лье, мягкое и примирительное.
    
   - Господа, господа, - говорил Алье. - Раз вы прибегли ко мне как к судье,
чем я польщен, разумеется, - выслушайте  же  меня.  Позвольте  прежде  всего
заметить,   что   вы,   драгоценный   Пьер,   проявили   по   меньшей   мере
неосмотрительность, написав подобное письмо...
    
   - Эта афера проста, мой граф, - отвечал француз, - этот господин Браманти
пишет артикль, статью в журнал, у которого большой престиж, и мы находим там
иронию о таких люсифэрьянах, которые претендуют манипулировать  с  гостиями,
но не видят в них трансцедентальную субстанцию, желают из них  достать  себе
серебро и тра-ля-ля и ту-ру-ру в подобном жанре. Прекрасно,  но  сейчас  все
знают, что единственная Церковь Люсифэра,  которая  признается,  это  та,  в
которой я, если мне позволите,  Тавроболиаст,  то  есть  Быкобоец,  и  также
Психопомп, и известно, что в моей церкви не имеется вульгарного сатанизма  и
сумбура с гостиями, а это стиль каноника Докра в  Сен-Сюльпис.  Я  в  письме
отвечал,  что  мы  не  сатанисты  старого  типа,  какие   обожают   Великого
Заведующего Злом,  Grand  Tenancier  du  Mal,  и  что  мы  не  имеем  резона
обезьянничать от  римской  церкви,  со  всеми  теми  атрибутами  и  как  они
называются, те финтифлюшки. Мы скорее палладиане, но это же знает весь мир!
   И для нас Люсифэр - се принсип добра, скорее сказать Адонай - се  принсип
зла, потому что сей мир креатура Адоная, а Люсифэр его оппонировал...
    
   - Хорошо, - выкрикивал Браманти в возбуждении. - Даже если я  повел  себя
легкомысленно, вы меня облыжно обвинили в чародействе!
    
   - Но посмотрите же! Но это же была моя метафора! Но вы, напротив, в ответ
сделали маневр, послали на меня порчу!
    
   - Да что за чушь, делать нам нечего больше, что ли! Ни я, ни мои собратья
колдовством не занимаемся! Наша  специальность  -  Догма  и  Ритуал  Высокой
Магии, а не дурацкая ворожба!
    
   - Господин граф, я  взываю  к  вам.  Достоверно  известно,  что  господин
Браманти поддерживает отношения с аббатом Бутру, а вы же хорошо знаете,  что
ходят слухи, будто этот священник приказал вытатуировать  себе  на  подошвах
распятие, чтобы, о Боже, топтать  нашего  Господа  или  своего...  Так  вот,
неделю назад встречаю я этого так называемого  аббата  в  книжной  лавке  Дю
Сангреаль, вы ее знаете, он улыбается  мне,  такой  же  скользкий,  как  его
одежда, и говорит: "Ну-ну, дэ... мы с  вами  поладим  в  один  из  ближайших
вечерков"... Но как это  понимать  -  "в  один  из  ближайших  вечерков"?  А
понимать это надо так, что - послушайте-ка, через два дня начинаются визиты:
я собираюсь ложиться спать - и вдруг,  дэ...  чувствую,  как  меня  по  лицу
шлепают флюидами, ну, вы же знаете, что эти эманации легко распознать.
    
   - Вы, наверное, потерли подошвами о коврик.
    
   - Вы думаете? Но  тогда  почему  летали  все  безделушки?  Один  из  моих
алембиков стукнул меня по голове, гипсовый Бафомет - подарок  моего  бедного
отца - дэ... свалился на пол, почему на стене появились  красные  надписи  -
всякая чушь и грязь, которую я не смею повторить? Вы же знаете, что не более
года назад покойный господин Гро обвинил этого аббата в том, что  он  делает
припарки, простите, из фекалий, а аббат приговорил его к  смерти,  и  спустя
две   недели,   дэ...   бедняга   господин   Гро   умер   при   таинственных
обстоятельствах. А то, что этот Бутру имеет дело с ядовитыми веществами, так
это установил даже почетный суд, созванный лионскими мартинистами...
    
   - Основываясь на клевете... - вставил Браманти. - Будет вам, знаете! Дела
такого сорта всегда строятся на косвенных уликах...
    
   - Пусть так, но суд  почему-то  умолчал  о  том,  что  господин  Гро  был
алкоголиком и имел последнюю стадию цирроза.
    
   - Да не прикидывайтесь вы  ребенком!  Колдовство  действует  естественным
путем, и, если кто-то болен циррозом, его бьют по  больному  органу,  -  это
азбука черной магии...
    
   -  Так,  значит,  если  кто  помирает  от  цирроза,  так  это  дело   рук
добропорядочного Бутру? Не смешите меня!
    
   - Вот как! Тогда расскажите же, что происходило в Лионе в эти две недели!
   Заброшенная капелла, гостия с тетраграмматоном, и там  ваш  дорогой  друг
аббат Бугру, на нем красная роба, у него опрокинутый крест, и там  же  мадам
Олкотт, она его персональная медиум, чтоб не  сказать  вам  хуже,  и  у  ней
возникает трезубец на лбу, и пустые бокалы наполняются кровью, и аббат плюет
адептам в рот. Все это справедливо, не так ли?
    
   - Вы слишком начитались Гюисманса, дорогуша! -  заржал  Браманти.  -  Это
было  культурное  мероприятие,  историческая  реконструкция,  как   те   что
организуют в школе Уикка и в друидических коллежах!
    
   - О да! Венесьянский карнавал!
    
   Дальше послышался какой-то грохот, как  будто  Браманти  кинулся  крушить
противника, а Алье его оттаскивал.
    
   - Вы это видите, вы это видите, - пронзительно вопил француз, - но будьте
внимательны, Браманти, спросите вашего дорогого Бутру, что ему произошло!
   Вы этого еще не знаете, но он  в  госпитале,  спросите,  кто  ему  разбил
физиономию! Я не практикую такое ваше вредительство, но  я  немножко  о  нем
понимаю тоже, и когда я видел, чго в моем апартаменте дьяволетты,  я  сделал
на паркете круг для протекции, а так как я в это не верю, но ваши дьяволетты
да, я взял кармелитанский капюшон, и я сделал ему реприманд, обратную порчу,
о да. У вашего аббата произошел неприятный момент!
    
   - Вот, вот! - неистовствовал Браманти. - Видите теперь, что колдую не  я,
а он?
    
   - Господа, ныне довольно. - Голос Алье прозвучал вежливо,  но  твердо.  -
Будьте  добры  выслушать  меня.  Вы  знаете,  до  чего  высоко  я  ценю,   в
познавательном  плане,  подобные  обращения   к   устаревшим   ритуалам.   Я
уважительно отношусь к люциферианской церкви и к религии  Сатаны  независимо
от  демонологических  частностей.  Как  вы  знаете,  я  настроен   несколько
скептически в этом отношении, но в конце концов все мы принадлежим к  одному
и тому же духовному рыцарству, что в свою очередь требует от нас минимальной
солидарности. И кроме того, господа,  можно  ли  припутывать  Князя  Тьмы  к
мелким персональным дрязгам! Что за мальчишество! Бросьте, все это россказни
оккультистов. Вы ведете себя как обыкновенные франкмасоны. Бутру  отстал  от
нас, будем откровенны, и хорошо бы вы, милый  Браманти,  посоветовали  Бутру
перепродать какому-нибудь старьевщику всю его бутафорию,  она  подойдет  для
постановки оперы Гуно...
    
   - А, а, ловко сказано, - подхихикивал француз, - антураж как в оперетт...

   - Не будем придавать значения мелочам. Состоялась дискуссия по  вопросам,
которые  принято  называть  литургическими  формальностями,   и   заполыхали
страсти... Не будем же материализовать духов! Поймите только, друг мой Пьер,
что мы ни в малой степени не ставим под сомнение  возможность  потусторонних
явлений в вашем доме, это одна из самых естественных в мире  вещей,  но  при
минимальном здравом смысле многое можно объяснить полтергейстами.
    
   - Ну, это не исключено,  -  отозвался  Браманти,  -  так  как  астральная
конъюнктура в настоящий период...
    
   - Ну вот именно! Теперь пожмите друг другу руки, обнимитесь по-братски!
    
   Зашелестели взаимные извинения.
    
   - Да вы и сами знаете, - говорил Браманти, - что иногда чтобы связаться с
теми, кто действительно ищет посвящения, необходимо прибегать к фольклору.
   Даже торгаши из "Великого Востока", которые ни во что не верят, прибегают
к определенному ритуалу.
    
   - О да, натурально, ритуал...
    
   - И будем помнить, что сейчас не времена Кроули,  ладно?  -  подвел  итог
Алье.
   - Простите, я должен вас покинуть, у меня гости.
    
   Мы спешно возвратились на диван  и  встретили  Алье  в  непринужденных  и
свободных позах.
    
   47
 
    
    
    
   Итак, высочайшее наше усилье было в том, чтоб найти порядок для этих семи
мер, надежный, достаточный, достойный, и который держал бы постоянно чувства
пробужденными и память потрясенной...  Подобная  высочайшая  и  несравненная
расстановка не только имеет целью сохранить для нас доверенные вещи, слова и
умения... но она еще сообщает истинное познание....
    
   Юлий Камилл Дельминий, Идея театра. Вступление Giulio  Camillo  Delminio,
L'idea del Theatre, Firenze, Torrentino, 1550, Introduzione
 
    
    
   Через несколько минут к нам вышел Алье.
    
   - Прошу извинить меня, дорогие друзья. У меня был неприятный разговор,  и
это еще мягко  сказано.  Наш  друг  Казобон  знает,  что  я  отношу  себя  к
почитателям  истории  религии,  и  потому  люди  нередко  прибегают  к  моим
познаниям, может  быть,  даже,  скорее,  к  моему  здравому  смыслу,  чем  к
учености. Любопытно, господа, но иногда среди адептов  изучения  премудрости
можно  увидеть  чрезвычайно  странные  личности...  Я  не  говорю  о  вечных
искателях  трансцендентальных  утешений  или   о   меланхоликах,   но   ведь
встречаются  и  глубоко  знающие  люди,  с  тончайшим  интеллектом,  которые
отдаются ночным химерам и теряют чувство грани между традиционной истиной  и
архипелагом удивительного. Собеседники, с которыми я только  что  расстался,
вели дискуссию, опираясь на  детские  догадки.  Увы,  такое  случается,  как
говорят, в лучших семьях. Но, прошу вас, пройдемте в мой  маленький  рабочий
кабинет - для беседы атмосфера там более благоприятная.
    
   Он приподнял кожаную портьеру и пропустил нас  в  соседнюю  комнату.  Нам
вряд ли пришло бы в голову называть ее маленьким кабинетом - столь просторно
было это помещение, обставленное  изысканными  старинными  шкафами,  которые
были заполнены красиво переплетенными книгами наверняка почтенного возраста.
Но больше, чем книги,  меня  поразили  застекленные  стеллажи  со  странными
предметами, похожими на камни, и зверьками, причем нельзя было понять,  были
это чучела, мумии или же хорошо выполненные фигурки. И все это  словно  было
погружено в неясный сумеречный  свет.  Он  исходил,  казалось,  из  большого
двустворчатого  окна  в  глубине  комнаты,   из   витражей   со   свинцовыми
ромбовидными переплетами, пропускавших сквозь себя лучи цвета янтаря, однако
свет из окна смешивался со светом лампы, стоявшей на усеянном картами  столе
красного дерева. Была это одна из тех ламп,  которые  встречаются  иногда  в
старых читальных залах. С куполообразным зеленым абажуром,  она  отбрасывала
овал белого света на стол, тогда как остальное пространство зала  оставалось
в опаловой полутьме. Вся эта игра одинаково неестественных лучей  света  все
же в какой-то мере оживляла, а не приглушала многоцветность потолка.
    
   В кабинете Алье потолок был выгнут сводом, который по прихоти хитроумного
декоратора  как  бы  опирался  на   четыре   красно-коричневые   колонны   с
позолоченными  капителями,  но  к  этому  визуальному  эффекту  прибавлялись
многочисленные  обманы,  trompe-l'oeil  в  росписи;   покрывавшей   потолок,
провисавший,  как  шатер,  под  их  тяжестью,  благодаря   чему   вся   зала
преисполнялась мрачного величия и напоминала  гробовую  капеллу,  в  которой
неощутимая кощунственность сочеталась с чувственной меланхолией.
    
   - Вот мой театрик, - сказал Алье, - в духе  фантазий  Возрождения,  в  те
времена был развит вкус к  наглядным  энциклопедиям,  рисованным  пересказам
мира. Более даже чем обиталище,  это  машина  воспоминаний.  Нет  ни  одного
изображения  из  наблюдаемых  тут  вами,   которое   бы,   должным   образом
сопоставленное с другими, не открывало бы и не объясняло  бы  какой-либо  из
мировых загадок. Процессия фигур, которую вы видите над собою, воспроизводит
фреску Мантуанского герцогского дворца, и на ней запечатлены тридцать  шесть
деканов, властелинов мира. Я же из чувства верности, из уважения к традиции,
найдя тут эту изумительную панораму мира, унаследованную  мною  неведомо  от
кого, решил расположить в витринах вдоль стен и несколько скромных реликвий,
соотносящихся с картинами потолка и связанных с четырьмя основными  стихиями
универсума: воздухам, водой, землей, огнем; к огню относится эта  прелестная
саламандра, шедевр одного моего  друга-мумификатора.  Обратите  внимание,  в
частности,  на  очаровательную  миниатюрную  модель  эолипилы  Герона,  увы,
довольно позднего производства.
   Содержащийся в сфере воздух, когда поджигают  спирт  в  этой  миниатюрной
горелке,  которая  находится  под  сферой  и  обнимает  ее,  как   раковина,
нагревается, выходит из боковых клювиков, и сфера начинает вращаться.
   Магический инструмент, который использовали еще  египетские  жрецы  в  их
святилищах, как явствует из многих  знаменитых  описаний.  Они  использовали
подобные устройства для  симуляции  чудес,  и  толпы  поклонялись  чуду.  Но
истинное чудо состояло в знании  золотой  пропорции,  на  коей  основывается
секретная, хоть и несложная механика, пропорция слияния стихий -  воздуха  и
огня. Вот истинное знание, свойственное  предшественникам  нашим,  известное
ученым-алхимикам и скрытое от строителей циклотронов. Мне же стоит  обратить
взоры к моему театрику памяти, который - дитя  многих  иных  более  обширных
театров, очаровывавших великие умы прошлого, - и я  знаю.  Знаю  больше  так
называемых знатоков. Знаю, что внизу,  то  же  и  наверху.  А  больше  знать
нечего.
    
   Он угостил нас кубинскими сигарами странной формы, гнутыми, наморщенными,
толстыми и  жирными.  Мы  отреагировали  восторженно,  Диоталлеви  отошел  к
стеллажам.
    
   - О, моя минимум-библиотека, - сказал Алье. - Как видите, в ней не  более
двух сотен томов, в моем родовом имении собрание более обширное.  Но  рискну
утверждать, что все они отличаются редкостью  и  ценностью,  и  расставлены,
конечно же, не в случайном порядке, последовательность трактуемых предметов
   - та же, которая объединяет как фрески  в  этом  зале,  так  и  экспонаты
коллекции.
    
   Диоталлеви робко дотронулся до корешков.
    
   - Пожалуйста,  прошу  вас,  -  ободряюще  улыбнулся  Алье.  -  Это  "Эдип
Египетский" Афанасия Кирхера. Как вам известно, он первый после  Гораполлона
пытался интерпретировать иероглифы. Обворожительный  человек,  мечталось  бы
мне, чтоб моя кунсткамера хоть отдаленно походила на собранную им  коллекцию
чудес, которая ныне считается утерянной, потому что те, кто не умеют искать,
те не находят... Изысканнейший из собеседников. Каким гордым он  выглядел  в
день, когда обнаружил, что  этот  иероглиф  означает  "чудеса  божественного
Озириса вызываются сакральными церемониями и вереницей гениев". Потом пришел
прощелыга Шамполион, отвратительный  тип,  поверьте,  движимый  инфантильным
тщеславием, и настойчиво утверждал, что этот рисунок означает имя фараона  -
и больше ничего. С какой изобретательностью Новое время старается  опоганить
сакральные символы! Книга это, впрочем, не очень дорогая, ее цена ниже  цены
"Мерседеса". Поглядите лучше вот на эту, перед вами первоиздание  1595  года
"Амфитеатра вечного познания" Хунрата.
   Считается, что" в мире сохранилось два экземпляра. Перед вами  третий.  А
это
   - первая публикация "Священной теллурической теории"  Бернета.  Вечерами,
когда я рассматриваю иллюстрации в этой книге, меня  охватывает  мистическая
клаустрофобия. Глуби нашего глобуса... Неожиданно, не правда ли?  Вижу,  что
доктор Диоталлеви  очарован  еврейскими  надписями  в  "Трактате  о  шифрах"
Виженера.  Тогда  взгляните:  первое  издание  "Каббалы  без  одежд"  Кнорра
Христиана  фон  Розенрота.  Господа,  полагаю,   помнят,   что   эта   книга
впоследствии была переведена на  английский,  неполно  и  неточно,  в  самом
начале  нашего  века  этим  ничтожным  МакГрегором  Матерсом...  Разумеется,
господам кое-что известно о некоей скандальной секте, пользовавшейся немалым
успехом у британских эстетов, о "Золотой заре".  Эта  банда  фальсификаторов
масонских  бумаг  не  могла  оставить  по  себе   здоровое   наследство,   и
действительно ее преемники дегенеративны,  будь  то  "Утренняя  звезда"  или
сатанинские церкви Алейстера Кроули, который заклинал демонов с единственной
целью добиться  благоволения  некоторых  господ,  подверженных  "английскому
пороку", vice anglais... Знали бы вы, дорогие мои друзья, как  много  людей,
мягко выражаясь, сомнительных приходится встречать тому, кто посвящает  себя
подобным штудиям.  Вы  тоже  почувствуете  это,  когда  начнете  публиковать
связанные с этим материалы.
    
   Бельбо  воспользовался  последней  фразой,  чтобы   перевести   разговор.
"Гарамон" собирается,  сказал  он,  выпускать  несколько  книжек  в  год  на
эзотерические темы.
    
   - Ах, эзотерические... - улыбнулся Алье, а Бельбо покраснел.
    
   - Ну, так сказать... герметические?
    
   - Ах, герметические... - продолжал улыбаться Алье.
    
   - Ну, хорошо, - сказал Бельбо. Я употребляю неправильные  слова,  но  вы,
конечно, поняли, какого типа книги.
    
   - Ах, - с новой улыбкой отвечал Алье, - не  существует  типа.  Существует
знание. Вот что вы собираетесь сделать:  открыть  издательское  пространство
подлинному, не извращенному знанию. Для вас, вероятно, это  только  одно  из
рабочих направлений, но если мне суждено прикоснуться к этому, для меня  это
станет походом за истиной, поиском Грааля, queste du Graal.
    
   Бельбо заговорил о том, что подобно тому как заброшенные  рыболовом  сети
вытаскивают на берег  пустые  раковины  и  пластиковые  мешки,  в  "Гарамон"
безусловно поступят предложения  сомнительной  серьезности,  и  издательство
ищет  серьезного  рецензента,  который  сможет  отличить  овец  от   козлищ,
сигнализируя, в частности, обо всем, что среди брака не лишено интереса, ибо
имеется дружественное издательство,  которое  было  бы  вполне  в  состоянии
приютить  у  себя  сочинения  не  столь   высокого   уровня...   Разумеется,
затраченные усилия будут надлежащим образом компенсированы.
    
   - Я, благодарение небу, отношусь к так называемым состоятельным людям.
   Более того: к состоятельным, любознательным  и  довольно  умеренным.  Мне
достаточно, если в результате  долгих  бдений  раз  от  разу  удается  найти
экземпляр книги Хунрата  или  еще  одну  такую  милейшую  набальзамированную
саламандру, или же зуб нарвала, который лично я  постеснялся  бы  держать  в
коллекции, но который даже в Венской сокровищнице выставлен с табличкой "рог
единорога". Мне  удастся  заработать  на  быстрой  и  нетрудной  перепродаже
больше, чем вы бы могли заплатить мне  за  десять  лет  консультирования.  Я
согласен просматривать ваши рукописи запросто. Я убежден, что даже  в  самом
жалком  сочинении  мне  попадется  зерно,  если  не  истины,  то   хотя   бы
занимательной неправды, а крайности очень часто перекликаются. Мне  наскучат
только самые очевидные  банальности,  и  эта  моя  скука  должна  быть  вами
вознаграждена. В зависимости от  испытанной  мною  скуки,  в  конце  года  я
предоставлю вам краткий счет, в пределах оплаты чисто символической. Если же
вам она покажется высокой, вы пошлете мне вместо  этого  ящик  коллекционных
вин.
    
   Бельбо был изумлен. Он привык иметь дело со склочными  и  изголодавшимися
консультантами. Он открыл портфель и вытащил объемистую рукопись.
    
   - Боюсь, что ваши представления чересчур оптимистичны. Видите, к примеру,
вот это? Остальные такие же.
    
   Алье взял в руки рукопись.
    
   - Тайный  язык  пирамид...  Посмотрим  оглавление...  Пирамидион...  так.
Смерть лорда Карнавона...  Свидетельство  Геродо-та.  -  И  вернул  рукопись
Бельбо. - Вы сами ее читали?
    
   - Я кратко ознакомился на днях, - сказал Бельбо.
    
   - Тогда вы сможете проверить, правилен ли мой пересказ. - И  Алье  уселся
за столом, погрузил руку в карман жилета, вынул оттуда  табакерку,  виденную
мною в Бразилии,