йший  срок  превращено  в  правильное.
Ничто так не  обескураживает  противника,  рассчитывающего  на  победу,  как
военная хитрость подобного рода". В 1745 г. в  битве  при  Фонтенуа  маршал,
прибегнув к такой уловке, одержал крупную победу над  британскими  войсками.
Морис Саксонский не только широко использовал шпионов, но и написал  трактат
об искусстве разведки. В числе его советов было вербовать агентов из местных
жителей, а также среди служащих интендантства, поскольку, определив  размеры
и характер собранных неприятелем запасов продовольствия, можно судить о  его
планах. Агенты не должны были знать друг друга,  кроме  случаев,  когда  это
требовалось в интересах дела. Морис Саксонский особенно предостерегал против
опасности, которую представляли шпионы-двойники.
     Как и разведкой,  контр  шпионажем  занимались  многие  ведомства  -  и
военное, и морское, и почтовое, и иностранных  дел.  В  сферу  контрразведки
время от  времени  вторгались  также  и  другие  министерства,  таможенники,
полицейские власти городов, магистраты, мировые судьи, наделенные не  только
судебными,  но  и  административными  полномочиями.  Одним   словом,   самые
различные  звенья  постепенно  формировавшегося,  еще  плохо  слаженного   и
неуклюжего  государственного  аппарата,  структура   которого   отражала   и
традиции, и традиционные предрассудки, и особенно, конечно,  сложный  баланс
интересов господствующих  классов,  а  также  локальных,  семейных  выгод  и
влияний.
     На протяжении всего периода (начиная  с  конца  XVII  столетия),  когда
велась борьба Англии с Францией за  колониальное  и  торговое  преобладание,
внимание  британской  разведки  сосредоточивалось,  конечно,  на   "исконном
враге".  Обстановка  побуждала  смотреть  на   каждого   француза   как   на
потенциального или действующего шпиона. Это прямо утверждали, например, граф
Ноттингем в конце XVII в. и  почти  через  100  лет  после  него  британский
посланник в  Париже  Даниель  Хейлс,  который  обвинял  в  шпионаже  герцога
Лианкура, побывавшего в Англии, и других важных лиц. Эти  страхи,  возможно,
были  связаны  с  тем,  что  французское  правительство  получало  отчеты  о
парламентских  заседаниях,  хотя  они  тогда  были  закрытыми   (журналисты,
пытавшиеся публиковать в газетах сведения о  прениях  в  парламенте,  должны
были делать это иносказательно, печатая отчеты якобы  о  дебатах  в  "сенате
лилипутов",  и  прибегать  к  другим  аналогичным  уловкам).  Но  источником
сведений  для  французского  посольства  чаще  была  не  его   агентура,   а
оппозиционные члены английского  парламента,  на  которых,  естественно,  не
распространялись строгие запреты не допускать посторонних на заседания обеих
палат.
     Одной из контрразведывательных задач, возлагавшихся на дипломатов, было
выявление  шпионов-двойников.  В  1738  г.  барон   Гораций   Уолпол   (брат
премьер-министра Роберта Уолпола), не раз занимавший важные  дипломатические
посты, уведомил посланника в Гааге, что письмо, которое тот переслал с одним
из своих секретных агентов британскому посланнику в Швейцарии, оказалось  на
столе французского первого министра.
     Контрразведка  старалась  не  допустить  проникновения   неприятельских
агентов в штат британских прсольств и миссий. Это удалось  в  июле  1755  г.
английскому послу  в  Петербурге  Уильямсу,  который  получил  своевременное
предупреждение из Вены от своего коллеги Кейта.  Тот,  выудив  информацию  у
самого императора Франца  I,  послал  специального  курьера  в  Петербург  с
известием, что некий Месонье, которого Уильяме был готов принять на  службу,
был французским шпионом. Джон Мэррей, бывший с 1766 по  1775  г.  английским
послом в Константинополе, оказался менее  удачливым  -  среди  его  служащих
находился  французский  разведчик,  длительное  время  сообщавший  в   Париж
содержание  всей   корреспонденции   британского   дипломата   и   ключи   к
использовавшимся им шифрам.
     Наконец, стоит упомянуть еще об  одном  нововведении  XVIII  в.,  хотя,
строго говоря, и оно имеет давнюю историю, -  о  создании  негосударственной
разведки и контрразведки.  Подобную  организацию  имели  еще  в  конце  XVII
столетия пираты, охотившиеся за своей добычей в водах  Карибского  моря.  Не
пренебрегали разведкой и работорговцы,  вывозившие  негров  для  продажи  на
американские плантации. Позднее, в начале XIX в., это занятие было объявлено
незаконным, и столкновение с военным  кораблем  грозило  капитану  и  членам
команды  рабовладельческого   судна   серьезными   неприятностями,   точнее,
большинство из них ожидал печальный удел - висеть  на  реях.  Однако  вместо
того,  чтобы  бросить  выгодный  промысел,  торговцы  невольниками  пытались
получить через своих осведомителей в портовых городах подробную информацию о
передвижении военных кораблей.
     Английское  правительство  прибегало  и  к  помощи  такой  своеобразной
организации, как частная разведка двух предприимчивых  сицилианских  аббатов
Карачоло и  Платания,  обосновавшихся  в  30-х  годах  XVIII  в.  в  Париже.
Потребителями их "товара" были и другие правительства, включая  французское.
Английский историк Б. Уильяме считает, что информация, поступившая из  этого
источника, серьезно повлияла на решение Уолпола  не  вмешиваться  активно  в
войну за польское наследство (1733-1735 гг.).
     В истории известны также многие случаи создания собственной разведки  и
контрразведки в уголовном мире. В начале XVIII в. в Париже действовала шайка
знаменитого разбойника Картуша, в которую  входило  около  2  тыс.  человек.
Награбив огромные суммы денег и другие ценности, Картуш подкупил и превратил
в своих агентов многих полицейских, чинов тюремной  администрации,  судей  и
военных, даже наиболее видных врачей, ухаживавших  за  ранеными  участниками
шайки. Сотни трактирщиков выполняли роль хранителей и  скупщиков  краденого.
Чтобы  окончательно  сбить  с  толку  полицию,  Картуш  имел  целую   дюжину
двойников. Полицейские - даже те, которые не были подкуплены,  -  не  хотели
ловить Картуша:  пока  он  находился  на  воле,  им  выплачивали  повышенное
жалованье (лишних  30  су  в  день)...  за  участие  в  поисках  знаменитого
разбойника. Людям Картуша удавалось проникать  и  в  покои  регента  герцога
Орлеанского.
     Чтобы  одурачить  воров,  регент  приказал  не  употреблять  во  дворце
драгоценной посуды и  заказал  себе  шпагу  без  золота  и  бриллиантов,  со
стальной рукояткой.  Впрочем,  рукоятка  была  с  очень  тонкой  отделкой  и
обошлась в 1500 ливров. Когда регент выходил из  театра,  шпага  исчезла.  В
Париже смеялись, уверяя, что Картуш наказал главного вора  Франции,  который
хотел надуть своих незнатных коллег.
     Картуш имел в разных городах своих соглядатаев.  Они  заранее  извещали
его о поездках богатых людей  и  агентов  правительств  или  торговых  фирм,
перевозивших большие суммы денег. Особенно ловким шпионом был молодой лекарь
Пелисье, вхожий в самые знатные дома Лиона. Он не только сообщал  о  посылке
денег из этого города, но и сам  не  раз  возглавлял  банды,  нападавшие  на
путешественников. Во время одной из таких дерзких попыток ограбления Пелисье
был схвачен полицией. Однако даже под пыткой он не выдал своих сообщников  и
был казнен. Власти не узнали от него ничего важного о шайке Картуша.
     По слухам, когда полиция  организовывала  настоящую  охоту  за  королем
парижских  разбойников,  он  несколько  недель  скрывался  в   Англии,   где
встретился с "лондонским Картушем" -  Мекинстоном.  Они  условились  заранее
извещать друг друга об отъезде вельмож и  толстосумов,  которых  можно  было
хорошенько потрясти, повстречав на большой дороге.
     Картуша схватили лишь в результате  предательства  Дюшатле,  одного  из
членов шайки, который после  ареста  решил  спасти  себе  жизнь  и  получить
большую награду, обещанную за поимку главаря  разбойников.  Но  и  в  тюрьме
Картуш похвалялся, что ему удастся выбраться на волю, и только  особые  меры
предосторожности помешали его бегству. Уже на эшафоте, чтобы наказать  своих
сообщников за то, что они не спасли его, Картуш назвал  имена  членов  своей
шайки, после чего в Париже были произведены сотни арестов. Банда  Картуша  и
ее разведка перестали существовать. Но  попытки  создать  такие  организации
неоднократно делались преступниками и в другие эпохи.

       Олений парк

     В 1745 г. начала всходить звезда маркизы Помпадур, которая  сумела  два
десятилетия сохранять место главной фаворитки,  несмотря  на  быструю  смену
других  привязанностей  любвеобильного  Людовика  XV.  А   это   уже   имело
политическое значение. Маркиза получила  решающий  голос  при  назначении  и
смещении  министров.  Во  второй  половине  50-х  годов   Помпадур   активно
содействовала сторонникам переориентации  французской  внешней  политики  от
союза с  Пруссией,  которая  заключила  соглашение  с  Англией,  к  союзу  с
Австрией. Эта крутая перемена противоречила  прочным  традициям  французской
политики, нацеленной на борьбу с Англией на море и с притязаниями Габсбургов
на главенство в Европе. И хотя  Австрия  давно  уже  перестала  представлять
прежнюю силу,  новый  курс  политики  Версаля  вызывал  серьезные  сомнения.
Поэтому свалить Помпадур пытались не только ее многочисленные соперницы,  но
и опасавшиеся за свое положение министры, и противники  австрийского  союза,
и, наконец, действовавшие заодно с ними агенты прусского короля Фридриха II.
     Маркиза взяла на себя руководство перлюстрацией  писем.  Директор  почт
докладывал Помпадур ежедневно о результатах работы "черного кабинета"  и  по
другим вопросам, связанным с секретной корреспонденцией. Помпадур  возложила
на начальника полиции Беррье, содержавшего обширную шпионскую  сеть,  задачу
развлекать вечно скучавшего  короля  подробными  скабрезными  "рапортами"  о
происшествиях в публичных домах, в частности при тайном посещении  сих  мест
иностранными дипломатами. (Парижский  архиепископ  Кристоф  де  Бомон  после
настойчивых просьб  добился,  чтобы  ему  доставляли  копии  этих  отчетов.)
Монаршее благоволение  вскоре  выразилось  в  форме  приказа,  повелевавшего
включать в отчеты и пикантные материалы, добываемые от перлюстрации  частной
переписки.  Вместе  с  тем  расторопному  генерал-лейтенанту  полиции   было
предписано строго-настрого следить за точным исполнением королевского  указа
от 8 июня 1747 г.  Этот  указ  запрещал  печатать  и  распространять  книги,
содержание которых противно религии и отеческой заботе  Людовика  о  чистоте
нравов.
     Историк А. Кастело объясняет поведение Людовика "генетическим фурором":
в королевских семьях браки заключались между родственниками, и  король  имел
лишь 28 предков в шестом поколении вместо 64, как все другие люди.  Зато  он
не имел недостатка в незаконных отпрысках, которые все вместе, как подсчитал
Ж. Валинзель в книге "Дети Людовика XV", могли бы составить население целого
городка.
     Некоторые французские биографы Людовика XV делят его  любовниц  на  два
ранга - больших и малых; последние,  часто  сменяясь,  не  нарушали  влияния
настоящих фавориток. А  маркиза  Помпадур,  принявшая  на  себя  заведование
увеселениями монарха, сама регулировала отбор и поставку малых - а нередко и
малолетних - метресс своему повелителю.
     Порой фаворитками становились сразу несколько сестер;  например,  молва
утверждала, что пять дочерей маркиза де Флавакура были удостоены королевской
милости. Впрочем, очень  благосклонные  к  Людовику  его  новейшие  биографы
считают это явным преувеличением, полагая,  что  из  списка  надо  исключить
третью и четвертую дочь, а первая, Луиза,  почти  совсем  лишилась  милости,
когда наибольшую силу в 1742 г. забрала младшая Мария-Анна, которая получила
титул герцогини де Шатору и поместья, приносившие 80 тыс. ливров  ежегодного
дохода ("в компенсацию за ее преданность королеве",  как  значилось  в  акте
дарения). Постепенно Людовик пришел к мысли, что нельзя зависеть от  случая.
Воспитание будущих фавориток было поручено специальному закрытому пансионату
(Оленьему парку), покровительницей которого стала  Помпадур.  От  дворянских
семей, желавших пристроить дочерей в столь перспективное  учебное  заведение
(после его окончания выдавалось 100 тыс. ливров), не  было  отбоя,  так  что
отбор претенденток пришлось вверить заботам дотошного Беррье.
     "Что только не думали об этом скверном месте, которое памфлетисты конца
века рисовали ареной оргий и гнусных махинаций, рассчитанных  на  совращение
бедных невинных девушек! - с негодованием писал в 1965 г. историк Ж. Леврон.
- Какой бы тяжелой ни являлась  действительность,  кажется,  нет  надобности
рисовать ее в еще более черных красках". Нужды в этом  и  вправду  нет.  Все
происходило проще. С полицейской точки зрения Олений  парк  был  очень  даже
удобным предприятием, если бы не все новые королевские причуды, при  которых
альковные секреты не раз вплетались в перипетии тайной войны.
     Опасным моментом для Помпадур и руководимого ею "пансионата" была весна
1753 г., когда  король  увлекся  некоей  Марией-Луизой  0'Мэрфи,  настойчиво
добивавшейся  положения  официальной  фаворитки.  Этой  проблемой   пришлось
всерьез заняться дипломатии и разведке ряда стран. Папский нунций  монсеньер
Дурини сообщал в Рим о близком падении Помпадур: "По всей видимости, главная
султанша теряет свое положение". Однако и на этот раз  нереальность  планов,
связанных с "концом режима Помпадур", выяснилась еще до конца 1753 г.
     Летом 1756 г., в самый острый момент  дипломатической  борьбы  накануне
Семилетней войны, некая мадам де Куаслен прорвалась в официальные фаворитки,
ее поддерживали все враги Помпадур и противники австрийского союза.  Маркиза
уже подумывала о том, чтобы покинуть Версаль.  В  конце  концов  королевский
лакей Лебель нашел подходящую замену для Куаслен.  Внутренний  конфликт  был
таким образом улажен. Оставался внешний - война против Англии и Пруссии.
     Уже во время войны  Людовик,  прогуливаясь  однажды  по  саду  Тюильри,
обратил внимание на  некую  мадемуазель  Тьерселен,  почти  ребенка.  Агенты
Беррье быстро определили адрес  Тьерселен  и  столь  же  оперативно  сломили
первоначальное сопротивление родителя. Словом, молодая Тьерселен  под  новым
именем мадам де Бонваль была  помещена  во  внутренних  покоях  Версальского
дворца,  а  отец  ее  стал  активным  участником  придворных  интриг.  Через
некоторое время влияния Тьерселена начал опасаться даже министр  иностранных
дел  Шуазель.  Новичок  в  придворных  лабиринтах,  Тьерселен  вскоре   стал
деятельным агентом прусской партии. Однако Помпадур с ее хорошо поставленной
разведкой  и  на  этот  раз  провести  не  удалось.  Маркиза  разобралась  в
хитросплетениях замыслов врагов и сумела представить свою соперницу  в  виде
слепого орудия прусского короля, которого Людовик совершенно не  выносил.  В
результате Беррье получил повеление направить Тьерселена в Бастилию,  а  его
дочь  -  в  монастырь  (мадам  де  Бонваль  содержали  в  заключении,   пока
продолжалось царствование ее галантного поклонника).
     Маркиза Помпадур выслушала последний  доклад  министра  почт,  лежа  на
смертном одре. А на следующий день в кабинет  умершей  проник  под  каким-то
благовидным предлогом премьер-министр герцог Шуазель.  Хотя  на  улице  было
тепло, герцог явился в широком пальто из красного  драпа,  под  которым  ему
удалось унести наиболее важные секретные бумаги скончавшейся фаворитки.

       Методы старого Фрица

     Реакционная  немецкая  историография,  восхваляя  короля  Фридриха   II
(1740-1786 гг.) - "старого Фрица" - это олицетворение прусского милитаризма,
целое столетие распространяла легенду  о  благоденствии  страны  под  мудрым
управлением "философа на троне". Составной частью этого мифа был  вымысел  о
будто бы исключительной честности прусских чиновников, установивших в стране
образцовый правопорядок. Действительные факты бросают любопытный свет на эти
измышления.
     Коррупция при прусском дворе была обыденным явлением.  Она  утвердилась
еще в правление отца Фридриха II - "солдатского короля" Фридриха  Вильгельма
I.  Главное  доверенное  лицо   прусского   монарха   генерал,   а   позднее
премьер-министр фон Грумбков был, по существу, платным французским  шпионом.
Впоследствии Грумбков был перекуплен императорским послом в  Берлине  графом
Зекендорфом и стал регулярно  переправлять  в  Вену  тайную  дипломатическую
корреспонденцию прусского правительства, а также придворные новости в слегка
зашифрованном виде: Фридрих Вильгельм именовался "Юпитером",  а  королева  ~
"Олимпией".  Грумбков  был  далеко  не  единственным   прусским   министром,
служившим иностранным разведкам. У Зекендорфа было несколько  агентов  среди
самых доверенных лиц короля. Прусский посол в Лондоне  Рейхенбах  также  был
австрийским шпионом.
     Широкая деятельность австрийской агентуры не была тайной  для  Фридриха
Вильгельма I. Самое интересное,  что  этот  тупой  солдафон,  помешанный  на
скопидомстве и плац-парадах,  считал  подобное  положение  более  или  менее
неизбежным. Король рассматривал шпионское жалованье  как  пополнение  обычно
незначительного оклада своих министров, послов и генералов и  дополнительное
средство держать их в ежовых рукавицах. Себя  же  Фридрих  Вильгельм  считал
совершенно  не  подверженным  влиянию  своих  должностных  лиц,   получавших
иностранное золото. Когда, например, королю показалось, что какая-то бумага,
представленная одним  из  министров,  слишком  благоприятна  для  британских
интересов, он с  негодованием  начертал  резолюцию,  касавшуюся  составителя
этого  документа:  "Он  слишком  любит  гинеи".  Но  этим  монарший  гнев  и
ограничился.
     Однако Фридриху Вильгельму не было известно,  что  в  числе  получавших
золото из Вены был и его старший сын Фридрих.  Отношения  Фридриха  с  отцом
были полностью испорчены, и он охотно принимал австрийские деньги.  Фридриху
стали выплачивать их по приказанию  принца  Евгения  Савойского,  известного
полководца,  который  в  начале  30-х  годов  XVIII  в.  ведал   австрийской
разведкой. Сначала это была плата за согласие Фридриха с  планами  прусского
короля обручить своего наследника с родственницей  австрийского  императора,
чтобы помешать росту английского влияния. Но вскоре - при очередном повороте
в политике Вены, на  этот  раз  в  сторону  Лондона  -  Фридриху  стали  уже
советовать пойти на брак с английской принцессой. (Грумбкову  предложили  40
тыс. талеров за то, чтобы он убедил Фридриха Вильгельма согласиться на  этот
проект,   но   прусский   премьер-министр   отказался,   считая    поручение
неисполнимым.) В конце концов  в  1733  г.  Фридрих  женился  на  племяннице
императора, что не помешало ему через семь лет, сразу же после вступления на
престол, начать войну против Австрии  -  первую,  но  не  последнюю.  И  тут
Фридриху понадобилась собственная, хорошо действующая разведка.
     Все прусские послы были обязаны содержать тайных агентов. Фридрих делил
своих шпионов на четыре категории. К первой  он  относил  важных  агентов  -
обычно придворных, чиновников, имевших доступ к государственным секретам,  и
других подобных им лиц. Вторую категорию составляли бедняки,  нанимаемые  за
малую плату для выполнения того или иного конкретного задания. Третий разряд
- принуждаемые к занятию шпионажем. Наконец, четвертую категорию  составляли
шпионы-двойники,   используемые   для   подбрасывания   ложной    информации
неприятелю. Каждая категория, по  разъяснению  Фридриха,  требовала  особого
подхода. Так, например,  с  целью  принуждения  местных  жителей  к  занятию
шпионажем "король-философ",  как  он  сам  цинично  повествует  в  мемуарах,
угрожал в случае неповиновения расправой с их семьями. Вместе с тем  Фридрих
принимал кра