вливаться перед такими пустяками. Ведь Байи  не  знал  Стори  в  лицо;
фламандцу было лишь известно, что почтенный доктор сидит в одной из соседних
камер. Роль Стори было поручено сыграть одному из ловких разведчиков Сесила,
некоему Паркеру (тому самому, который  oрганизовал  похищение  богослова  из
Антверпена).
     Ночью  перед  дремавшим  Байи  возникла  худая  длинная  фигура  нового
святого. Можно ли было сомневаться в докторе Стори? Тем более wo он ведь  ни
о чем не спрашивал Байи, а лишь жалел и сокрушался о  несчастьях,  постигших
фламандца. И не только сокрушался, но и дал Байи мудрый совет, как  избежать
предстоящей ему назавтра более суровой, чем прежние, пытки и  вместе  с  тем
верно послужить римской церкви и королеве Марии. Байи  следует  наняться  на
службу к лорду Берли и начать за  ним  шпионить,  сообщая  добытые  сведения
епископу Росскому. А поступить к Берли на службу будет очень нетрудно:  дело
в том, что министр уже узнал каким-то образом ключ к  шифру.  Так  что  Байи
лучше всего будет раскрыть этот шифр, все равно уже известный, и таким путем
войти в доверие к Берли...  Байи  поддался  на  соблазнительное  предложение
избегнуть пытки и в то же время  помочь  заговорщикам.  На  другой  день  он
открыл ключ к шифру и был крайне поражен, когда понял, что  полностью  выдал
своих доверителей. Предложение поступить  на  службу  к  Берли  было  также,
конечно, отвергнуто к  неменьшему  удивлению  Байи.  Злополучному  фламандцу
теперь   оставалось   лишь   заполнять   каменные   стены   своей    темницы
нравоучительными сентенциями о вреде нетерпения,  которые  он  составлял  на
английском, французском и латинском языках. (Его освободили через  несколько
лет и выслали на родину.)
     Однако Байи не знал и не мог поэтому выдать самого главного  секрета  -
кто скрывался за цифрами 30 и 40. Берли  попытался  это  выведать  у  самого
Лесли с помощью нашего старого знакомого Томаса Герли. Епископ Росский,  так
как ему не передавали никаких сведений от Байи, не  подозревал  о  подлинной
роли Герли и продолжал поддерживать с ним связь через верных людей.  Однако,
сколько ни  жаловался,  потрясая  кандалами,  мученик  на  преследования  со
стороны нечестивого министра еретической королевы, посланец епископа не  мог
ему сообщить значение двух таинственных цифр. Да  и  письма,  которые  можно
было расшифровать, были ведь фальшивые - это теперь стало ясным  для  Берли.
Нужно было овладеть подлинными письмами.
     Вскоре епископ получил письмо от Герли. Почтенного человека, как  стало
известно Лесли, снова допрашивали и угрожали пыткой. Герли  в  своем  письме
просил о помощи и доверии со  стороны  епископа.  Тот,  несмотря  на  полное
сочувствие мукам страдальца, все  же  не  видел  причин  для  сообщения  ему
содержания своей секретной корреспонденции.
     Делать  нечего,  по  приказу  Тайного  совета  Лесли  был  арестован  и
подвергнут допросу относительно писем, которые  привез  Байи,  и  поручений,
которые давались Ридольфи. Епископ попытался вывернуться  с  помощью  нового
обмана, заявив, что "ЗО" означает дона Герау, а "40" - Марию  Стюарт  и  что
оба эти письма он сжег. Что  же  касается  писем,  которые  были  посланы  с
Ридольфи, то они, по уверению Лесли, содержали просьбу о помощи  со  стороны
папы римского и герцога Альбы  для  борьбы  против  врагов  Марии  Стюарт  в
Шотландии. Иначе говоря,  епископ  отчаянно  пытался  замести  следы  своего
участия в заговоре  против  Елизаветы  и  скрыть  само  существование  этого
заговора.
     Берли, конечно, не  поверил  ни  одному  слову  в  показаниях  епископа
Росского. Но министр все еще не знал, кто действительно скрывался  за  двумя
цифрами.  Пока  что  Лесли,  учитывая  его  сан  и  становившуюся,   правда,
призрачной роль "иностранного посла", посадили под арест в резиденции одного
англиканского епископа. Строгость заключения, в  котором  содержалась  Мария
Стюарт, заметно возросла, ее  слугам  было  запрещено  после  заката  солнца
покидать место заключения королевы.
     Борьба   продолжалась.   Испанский   государственный   совет,   получив
предложение  герцога  Альбы,  стал  обсуждать   различные   планы   убийства
Елизаветы. Ридольфи был принят с почетом в Риме и Мадриде. Со своей стороны,
Берли продолжал настойчиво стремиться к обнаружению всех нитей заговора. Для
этой цели был неожиданно использован Джон  Хокинс  -  один  из  "королевских
пиратов",  которые  с  фактического  соизволения  Елизаветы  вели  на   море
необъявленную  войну  против  Испании,  захватывая  нагруженные  золотом   и
серебром испанские корабли на пути из колоний на  родину.  Чтобы  освободить
своих  матросов,  попавших  в  плен  к  испанцам  и  томившихся  в   тюрьмах
инквизиции, Джон Хокинс сделал вид, что решил вернуться в лоно  католической
церкви. Получив аудиенцию у Марии Стюарт, он послал в Мадрид  своего  агента
Джорджа Фитцуильяма, который  привез  с  собой  рекомендательное  письмо  от
шотландской королевы. Обманутый  Филипп  II  отдал  распоряжение  освободить
английских моряков и выдать каждому из них по 10 дукатов.  Испанский  король
приказал также передать Хокинсу патент на титул  испанского  гранда  и,  что
важнее, большую сумму денег - целых 40 тыс. ф. ст. В  свою  очередь,  Хокинс
обещал перейти со своим флотом на сторону Испании. В  сентябре  или  октябре
1571  г.  английские  корабли  должны  были  уйти  во  фландрские  порты   и
предоставить  себя  в  распоряжение  герцога  Альбы.  4  сентября  Хокинс  с
удовлетворением писал Берли о своих испанских партнерах по  переговорам:  "Я
надеюсь, Господь Бог  разрушит  их  планы  и  они  сломают  себе  шею  из-за
собственных умыслов".
     Оставалось лишь не до конца ясно, кто должен был,  по  мнению  Хокинса,
ломать  шею.  Вернее,  бравый  моряк  считал,  что  это  будет  зависеть  от
обстоятельств. Берли знал,  что  Хокинс  завел  переговоры  с  испанцами  по
собственному почину, и, лишь когда о  них  стало  известно  Тайному  совету,
начал действовать по уполномочию правительства Елизаветы. Но Берли  не  было
ведомо, что Хокинс сообщил далеко не все ему известное о  планах  испанского
вторжения. Капитан пиратов оставлял себе возможность в случае  успеха  Альбы
выполнить договор с испанцами, который пока  что  Хокинс  заключил  с  целью
обмануть их по поручению Берли.  Однако  дела  пошли  так,  что  патриотизму
Хокинса не пришлось выдерживать серьезное испытание.
     Но вернемся, однако, к "заговору Ридольфи".  Берли  был  осведомлен  об
испанских планах и до получения письма Хокинса -  министру  писали  об  этом
из-за рубежа английские дипломаты и тайные агенты. В  сообщениях  называлось
имя Норфолка. В это время Берли снова пришел на  помощь  счастливый  случай.
Мария Стюарт просила французский двор о финансовой помощи для борьбы  против
своих шотландских врагов. Французский  посол  передал  доставленную  ему  из
Парижа крупную денежную сумму Норфолку,  а  тот  приказал  своему  секретарю
Хидкорду отослать  полученные  деньги  в  Шропшир,  откуда  их  должны  были
переправить в Шотландию. Хидкорд попросил направлявшегося  в  Шропшир  купца
доставить  туда  небольшой  мешок  с   серебряной   монетой   для   передачи
управляющему одного из имений герцога. Тот охотно согласился выполнить такую
вполне обычную просьбу. Однако по дороге у него возникли подозрения -  мешок
оказался тяжелым. Купец сломал печать на мешке. В нем лежало много золота  и
шифрованное письмо. Путник повернул обратно  и  передал  неожиданную  добычу
Берли. Хидкорд был немедленно арестован, но утверждал, что не знает ключа  к
шифру. Однако испуганный слуга  Норфолка  тут  же  сообщил  о  существовании
тайника в спальне герцога. Посланные Берли  полицейские  чины  обнаружили  в
тайнике шифрованное письмо Марии Стюарт относительно планов Ридольфи.  После
этого Хидкорд сдался и выдал ключ к шифру письма, обнаруженного  в  мешке  с
золотом.
     Той же ночью Норфолк был арестован и  отправлен  в  Тауэр.  Вначале  он
занял позицию полного отрицания, но потом, объятый страхом  за  свою  жизнь,
обещал рассказать обо всем. Берли послал Норфолку длинный вопросник.  Вскоре
вместо ответа комендант Тауэра принес перехваченное письмо герцога,  которое
он пытался послать со своим слугой. В  этом  письме  герцог  давал  указание
сжечь его шифрованную переписку. После этого Берли уже мог действовать более
уверенно. Один из секретарей  Норфолка  сразу  же  сознался  и  указал,  где
хранятся письма Марии Стюарт, другой пытался запираться, но его вынудили под
пыткой к признанию. Арестованных слуг герцога разместили в тюрьме Маршальси,
где их заботливым другом (и внимательным слушателем) оказался  наш  знакомец
Томас Герли. Он работал, превратив мученичество в золотую жилу.
     Теперь  очередь  дошла  и  до  Джона  Лесли.  Он  попытался  отделаться
россказнями, пока ему не  дали  понять,  что  речь  идет  о  сохранении  его
собственной жизни. Это было больное место епископа. Лесли если  и  устраивал
путь на Голгофу, то только в духе Томаса  Герли.  Почтенный  прелат  не  был
особо рьяным врагом чревоугодия (сохранились  инструкции,  которые  он,  уже
находясь в тюрьме, давал своим слугам относительно  приготовления  для  него
обильных трапез). Не был Джон Лесли и аскетом - злые языки даже  приписывали
ему трех незаконных детей. Словом, Лесли не надо было дважды повторять и так
весьма недвусмысленно сделанный намек. "Глупо скрывать правду,  увидев,  что
дело раскрыто", - нравоучительно заметил при этом епископ Росский.
     Он сообщил все,  что  знал:  об  участии  Марии  Стюарт  и  Норфолка  в
подготовке недавно подавленного католического восстания на севере, о  планах
нового восстания - на этот раз в Восточной Англии -  и  намерении  захватить
Елизавету. Но Лесли не ограничился этим. По своей собственной инициативе он,
пытаясь  сделать  приятное  Елизавете,  объявил,  что,  как  ему  доподлинно
известно, Мария Стюарт знала об убийстве  своего  мужа  Дарнлея  (в  чем  ее
обвиняли в Англии и что она упорно отрицала). Более  того,  с  элегантностью
опытного придворного Лесли в качестве епископа католической  церкви  тут  же
настрочил послание Марии Стюарт, отечески увещевая ее и призывая  отказаться
от заговоров, уповая на милость божью и  королевы  Елизаветы.  "Этот  поп  -
живодер, страшный поп!" - воскликнула в ярости шотландская королева, получив
епископские излияния. Лесли написал также льстивую и сервильную проповедь  в
честь Елизаветы. После этого епископ Росский мог  уже  не  бояться  карающей
длани английского правосудия. Правда, ему приходилось опасаться другого: как
бы Елизавета не выдала его правительству Шотландии в обмен  на  арестованных
там участников  английского  католического  восстания.  Но  в  конце  концов
главного из этих пленников шотландцы продали английским властям за 2 тыс. ф.
ст.
     Теперь уже епископ Росский мог с философским спокойствием наблюдать  за
дальнейшим развитием событий. 2 июля 1572 г. из своего окна в Тауэре он имел
возможность взирать на казнь герцога Норфолка. Это зрелище навело  его  лишь
на элегические размышления о том, что Норфолку вряд ли было бы  лучше,  если
бы ему удалось стать мужем  Марии  Стюарт.  В  беседе  с  доктором  теологии
Томасом Вильсоном он разъяснил, что шотландская  королева  отравила  первого
мужа, убила с  помощью  любовника  второго  и  пыталась  таким  же  способом
отделаться от соучастника ее преступления.
     Дон Герау после неудачной попытки убрать с дороги лорда  Берли  покинул
Англию. (Некоторые историки - преимущественно из числа  иезуитов  -  склонны
считать,  что  Ридольфи  был  агентом-двойником,  провокатором,  выполнявшим
приказы Уильяма Сесила.)
     Так окончился знаменитый "заговор Ридольфи". Но, может  быть,  читатель
захочет узнать о дальнейшей судьбе епископа Лесли после его освобождения  из
Тауэра и отъезда во Францию? О, эта жизнь была потом  заполнена  трудами  на
благо многих - и королевы Елизаветы, и Филиппа  II,  и  французского  короля
Генриха III, и римского папы... Словом, на пользу всякого, кто, как надеялся
почтенный епископ, мог  бы  обеспечить  его  достойной  пенсией  и  добиться
возвращения земель, конфискованных у него в Шотландии. А так как  цели  всех
этих лиц были, как правило, прямо противоположными,  то  Лесли  неоднократно
уличали  в  двуличии,  в  занятии  шпионажем,   в   воровстве   и   подделке
государственных бумаг и во  многом,  многом  другом.  Но,  как  и  следовало
ожидать, достойный прелат оказался выше того, чтобы обращать внимание на эти
нападки, раз они не грозили более ощутимыми неудобствами.

     Ищейки Уолсингема

     В 1572 г.  Берли,  заняв  пост  лорда-канцлера  (главы  правительства),
передал непосредственное управление разведкой Френсису Уолсингему,  сохранив
за собой общее руководство. Уолсингем родился около 1532 г. в семье  видного
юриста. По матери Уолсингем находился в родстве, впрочем очень отдаленном, с
Марией Болейн, старшей сестрой  Анны  Болейн,  и,  следовательно,  с  теткой
королевы Елизаветы. Френсис Уолсингем много учился -  сначала  в  Кембридже,
потом в  коллегии  адвокатов.  Годы  правления  Марии  Тюдор  он  провел  за
границей, изучая право в Падуанском университете, где терпимо  относились  к
протестантам. В эти годы Уолсингем нередко встречался с  членами  тогда  еще
молодого  "Общества   Иисуса".   Интересуясь   искусством   государственного
управления, Уолсингем изучал знаменитый труд Николо  Макиавелли  "Государь",
пополнял свои знания в беседах с такими знатоками дела, как  венецианские  и
флорентийские политики. Несомненно, что Уолсингем внимательно присматривался
к организации разведки в итальянских государствах, считавшейся образцом  для
всей Европы. Молодой англичанин даже внешне напоминал смуглых,  черноволосых
сыновей жаркой Италии. Елизавета прозвала его "мавром".
     В 1560 г. Уолсингем вернулся в  Англию,  но  несколько  лет  вел  жизнь
сельского сквайра. На королевскую службу он поступил  только  в  1568  г.  и
сразу же завоевал доверие  Сесила.  В  частности,  Уолсингем  стал  получать
донесения из-за рубежа о подготовке покушения  на  королеву,  которую-  вели
Гизы.  В  одном  из  таких  сообщений  британский  посол  в  Париже   Норрис
рекомендовал в качестве ценного агента некоего  капитана  Франсуа.  Это  был
псевдоним Томазо Франсиотто, протестанта из города  Лукки,  который  40  лет
работал на французскую разведку, а позднее  стал  одним  из  лучших  шпионов
Уолсингема. Еще летом 1568 г. Уолсингем договорился с лордом-мэром Лондона о
еженедельном составлении списка иностранцев,  которые  снимали  помещения  в
столице, чтобы выявить среди них возможных заговорщиков. В декабре  1568  г.
Уолсингем писал Сесилу, что при существующих условиях "менее чреваты угрозой
излишние, чем недостаточные, опасения" и что "нет ничего более  угрожающего,
чем (мнимая) безопасность".  С  1570  по  1573  г.  Уолсингем  занимал  пост
английского посла в
     Париже  и  был  свидетелем  Варфоломеевской  ночи.   Вслед   за   своим
предшественником Николасом Трокмортоном Уолсингем завел  шпионов,  следивших
как за действиями французского правительства, так и за  интригами  в  Париже
англичан и ирландцев, принадлежавших к  лагерю  врагов  Елизаветы.  В  числе
агентов  посла  был  ирландский!   капитан   Томас,   выдававший   себя   за
эмигранта-католика. Ему было  поручено  следить  за  попытками  архиепископа
Кэшела установить связи с французским двором. Впрочем, в  течение  этих  лет
Уолсингем в основном руководил людьми, принятыми  на  службу  лордом  Берли.
Однако   в   последующие   десятилетия   он   создал   свою    разветвленную
разведывательную сеть.
     Ревностный  кальвинист,  верящий  в  предопределение,   Уолсингем   был
искренне  убежден,  что  принадлежит  к  числу  избранников  божьих.  Он  не
брезговал услугами профессиональных преступников, авантюристов, головорезов,
в которых не ощущалось недостатка ни в одном  из  европейских  городов.  Это
ведь была чернь, на которую не распространялась милость господня.  Не  очень
важно, если они обременят лишним смертным грехом свою душу, и так обреченную
на вечное проклятие. Уолсингем даже сформулировал такой принцип: "Если бы не
было  негодяев,  честные  люди  едва  ли  бы   могли   узнать   что-либо   о
злоумышлениях,   направленных   против   них".   А   обеспечивать   верность
человеческого отребья нельзя  иначе,  как  страхом  и  золотом.  "За  нужные
сведения  никогда  нельзя  платить  слишком  дорого"  -  таков   был   девиз
Уолсингема. Он был сторонником бескомпромиссной борьбы  против  Филиппа  II,
иногда даже вступая в пререкания с более осторожным Берли. Елизавета не  раз
упрекала Уолсингема в стремлении ускорить войну с  Испанией  ради  интересов
его приятелей-пуритан, критиковавших государственную англиканскую церковь за
то, что она сохранила многое от католицизма. "Не хочу войны, не хочу войны!"
- кричала она во время одного приема, одергивая своего слишком воинственного
"мавра". Тем не менее королева полностью доверяла уму и  опыту  своего  шефа
секретной службы.
     В конце 70-х и  в  80-х  годах  план  Филиппа  II  и  его  союзников  -
германского  императора,  римского  папы   -   и   всех   сил   католической
контрреформации оставался, по существу, прежним - уничтожить  очаг  ереси  в
голландских и бельгийских владениях испанской короны. Для  этого  необходимо
было лишить Нидерланды возможности получать помощь от  Англии,  свергнуть  с
престола Елизавету, возвести на английский трон Марию  Стюарт,  предлагавшую
свою руку испанскому королю, и таким  образом  установить  полную  гегемонию
Испании и католицизма. Раздираемая религиозными  войнами  Франция  не  могла
быть серьезным препятствием на пути осуществления  этих  планов.  В  случае,
если бы не удалось свергнуть Елизавету с помощью  тайной  войны,  в  резерве
оставался план высадки в Англии испанской армии, считавшейся тогда лучшей  в
Западной Европе.
     Англия  стремилась  сорвать  эти  планы   прежде   всего   организацией
непрерывной  войны  против  испанского  судоходства.  Захват  и   ограбление
испанских  кораблей  английскими  корсарами  ослабляли  Испанию  и   заметно
увеличивали ресурсы Англии, служили прямому обогащению имущих классов  -  от
лондонских купцов до самой Елизаветы - тайного пайщика компании "королевских
пиратов".  В  задачу  британской  секретной  службы  входили  прежде   всего
предотвращение заговоров, наблюдение  за  подготовкой  к  высадке  в  Англии
испанской армии и сбор информации, которая облегчила бы  английским  пиратам
войну на море. Разведывательная  сеть  Уолсингема  в  целом  весьма  успешно
справилась со всеми этими заданиями.
     Смиренный монах, учившийся в иезуитском колледже в Дуэ  или  Сен-Омере,
английский  дворянин,  вернувшийся  в  лоно  католической   церкви   богатый
итальянец, портовый чиновник в Малаге или путешествующий французский  купец,
парижский дуэлянт или студент одного из знаменитых германских  университетов
- за каждым из них мог скрываться разведчик Уолсингема. У него  были  агенты
разного  профиля:  "просто"  шпионы,  шпионы-провокаторы,   специалисты   по
дешифровке, мастера подделки писем и печатей. Так, например, в  1580  г.  на
континент отправился некто Джон Следд. Месяцами он странствовал  в  компании
католических священников, бежавших из Англии, побывал в Риме  и  вернулся  в
Лондон с подробнейшим отчетом о 285 англичанах, находившихся за границей,  -
студентах, военных, купцах, священниках.  В  отчете  были  подробно  указаны
семейные связи этих лиц,  приметы  на  случай,  если  придется  заняться  их
поимкой, и т. д.
     Одним из удачливых агентов  шефа  елизаветинской  разведки  был  Энтони
Мэнди -  известный  актер  и  драматург,  оказавший,  возможно,  влияние  на
Шекспира. Мэнди родился в 1560 г. в семье лондонского книготоргов