пополнял
постепенно. В самом начале мне приходилось идти на компромиссы с совестью.
   Признаюсь, что не отвергал и написания дипломов для студентов.  Это  было
нетрудно, поскольку я передирал с дипломов десятилетней  давности.  Вдобавок
друзья издатели периодически подкидывали внутренние  рецензии  и  книжки  на
иностранных языках для обзоров, разумеется - самые нудные и по самым  низким
расценкам.
    
   Но я накапливал  знания  и  умения  и  ничего  не  выбрасывал.  Составлял
конспекты на все. Я не вел тогда банк данных в  компьютере  (первые  из  них
поступали в продажу как раз в эти годы, и Бельбо был пионером), у меня  было
ремесленное оборудование, но я создал нечто вроде банка  памяти,  состоящего
из  хрупких  картонных   карточек   с   перекрестными   отсылками.   Кант...
туманность... Лаплас, Кант, Кенигсберг, семь мостов  Кенигсберга...  теоремы
топологии... Больше всего это походило на ту игру, в которой надо  добраться
от сосиски до Платона за пять переходов, она называется "игра в ассоциации".
Посмотрим.
   Сосиска - свинтус - щетина - кисть -  маньеризм  -  идея  -  Платон.  Это
легко.
   Любая жвачная рукопись давала мне возможность заполнить двадцать карточек
для будущей игры в пирамидку. Критерий был очень жесткий, я думаю, что  этот
же критерий применяется обычно спецслужбами: нет лучших или худших сведений,
сведения нужны любые, а затем начинается поиск связей между ними.
   Связи существуют всегда, надо только захотеть их найти.
    
   Проработав примерно два года, я был вполне доволен собою. Во-первых,  мне
это нравилось. И вдобавой я повстречал Лию.
    
   35
 
    
    
    
   Чтоб всякий ведал, как я названа, Я - Лия,  и  прекрасными  руками  Плетя
венок, я здесь брожу одна.
    
   Чистилище XXVII, 100-1022
 
    
    
   Лия. Сейчас я мучаюсь мыслью, что ее не увижу, но я мог бы ее  вообще  не
встретить, и это бы было хуже. Если бы она была  со  мной,  держала  бы  мою
руку, в то время как я восстанавливаю этап за  этапом  своей  погибели.  Она
ведь все предугадала. Но я не могу ее ввязывать в эту  историю,  ни  ее,  ни
ребенка. Надеюсь, что они задержатся с переездом и вернутся, когда  все  уже
будет кончено, как бы оно ни кончилось.
    
   Это было 16 июля восемьдесят первого года. Милан уже почти  опустел  и  в
справочном зале библиотеки не было никого.
    
   - Прошу прощения, но том 109 собиралась взять я.
    
   - Почему же он тогда стоял тут?
    
   - Потому что я отошла на минутку взять выписку.
    
   - Это не причина.
    
   Она уже улепетывала к столу со своей добычей. Я уселся напротив,  надеясь
рассмотреть ее лицо.
    
   - И удается читать что-нибудь, кроме Брайля? -  спросил  я.  Она  подняла
голову, но все равно было неясно, лицо это или затылок.
    
   - Что? - переспросила она. - А-а. Я все прекрасно вижу.  -  Но  при  этих
словах она отодвинула челку, и глаза у нее были зеленые.
    
   - Зеленые глаза, - сказал я.
    
   - Да, а что, это плохо?
    
   - Почему же плохо. Наоборот...
    
   Так это начиналось.
    
   - Ешь, а то худой, как скелет, - сказала она за ужином. Пробило  полночь,
мы все еще находились в греческом ресторане около "Пилада",  и  свеча  почти
совершенно оплыла на горлышко бутылки, и мы рассказывали  все.  У  нас  была
одинаковая профессия. Она редактировала статьи для энциклопедии.
    
   Я торопился выговориться. В половине первого она отодвинула челку,  чтобы
лучше меня рассмотреть, и тут я  выставил  палец,  как  пистолет,  изображая
прямое попадание, и пропищал:
    
   - Пиф. Паф.
    
   - Как интересно, - сказала она. - Я тоже.
    
   Так мы стали плотию  от  единой  плоти,  и  с  того  вечера  меня  начали
именовать Пифом.
    
   Мы не могли позволить себе новую квартиру, поэтому я  ночевал  у  нее,  а
днем она приходила ко  мне  в  контору  или  же  отправлялась  на  охоту,  и
безусловно, она была ловчее меня, распутывая загадки, и знала,  какие  связи
надо подмечать и делиться со мной.
    
   - Есть у нас где-то фиговенький конспект на  розенкрейцеров?  -  говорила
она.
    
   - Да, надо мне этим заняться, когда будет время. Это конспект бразильских
записей.
    
   - Так вот, поставь отсылку на Йейтса.
    
   - Причем тут Иейтс?
    
   - Притом, что я  читаю  вот  здесь,  что  он  входил  в  розенкрейцерское
общество, которое называлось "Утренняя Звезда".
    
   - Что бы я без тебя делал, подумать страшно.
    
   Я снова начал посещать  "Пилад",  теперь  это  была  для  меня  биржа,  в
"Пиладе" я находил заказчиков.
    
   Однажды я там увидел Бельбо, он, кажется, тоже до того времени  не  часто
рассиживался в "Пиладе" и вернулся только  с  тех  пор,  как  узнал  Лоренцу
Пеллегрини. Все такой же, седины немного больше и немного похудевший, но  не
слишком.
    
   Он  отреагировал  на  меня  сердечно   (применительно   к   его   буйному
темпераменту).  Несколько  быстролетных  фраз  о  старом  времени,  обоюдное
умолчание о последней серии событий, в которых участвовали мы вдвоем,  и  об
эпистолярном  продолжении  этой  серии.  Комиссар  Де  Анджелис  больше   не
показывался. Дело сдали в архив или вроде того.  Я  рассказал  ему  о  своей
работе, и он, кажется, заинтересовался.
    
   - Честно говоря, мне тоже хотелось бы заниматься чем-то в этом роде,  Сэм
Спейд от культуры, двадцать долларов в день плюс командировочные.
    
   - Но не приходят обольстительные и загадочные леди и никто не  спрашивает
о мальтийском соколе, - сказал я.
    
   - Не теряйте надежды. Вам нравится эта работа?
    
   - Не то чтобы нравится, -  ответил  я  цитатой  из  него  самого.  -  Это
единственное, что я, может быть, хорошо умею.
    
   - Good for you3, - отвечал он.
    
   Мы встречались еще не раз, я рассказывал ему о бразильских впечатлениях.
   Однако взгляд его при этом вечно как-то витал, более чем обычно. Когда  в
баре не было Лоренцы Пеллегрини,  взгляд  сгущался  и  повисал  над  входною
дверью, а когда она была, он  беспокойно  перелетал  по  залу  вслед  за  ее
перемещениями. Как-то вечером  перед  самым  закрытием  он  проговорил,  как
всегда отсутствуя глазами:
    
   - Слушайте, нам, скорее всего, понадобится ваше сотрудничество, причем на
длительное время. Вы могли бы работать на нас по полдня,  скажем,  несколько
раз в неделю?
    
   - Надо подумать. О чем идет речь?
    
   - Крупная металлургическая фирма заказывает книгу о металлах. Иллюстрации
должны  преобладать  над  текстом.  В  общем,  популярно,  но  серьезно.  Вы
понимаете, в каком жанре. Металлы в истории человечества, от железного  века
до сплавов, употребляемых в ракетостроении. Нам нужен кто-то для  поисков  в
библиотеках  и   в   архивах,   для   подбора   иллюстративного   материала,
высококлассного: старые миниатюры, гравюры  из  альбомов  прошлого  века  на
разные темы, ну не знаю, литье, громоотводы.
    
   - Ладно, я завтра зайду и поговорим.
    
   Тут подошла Лоренца Пеллегрини.
    
   - Отвезешь меня домой?
    
   - Почему сегодня я? - спросил Бельбо.
    
   - Потому что ты мужчина всей моей жизни.
    
   Он покраснел как мог покраснеть только он - и взгляд его был направлен  в
еще более странную, чем обычно, точку. Потом сказал ей:
    
   - Присутствовали свидетели. - И мне:
    
   - Я мужчина всей ее жизни. Лоренца Пеллегрини.
    
   - Добрый вечер.
    
   - Добрый вечер. Он поднялся и прошептал ей что-то на ухо.
    
   - С какой стати? - отвечала она. -  Я  попросила  тебя  отвезти  меня  на
машине до дома.
    
   - А, - сказал Бельбо. - Извините, Казобон, я работаю таксистом вот у этой
дамы неизвестно чьей жизни.
    
   - Балда, - ласково сказала она и поцеловала его в щеку.
    
   36
 
    
    
    
   Позвольте тем временем советовать грядущему, или же настоящему  читателю,
если он подвержен меланхолии. Пусть не ищет знаков или провозвестий  в  том,
что сказано ниже, дабь не причинилось ему беспокойства,  и  не  вышло  более
зла,  нежели  пользы,  если  он  применит  это  к  себе...  как  большинство
меланхоликов.
    
   Р.  Бартон,  Анатомия  меланхолии,  Вступление  R.  Burton,  Anatomy   of
Melancholy, Oxford, 1621, Introduzione
 
    
    
   Было ясно, что Бельбо и Лоренца Пеллегрини связаны.  Я  только  не  знал,
насколько  тесно  и  насколько  давно.  Файлы  Абулафии  тоже  не   помогают
реконструировать сюжет.
    
   В частности, не датирован файл об ужине с доктором Вагнером. Знакомство с
доктором, с одной стороны, существовало еще до моего отъезда в  Бразилию,  с
другой - продолжалось  после  моего  прихода  в  "Гарамон";  соприкасался  с
доктором и я, а значит, ужин с Вагнером мог иметь место как до, так и  после
того вечера в "Пиладе". Если до - представляю себе  смущение  Бельбо  и  его
подавленное отчаяние.
    
   Доктор  Вагнер  из  Вены,  с  многолетней   практикой   в   Париже,   чем
обусловливалось ударение в фамилии на  последнем  слоге,  чем  щеголяли  его
знакомцы,  вот  уже  лет  десять  наезжал  в  Милан  по   приглашению   двух
революционных групп - реликтов шестьдесят восьмого года. Группы устраивали с
ним дискуссии и, разумеется, каждая предлагала альтернативную радикалистскую
трактовку  его   взглядов.   Зачем   и   почему   этот   известный   человек
спонсоризировался у экстрапарламентариев, я никогда не мог понять.
   Теории Вагнера сами по себе не носили политической окраски, и захоти  он,
мог бы ездить по приглашениям  университетов,  клиник,  академий.  Наверное,
дело в том, что условия революционеров были для него выгоднее  остальных,  а
главными качествами доктора являлись эпикурейство и  привычка  к  княжескому
шику.  Частные  же  организации   платили   щедрее,   чем   государственные,
следовательно, доктор Вагнер мог приезжать в первом классе,  останавливаться
в лучшем  отеле,  а  счета  за  лекции  и  семинары  выписывать  по  тарифам
психиатрических сеансов.
    
   Каким  образом,  со  своей   стороны,   революционные   группы   находили
идеологическое  вдохновение  в  теориях  господина  Вагнера  -  это   другой
разговор. Хотя в те годы психоанализ Вагнера развивался по  линии  настолько
деконструктивистской, диагональной, либидинозной и некартезианской,  что  из
него и впрямь могла  браться  теоретическая  подпитка  любой,  в  том  числе
революционной деятельности.
    
   Правда, не было понятно,  как  переварит  эти  идеи  рабочий  класс;  обе
ревгруппы оказались на перепутье - выбирать рабочий  класс  или  Вагнера,  и
выбрали Вагнера. Была проведена идеологическая  поправка,  согласно  которой
движителем новой революции выступал не рабочий класс, а интеллигенция.
    
   -   Чем    интеллектуалиэировать    пролетариат,    легче    опролетарить
интеллигенцию, а зная тарифы профессора Вагнера, ждать придется  недолго,  -
сказал мне на это Бельбо.
    
   Вагнерианская революция была самой дорогостоящей в истории человечества.
    
   В издательстве "Гарамон" по субсидии  одного  психологического  института
был переведен и издан сборник мелких статей профессора, узкоспециальных,  но
ценных для поклонников Вагнера именно в силу  давности  и  редкости.  Вагнер
прибыл в Милан, чтоб провести презентацию, тогда-то и началось их общение  с
Бельбо.
    
   Имя файла: Доктор Вагнер
 
   Дьявольский д-р Вагнер Серия двадцать шестая Кто в это серое  нахмуренное
ут
 
   Во  время  обсуждения  я  выступил  с  замечанием.  Сатанический   старец
раздражился, но не выказал. Отвечал, наоборот, обольстительно.
    
   Так Шарлюс витает над Жюпьеном4, пчела над  венчиком.  Гений  не  выносит
нелюбимости. Он  должен  обольстить  нелюбящего,  влюбить  его.  Сделано:  я
полюбил Вагнера.
    
   Но, вероятно, Вагнер меня не простил, потому что в  вечер  развода  нанес
мне смертельный удар. Не сознавая, инстинктивно: не  сознавая  обольщал,  не
сознавая решил меня покарать. В контексте деонтологии5 он  психоанализировал
меня бесплатно. Подсознательное кусает и своих надсмотрщиков.
    
   Похоже на историю с маркизом  Лантенаком  в  девяносто  третьем.  Корабль
вандейцев попадает в грозу у бретонского берега, внезапно орудие отскакивает
от лафета, и в то время как корабль роет волны то носом,  то  кормой,  пушка
мечется обезумело от  форштевня  до  вахтерштевня,  сокрушая  все  на  пути.
Канонир корабля (увы, именно тот, чьей нерачительностью было вызвано опасное
происшествие) с беспримерной храбростью, с цепью в руках кидается  наперерез
чудовищу, грозящему убить, одолевает его,  связывает,  возвращает  в  мирное
русло, спасает корабль, экипаж,  задание.  Следует  возвышенно-литургическое
действо по сценарию  ужасного  Лантенака.  Команду  строят  на  квартердеке,
отличившегося вызывают перед строем, командир награждает его высшей  военной
наградой, сняв орден с собственной шеи, обнимает, лобызает, а орава оглашает
воздух бесчисленными ура.
    
   После этого несгибаемый  Лантенак  провозглашает,  что  именно  этот,  не
знающий страха, был виновником аварийной обстановки, и что  он  должен  быть
расстрелян.
    
   О дивный  Лантенак,  о  доблестный,  справедливый,  неподкупный!  Так  же
поступил со мною доктор Вагнер, я горжусь его дружбой, он убил меня,  одарив
меня истиной, убил меня, объяснив мне, чего именно я  желаю,  объяснил  мне,
чего я, желая, страшуся.
    
   История начинается по кафе и барам.  Потребность  влюбиться.  Есть  вещи,
которые предчувствуются. Невозможно влюбиться  вдруг.  А  в  периоды,  когда
влюбление  назревает,  нужно  очень  внимательно  глядеть  под  ноги,   куда
ступаешь, чтобы не влюбиться в совсем уж не то.
    
   Почему во мне назревало влюбление именно  в  этот  период?  Наверное,  от
того, что я как раз бросил пить. Работа сердца  связана  с  работой  печени.
Новая любовь дает чудный повод запить снова.  Снова  двинуться  по  барам  и
кафешкам.
    
   Бар быстролетен, вороват. Бар вытекает из  сладкого  ожидания  в  течение
целых суток, покуда не окунешься в  полумрак  кожаных  полукресел,  в  шесть
часов  вечера  там  нет  ни  единого  человека,  омерзительные   завсегдатаи
сползутся к вечеру, когда будут  играть  музыку.  Предпочитаю  малоприличный
американ-бар, пустынный в предвечернюю пору, официант подходит только  после
третьего зова с готовым новым мартини.
    
   Мартини - залог всего. Не виски,  а  именно  мартини.  Субстанция  белого
цвета,  поднимешь  стакан  и  внутри  увидишь  оливку.  И   разность   между
лицезрением возлюбленной через мартини-коктейль, налитый в треугольный бокал
- он непростительно мал - и ее же лицезрением сквозь  джин  мартини  on  the
rocks, который подают в широком  стакане,  и  лик  дробится  кубиками  льда,
дробленый лик двоится, когда  вы  сдвигаете  стаканы  и  прижимаетесь  челом
каждый к своему холодящему стеклу - годятся на  это  стаканы,  а  бокалы  не
годятся никак.
    
   Так мимолетен бар. Потом жди, дрожа, следующего дня.  Нет  уверенности  -
шантажа.
    
   Кто влюбляется по барам, не нуждается в совершенно собственной женщине.
   Пусть некто вас одалживает друг другу.
    
   Фигура этого некто. Он дает ей огромную свободу, будучи вечно в отъезде.
   Подозрительно либерален. Я мог звонить тебе в  двенадцать  ночи,  он  был
дома, а ты нет, он говорил, что тебя нету, более того, кстати к слову, вы не
знаете случайно, где она  может  быть?  Единственные  моменты  ревности.  Но
именно таким образом я отбивал Цецилию у  саксофониста.  Любить  или  только
думать, что любишь, как вечный священнослужитель той стародавней мести.
    
   С Сандрой все осложнилось. На этот раз она почувствовала, что у меня  это
серьезно, и отношения нашей совместной  жизни  сделались  напряженными.  Нам
надо  расстаться?  Тогда  расстанемся.  Нет,  подожди,  обсудим.  Нет,   так
продолжаться не может. В общем, проблема была в Сандре.
    
   Когда встречаешься по барам, драма твоей страсти фокусируется не на  том,
с кем ты встречаешься, а на том, с кем расстаешься.
    
   В то время имел место ужин с доктором Вагнером. На лекции в тот  день  им
было дано, в ответ на провокационный вопрос, определение психоанализа:
    
   6
 
   Речь шла об отношениях пары, о разводе как  иллюзии  закона.  Захваченный
собственными проблемами, я участвовал в дискуссии с жаром. Мы позволили себя
втянуть в диалектическую чехарду, говорили  сами,  в  то  время  как  Вагнер
молчал. Мы забыли, что перед нами сидит оракул. Вдруг с задумчивым видом  он
вдруг с полууснувшим видом он вдруг с грустно-равнодушным видом он вдруг как
будто совсем некстати Вагнер вступил в разговор (я хочу в точности  передать
его слова, они врезались в мою память совершенно точно, в  данном  случае  я
безусловно не ошибаюсь):
    
   - За  всю  мою  жизнь  я  ни  разу  не  имел  пациента,  невротизованного
собственным разводом. Причиной страдания всегда выступает развод Другого.
    
   Доктор Вагнер даже в устной речи ставил заглавную Д  в  слове  Другой.  В
любом случае я подскочил как будто уязвленный аспидом
 
   виконт подскочил как будто  уязвленный  аспидом  ледяной  пот  жемчужными
каплями выступил на его челе  барон  наблюдал  за  виконтом  сквозь  ленивые
колечки дыма тончайших русских сигарет
 
   - Вы имеете в виду, - спросил я, - что депрессия охватывает  человека  не
из-за его собственного развода, но из-за возможного или невозможного развода
того третьего лица, которое ответственно за кризисное  состояние  той  пары,
членом которой этот человек выступает?
    
   Вагнер посмотрел на меня с изумлением обывателя, впервые имеющего дело  с
умственным расстройством. И спросил, что я хочу этим сказать.
    
   Действительно, что бы я ни хотел сказать,  выразился  я  глупо.  Тогда  я
попытался конкретизировать умозаключение. Я разложил на скатерти приборы.
    
   - Вот, это я, Нож,  женатый  на  Ложке.  Есть  еще  Вилочка,  замужем  за
Ножиком, за другим, чем я, за Мекки Мессером. Так вот, я,  Нож,  думаю,  что
переживаю из-за того, что собираюсь оставить свою супружницу Ложку, и  в  то
же время не желаю этого, в то время как я  люблю  Вилочку,  но  меня  вполне
устраивает, если бы она оставалась себе со своим  Ножичком.  Вы  же,  доктор
Вагнер, говорите мне, что на самом деле я страдаю из-за того, что Вилочка не
расстается с Ножичком. Это так?
    
   Вагнер уведомил сидевшего с нами сотрапезника,  что  никогда  не  говорил
ничего подобного.
    
   - Как это не говорили? Вы же сказали, что никогда не видели,  чтобы  люди
были невротизованы собственным разводом, а всегда разводом кого-то другого.
    
   - Может быть, не помню, - отвечал доктор Вагнер скучливо.
    
   - А если вы это говорили, имели ли вы в виду то, что имел в  виду  сейчас
я?
    
   Вагнер выдержал паузу в несколько минут.
    
   Бывшие за столом замерли, не решаясь даже сглотнуть. Вагнер сделал  знак,
чтобы ему налили в бокал вина, внимательно  посмотрел  жидкость  на  свет  и
только потом заговорил.
    
   - Если вы поняли в этом смысле, значит, вы хотели в этом смысле понять.
    
   Потом он  отвернулся  в  другую  сторону,  пожаловался,  что  ему  жарко,
помурлыкал оперную арию, дирижируя сухарем, как  будто  бы  перед  невидимым
оркестром, зевнул, сосредоточился на сливочном торте, а потом, после  нового
припадка немоты, попросил препроводить его в гостиницу.
    
   Все смотрели на меня так, как будто я  испортил  им  вечерю,  на  которой
могло было быть возглашено Окончательное Слово.
    
   И действительно мне была возглашена Истина.
    
   Я тебе позвонил. Ты была дома, с Другим. Я не спал всю  ночь.  Все  стало
ясно: я не мог переносить, чтобы ты была с ним. Сандра не имела отношения.
    
   Последовали душераздирающие полгода. Я гнал тебя как  дичь,  преследовал,
дышал в шею,  требовал,  чтобы  прекратилось  твое  сожительство  с  Другим,
внушал, что  ты  мне  н