повертел ее тонкими длинными пальцами, которые до  тех  пор
все гладили переплеты старинных книг, возвел глаза к потолочной росписи,  и,
как мне показалось, задекламировал текст, выученный наизусть.
    
   - Сочинитель этой книги, наверное, вспоминает,  что  Пьяцци  Смит  открыл
сакральные и эзотерические меры пирамид в 1864 году. Позвольте мне  называть
цифры без дробей, потому что в моем возрасте, увы,  память  начинает  играть
скверные шутки... Примечательно, что в основании  пирамид  заложен  квадрат,
сторона которого составляет 232 метра. При завершении  строительства  высота
составляла  148  метров.  Если  вы  переведете  эти  величины  в  египетские
священные локти, получите длину основания в 366  локтей,  что  соответствует
количеству дней  в  високосном  году.  По  Пьяцци  Смиту,  высота  пирамиды,
помноженная на десять в девятой степени, равняется расстоянию  от  Земли  до
Солнца: 148 миллионов  километров.  Приближение  неплохое,  учитывая  время,
когда рождалась эта теория, поскольку в  современной  науке  это  расстояние
принимается за 149 с половиной миллионов километров, к тому же не  доказано,
насколько точно нынешнее измерение. Ширина основания, разделенная на  ширину
одного из камней, составляет 365. Периметр основания равен 931 метрам.
   Разделите на удвоенную высоту пирамиды, и вы получите 3,14 - число p.
   Прелестно, не правда ли?
    
   Бельбо улыбался, ошарашенный.
    
   - Невероятно! Как же вам удалось...
    
   - Не перебивай доктора Алье, Якопо,  -  взволнованно  сказал  Диоталлеви.
Алье поблагодарил его вежливой  улыбкой.  Говоря,  он  перебегал  взором  по
рисунку  потолка,  и  движение  его  глаз  не  казалось  ни  бездельным,  ни
случайным. Нет, его глаза как будто обращались  кверху  за  подсказкой,  как
будто в сочетании рисунков содержалось то, что он пытался выдать за  добытое
из глубин своей памяти.
    
    
   48
 
    
    
    
   Таким образом, от вершины до низа  основания,  меры  Великой  Пирамиды  в
египетских дюймах составляют 161 000 000 000. Сколько человеческих душ  жило
на земле от Адама до сегодняшнего дня? Приблизительный подсчет сообщает  нам
результат: от 153 000 000 000 до 171 000 000 000
 
   Пьяцци  Смит,  Наше  наследие  в  Великой  Пирамиде  Plazzi  Smyth,   Our
inheritance in the Great Pyramid London, Isbister. 1880, p. 583
 
    
    
   - Воображаю, что ваш сочинитель начинает  с  того,  что  высота  пирамиды
Хеопса равняется квадратному  корню  из  цифры  площади  каждой  из  сторон.
Натурально, все меры снимаются в футах, более приближенных к  египетскому  и
древнееврейскому локтю, а не в метрах,  потому  что  метр  есть  абстрактная
величина,  изобретенная  в  современную   эпоху.   Древнеегипетский   локоть
составляет 1,728 фута. При отсутствии точных измерений, мы можем  обратиться
к пирамидиону, таково название маленькой пирамиды, расположенной на  вершине
большой, образовывавшей ее верхушку. Пирамидион выполнялся либо  из  золота,
либо из какого-то другого металла, блестевшего на солнце.  Так  вот,  снявши
высоту пирамидиона, надо ее  умножить  на  высоту  всей  пирамиды,  умножить
результат на десять в  пятой  степени,  и  у  нас  выйдет  длина  окружности
экватора. Более того, измерив периметр основания, умножив  его  на  двадцать
четыре в третьей степени и разделив на два, получаем средний радиус земли.
   Мало этого: площадь основания пирамиды, умноженная на девяносто шесть  на
десять в восьмой степени,  дает  сто  девяносто  шесть  миллионов  восемьсот
десять тысяч квадратных миль, то  есть  поверхность  земного  шара.  Так  он
пишет?
    
   Любимое выражение Бельбо в случаях, когда он изумлялся, было заимствовано
им из старого американского фильма "Янки  Дудль  Денди"  с  Джеймсом  Кэгни,
который он видел в синематеке, посещая курс фильмов на языке  оригинала:  "I
am flabbergasted!" Это он выпалил и тут.  Алье,  надо  думать,  хорошо  знал
разговорный английский, потому  что  на  лице  его  отразилось  нескрываемое
удовольствие. Он и не стеснялся своего тщеславного удовольствия.
    
   - Дорогие друзья, -  сказал  он.  -  Когда  господин,  имя  которого  мне
неизвестно,  берется  стряпать  очередную  компиляцию  по  вопросу  о  тайне
пирамид, он способен сказать лишь то, что  в  наше  время  известно  каждому
младенцу. Я удивился бы, если бы у  него  прозвучала  хотя  бы  какая-нибудь
новая мысль.
    
   - Значит, - переспросил Бельбо, - этот господин излагает уже  устоявшиеся
истины?
    
   - Истины? -  усмехнулся  Алье,  снова  открывая  коробку  своих  корявых,
очаровательных сигар. - Quid est veritas11,  хотел  знать  один  мой  старый
знакомец. С одной стороны, перед нами гора разнообразных бессмыслиц.  Начать
с того, что если разделить точную  площадь  основания  на  удвоенную  точную
высоту, не пренебрегая и десятыми долями, результат получится  3,1417254,  а
вовсе не число p. Разница небольшая, но она есть. Кроме того, ученик  Пьяцци
Смита, Флайндерс Петри, измерявший и Стоунхендж,  говорит,  что  однажды  он
застукал маэстро за спиливанием гранитных выступов  в  царской  приемной:  у
того никак не  сходились  подсчеты.  Наверное,  это  сплетни,  однако  такой
человек,  как  Пьяцци  Смит,  в  принципе   не   производил   доверительного
впечатления, достаточно было видеть, как  он  завязывал  галстук.  С  другой
стороны, среди всех этих нелепиц содержатся неопровержимые истины.  Господа,
неугодно ли подойти вместе со мною к окну?
    
   Театральным жестом он распахнул ставни, предложил нам выглянуть и  указал
невдалеке, на углу между улочкой и бульварами, деревянный цветочный киоск.
    
   - Господа, - сказал он. - Предлагаю вам самим отправиться и измерить  эту
будку. Вы увидите, что длина прилавка составляет 149  сантиметров,  то  есть
одну стомиллиардную долю расстояния  между  Землей  и  Солнцем.  Высота  его
задней стенки, разделенная на ширину окошка, дает нам 176/56, то есть 3,14.
   Высота  фасада  составляет  девятнадцать  дециметров,   то   есть   равна
количеству лет древнегреческого лунного цикла.  Сумма  высот  двух  передних
ребер и двух задних ребер  подсчитывается  так:  190х2+176х2=732,  это  дата
победы при Пуатье12. Толщина прилавка составляет 3,10 сантиметров, а  ширина
наличника окна -  8,8  сантиметров.  Заменяя  целые  числа  соответствующими
литерами алфавита, мы получим C10H8, то есть формулу нафталина.
    
   - Фантастика, - сказал я. - Сами мерили?
    
   - Нет, - ответил Алье.  -  Но  один  подобный  киоск  был  измерен  неким
Жан-Пьером Аданом. Воображаю, что  все  цветочные  киоски  должны  строиться
более или менее одинаково. С цифрами вообще можно делать что угодно. Если  у
меня имеется священное число 9, а я хотел бы  получить  1314,  то  есть  год
сожжения Жака де Молэ - этот день дорог сердцу каждого,  кто,  подобно  мне,
составляет часть тамплиерской рыцарственной традиции, - что я делаю?
   Умножаю на 146 (это роковой год разрушения Карфагена).  Как  я  пришел  к
этому результату? Я делил 1314 на два, на три и так далее, до тех пор покуда
не отыскал подходящую дату. Я бы мог поделить 1314 и на 6,28, что составляет
собой удвоение 3,14, и пришел бы к цифре 209. Ну что ж, в этот год  примкнул
к антимакедонской коалиции Аттал I, царь Пергама. Годится?
    
   - Значит, вы не верите ни в какую  нумерологию,  -  разочарованно  сказал
Диоталлеви.
    
   - Я? Я твердо верю, верю в то, что мир -  это  восхитительная  перекличка
нумерологических  соотношений  и  что   прочтение   числа,   купно   с   его
символической интерпретацией, - таков привилегированный  путь  познания.  Но
если  весь  мир,  как  низменный  так  и  верховный,  являет  собой  систему
соотношений, где перекликается все, tout se tient, вполне естественно, что и
киоск  и  пирамида,   оба   представляющие   собой   плоды   рук   человека,
подсознательно отображают в  своем  устройстве  гармонию  космоса.  Эти  так
называемые пирамидологи открывают невероятно затрудненными методами линейную
истину, гораздо более старую и  уже  известную.  Логика  их  поиска,  логика
открытия - извращенная логика, потому что она основана на науке.
   Логика знания, напротив, не нуждается  в  открытиях,  потому  что  знание
просто знает, и все. Зачем доказывать то, что иначе быть бы не  могло?  Если
секрет имеется, он гораздо глубже. Эти ваши авторы  просто  не  идут  глубже
поверхности. Воображаю, что господин, написавший этот труд, перепевает и все
бредни о египтянах, якобы владевших электричеством...
    
   - Не стану спрашивать, как вам удалось угадать.
    
   -  Вот  видите?  Эти  люди  довольствуются  электричеством,  как   первый
попавшийся  инженер  Маркони.  Гораздо  меньшим   ребячеством   звучало   бы
рассуждение о радиоактивности. Это была бы забавная конъектура,  которая,  в
отличие от гипотезы об электричестве, способна была бы объяснить пресловутое
проклятие Тутанхамона... Как им удалось поднять глыбы  на  пирамиды?  Валуны
ворочали с помощью  электроразрядов?  Использовали  энергию  атомного  ядра?
Египтяне открыли способ избавляться  от  земного  притяжения,  они  овладели
тайной парения. Новая  форма  энергии!  Известно  ли  вам,  что  халдейскими
мудрецами приводились в движение священные механизмы при помощи одного  лишь
звука, и что священнослужители Карнака и Фив якобы умели  распахивать  двери
храма одним лишь своим голосом - о чем ином свидетельствует, на ваш  взгляд,
легенда "Сезам, откройся"?
    
   - И что дальше? - спросил Бельбо.
    
   -  Вот  то-то  же,  друг  мой.  Электричество,  радиоактивность,  атомная
энергия,  как  известно  настоящим   посвященным,   это   только   метафоры,
поверхностный камуфляж, условные обозначения,  в  крайнем  случае  -  жалкие
заместители некоей более  древней  силы,  пребывающей  в  забвении,  которую
посвященные ищут и, когда придет время, обрящут. Нам следует интересоваться,
вероятно, - он помедлил, колеблясь, - теллурическими течениями.
    
   - Чем? - спросил не помню кто из нас троих.
    
   Алье был явно разочарован:
    
   - Ну вот, а я надеялся, что среди  ваших  кандидатов  хоть  один  мог  бы
сообщить мне что-то любопытное по этому поводу... Оказывается, уже  довольно
поздно.  Ну-с,  судари,  договоренность  достигнута,  все  остальное   прошу
простить как стариковское многоглаголение.
    
   Когда мы пожимали руки, вошел слуга и прошептал что-то хозяину.
    
   - А, любезная приятельница, - сказал Алье. -  Я  и  забыл.  Попросите  ее
подождать минуту... Нет, не в гостиной, в турецком кабинете.
    
   Любезная приятельница, должно быть, была своим человеком в  доме,  потому
что тем временем она уже входила в кабинет и даже  не  взглянув  на  нас,  в
полутьме сморкающегося дня, уверенно подошла к Алье, игриво погладила его по
лицу и сказала:
    
   - Симон, ты что, заставишь меня  сидеть  в  приемной?  Это  была  Лоренца
Пеллегрини.
    
   Алье легонько отодвинулся, поцеловал ей руку и сказал, указывая на нас: -
Любезная моя, милая София, как вы знаете, вы  дома  в  любом  доме,  который
озаряете присутствием. Я просто прощался с посетителями.
    
   Лоренца обратила внимание на нас и радостно взмахнула рукой - да я  и  не
помню, видел ли я хоть раз ее удивленной или смущенной чем бы то ни было.
    
   - А, как чудесно, - сказала она. - Вы тоже знаете моего друга! Якопо, как
дела. Последняя фраза имела не вопросительную,  а  утвердительную  форму.  Я
заметил, как побледнел Бельбо. Мы попрощались, Алье напоследок  сказал,  что
крайне рад найти с нами общих знакомых.
    
   - Я считаю нашу общую приятельницу одним из наиболее  подлинных  созданий
из всех, кого мне выпало знавать. В своей свежести она воплощает,  позвольте
сравнение, присталое старику ученому, Софию, сосланную  на  нашу  землю.  Но
милая моя  София,  я  не  успел  еще  известить  вас,  что  обещанный  вечер
откладывается на несколько недель. Я огорчен.
    
   - Неважно, - сказала Лоренца.  -  Я  подожду.  Вы  идете  в  бар?  -  Это
обращение к нашей троице тоже походило скорее на приказание, чем на  вопрос.
- Хорошо, я задержусь здесь на полчасика, я хочу взять у Симона один из  его
эликсиров, вам тоже бы неплохо их попробовать, но  Симон  говорит,  что  это
только для избранных. Потом я тоже приду.
    
   Алье улыбнулся тоном снисходительного дядюшки, откланялся  нам,  попросил
проводить к выходу.
    
   Выйдя на улицу, мы в полном молчании направились к моей машине, влезли  в
нее и доехали до "Пилада". Бельбо был нем. Но у стойки бара заговорить стало
просто необходимо.
    
   - Не хотел бы я завести вас в лапы безумцу, - сказал я.
    
   - Нет, - ответил Бельбо.
    
   - Он человек умный и остроумный. Только живет не в том  мире,  что  мы  с
вами.
   - И мрачно добавил немного погодя: - Почти.
    
   49
 
    
    
    
   Traditio Templi сама устанавливает традицию тамплиеровского  рыцарства  -
духовного и посвятительского...
    
   (Henry Corbin. Temple et contempletion, Париж, Flanmarion, 1980)
 
    
    
   - Мне кажется, Казобон,  я  понял  вашего  Алье,  -  заметил  Диоталлеви,
который заказал себе у Пилада бокал белого игристого, чем поверг нас обоих в
состояние тревоги относительно его психического состояния - Он  интересуется
тайными науками и остерегается попугаев и дилетантов.  Но,  как  мы  сегодня
убедились,  нагло  приставив  ухо,  -  даже  презирая,  он  их  выслушивает,
критикует, вовсе не отрекаясь от них.
    
   - Сегодня этот господин, этот граф, этот маркграф Алье, или как  его  там
еще, произнес одну ключевую фразу, - сказал Бельбо - Духовное рыцарство.  Он
их презирает, но чувствует себя связанным с ними узами духовного рыцарства.
   Думаю, что понимаю.
    
   - В каком смысле? - спросили мы. Бельбо пил уже третий мартини  с  джином
(виски надо пить  вечером,  утверждал  он,  потому  что  это  успокаивает  и
навевает задумчивость, а мартини с джином -  в  конце  дня  -  возбуждает  и
подкрепляет). Он заговорил о своем детстве, прошедшем  в  ***,  как  он  уже
однажды рассказывал мне.
    
   - Это было между сорок третьим  и  сорок  пятым,  в  период  перехода  от
фашизма к демократии и потом снова к диктатуре Муссолини  в  Сало,  когда  к
тому же в горах воевали партизаны. Когда  началась  эта  история,  мне  было
одиннадцать лет и я обитал тогда у моего дядюшки Карло.  Раньше  мы  жили  в
городе, но в сорок третьем бомбежки усилились, и мама решила, что мы  должны
эвакуироваться, как тогда говорили. В *** жили дядя Карло и тетя Катерина.
   Дядюшка мой был потомственный земледелец, и дом  в  ***  ему  достался  в
наследство вместе с землей, которую он сдал в аренду некоему Аделино Канепе.
Тот обрабатывал  землю,  собирал  урожай,  давил  вино  и  отдавал  половину
заработанного владельцу. Разумеется, ситуация способствовала  напряженности:
арендатор считал, что  его  эксплуатируют,  а  хозяин  возмущался  тем,  что
получает всего половину  дохода  со  своей  земли,  Собственники  ненавидели
арендаторов, а арендаторы - собственников. Но они  сосуществовали,  как  это
было и с дядюшкой Карло. В четырнадцатом году он  записался  добровольцем  в
альпийские стрелки. Грубая пьемонтская натура, преданность долгу и  отчизне,
сначала он получил чин лейтенанта, а потом  и  капитана.  Короче  говоря,  в
одной из битв на Карсо  он  оказался  рядом  с  каким-то  болваном,  который
допустил, чтобы в его руках взорвалась граната  -  не  зря  же  их  называют
ручными. В общем, дядюшку уже собирались сбросить в братскую  могилу,  когда
один из санитаров заметил, что он еще дышит. Дядю перевезли в госпиталь, где
ему вынули глаз, который свисал из глазницы, отняли руку и - по словам  тети
Катерины - запихнули под кожу на голове металлическую пластину,  потому  что
он лишился куска черепа. В общем, с  одной  стороны  -  шедевр  хирургии,  с
другой - герой. Серебряная медаль,  крест  кавалера  Итальянской  Короны,  а
после войны - теплое местечко в государственной администрации. По  окончании
службы дядя Карло  занял  кресло  директора  налоговой  инспекции  в  ***  и
поселился в фамильной усадьбе, недалеко от Аделино Канепы и его семьи.
    
   Пост директора налоговой службы  приобщил  дядюшку  к  местной  знати.  А
поскольку он был инвалидом войны и кавалером Итальянской Короны, то  не  мог
не симпатизировать правительству, которое, по воле судьбы, в  ту  пору  было
правительством фашистской диктатуры. Но был ли дядюшка Карло фашистом?
   Только в той мере, как говорили в  шестьдесят  восьмом,  в  какой  фашизм
заботился о ветеранах, раздавал им  награды  и  служебные  должности;  можно
сказать, что дядя Карло был умеренным фашистом. Однако  он  был  достаточным
фашистом, чтобы его ненавидел Аделино Канепа,  который  по  вполне  понятным
причинам был антифашистом. Ему приходилось  ходить  каждый  год  в  контору,
оформлять декларацию о доходах. Он  входил  в  кабинет  с  уверенным  видом,
предварительно очаровав тетю Катерину, преподнеся  ей  в  подарок  несколько
дюжин яиц. И вот он представал перед дядей  Карло,  который  был  не  только
неподкупен, как и подобает герою войны, но и знал лучше кого бы то ни  было,
сколько Канепа у него украл за год, и не  прощал  ему  ни  сантима.  Аделино
Канепа считал себя жертвой фашизма и стал распространять лживые россказни  о
дяде Карло. Жили они в одном доме: дядя на этаже для знатных людей, а Канепа
- на первом. Встречались утром и вечером, но здороваться перестали.
   Связь поддерживала тетя Катерина, а после  нашего  приезда  -  моя  мама,
которой Аделино Канепа выражал большое сочувствие и понимание в связи с тем,
что она приходилась свояченицей  чудовищу.  Дядя  возвращался  домой  каждый
вечер в шесть часов, в неизменном сером двубортном костюме, мягкой шляпе и с
непрочитанным  номером  "Стампы".  Он  шел,  выпрямившись,  как   альпийский
стрелок, устремив стальной взгляд на вершину, которую  предстояло  покорить.
Он проходил мимо Аделино  Канепы,  который  в  это  время  любил  сидеть  на
скамейке в саду и делать вид, словно не замечает дядю. Затем он  подходил  к
дверям первого этажа и церемонно снимал шляпу  перед  мадам  Канепа.  И  так
каждый вечер, из года в год.
    
   Было уже восемь часов, а Лоренца все не появлялась. Бельбо пил уже  пятый
мартини с джином.
    
   - Наступил 1943-й год. Однажды утром дядя Карло  вошел  к  нам,  разбудил
меня громким поцелуем и сказал: "Мальчик  мой,  хочешь  знать  самую  важную
новость года? Они скинули Муссолини". Я никогда не мог понять, переживал  ли
дядя Карло по  этому  поводу.  Он  был  очень  честным  гражданином,  слугой
государства. Если даже он и переживал, то не говорил  об  этом  и  продолжал
собирать налоги, но уже для правительства Бадольо. Потом  наступило  восьмое
сентября,  зона,  в  которой  мы  жили,  попала  под  контроль  общественной
республики,  и  дядя  Карло  снова   приспособился:   собирал   налоги   для
общественной республики. В эту пору Аделино хвастал своими связями с первыми
отрядами  партизан,  появившимися  в  горах,  и  грозил  всем  показательным
отмщением. Мы, мальчишки, тогда не знали еще, кто  такие  партизаны.  О  них
рассказывали массу  историй,  но  никто  их  не  видел.  Говорили  о  вожаке
монархистов - сторонников Бадольо, неком Терци (это, конечно,  была  кличка,
как часто практиковалось тогда, и поговаривали,  что  он  заимствовал  ее  у
друга Дика Фульмине из комиксов)  -  бывшем  старшине  карабинеров,  который
потерял ногу в первых боях с  фашистами  и  эсэсовцами  и  командовал  всеми
бригадами в горах вокруг  ***.  И  вот  что  произошло.  Однажды  в  городке
появились партизаны. Они спустились с гор и бродили по улицам, одетые кто во
что горазд, с синими платками на шее, стреляя в воздух из  автоматов,  чтобы
объявить о своем приходе. Новость эта быстро  распространилась  по  городку,
все заперлись