: Флиппер
 
   Во флиппер играют не только руками, но и лобком. Проблема  состоит  не  в
том, чтобы остановить шарик до того, как он закатится в лунку, и  не  в  том
даже, чтобы запулить его на середину поля сильным  брыканием  штырька,  а  в
том,  чтобы  он  взобрался  на  самую  вершину  игровой  площадки,  там  где
светящиеся мишени многочислейнее всего, и перепрыгивал бы с одной на другую,
вращаясь беспорядочно и безумно, по велению собственной воли. А этого  можно
достичь не стрелянием по шару, а подачей целенаправленных вибраций  на  саму
коробку поля, но только очень плавно, чтобы шарик не заподозрил  недоброе  и
не затырился в каком-либо месте. Этого  можно  добиться  только  нажимая  на
коробку тазом, более того - подавая нужный импульс боками так, чтобы лоно не
билось, а терлось о бортик, не доходя ни в коем случае до оргазма. И поэтому
даже не утроба, а, притом что бедра колыхаются,  согласно  природе,  ягодицы
выдвигают  вперед  до  упора  твое  тело,  нежно-нежно;  когда  сила  толчка
достигает лона - толчок уже смягчился, доза должна  быть  гомеопатической  -
чем  вы  больше  сотрясали  колбочку  с  раствором,  чем   меньше   вещества
практически там оставалось в пропорции ко всей воде, которую  вы  помаленьку
подливали в склянку, тем исцелительней и сильнее действие пойла. Вот  так-то
от твоего лона неуловимейшие токи передаются на  корпус-коробку,  и  флиппер
подчиняется не невротично, и  шарик  бежит,  бежит  против  природы,  против
инерции и против гравитационной тяги,  против  закона  динамики  и  хитрости
выдумавшего конструктора, опьяняючись движущею силой - vis movendi - , ведет
игру все это памятное, о, незапамятное время. Но  потребен  для  этого  дела
только женский таз, без полых и пористых, пустотных членов, стиснутых  между
чреслами и машиной, никаких эректируемых тканей, одни  только  кожа,  нервы,
кости,  обтянутые  парочкой  джинсов,  и  сублимированный  фурор   эротикус,
сводящая   с   ума   фригидность,   безразличная   готовность   ответа    на
чувствительность партнера и воля к  распадению  его  желания  без  растраты,
перерасхода собственного; амазонка доводит до беспамятства флиппер и заранее
смакует наслаждение той минуты, когда бросит его.
    
   Думаю, что Бельбо влюбился в Лоренцу Пеллегрини в ту минуту, когда понял,
что Лоренца способна ему предложить счастье, но  не  позволить  его.  И  еще
благодаря Лоренце в нем укоренилось понимание эротизма автоматического мира,
машины как метафоры космического тела и механической игрушки как  диалога  с
талисманом. Он уже тогда начинал одурманиваться Абулафией, и  скорее  всего,
обдумывал знаменитый проект "Гермес". Вне всякого  сомнения,  он  уже  видел
Маятник. Лоренца Пеллегрини, не знаю через  какое  там  короткое  замыкание,
обещала ему такой Маятник.
    
   Поначалу мне стоило больших усилий снова прижиться  в  "Пиладе".  Шаг  за
шагом, и даже не каждый вечер, я в лесу посторонних  мне  лиц  открывал  те,
знакомые, лица выживших, чуть запотевшие от моей опознавательной одышки:
   текстовик в  рекламном  агентстве,  консультант  по  налоговым  вопросам,
торговец книгами в рассрочку -  если  раньше  он  пристраивал  сочинения  Че
Гевары, ныне перешел на торговлю траволечением, буддизмом и  астрологией.  Я
увидел: кто-то начинал шепелявить, в волосах появились частые  серые  пряди,
но в руке зажат стаканчик виски, так и  кажется,  будто  этому  стакану  лет
десять, и из него выпивается только одна  капелька  в  месяц,  насасывая  по
глоточку в год.
    
   - А ты чем занят, почему не показываешься у нас? - спросил один из них.
    
   - А что значит нынче "у нас""?
    
   Он посмотрел на меня, как будто я исчезал из страны на сто лет:  -  Отдел
культуры горсовета. Сколько смешного случилось без меня - обалдеть можно.
    
   Я решил изобрести себе дело. Я не располагал ничем, кроме кучи отрывочных
познаний, разнонаправленных, но которые мне удавалось  увязать  между  собой
как угодно, ценой нескольких часов в библиотеке. В мое  время  принято  было
иметь теорию, а я жил без  теории,  и  я  страдал.  Теперь  же  было  вполне
достаточно располагать просто данными, и всем ужасно нравились сведения,  по
возможности менее актуальные. То же самое я увидел в университете, куда было
сунулся, чтобы понять, найдется ли там для  меня  применение.  В  аудиториях
было тихо, студенты скользили по коридорам, как тени, ксерокопировали друг у
друга  плохо  составленные  библиографии.  Я  мог  бы   составлять   хорошие
библиографии.
    
   Однажды один дипломник, перепутав меня с доцентом  (доценты  с  некоторых
пор были в одном возрасте со  студентами,  вернее  наоборот),  спросил,  что
написал Лорд Чандос, которого изучали в спецкурсе по циклическим кризисам  в
мировом хозяйстве. Я просветил его,  что  лорд  Чандос  -  не  экономист,  а
персонаж Гофмансталя.
    
   В тот же самый вечер я был в гостях у друзей и повстречал у  них  старого
знакомца. Теперь он работал в издательстве. Он пошел работать к ним вслед за
тем, как они прекратили печатать  романы  французских  коллаборационистов  и
занялись албанской политической литературой. Вот,  как  видишь,  пояснил  он
мне,  политизированные  издательства  существуют,  но  теперь  на   дотациях
государства. Лично они, впрочем, всегда рады одной-двум  стоящим  книгам  по
философии. Традиционного типа, уточнил он.
    
   - Кстати, - сказал этот человек. - Ты как философ...
    
   - За философа спасибо, но...
    
   - Ладно ладно, я сейчас редактирую текст о кризисе марксизма и нашел  там
цитату из какого-то Ансельма Кентерберийского. Кто он? Нигде  нету,  даже  в
энциклопедическом словаре.
    
   - Я отвечал ему, что речь идет об Ансельме из Аосты,  но  у  англичан  он
называется по-другому, потому что у них все не как у людей.
    
   Все волшебно прояснилось в моей голове. Для меня отыскалась профессия.  Я
решил, что открою культурно-информационное агентство. Буду сыщиком от науки.

   Вместо того чтобы совать нос в кабаки, бары и в бордели, я  буду  шнырять
по книжным магазинам, библиотекам, по коридорам научных институтов. А  потом
возвращаться в свой офис  и,  задрав  ноги  на  стол,  потягивать  виски  из
бумажного стакана, прикупив и то и другое в лавчонке  на  углу.  Тут  звонит
некто и говорит: " Я перевожу одну книгу и  напоролся  на  какого-то  -  или
каких-то - Мотокаллемин. Прошу вас, займитесь этим".
    
   Ты не знаешь, с чего начать, но неважно, просишь  на  расследование  двое
суток. Прежде всего - дряхлый университетский каталог. Потом ты  предлагаешь
сигарету парню из справочного отдела - намечается что-то вроде следа.
   Вечером ты приглашаешь в бар аспиранта  по  исламу.  О  йес!  Берешь  ему
кружку  пива,  другую,  потихоньку  теряется  бдительность,  и   он   отдает
информацию, необходимую до зарезу, просто  за  так,  бесплатно!  После  чего
набираешь номер клиента: "Значит так, мотокаллемины  -  в  исламе  богословы
радикальных убеждений во времена, когда жил Авиценна, утверждавшие, что  мир
являет собою, как бы это выразиться, что-то вроде туманности случайностей, а
загустевает он в конкретных формах  только  ради  мгновенного  и  временного
осуществления божественной воли. Стоит Господу отвлечься на полчаса, и  весь
мир развалится. Полная анархия атомов без всякой взаимосвязи. Этого хватит?
   Я проработал три дня, посчитайте сами".
    
   Мне подфартило отыскать две комнаты с крошечной кухней в старом  доме  на
периферии Милана, где до недавних пор была фабрика. В административном крыле
все перестроили под квартиры и вывели входные двери в общий длинный коридор.
Моя  квартира  находилась  между  агентством  по  продаже   недвижимости   и
лабораторией набивальщика чучел (А. Салон - таксидермист). Все  до  чертиков
походило на американский небоскреб начала тридцатых, еще бы застеклить  верх
двери  -  и  я  бы  был  вылитый  Марло.  Во  второй  комнате   я   поставил
диван-кровать, а в  первой  устроил  контору.  Построил  два  ряда  полок  и
загрузил  их  атласами,   энциклопедиями,   каталогами,   которые