кратического  притона  можно  было  проводить
политику "кнута и пряника". Пряник  мог  легко  обратиться  в  кнут;  угроза
позорного разоблачения дополнялась часто не  менее  мучительной  для  жертвы
угрозой лишить ее услуг "Зеленого дома". Штибер получил такие дополнительные
рычаги власти, что стая одним из наибелее влиятельных людей в  стране.  Быть
может,  лучшим  доказательством  страха,   который   внушал   Штибер,   была
нескрываемая и почти неприличная веселость толпы на его похоронах:  это  был
действительно для многих праздник освобождения от угроз и  вымогательств  со
стороны полицейской тени "железного канцлера".

       Канцлер и карлик

     Хотя  регулярно  выпускаемые  памфлеты  или  пришедшие  им   на   смену
еженедельные  и  -  значительно  позднее  -   ежедневные   газеты   получили
распространение в Европе еще в XVII в., долгое время их не считали  имеющими
отношение к возможному разглашению государственных секретов. Даже как орудие
пропаганды эти издания имели ограниченное значение, повышавшееся во  времена
острых политических кризисов,  таких  как  английская  буржуазная  революция
середины XVII в., Фронда во Франции, война  английских  колоний  в  Северной
Америке за независимость (1775-1783 гг.). Положение резко изменилось в  годы
Великой французской революции. После установления власти Наполеон I поставил
печать под строгий полицейский контроль, который включал в  себя  и  военную
цензуру. С другой стороны, пресса, начиная с правительственного  "Монитера",
широко использовалась для распространен ния официальной  пропаганды,  в  том
числе путем преувеличения успехов и замалчивания неудач на  войне,  а  также
для введения в заблуждение противника. Это достигалось не столько печатанием
фальшивых газетных номеров, которые,  как  мы  помним,  Шульмейстер  передал
австрийскому генералу Маку, сколько помещением  ложной  информации  в  самых
подлинных французских изданиях. Вместе с тем Наполеон  из  английских  газет
узнал ряд важных новостей, в частности о передвижении армии  Веллингтона  на
Пиренейском полуострове. Веллингтон писал, что "содержание всех газет -  это
разведывательные данные для неприятеля, на основании которых он строит планы
своих операций".
     Во время Крымской войны в  январе  1855  г.  лорд  Раглан,  командующий
английскими войсками, которые совместно  с  французскими  войсками  осаждали
Севастополь, писал военному  министру  о  представителе  газеты  "Тайме"  У.
Расселе: "Я задаю вопрос, мог ли платный  агент  русского  императора  лучше
служить своему хозяину, чем это делает корреспондент газеты,  имеющей  самый
большой тираж в Европе". Впрочем, возможно, Раглан больше  опасался  критики
своих действий, чем действительно раскрытия военной тайны. По  крайней  мере
после войны Рассел письменно запросил русского командующего М. Д. Горчакова,
узнавал ли он какие-либо секреты из его корреспонденции.  Горчаков  ответил,
что никаких, которых бы он не  знал  заранее.  Правда,  царю  Александру  II
приписывали утверждения противоположного характера.
     Во время гражданской войны в  США  правительство  президента  Линкольна
столкнулось  с  фактом  выдачи  газетами   многих   секретных   сведений   о
передвижении войск. Поскольку на большей части театра  военных  действий  не
существовало сплошной линии фронта, эти газеты быстро попадали в руки  южан.
Разглашение  военных  секретов  порой   носило   злосгный   характер,   было
результатом враждебности "медноголовых"  -  влиятельных  кругов  на  Севере,
которые стремились к компромиссному миру с рабовладельцами. Газеты "медянок"
нередко печатали ложную военную информацию с целью ввести в  заблуждение  не
противника, а население северных штатов. В 1864 г. газеты "Нью-Йорк уорлд" и
"Нью-Йорк джорнел оф коммерс" напечатали поддельную  прокламацию  президента
Линкольна,  в  которой  давалась  мрачная  оценка   военного   положения   и
провокационно объявлялось о мобилизации в армию еще 400  тыс.  человек.  Обе
газеты отделались легко - запрещением выхода на три дня.  Известный  генерал
Севера Шерман, обнаружив присутствие в его  армии  корреспондента  "Нью-Йорк
геральд" Т. Нокса, не получившего на это специального  разрешения,  приказал
отдать репортера под  суд  как  вражеского  шпиона.  Журналист  был  признан
виновным,   но   президент   Линкольн   отменил    приговор.    Разгневанный
вмешательством сверху, Шерман заявил: "Если уж американцы требуют  и  должны
получать информацию, даже правдивую, но все же информацию, - пусть получают.
Только они будут напоминать по своим привычкам пьяницу, у которого настолько
испорчены природные  наклонности,  что  он  находит  удовлетворение  лишь  в
коньяке". Когда Шерману сообщили, что несколько корреспондентов пропали  без
вести, он лишь пробурчал, что теперь будет получать к  завтраку  новости  из
ада. Шерман и Грант даже думали подать в отставку из-за разглашения газетами
военных тайн. Шерман предлагал распространять  в  газетах  ложные  известия,
чтобы подорвать доверие к печатавшейся там правильной секретной  информации.
Южный командующий генерал Роберт Ли тщательно изучал газеты северян; у  него
были даже  любимые  издания,  сообщавшие  особо  ценные  сведения,  например
"Филадельфия инкуайер".
     Впрочем, немало тайн  было  выдано  и  южными  газетами.  На  основании
печатавшихся в них известий "Нью-Йорк геральд" в начале  войны  опубликовала
сведения о численности армии южан, списки офицеров, причем  военный  министр
Конфедерации признал потом, что эта информация была столь же точной,  как  и
та,  которой  располагал  он  сам.  В  последний  период   войны   президент
рабовладельческой  Конфедерации  Д.  Девис,  чтобы   приободрить   население
Джорджии, разболтал в своих речах  планы  борьбы  против  наступавшей  армии
Шермана.  Некоторые  современники   уверяли,   впрочем,   без   достаточного
основания, что Шерман заимствовал из южных газет идею своего марша к морю, в
результате которого территория Конфедерации была рассечена на  две  части  и
вскоре ее армия была разгромлена.
     Примеры разбалтывания военных секретов печатью очень многочисленны.  Во
время франко-прусской войны 3-я немецкая армия  после  сражения  при  Верте,
двигаясь на запад, разминулась на два-три перехода с  французскими  войсками
Мак-Магона, наступавшими  на  восток.  Однако  немцам  попалась  французская
газета, сообщавшая,  что  армия  Мак-Магона  находится  в  Реймсе.  Немецкое
командование направило свои  войска  на  север  и  воспрепятствовало  планам
французов. Утверждают,  будто  незадолго  до  сражения  при  Седане  Мольтке
получил из английских газет точную картину расположения французской армии.
     Примером преступного разглашения  военной  тайны  может  также  служить
"Вестник маньчжурской армии", издававшийся царским  командованием  во  время
русско-японской войны. В нем печатались  сообщения  о  прибытии  на  Дальний
Восток различных воинских соединений, отчеты о расположении частей, приказы,
содержавшие данные о составе и состоянии различных  корпусов  и  дивизий.  В
"Вестнике" публиковалось  множество  объявлений  о  розыске  военнослужащими
родных и  друзей.  Эти  объявления  давались  офицерами,  указывавшими  свои
адреса, что еще более раскрывало картину дислокации русских войск на Дальнем
Востоке.
     Военная цензура  не  только  как  средство  пресечения  утечки  военных
секретов, но и как орудие  дезинформации  противника  и  военной  пропаганды
широко применялась пруссаками во  время  войн  против  Франции.  Этим  делом
занимался Штибер.
     Методы  разведки  использовались  и  журналистами  с  целью   добывания
информации для своих газет.
     ...28 марта 1871 г. рабочие Марселя, следуя примеру  Парижа,  захватили
власть в главном  портовом  городе  Южной  Франции.  Революционеры  овладели
почтой   и    телеграфом,    установили    контроль    над    отправлявшейся
корреспонденцией.
     Глава   версальского   правительства   Тьер   поручил    восстановление
буржуазного "порядка" в Марселе генералу Эспивану де ла  Вильбоне.  Это  был
тупой монархист  и  клерикал,  сделавший  карьеру  угодливостью  в  гостиных
знатных дам и выказавший полную неспособность в войне против Пруссии. Теперь
этот чванливый и жестокий палач, обрадованный приказом кровавого карлика  из
Версаля, собирался взять реванш в сражении с  коммунарами,  не  имевшими  ни
патронов, ни продовольствия. И тут генералу  предложил  свои  услуги  другой
карлик  -  франтовато  одетый,  маленький  толстый  человечек  на  непомерно
коротких кривых ножках и с огромной уродливой головой. Жирное лицо  карлика,
окаймленное "солидными" баками, украшали рачьи глаза и  оттопыренная  нижняя
губа. Его жена, разъяснил он, сдавала внаем в своем доме квартиру  Восточной
телеграфной компании, которая имела свой собственный кабель до города  Орана
в Алжире. Компания разрешила присоединить этот провод к  кабелю,  идущему  в
Версаль. Так была  установлена  связь  с  правительством  Тьера,  и  генерал
Вальбоа получил окончательные инструкции о расправе с инсургентами.
     Марсельская коммуна была потоплена в крови. А супруг  домовладелицы  за
свои шпионские заслуги был уполномочен лично сообщить об этом в Версаль.
     Карлик на кривых ножках  звался  Генрих  Георг  Стефан  де  Бловиц.  Он
родился в 1825 г. в Чехии в  немецкой  дворянской  семье.  Однако  мы  знаем
историю ранних лет жизни Бловица только из его собственных "Мемуаров", а они
скорее  напоминают  не  воспоминания,  а  плутовской  роман,  правда,  очень
подпорченный  непомерным  тщеславием   автора   и   главного   героя   этого
повествования. Если верить Бловицу, когда ему было 16 лет, цыганка в  глухой
деревне на хорватской границе предсказала его дальнейшую судьбу.
     "Когда колдунья подошла ко мне, - рассказывает Бловиц, -  она  внезапно
оживилась и ее тусклые глаза засверкали.
     - Никогда еще не видела такую руку, как у тебя, - сказала она.  -  Тебя
ждет завидная судьба.
     - Что именно? - спросил я.
     - Ты будешь сидеть рядом с королями и обедать вместе с принцами".
     И действительно, воспоминания Бловица до краев заполнены  рассказами  о
его непрерывных успехах в высшем свете, о благосклонности монархов, дружбе с
министрами и встречах с другими титулованными особами  рангом,  конечно,  не
ниже  графов  и  князей.  Нет  недостатка,   разумеется,   и   в   галантных
приключениях,  в  которых  герой  с  дипломатическими  бакенбардами  нередко
представал в амплуа первого любовника. Как-то раз, повествует он, Бисмарк  и
германская разведка подослали к нему прекрасную и коварную красавицу княгиню
Кральта разузнать важную тайну. Находясь вечером в  салоне  княгини,  Бловиц
был настолько покорен ее красотой и несравненным  обаянием,  что  готов  был
проболтаться. Но тут он обратил внимание на одну необычную вещь: "Я заметил,
что пламя свечи в канделябре, стоявшем у зеркала, отклонилось и стало  вдруг
мерцать. Меня это удивило, так как двери и  окна  были  заперты.  Я  не  мог
определить, откуда идет ток воздуха,  отклонявший  пламя  свечи.  Подойдя  к
канделябру, я почувствовал, что дует от зеркала.  Тут  я  сразу  понял,  что
попал в ловушку. Внимательно исследовав зеркало, я заметил, что оно  состоит
из двух створок, между которыми теперь был слабый промежуток. Очевидно,  там
стоял кто-то и подслушивал.  Я  указал  княгине  на  мерцающую  свечу  и  на
скважину в зеркале и сказал возможно более спокойно:
     - Сударыня, ваши хитрости бесполезны. Я понял все. Княгиня взглянула на
меня и нажала пуговку электрического звонка. Явился лакей. Не глядя на меня,
она указала мне на дверь".
     Однако далеко не во всех случаях нашему галантному рыцарю указывали  на
дверь. Часто он подвизался и  в  роли  благородного  спасителя  таинственных
молодых красавиц (тоже, конечно, сплошь  принцесс  и  герцогинь),  при  этом
угрожая их преследователям - все больше владетельным князьям -  чуть  ли  не
военными действиями со стороны концерта великих держав.
     На деле  влияние  Бловицу  обеспечила  сила,  которую  называли  шестой
великой европейской державой, - английская газета "Тайме". Настоящая карьера
Бловица началась в кровавые майские дни 1871 г., когда опьяневшие  от  крови
версальцы  творили  чудовищную   расправу   с   пленными   коммунарами   под
восторженное улюлюканье злорадствующей толпы буржуазных дам. Кровавая  оргия
в  Париже  вызвала  некоторое  смущение  даже   у   вполне   респектабельных
консервативных газет за рубежом. Тьеру хотелось,  чтобы  отчеты  о  массовых
зверствах  версальских  войск  печатались  с   оговорками   и   умолчаниями,
способными как-то смягчить общую картину.  Поэтому  он  был  очень  доволен,
когда узнал, что давно уже знакомый ему Бловиц, бывший ранее  второстепенным
журналистом, получил временно должность помощника парижского  корреспондента
"Тайме".
     Оба карлика  хитрили:  Тьер  хотел  превратить  Бловица  в  орудие  для
осуществления своих целей, а Бловиц - Тьера.  Используя  свое  знакомство  с
главой французского правительства, Бловиц добывал первоклассную  информацию,
которую не получали другие корреспонденты. Однажды Бловиц заметил  издалека,
что Тьер говорит с одним  иностранным  (очевидно,  немецким)  послом.  Когда
Бловиц подошел к Тьеру, беседа уже закончилась. Глава правительства, имевший
несколько смущенный вид, разъяснил временному  корреспонденту  "Тайме",  что
посол сообщил ему о своем удовлетворении  некоторыми  шагами,  предпринятыми
правительством Тьера. Но Бловиц был не меньшим шулером, чем его  собеседник,
и по виду премьера понял, что тот лжет.  Бловиц  воздержался  от  посылки  в
"Тайме" сведений, полученных от Тьера,  а  путем  расспросов  ряда  знакомых
сумел установить истинное содержание разговора: посол заявил резкий  протест
против  действий  французского  правительства.  Когда  в  "Тайме"  появилось
сообщение о встрече изворотливого премьера с  послом,  все  соперники  Тьера
пришли в восторг, а тот, конечно, был в совершенной  ярости.  "Я  никому  не
говорил о беседе с послом! - кричал он Бловицу. - Вы подслушали нас!  Вы  не
смели писать об этом!" Но Бловица словами было не пронять, а ссориться  даже
с временным корреспондентом "Тайме" - не расчет. Карлики вскоре снова  нашли
общий язык.
     В 1874 г. Бловиц сумел наконец получить  место  постоянного  парижского
корреспондента "Тайме", занять которое стремилось немало влиятельных особ.
     "Маленькому великому человеку", как стали звать Бловица, удалось в 1875
г. заранее сообщить о намерении Германии начать новую  "превентивную"  войну
против Франции, и это не могло  снискать  ему  благосклонность  Бисмарка.  А
между тем в 1878 г.  в  Берлине  собрался  международный  конгресс,  который
должен был в очередной раз решать "восточный вопрос" - о судьбах  народов  и
территорий, расположенных в европейской части турецкой империи,  или,  иначе
говоря, о судьбе Балкан и о режиме проливов Дарданеллы и Босфор.
     От Бисмарка ждать информации  было,  конечно,  нечего.  "Уполномоченный
Франции, - вспоминал потом Бловиц, -  был  робок,  английские  дипломаты  из
принципа ничего не  сообщали  журналистам,  русские  дипломаты  не  доверяли
представителю английской газеты,  австрийцы,  страшась  Германии  и  России,
молчали как немые. Что же касается турецких  дипломатов,  то  они  трепетали
даже от собственной тени". Учитывая все  это,  Бловиц  создал  свою  частную
разведку. Он послал  вперед  нанятого  им  авантюриста,  который  под  видом
богатого молодого человека из почтенной семьи должен был втереться в доверие
к одному из дипломатов.
     Авантюрист вскоре был принят  этим  сановником  на  службу  в  качестве
секретаря без  жалованья,  обучающегося  тонкостям  сложной  дипломатической
профессии. За всеми канцеляристами очень следили, поэтому Бловиц и его агент
делали вид, что незнакомы друг с другом. Они лишь обедали в одном и  том  же
ресторане, который посещали  многие  дипломаты  и  журналисты,  и...  носили
одинаковые цилиндры. Легко догадаться, что при уходе Бловиц надевал  цилиндр
своего агента, под шелковой подкладкой которого находились краткие протоколы
заседаний конгресса и переговоров  между  отдельными  державами.  Но  и  эти
протоколы именно из-за  их  краткости  были  недостаточны  для  того,  чтобы
заполнить  ими  длинные  корреспонденции  в  Лондон.  Отталкиваясь  от  того
немногого, что успевал записывать его агент, Бловиц начинал  обход  знакомых
дипломатов и по крохам восполнял все звенья, которых недоставало для полного
рассказа об очередном заседании конгресса.
     Пронырливость, мертвая хватка  в  разговорах  и  чутье  ищейки  не  раз
помогали корреспонденту "Тайме". Газета напечатала подробное изложение  речи
русского канцлера Горчакова.  Бловицу  удалось  заранее  узнать,  что  после
долгих  столкновений  английские  и  русские  делегаты  пришли   наконец   к
соглашению  по  основным  вопросам  и  отъезд  в  Лондон,  которым   угрожал
британский премьер Дизраэли (был  даже  демонстративно  заказан  специальный
поезд), так и не  состоится.  Телеграммы  Бловица  предотвратили  панику  на
бирже, знавшей, что отъезд премьера - это почти наверняка война с Россией...
     Тем временем агент, доставлявший информацию  Бловицу,  стал  возбуждать
подозрение. Бловицу  пришлось,  щедро  снабдив  деньгами,  отправить  его  в
качестве эмигранта в Австралию, а  до  этого  тот  нашел  себе  заместителя.
Конгресс шел к концу, и новый агент обещал заранее  раздобыть  точную  копию
трактата, который будет подписан на заключительном  заседании.  "Теперь  мне
нужно было преодолеть два препятствия, - рассказывал  впоследствии  в  своих
мемуарах Бловиц. -  Во-первых,  конгресс  закрывался  13  июля,  в  субботу.
Трактат был мне необходим 12-го, чтобы он появился в газете 13-го,  так  как
по воскресеньям газеты  не  выходят.  В  понедельник  было  бы  уже  поздно.
Во-вторых, мало было достать трактат.  Для  меня  было  также  важно,  чтобы
другие журналисты не имели его. Немецкие газеты были сердиты на Бисмарка  за
то, что он не принял их представителей. Я рассчитывал, что канцлер  даст  им
трактат, чтобы успокоить их. Если документ появится  в  немецких  газетах  в
субботу, то я потерплю поражение. Я был в отчаянии. Как  помешать  Бисмарку?
Как протелеграфировать о трактате в Лондон? Из Берлина было  невозможно.  Из
Парижа было бы поздно. Я остановился на Брюсселе".
     Бловицу удалось обвести вокруг пальца бельгийского посланника в Лондоне
и получить от него разрешение на передачу длинной телеграммы в  любое  время
дня и ночи.  С  помощью  сложных  маневров  Бловиц  помешал  своим  коллегам
получить драгоценный документ. А в  пятницу  агент  Бловица  выкрал  еще  не
подписанный  трактат.  Получив  его,  Бловиц,  изображая  печаль  на   лице,
отправился на вокзал и  сообщал  всем  знакомым,  что  окончательно  потерял
надежду получить текст договора.  На  брюссельском  телеграфе  вначале  было
отказались передавать телеграмму, когда убедились, что она  содержит  важное
дипломатическое соглашение, но записка от посланника уладила дело.
     Когда делегаты конгресса еще только  подписывали  трактат,  машины  уже
отпечатали субботний номер "Тайме" с полным текстом договора. Бисмарк был  в
ярости, а Штибера едва не хватил апоплексический удар. Современники уверяют,
что Бисмарк, заходя в свой служебный кабинет, сразу же заглядывал под стол -
нет ли там Бловица. Но дипломатический  корреспондент  "Тайме",  как  и  все
английские дипломаты, предпочитал воевать чужими руками.
     В 1883 г. при встрече с Бловицем Бисмарк допытывался, как  ему  удалось
получить текст договора. Бловиц уклонился от ответа. Он рассказал, как  было
дело, только в своих мемуарах, опубликованных в 1903 г., но  и  тогда  утаил
имена своих агентов.

       Приближение бури

     Первой мировой войне предшествовала длител