шаровидным   балластом.   Прибор   для
изготовления Ребиса
   - на глазах у всех.
    
   Отдел стекла. Я уже был здесь. Зеленые флаконы, хозяин-садист  предлагает
мне  концентрированные  яды.  Железные  машины  для  производства   бутылок,
открывающиеся и закрывающиеся  двумя  рычагами,  а  если  бы  кто-то  вместо
бутылки сунул туда руку? Щелк, как  это  делают  огромные  плоскогубцы,  эти
ножницы, эти скальпели с  изогнутыми  остриями,  которые  можно  вставить  в
сфинктер, в уши, в матку, чтобы извлечь из нее еще теплый зародыш,  а  затем
растолочь его с медом и перцем и удовлетворить жажду Астарты... Теперь я шел
через зал с большими витринами, различал  кнопки  для  включения  спиральных
буров, которые неумолимо движутся к глазам жертвы. Колодец  и  Маятник.  Это
почти карикатура, как бесполезные машины Голдберга, как пресс для  пыток,  в
котором Деревянная Нога держал Микки Мауса, engrenage trois  pignons  триумф
механики эпохи Возрождения, Бранка, Рамелли, Дзонка, мне  были  знакомы  эти
шестерни, я использовал их в чудесных приключениях  металлов,  но  сюда  они
были помещены позже, в прошлом веке, готовые  приструнивать  бунтарей  после
завоевания мира, тамплиеры научились у ассасинов,  как  заставить  замолчать
Ноффо  Деи3,  когда  удастся  его  схватить   обвисшие   конечности   врагов
Властителей  Мира  перекрутятся  в  направлении  солнца   подобно   свастике
Зеботтендорфа, все готово, Они ждут знака, все на глазах у всех,  План  стал
публичным достоянием, но никто не сможет  его  разгадать,  скрипучие  глотки
поют свой завоевательский гимн, великая оргия  ртов  с  единственным  зубом,
губы смыкаются в гримасе, и создается  впечатление,  что  все  зубы  в  одно
мгновение выпали на землю.
    
   В конце концов я очутился перед , который  спроектирован  специально  для
Эйфелевой  башни,  чтобы  обмениваться  сигналами  времени  между  Францией,
Тунисом и Россией (тамплиеры из Провзна, павликиане и ассасины  из  Феса-Фес
не  в  Тунисе,  а  ассасины  были  в  Персии,  и  потом,  нельзя  играть   в
утонченность, когда живешь в витках Утонченного Времени), и я уже видел  эту
чудовищную махину, выше меня самого, с проделанными в  стенках  отверстиями,
воздухозаборниками; кто хотел убедить меня, что это - радиоприемник? Ну  да,
я уже видел ее, я проходил там сегодня днем, Бобур!
    
   На наших глазах. А действительно, для чего был предназначен этот огромный
громоздкий ящик в центре Лютеции (Лютеция, дыра для моря  подземной  грязи),
там, где раньше находилось  Чрево  Парижа  с  его  хоботами,  захватывавшими
воздушные потоки,  с  этим  безумием  труб,  желобов,  этим  ухом  Дионисия,
открытым внешней пустоте, чтобы посылать звуки, послания, сигналы  к  центру
земного  шара  и  возвращать  их,  изрыгая  информацию   из   ада?   Сначала
Консерваторий как лаборатория, потом Башня как антенна, наконец,  Бобур  как
глобальное  приемо-передающее  устройство.  Неужели   кто-то   думает,   что
установил эту гигантскую присоску,  чтобы  позабавить  четверку  заросших  и
дурно пахнущих студентов,  желающих  послушать  последнюю  модную  пластинку
через вставленный в ухо японский наушник? На наших глазах. Бобур как  ворота
подземного царства Агарты, как  памятник  все  возрождающимся  синархическим
справедливостям. А те - два, три, четыре миллиарда Тех, они не знают об этом
или стараются не знать. Глупые и гилики. А пневматики в течение шести  веков
обращены к своей цели.
    
   Внезапно я очнулся на главной  лестнице  и  спустился  по  ступеням,  еще
больше насторожившись. Приближалась полночь. Мне  нужно  было  спрятаться  в
моем наблюдательном пункте до Их прихода.
    
   По-моему, было часов одиннадцать или около того. Я пересек зал  Лавуазье,
не зажигая фонарик,  все  еще  под  властью  воспоминаний  о  послеобеденных
галлюцинациях, и вошел в галерею с моделями железных дорог.
    
   В нефе уже кто-то был. Я видел колышущиеся  слабые  огоньки.  Послышались
звуки быстрых шагов, шум переставляемых предметов.
    
   Я погасил фонарь. Успею ли я добраться к будке охранника? Я  проскользнул
вдоль стендов с моделями поездов и  вскоре  добрался  до  статуи  Грамма,  в
трансепте.  Статуя   возвышалась   на   деревянном   кубическом   постаменте
(кубический камень Эзода!), словно охраняя вход в хоры. Я  помнил,  что  моя
статуя Свободы должна находиться прямо за его спиной.
    
   Передняя стенка пьедестала была откинута, образуя своего рода мостик,  по
которому можно было выйти из вентиляционной шахты. И  действительно,  оттуда
появился человек с фонарем, возможно газовым, с  цветными  стеклами.  Фонарь
отбрасывал на лицо красноватый свет. Я влип в угол, и он меня не заметил.  К
нему приблизился кто-то с хоров. "Поторопитесь-сказал он подошедшему  -  они
будут через час".
    
   Итак, это был авангард, который готовил все необходимое для ритуала. Если
их немного, я смогу ускользнуть к Свободе незамеченным. Пока не  пришли  тем
же путем Они, Бог знает откуда и сколько. Я долго сидел затаившись, следя за
отблесками фонарей в церкви, за чередованием света и тени. Я вычислял, когда
они отдалятся от Свободы настолько, чтобы я  оказался  в  тени.  В  какой-то
момент я рискнул проскользнул вдоль левого бока Грамма, с трудом  прижимаясь
к стене и втягивая живот. Хорошо, что я худой как щепка, Лия...
   Я подбежал и втиснулся в будку.
    
   Чтобы не обнаружить себя, я уселся  на  пол,  скрючившись,  как  зародыш.
Сердце билось учащенно, а может, это стучали зубы.
    
   Нужно расслабиться. Я равномерно  задышал  носом,  постепенно  заглатывая
воздуха  все  больше.  Без  сомнения,  именно  так  во  время  пыток   можно
сознательно вызвать обморок, чтобы не чувствовать боли. И в  самом  деле,  я
почувствовал, как медленно погружаюсь в объятия Подземного Мира.
    
   113
 
    
    
    
   Наше дело - тайна внутри тайны,  тайна  чего-то,  что  остается  скрытым,
тайна, которую лишь другая  тайна  может  изъяснить,  это  тайна  на  тайне,
которая тешится тайной.
    
   Джафар аль-Саид, шестой Имам
 
    
    
   Я медленно возвращался в  сознание.  Слышались  звуки,  тревожно  мерцали
блики.
   Меня мучили задеревеневшие ноги. Я  постарался  подняться  тихонько,  без
всякого шума, ступни оперлись на отмель, заселенную морскими ежами.
   Русалочка, ау! Совершенно бесшумно я перемялся с ноги на ногу,  встал  на
цыпочки, опустился на пятки. Пытка стала выносимое.  Только  тогда,  высунув
осторожно голову из будки, я посмотрел налево, направо и убедился,  что  моя
засада остается в тени. Я мог видеть, не будучи видимым.
    
   Неф освещался повсюду. Свет шел от  фонарей,  теперь  их  было  несколько
десятков, по фонарю у каждого участника бала, число которых прибывало каждую
минуту. Они выныривали  из  постамента  памятника  Грамму,  проходили  через
бывший соборный хор и устраивались в нефе. Господи, сказал я  себе,  что  за
шабаш на Лысой Горе, нарисованный Диснеем!
    
   Они не галдели,  а  шептались,  но  все  совокупно  производили  какой-то
назойливый  шум,  как  в   театре,   когда   статисты   вразнобой   бормочут
"чтоговоритькогданеочемговорить".
    
   Слева от меня фонари были расположены на  земле  полукругом,  дорисовывая
приплюснутой дугою восточную выпуклость абсиды, достигая окраиной этого  как
бы полукруга статуи Паскаля. Под статуей располагался  пылающий  жертвенник,
на который постоянно подбрасывали травы, эссенции. Дым пробирался ко  мне  в
будку, драл горло, приводил меня в состояние тупого перевозбуждения.
    
   На фоне  трепета  фонарей  я  заметил,  что  посередине  хора  колыхалась
какая-то штука, какая-то тонкая и подвижная тень.
    
   Маятник! Маятник не  болтался  теперь  на  своем  месте  под  крестовиною
купола.
   Он был прицеплен, и не он, а другой, бывший больше,  к  замку  свода  над
хором.  Шар  стал  крупнее,  трос,  державший  его,  толще,   он   напоминал
корабельный канат или витой кабель.
    
   Маятник был такой же громадный, какой проектировался  в  свое  время  для
Пантеона. Было похоже, как будто я смотрел на Луну в телескоп.
    
   Они реконструировали его в том же виде, в каком  тамплиеры  испытали  его
впервые, за  полтысячелетия  до  Фуко.  Чтобы  позволить  маятнику  качаться
свободно, они к тому же убрали некоторые предметы, добавив к амфитеатру хора
свой грубый фонарный полукруг, антистрофу - сцену.
    
   Я недоумевал: как же Маятник  ухитряется  сохранять  постоянную  энергию?
Ведь под половым покрытием  хора  не  вмонтирован,  как  на  прежнем  месте,
магнитный амортизатор? И  тут  же  увидел  как.  У  окраины  хора,  рядом  с
двигателями Дизеля, находился человек, который, в любой момент готовый,  как
кот, совершить прыжок в зависимости от  изменений  колебательного  плана,  -
мягким движением руки добавлял шару,  всякий  раз  когда  шар  проносился  в
радиусе его действия, новый небольшой импульс, точно рассчитывая силу толчка
длинных и гибких пальцев.
    
   Он был во фраке, как Мандрейк. Немного погодя, получше разглядев всю  его
команду, я понял, что это  фокусник,  иллюзионист  "Маленького  цирка  мадам
Олкотт", профессионал, умеющий  великолепно  дозировать  энергию  нажима,  с
железными запястьями, с привычкою работать на микроскопических различиях.  А
может быть, он даже был способен сквозь тонкие подметки  своих  лакированных
туфель прочувствовать течения Земли и  привести  свои  руки  в  соответствие
тайной жизни шара и тайной жизни Земли, на призывы которой реагировал шар?
    
   Его окружение. Чуть погодя я рассмотрел и  их  тоже.  Они  проскальзывали
между автомобилями нефа, проныривали около дрезин и  мотоциклов,  почти  что
перекатывались в потемках, кто подтаскивал трон и  покрытый  красным  сукном
стол заседаний в широкую  галерею  в  дальнем  конце  нефа,  кто  примащивал
дополнительные фонари. В своей мелкости, в ночном мельтешенье они  ковыляли,
как рахитичные дети, и я заметил у одного, проходившего рядом,  монголоидные
черты лица и лысый череп. Это  были  Мини-Монстры  мадам  Олкотт,  мерзейшие
карлики-уроды, которых я видел на плакате в лавке Слоан.
    
   Цирк собрался тут в полном составе, труппа, пожарные и коверный персонал.
Я увидел Алекса и Дениса, Гигантов Авалона, затянутых в ремни из черной кожи
с нашлепками, действительно гигантских, белокурых: они стояли  прислонившись
к громадному Обеиссану, крестом сложивши руки, выжидая.
    
   Не было времени пытаться рассмотреть остальное.  Вошел  некто  с  большой
торжественностью, властным жестом призвал к порядку. Я узнал  Браманти  лишь
по его кровавой тунике,  белому  плащу  и  митре,  которые  видел  во  время
знаменитого  мистического  вечера  в  Пьемонте.   Браманти   приблизился   к
жертвеннику, плеснул на него что-то, всех  обдало  чадом  и  вслед  за  этим
жирная белая волна дыма и аромата распространилась по всей зале. Как тогда в
Рио, подумал я, как тогда в Пьемонте на алхимическом  балу.  А  у  меня  нет
агогона. Я завесил платком рот и ноздри, как противогазом. Но все тщетно:
   Браманти задвоился в моих глазах, а  Маятник  стал  скакать  передо  мною
сразу во множестве направлений, как в луна-парке.
    
   Браманти начал выкликать:
    
   - Алеф бет гимель далет ге вав заин хет тет йод каф ламед мем  нун  самех
айин пе цади коф рейш шин тав!
    
   Толпа отвечала молитвенно:
    
   - Пармесиэль, Падиэль, Камуэль, Азели-эль, Бармиэль,  Гедиэль,  Азириэль,
Мазериэль, Дорхтиэль, Узиэль, Кабари-эль, Райзиэль, Зимиэль, Армадиэль...
    
   Браманти снова махнул, и некто отделился от толпы, преклонил колено у ног
священнодея. Только на мгновение мне  удалось  увидеть  его  лицо.  Это  был
Риккардо, человек со шрамом, художник.
    
   Браманти допрашивал его, а тот  произносил  ответы,  откликаясь  наизусть
затверженными формулами ритуала.
    
   - Кто ты есть?
    
   - Я адепт, еще не допущен до высочайших  секретов  ТРИС.  Я  готовился  в
молчании, в медитации,  сопредельной  тайне  Бафомета,  и  в  сознании,  что
Великое Деяние творится о  шести  нетронутых  печатях  и  что  только  перед
скончанием мы узнаем тайну седьмой печати.
    
   - Как ты был принят?
    
   - Взойдя по перпендикуляру к Маятнику.
    
   - Кто тебя принял?
    
   - Мистик-Легат.
    
   - Ты узнал бы его?
    
   - Нет, ибо он был маскирован. Мне известен в лицо только Рыцарь  на  одну
ступень выше меня, а тому известен  лишь  Измеритель  на  ступень  выше  его
ступени, и так каждому известен лишь один. И я желаю того же
 
   - Quid facit Sator Агеро?
    
   - Tenet Opera Rotas.
    
   - Quid facit Satan Adama?
    
   - Tabat Amata Natas. Mandabas Data Amata, Nata Sata.
    
   - Ты доставил женщину?
    
   - Да, она здесь. Я передал ее тому, кто был мне указан. Она готова.
    
   - Ступай же и будь готов.
    
   Диалог проходил на весьма приблизительном французском. Покончив  с  этим,
Браманти сказал:
    
   - Братья, мы собрались во имя  Единого  Ордена,  Ордена  Неизвестного,  к
которому до вчерашнего дня вы и не ведали, что принадлежите, а приналежали к
нему всегда! Поклянемся же. Анафема профанаторам тайны! И анафема сикофантам
Оккультного, анафема тем, кто сделал позорищем Ритуалы и Таинства!
    
   - Анафема!
    
   - Анафема Невидимому Коллегиуму, ублюдкам Хирама и вдовицы,  и  магистрам
оперативным и спекулятивным Великой лжи Востока и Запада, Древней,  Принятой
и Исправленной, Мисраиму и Мемфису, Филатетам  и  Девяти  сестрам,  Строгому
наблюдению и Порядку  Храма  восточного,  Иллюминатам  Баварии  и  Авиньона,
Кавалерам Кадоша, Избранным Коэна, Совершенному Дружеству,  Рьщарям  Черного
Орла и  Святого  Града,  Розенкрейцерам  Англии,  Каббалистам  Златорозового
Креста,  Золотой  Заре,  Католическому  розенкрейцерству  Храма  и   Грааля,
Утренней Звезде, Светилу Аргентинскому и Телемскому, Вриль и  Туле,  анафема
древним и  мистичным  узурпаторам  наименования  Великого  Белого  Братства,
Наблюдателям Храма, анафема всем Коллегиумам и Приоратам Сиона и Галлий!
    
   - Анафема!
    
   - Кто бы по простоте, по повелению, из прозелитизма, расчета либо  же  по
злой воле ни был инициирован в ложу,  коллегиум,  приорат,  капитул,  орден,
которые незаконно апеллируют к Неведомым Верховникам и  Старшинам  мира,  да
отречется этой же ночью и да  испросит  в  исключительном  порядке  принятия
духовного и телесного  в  ряды  единственного  истинного  наблюдения,  ТРИС,
Тамплиеров-Рыцарей Интернациональной Синархии, в  триединый  и  тринософский
мистический и секретный орден Кавалеров Синархов Возрождения Тамплиерства!
    
   - Под сению крил твоих!
    
   - Пусть же войдут местодержатели  тридцати  шести  постов  высшей  тайной
иерархии! И в то время как Браманти выкликал одного за другим избранных, они
входили в литургических одеждах, каждый неся на груди Золотое Руно.
    
   - Кавалер Бафомета,  Рыцарь  Семи  Нетронутых  Печатей,  Кавалер  Седьмой
Печати, Кавалер Тетраграмматона, Рыцарь  Каратель  Флориана  и  Деи,  Рыцарь
Атанора...
   Достопочтенный Измеритель Вавилонского Столпа, Достопочтенный  Измеритель
Великой   Пирамиды,   Достопочтенный   Измеритель   Кафедральных    Соборов,
Достопочтенный Измеритель Храма Соломона,  Достопочтенный  Измеритель  Садов
Палатинских, Достопочтенный Измеритель Храма Города Солнца...
    
   Браманти выкликал титулы, а их носители группами вступали в зал, и я, как
ни силился, не успевал различить их по титулам, однако  несомненно  в  числе
первой дюжины  вошли  Де  Губернатис  и  старик  из  книжной  лавки  Сло-ан,
профессор Канестрис и другие,  виденные  мною  на  мистическом  празднике  в
Пьемонте.  По-видимому,  степень  Кавалера  Тетраграмматона   относилась   к
господину Гарамону, он вошел чопорный,  иератичный,  полный  сознания  своей
новой роли, подрагивающими руками он то и дело ощупывал свой нагрудный  знак
Золотого Руна. Тем временем  Браманти  продолжал:  -  Мистик-Легат  Карнака,
Мистик-Легат Баварии, Мистик-Легат Барбелогностиков, .Мистик-Легат  Камлота,
Мистик-Легат  Монсегюра,  Мистик-Легат   Сокровенного   Имама...   Верховный
Патриарх  Томара,  Верховный  Патриарх  Килвин-нинга,   Верховный   Патриарх
Сен-Мартен-де-Шан,  Верховный  Патриарх  Ма-риенбада,   Верховный   Патриарх
Невидимой Охраны, Верховный Патриарх In partibus Скалы Аламута...
    
   Как легко догадаться, Великим Патриархом Невидимой Охраны являлся  Салон,
такой же сероликий, но без своего халата, сегодня  он  красовался  в  желтом
облачении вроде туники с кровавым подбоем. За ним следовал  Пьер,  психопомп
Люциферовой церкви, имевший на груди, в отличие от всех, не  орден  Золотого
Руна, а стилет в позолоченных ножнах. Тем временем Браманти продолжал:
    
   -  Великий  Иерогам  Алхимического  Бракосочетания,   Великий   Психопомп
Родоставрос,  Великий  Референдарий  Тайного  Тайных,  Великий  Стеганог-раф
Иероглифической Монады, Великий Коннектор Астрального и  Взаимного  космоса,
Великий Смотритель  Гробницы  Христиана  Розен-крейца...  Неуловимый  Архонт
Земных токов, Неуловимый  Архонт  Полого  Земного  Шара,  Неуловимый  Архонт
Мистического  Полюса,  Неуловимый  Архонт  Лабиринтов,   Неуловимый   Архонт
Маятника Маятников... - Браманти выдержал паузу, и, как  мне  показалось,  с
неудовольствием  возвестил  последнего  члена  совета:  -  Неуловимейший  из
Неуловимых Архонтов, Раб Рабов, Смиреннейший  Секретарь  Эдипа  Египетского,
Ничтожный Посланник Верховников Мира и Вратарь Агарты,  Последний  Кадильщик
Маятника, Клод-Луи, граф Сен-Жермен, князь Ракоши, граф  Сен-Мартен,  маркиз
Алье, властелин Сюрмона, маркиз Уэллдон, маркиз Монферрат, Эмар  и  Бельмар,
граф Солтыков, кавалер Шёнинг, граф Цароги!
    
   В то время как прочие располагались на галерее,  в  президиуме,  лицом  к
маятнику и к общему собранию, рассевшемуся в нефе, вошел  господин  Алье,  в
синем в полоску двубортном костюме, с бледным и  замкнутым  ликом,  ведя  за
собою, как ведут душу умершего по тропинке Аида,  бледную,  как  он,  и  как
будто одурманенную наркозом,  одетую  в  одну  только  белую  полупрозрачную
тунику, Лоренцу Пеллегрини с разметанными по плечам волосами. Я увидел ее  в
профиль, в то время как она проходила, нежная, изможденная, как прелюбодеица
прерафаэлитов. Слишком прозрачная, чтоб не возбудить в очередной  раз  моего
желания.
    
   Алье подвел Лоренцу к жертвеннику, вблизи от статуи Паскаля, погладил  ее
по отсутствующему, задумчивому лику и подал знак Гигантам  Авало-ria,  чтобы
они приблизились и поддержали Лоренцу. Потом направился  к  столу  и  уселся
лицом к своей пастве, и мне он был виден прекрасно, в то время  как  вынимал
из жилетного кармана табакерку и вращал ее пальцами в безмолвии, прежде  чем
заговорить.
    
   - О братья, о кавалеры. Вы собраны потому,  что  в  эти  дни  Мистические
Легаты оповестили вас о слете, и следовательно, всем вам  известна  причина,
объединившая нас тут. Мы должны были бы собраться в ночь 23 июня 1945 года.
   Может быть, некоторые из вас в тот год еще не были рождены на  свет  -  я
хочу сказать, не существовали в своей сегодняшней ипостаси. Я пригласил  вас
сюда,  потому  что  после  шести  сотен  лет  мучительнейших  блужданий   мы
обнаружили того, кто знает. Как он узнал - и узнал больше, чем  знаем  мы  -
это тревожащая тайна. Но добавлю, что среди нас присутствует - и ты  не  мог
бы не быть тут, не правда ли, мой любопытный друг, однажды уже  раскаявшийся
в излишнем любопытстве? - итак,  открою  вам,  что  среди  нас  присутствует
некто, кто мог бы рассказать, откуда знает Тот. Арденти!
    
   Полковник Арденти - и это был именно он, в  том  же  вороновом  оперении,
хотя немного одряхлевший - протолкался между зрителями и встал перед столом,
за которым заседал грозный Судия. Между ним и подсудимым, как  непреодолимая
преграда, со свистом прорезал воздух