нуций".
    
   Наконец настает время для момента истины,  приблизительно  через  полтора
года. Господин Гарамон пишет автору письмо: Мой любезный друг,  я  предвидел
это, вы явились миру с пятидесятилетним опережением. Рецензии, как  вы  сами
видели, суперхвалебные, премии, восхищение критики, все это вам известно,  и
не стоит повторяться.  Однако  продано,  увы,  совсем  немного  экземпляров,
публика не подготовлена. Мы вынуждены освобождать свои склады в соответствии
с клаузулой контракта  (прилагается).  Или  под  нож,  или  вы  приобретаете
остатки по половине цены  обложки,  вам  предоставлено  контрактом  подобное
право. Де Губернатис теряет голову от горя, родственники его  утешают,  тебя
просто не сумели понять, конечно, если бы ты был как все эти, если бы  сунул
кому следует взятку, тебя бы похвалили даже в "Коррьере делла сера", это все
мафиози, надо принимать  вещи  как  они  есть.  От  дарственных  экземпляров
осталось только пять штук,  а  между  тем  они  всегда  могут  понадобиться,
сколько людей еще не охвачено, не допустим же мы, чтобы твоя книга  пошла  в
макулатуру и из нее сделали туалетную бумагу, посмотрим, сколько  мы  сумеем
наскрести, в любом случае это оправданная трата,  жизнь  дается  нам  только
один  раз,  напиши,  что  забираешь  пятьсот  экземпляров,  а  что  касается
остальных, сик транзит глория мунди.
    
   У "Мануция" лежат на складе 650 экземпляров в  листах,  господин  Гарамон
переплетает пятьсот и отправляет их наложенным  платежом.  Результат:  автор
авансом оплатил стоимость производства двух тысяч  экземпляров,  из  которых
издательство отпечатало тысячу и переплело 850, из которых 500 были оплачены
автором  вторично.  Пять  десятков  авторов  в  год,  и   бюджет   "Мануция"
закрывается с хорошим активом.
    
   И без угрызений совести: ведь это продается счастье.
    
   40
 
    
    
    
   Трус умирает много раз до смерти.
    
   (Shakespeare. Julius Caesar, II, 2)
 
    
    
   Я всегда  усматривал  противоречие  между  самоотдачей,  с  какой  Бельбо
работал над творениями почтенных авторов "Гарамона", стремясь к тому,  чтобы
гордиться выпущенными книгами, и  разбойным  коварством,  с  которым  он  не
только помогал обводить вокруг пальца бедняг, приходящих в "Мануций",  но  и
отправлял на улицу Гуальди тех, кого считал неподходящими для  "Гарамона"  -
именно это он на моих глазах пытался проделать с полковником Арденти.
    
   Работая с ним,  я  часто  задавал  себе  вопрос,  почему  он  соглашается
участвовать в таких инсинуациях. Думаю, что не  ради  денег.  Он  достаточно
хорошо знал свое дело, чтобы найти высокооплачиваемую работу. Я долгое время
считал, что он это делал потому, что ему представлялся случай наиболее полно
исследовать  человеческую  глупость,  причем  с  идеального  наблюдательного
пункта. То, что он называл  глупостью,  недоступный  паралогизм,  преступный
бред, скрытый под маской безупречной аргументации  -  все  это  завораживало
его, и он то и дело это повторял. Но это тоже была маска. Диоталлеви  -  тот
занимался этим шутки ради, может быть, в  надежде,  что  какая-нибудь  книга
"Мануция" подарит ему однажды новую комбинацию Торы.
   И я сам втянулся в это чисто для развлечения, ради смеха, из любопытства,
особенно после того, как Гарамон запустил проект "Гермес".
    
   С Бельбо дело обстояло по-другому. Я ясно осознал это, только порывшись в
его файлах.
   Имя файла: месть, страшная месть
 
   Она приходит так. Если даже в кабинете есть люди,  она  хватает  меня  за
воротник куртки, приближает ко мне свое лицо и целует меня,  Анна,  которая,
чтобы поцеловать, становится на цыпочки. Она целует меня,  будто  играет  на
флиппере.
    
   Она знает, что меня это стесняет. Но подставляет  меня.  Она  никогда  не
лжет.
    
   - Я тебя люблю.
    
   - В воскресенье увидимся?
    
   - Нет, я провожу выходные с другом...
    
   - Ты хочешь сказать, с подругой.
    
   - Нет, с другом, ты его знаешь, это тот, который на прошлой неделе был со
мной в баре. Я пообещала, ты же не  хочешь,  чтобы  я  забирала  свои  слова
назад?
    
   - Не забирай, но не устраивай мне... Прошу тебя, я должен принять автора.

   - Гений, которого надо запустить?
    
   - Несчастный, которого надо уничтожить.
    
   Несчастный, которого надо уничтожить.
    
   Я зашел за тобой к Пиладу. Тебя не было. Я долго ждал, потом пошел  один,
чтобы успеть до закрытия галереи. Я делал вид, будто рассматриваю картины  -
все  равно,  как  говорят,  искусство  мертво  со  времен  Гельдерлина.  Мне
понадобилось двадцать минут на то,  чтобы  вычислить  ресторан,  потому  что
художники всегда выбирают те, что станут знаменитыми только месяц спустя.
    
   Ты была там, среди привычных лиц, рядом с человеком со шрамом. Ты  ни  на
секунду не смутилась. Посмотрела на меня красноречиво и одновременно  -  как
тебе это удается? - вызывающе, как бы говоря: ну и что? Самозванец со шрамом
уставился на меня как на самозванца. Остальные,  которые  ориентировались  в
ситуации, выжидали. От меня требовался повод,  чтобы  затеять  ссору.  Я  бы
легко выпутался, даже если б он меня поколотил. Они все знали, что ты пришла
сюда с ним, чтобы спровоцировать меня. Независимо от того,  позволю  я  себя
спровоцировать или нет, моя роль была предопределена.
   В любом случае я давал представление.
    
   Представление - так представление, я  выбрал  легкую  комедию  и  любезно
принял  участие  в  разговоре,  надеясь,  что  кто-нибудь  восхититься  моим
самоконтролем. Единственный, кто мною восхищался - это был я сам.
    
   Ты трус, когда чувствуешь себя трусом. Мститель в маске. Как Кларк  Кент,
я забочусь о молодых непонятых гениях  и,  как  Супермен,  наказываю  старых
гениев, справедливо непонятых. Я помогаю  эксплуатировать  тех,  которые  не
были так смелы, как я, и не сумели ограничиться ролью зрителя.
    
   Возможно ли это? Всю свою жизнь  наказывать  людей,  которые  никогда  не
узнают, что были наказаны? Ты захотел  стать  Гомером?  Держись,  бедняк,  и
верь,
 
   Я ненавижу того, кто пытается продать мне любезную иллюзию страсти.
    
   41
 
    
    
    
   Если мы вспомним, что Даат располагается в  точке,  где  Бездна  отсекает
Срединный Столп, и что расстояние от начала Срединного Столпа до его конца
   - это Путь Стрелы... и что там покоится Кундалини, мы  увидим,  что  Даат
заключает в себе тайну как зарождения, так и возрождения, ключ к  проявлению
всех вещей через различия противоположных пар  и  их  соединение  в  Третьем
Члене.
    
   (Dion Fortune. The mystical Qabalah,  Лондон,  Fraternity  of  the  Inner
Light, 1957, 7.19)
 
    
    
   Как бы там ни было, я должен был заниматься не издательством "Мануций", а
чудесными приключениями металлов. Я стал прочесывать миланские библиотеки.
   Отправной точкой послужили учебники, я выписывал из них  библиографию,  и
от нее поднимался  к  более  или  менее  древним  первоисточникам,  где  мог
наткнуться на интересные иллюстрации. Нет ничего  хуже,  чем  иллюстрировать
главу о космических путешествиях фотографией последнего американского зонда.
Господин Гарамон научил меня, что, когда не можешь найти выход, как  минимум
нужен ангел Гюстава Доре.
    
   Я собрал богатый урожай любопытных репродукций, но их было недостаточно.
   При подготовке иллюстрированного издания, чтобы выбрать хорошую картинку,
нужно просмотреть по меньшей мере еще десяток.
    
   Я получил согласие на четырехдневную поездку  в  Париж.  Маловато,  чтобы
обойти все архивы. Я отправился туда с Лией, прибыл в  четверг,  а  обратный
билет заказал на вечер понедельника. Я сделал ошибку, запланировав посещение
Консерватория на понедельник - именно  в  этот  день  Консерваторий  закрыт.
Слишком поздно, я вернулся оттуда ни с чем.
    
   Бельбо был этим раздосадован, но я собрал много интересных материалов,  и
мы  представили  их  господину  Гарамону.  Он  просмотрел  привезенные  мной
иллюстрации, многие из которых были  цветными.  Затем  взглянул  на  счет  и
присвистнул:
    
   Дороговато, дороговато. Разумеется, мы выполняем миссию, работаем во  имя
культуры, за va sans dire, но мы - не Красный,  крест,  более  того,  мы  не
ЮНИСЕФ. Так ли необходимо было покупать весь этот материал? Возьмем хотя  бы
это, я вижу какого-то усатого  господина  в  кальсонах,  вроде  д'Артаньяна,
окруженного абракадабрами и козерогами, это что, Мандрейк?
    
   - Начало медицины. Влияние Зодиака на разные части тела и соответствующие
лекарственные растения. И минералы, включая  металлы.  Доктрина  космических
знаков. Это были времена, когда границы  между  магией  и  наукой  были  еще
зыбкими.
    
   - Интересно.  Ну,  а  на  этом  фронтисписе  что  написано?  "Philosophia
Moysaica". При чем здесь Моисей, не слишком ли это первобытно?
    
   - Это диспут о unguentum armarium, иначе говоря, weapon saive. Выдающиеся
медики пятьдесят лет спорят, выясняя, может ли эта  мазь,  если  ею  смазать
оружие, которым нанесли удар, исцелить рану.
    
   - Бред сумасшедшего. И это наука?
    
   - Не в том смысле, в котором мы ее понимаем. Они  обсуждали  этот  вопрос
потому, что только недавно открыли чудесные свойства  магнита  и  убедились,
что возможно действие на расстоянии. Как учила и магия. А раз уж действие на
расстоянии... Понимаете, они-то ошибались, но Вольта и Маркони - нет.
   Что такое электричество и радио, если не действие на расстоянии?
    
   - Нет, ну вы только посмотрите! Хитер наш Казобон. Наука и магия рука  об
руку,  а?  Великая  мысль.  Ну   тогда   валяйте,   уберите   немного   этих
отвратительных динамо-машин и добавьте еще Мандрейка. Несколько  дьявольских
заклинаний, или - что там еще, на золотом фоне.
    
   - Я не хотел бы перегибать  палку.  Речь  идет  о  чудесных  приключениях
металлов. Всякие диковины хороши, только когда они кстати.
    
   - Чудесные приключения металлов должны быть прежде всего историей ошибок.
   Помещаем  красивую  диковину,  а  из  подписи   следует,   что   это   не
соответствует истине. Тем не менее  она  помещена,  и  читатель  приходит  в
восторг, потому что видит, что великие люди тоже допускают ошибки, как и он.

   Я рассказал о странном случае, который  приключился  со  мной  на  берегу
Сены, неподалеку от набережной Сен-Мишель. Я вошел в  книжный  магазин,  две
симметричные витрины которого уже  знаменовали  собой  шизофрению.  С  одной
стороны книги о компьютерах и о  будущем  электроники,  с  другой  -  сплошь
оккультные науки. То же и внутри: "Эппл" и Каббала.
    
   - Невероятно! - изумился Бельбо.
    
   - Очевидно, - возразил Диоталлеви  -  Во  всяком  случае,  ты,  наверное,
последний, кого это удивляет, Якопо.  Мир  машин  пытается  раскрыть  секрет
творения: буквы и числа.
    
   Гарамон не проронил ни слова. Он сложил руки будто в молитве  и  устремил
взгляд к небесам. Затем хлопнул в ладоши:
    
   - Все, что вы сегодня сказали, утверждает меня в одной мысли, которая уже
несколько дней... Но всему свое время, я должен еще над этим поразмыслить.
   Пока что - вперед.  Браво,  Казобон,  ваш  контракт  мы  пересмотрим,  вы
оказались  ценным  кадром.  И  давайте,  вставляйте   побольше   Каббалы   и
компьютеров. В компьютерах используется кремний. Или я ошибаюсь?
    
   - Нет, но кремний - это же не металл, а металлоид.
    
   - Кто обращает внимание на такую мелочь, как окончания? А  что  же  тогда
rosa rosarum? Компьютер. И Каббала.
    
   - Которая тоже не металл, - настаивал я. Он  проводил  нас  до  двери.  У
порога он сказал мне:
    
   - Казобон, издательское дело - это искусство, а не наука. Не будем играть
в революционеров,  это  время  прошло.  Давайте  Каббалу.  Да,  кстати,  что
касается вашего отчета о  расходах,  я  позволил  себе  вычеркнуть  спальный
вагон. Не из жадности, я надеюсь, вы в этом не сомневаетесь. А  потому,  что
для поиска полезен, как бы это сказать,  некоторый  спартанский  дух.  Иначе
теряется вера.
    
   Он вновь собрал нас несколько дней спустя. "У меня в кабинете,  -  сказал
он Бельбо - сидит посетитель, с которым я хотел бы вас познакомить".
    
   Мы пришли. Гарамон беседовал с жирным,  лишенным  подбородка  господином,
похожим на тапира, с двумя светлыми усиками под большим,  как  у  животного,
носом. Мне он показался знакомым, потом я вспомнил - это профессор Браманти,
референдарий, или какое там у него было звание, который  выступал  в  Рио  с
докладом на тему об Ордене Розенкрейцеров.
    
   - Профессор Браманти, - сказал Гарамон -  утверждает,  что  сейчас  самое
время для опытного  издателя,  чувствующего  культурную  атмосферу,  открыть
серию книг, посвященную оккультным наукам.
    
   - Для... издательства "Мануций", - подсказал Бельбо.
    
   - А для кого же еще? - с хитрой улыбкой  подтвердил  господин  Гарамон  -
Профессор Браманти, которого кроме прочих мне порекомендовал  дорогой  друг,
доктор Де Амичис, автор блестящих "Летописей Зодиака", опубликованных нами в
этом году, обеспокоен тем, что существующие немногочисленные серии  по  этим
темам - почти во  всех  случаях  выпущенные  издателями  несерьезными  и  не
внушающими  доверия,  известными  своей  поверхностностью,   неискренностью,
некорректностью, более того, не заботящимися  о  точности  -  не  воздают  в
полной мере должного богатству и глубине этого поля исследований...
    
   - После краха утопий современного мира настало время переоценить культуру
прошедших эпох, - заявил Браманти.
    
   - Святые слова, профессор. Но вы должны простить  нам  -  ну,  не  скажу,
игнорирование, но, по крайней мере, зыбкость  наших  представлений  об  этом
вопросе: что лично вы имеете в виду, говоря об оккультных науках?
   Спиритизм, астрологию, черную магию?
    
   Браманти оборвал его протестующим жестом: - Помилуйте! Это как раз и есть
та пустая болтовня, которой упиваются простаки. А я говорю о науке, пусть  и
тайной. Конечно, и об астрологии тоже, если это необходимо, но изучаемой  не
для того, чтобы предсказать машинистке,  что  в  ближайшее  воскресенье  она
встретит мужчину своей жизни, Скорее, речь идет  о  серьезном  исследовании,
посвященном, скажем, Деканам.
    
   - Я понимаю. Чисто научный  подход.  Это,  конечно,  соответствует  нашей
линии, но нельзя ли немного поточнее?
    
   Браманти разлегся в кресле и начал блуждать взглядом по комнате, словно в
поисках астрального вдохновения.
    
   - Конечно, лучше  всего  воспользоваться  примерами.  Я  бы  сказал,  что
идеальный  читатель   серии   такого   типа   должен   быть   последователем
розенкрейцеров и, кроме  того,  знатоком  in  magiam,  in  necromantiam,  in
astrologiam, in geomantiam, in pyromantiam, in hydromantiam, in chaomantiam,
in medicinam adeptam, я цитирую  книгу  Азота  -  ту,  которую  таинственная
девушка  дала  Ставрофору,  диякону,  несущему  в   процессии   крест,   как
рассказывается в "Raptus  philosophorum".  Но  знания  адепта  охватывают  и
другие  области,  есть  среди  них,  например,   физиогностика,   касающаяся
оккультной  физики,  статики,  динамики   и   кинематики,   астрология   или
эзотерическая биология и изучение духов природы,  герметическая  зоология  и
биологическая  астрология.  Добавьте  сюда  космогностику,  которая  изучает
астрологию,  но   в   астрономическом,   космологическом,   физиологическом,
онтологическом  аспектах,  или  антропогностику,  изучающую   гомологическую
анатомию, пророческие  науки,  флюидную  физиологию,  психургию,  социальную
астрологию и герметизм истории. Есть еще качественная математика и,  как  вы
сами знаете,  арифмология...  Но  на  предварительном  этапе  познания  надо
постичь  космографию  невидимого,  магнетизм,  изучить  ауры,  сны,  флюиды,
психометрию и ясновидение - и в целом познать пять сверхнатуральных чувств
   -  не  говоря  уже  о  гороскопической  астрологии,  которая   становится
карикатурой на познание, если не обращаться с ней осторожно, далее:
   физиогномика, чтение мыслей, искусство гадания (Таро, сонник), вплоть  до
таких высших ступеней, как пророчество  и  экстаз.  Потребуется  достаточное
количество информации об управлении флюидами, алхимии, спагирии,  телепагии,
экзорцизме, обрядовой и заклинательной магии, основах теургии. Что  касается
истинного оккультизма, я посоветовал бы  разрабатывать  такие  области,  как
первоначальная Каббала, брахманизм, гимнософия, мемфисская иероглифика...
    
   - Тамплиерская феноменология - осторожно вставил Бельбо.
    
   Лицо Браманти озарилось,
 
   - Без всякого сомнения. Но я чуть  не  забыл:  до  начальных  понятий  из
области  некромантии  и  колдовства  небелых   рас   существуют   ономантии,
пророческие  исступления,   произвольное   чудотворство,   внушение,   йога,
гипнотизм, сомнамбулизм, алхимия Меркурия... Вронский советовал мистикам  не
забывать  о  технике  луденских  одержимых,  о  страдающих  конвульсиями  из
Сен-Медара, о мистических напитках, египетском вине, эликсире жизни  и  aqua
tofana. Что касается злого начала (а я понимаю,  что  тут  мы  добрались  до
самого заповедного раздела этой серии),  я  сказал  бы,  что  нужно  поближе
познакомиться с тайнами Вельзевула как с истинным саморазрушением, и  Сатаны
как свергнутого князя, и еще с тайнами Эвринома, Молоха, инкубов и суккубов.
Что касается доброго начала, то это небесные тайны святых Михаила,  Гавриила
и  Рафаила  и  добрых  демонов.  Затем  мистерии   Изиды,   Митры,   Морфея,
самофракийские и элевзинские мистерии, естественные мистерии мужского начала
- фаллоса, Древо жизни, Ключ к наукам, Бафомет, молот, естественные мистерии
женского начала, Церера, Ктеис, Патера, Кибела, Астарта.
    
   Господин Гарамон наклонился вперед с заискивающей улыбкой.
    
   - Вы, конечно, не забудете о гностиках...
    
   - Конечно, нет, хотя по этой специфической теме выпущено много  хлама,  и
все это несерьезно. Как бы там ни было, всякий  здоровый  оккультизм  -  это
форма гнозиса.
    
   - Я это и имел в виду, - вмешался Гарамон.
    
   - >- И это все? - спокойно спросил Бельбо,  Браманти  надул  щеки,  сразу
превратившись из тапира в хомяка.
    
   - Это все...  для  того,  чтобы  посвятить  себя  созданию  серии,  а  не
посвящению... - простите за игру слов. Но уже с полусотней  томов  вы  могли
бы, господа, притянуть, как магнитом, тысячи  читателей,  которые  только  и
ждут уверенного слова... Вложив несколько сот миллионов - я пришел именно  к
вам,  господин  Гарамон,  ибо  знаю,  что  вы  расположены  к  самым  щедрым
предприятиям - и выделив мне скромный процент, как редактору серии...
    
   Браманти сказал достаточно и уже не представлял интереса для Гарамона. Он
был спешно отослан не без великих обещаний. Как обычно,  комитет  советников
внимательно взвесит предложение.
   42
 
    
    
    
   Но знайте, что мы всегда согласны между собою, что бы мы ни говорили.
    
   Спор философов.
   Turba Philosophorum
 
    
    
   После посещения профессора Браманти, когда тот вышел, Бельбо заметил, что
ему не мешало бы вытащить пробку. Господин Гарамон не знал смысла выражения,
и Бельбо потратил  некоторое  время  на  подыскание  пристойных  парафразов,
однако успеха не имел.
    
   - В любом случае, - сказал господин Гарамон, - ломаться нам незачем. Этот
господин пяти слов не сказал, как я уже знал, что он нам не клиент. Он лично
платить не собирается. Но совершенно другое дело те, на кого он ссылался,  и
писатели, и читатели. Этот Браманти возник как раз в такой период, когда я и
без него  уделял  внимание  некоторым  размышлениям  в  данном  русле.  Вот,
господа. - И театральным жестом он выложил из ящика три книги.
    
   - Все эти сочинения вышли в последние годы и пользовались успехом. Первое
из них по-английски и я его не читал, но авт