й  или
республиканцам - наследник престола герцог Беррий-ский,  с  именем  которого
связывали надежду на  увековечение  династии  Бурбонов.  В  случае,  если  в
феврале в действительности готовился заговор, непонятно, каким образом слухи
об этом докатились до различных городов - ведь они были зафиксированы помимо
Парижа в Руане, Орлеане, Нанте и ряде других мест, включая  глухие  деревни.
Стало быть, данная аналогия не есть еще доказательство, что  как  в  первом,
так и во втором случае существовал заговор, тем более что сведения о нем еще
ранее получили распространение.
     Вместе с тем имеются сведения, что у  герцога  Беррийского  испортились
отношения с  его  дядей  Людовиком  XVIII  и  влиятельным  премьер-министром
Деказом. Существуют записанные несколько десятилетий спустя  показания  ряда
современников, будто  они  были  свидетелями  того,  как  герцог  Беррийский
требовал от Людовика XVIII уступить престол законному королю  Наундорфу.  Р.
Амбелен считает, что герцог Беррийский как член узкого  Королевского  совета
выдвинул это требование  после  того,  как  был  ознакомлен  с  документами,
похищенными у убитого Фюальде. Историк приводит  вдобавок  немало  косвенных
данных о том, что Лувеля подтолкнули  к  покушению  люди,  действовавшие  по
поручению  Деказа  (впрочем,  подобные  подозрения  высказывались  уже   его
современниками).
     Все новые и все более  бездоказательные  гипотезы.  Одна  из  последних
"неортодоксальных" работ - уже упоминавшееся двухтомное сочинение  М.  Раски
под сенсационным заголовком "Французская революция: семейное  дело"  (Париж,
1977 г.). Дальний предок М. Раски служил  при  дворе  Людовика  XVI,  и  эта
уходящая в глубь веков родовая связь, кажется, служит единственной  "веской"
причиной, позволяющей  ей  считать  себя  специалистом  по  истории  Великой
французской революции. (Это, между прочим, далеко  не  единственный  случай,
когда ссылками на такие генеалогические связи или на не имеющие отношения  к
делу фамильные архивы обосновываются самые абсурдные "интерпретации" событий
революционного времени.) А "семейным делом"  М.  Раски  именует  французскую
революцию, поскольку  считает  ее,  собственно  говоря,  результатом  интриг
"Каина" - брата Людовика XVI, графа Прованского (будущего  Людовика  XVIII),
мечтавшего о престоле. В первом томе этой работы читатель узнает,  что  была
не одна подмена дофина, а несколько (производившихся до лета  1794  г.,  при
соучастии Робеспьера, что и привело к его  падению;  автор  здесь  повторяет
клевету термидорианцев на Неподкупного).  Первый  "двойник"  был  помещен  в
комнату дофина сразу после отставки Симона. Именно с  ним  имел  дело  Лоран
после 9 термидора, а дофин был  скрыто  увезен  из  Тампля.  Какое-то  время
дофина изображал восковой манекен, потом последовательно - несколько  детей.
Некоторые из них впоследствии стали  фальшивыми  дофинами,  которых  полиция
Людовика XVIII использовала против  "подлинного  дофина".  Что  же  касается
Марии-Терезы, то ее, оказывается, подменили в  декабре  1795  г.  в  Базеле"
(Швейцария) при обмене на членов Конвента и других  республиканцев,  которых
держало под стражей австрийское  правительство.  Место  Марии-Терезы  заняла
воспитывавшаяся вместе с ней Эрнестина Ламбрике, бывшая  в  действительности
незаконной дочерью Людовика XVI, а та, в свою очередь, была  "подменена"  во
Франции одной из своих сестер, причем был пущен слух, что она умерла,  и  т.
д. Кто совершил эту подмену - шуаны, желавшие "освободить" Марию-Терезу, или
агенты  графа  Прованского,  объявившего  себя  Людовиком  XVIII,   остается
неясным. Далее, зачем Людовику XVIII было осуществлять эту подмену, а  потом
выдать замуж "мнимую" Марию-Терезу за своего племянника?  Каким  образом  он
осуществлял многие действия для скрытия  "подмены"  во  Франции,  когда  там
правил Наполеон I? А сама Мария-Тереза  была  таинственной  особой,  которая
жила уединенно в одном из замков Тюрингии,  в  Центральной  Германии  (между
прочим, тоже находившейся под фактическим владычеством Наполеона),  сохраняя
с помощью семьи владетельной княгини Шарлотты Гессен-Дармштадтской инкогнито
вплоть до смерти 25 ноября 1837 г.
     Было  бы,  разумеется,  напрасно  искать  у  М.  Раски,  как  и  у   ее
предшественников, доказательства всех этих  необыкновенных  историй  и  даже
элементарной логики, хотя она  приводит  в  своих  книгах  массу  ничего  не
доказывающих деталей о тюрьме Тампль, о  процедуре  обмена  Марии-Терезы  на
французских пленных и т. п.
     Во второй половине декабря 1795 г.  Мария-Тереза  из  Базеля,  куда  ее
доставили французские жандармы, прибыла  в  Вену.  Точнее,  прибыла  молодая
девушка, которую представили как Марию-Терезу. Интересно, что она  сразу  же
дала понять прежде знавшим  ее  придворным,  что  не  желает  их  видеть,  и
оставалась потом в совершенной изоляции во дворце Хофбург.
     В  январе  1796  г.  неаполитанская  королева   Мария-Каролина,   тетка
Марии-Терезы, в письме к маркизе Осмон выражала опасение,  что  эта  девушка
"вовсе не дочь моей сестры". Виновником подмены королева считала французское
правительство,  но  имеющиеся  документы  свидетельствуют,  что   Директория
отослала в Швейцарию именно  Марию-Терезу,  да  и  не  могла  она  в  Париже
рассчитывать провести австрийцев. Следовательно,  подмена,  если  она  имела
место, могла быть произведена только австрийскими властями  или  по  крайней
мере с их ведома и согласия.
     Каковы могли быть мотивы для такой  подмены?  В  сохранившихся  письмах
самой Марии-Терезы и в  корреспонденции  осведомленных  современников  можно
найти намеки, что она была беременна (однако ничего не известно  ни  о  том,
кто был отцом ожидавшегося ребенка, ни о его дальнейшей судьбе).
     В  случае   подмены   Марии-Терезы   ее   двойником   не   могла   быть
Мария-Филиппина (Эрнестина) Ламбрике,  поскольку,  как  мы  уже  знаем,  она
умерла в  1813  г.  в  Париже,  тогда  как  "дублерша",  ставшая  герцогиней
Ангулемской, скончалась в 1851 г. Но у Марии-Филиппины была  сестра,  старше
ее на два года,  Луиза-Катерина.  Официально  ее  крестным  отцом  был  граф
Прованский, но есть все основания подозревать, что он был фактическим  отцом
девочки. Он находился в связи с ее матерью, служившей фрейлиной  при  дворе,
еще  прежде,  чем  пришла  очередь   его   старшего   брата   Людовика   XVI
воспользоваться  благосклонностью  этой  любвеобильной   особы.   О   судьбе
Луизы-Катерины ничего не известно. Вероятно,  что  это  она  скрывалась  под
именем служанки мадам де Суси, сопровождавшей Марию-Терезу при  ее  переезде
из Парижа в Базель. Судя по  австрийским  архивам,  венский  двор  требовал,
чтобы вместе с  Марией-Терезой  была  отправлена  дама  по  имени  Эрнестина
Ламбрике. С другой стороны, французский министр внутренних дел затребовал на
один иностранный паспорт больше лиц, чем число  людей,  перечисленных  им  в
качестве сопровождающих Марию-Терезу. Из письма ее самой мы  узнаем,  что  у
мадам Суси была камеристка. Между тем она отсутствует в  упомянутом  списке.
Поскольку ею не  могла  быть  Мария-Филиппина  (Эрнестина)  Ламбрике,  очень
вероятно, что ее  заменила  Луиза-Катерина,  следы  которой  теряются  после
декабря 1795  г.  Она  играла  роль  своей  младшей  сестры.  Венский  двор,
возможно, и не знал об  этой  подмене.  Но  он  наверняка  должен  был  быть
участником  второй  подмены  Марии-Терезы  той,  которую  он   принимал   за
Марию-Филиппину Ламбрике, незаконную дочь Людовика XVI.  Со  своей  стороны,
граф Прованский был тем более заинтересован в этой подмене  своей  крестницы
или дочери Марией-Терезой. Он к тому же ведь считал, что отцом  Марии-Терезы
был не его старший брат, а любовник Марии-Антуанетты герцог де Куаньи.
     Типичным примером подобной "научной продукции" является  работа  Жаклин
Дюкассе  "Людовик  XVII  и  его  политические  агенты  (по  неопубликованным
документам)", (Париж, 1984 г.). Документов действительно приводится в  книге
немало, но они нисколько не доказывают главный тезис автора, что  стараниями
неких известных и неизвестных лиц дофин был похищен и подменен 3  июля  1793
г.  Далее  излагается  теория  "нескольких  подмен",  которая,  как  мы  уже
убедились, не  является  изобретением  Ж.  Дюкассе.  Ей  принадлежит  другое
"открытие" - что некоторые из явно подложных претендентов в дофины были лишь
"политическими агентами" подлинного, который скрывался,  опасаясь  покушения
на свою жизнь со стороны сменявших друг  друга  правительств  Франции  и  их
союзников.  В  числе  участников  похищения  Ж.  Дюкассе   называет   своего
прапрадеда тайного роялиста Арнуля Морена  де  Гери-вьера,  который  занимал
пост полицейского чиновника секции Доброй новости. При обыске в доме банкира
Кока, знакомого с издателем "Пер Дюшен", этот  полицейский  действовал,  как
если бы он был "соучастником (заговора. - Е. Ч.) банкира  и  Эбера  с  целью
похищения (дофина. - Е. Ч.)". Он сорвал в квартире Кока  печати,  наложенные
накануне по приказу судьи Денизо. Это, возможно,  позволило  уничтожить  или
утаить переписку заговорщиков с эмигрантами. За  нарушение  долга  Морен  де
Геривьер был арестован,  но  через  несколько  дней  освобожден;  он  хранил
позднее полное молчание об упомянутых событиях и относительно судьбы дофина.
Было ли это следствием опасности, которой подвергались посвященные  в  тайну
(его сын в 1830 г. поддерживал дружеские  связи  с  одним  из  претендентов,
"бароном  Ришмоном",  поскольку  узнал  в  нем   Людовика   XVII   или   его
представителя)? Этот вопрос остается без ответа. При этом надо добавить, что
Морен де Геривьер не имел никакого отношения к "заговору Эбера и Кока", если
таковой и существовал в действительности. На основе данных  некоторых  газет
за 4 июля  1793  г.,  свидетельствующих,  что  Марии-Антуанетте  якобы  была
разрешена прогулка с сыном в Сен-Клу, Ж. Дюкассе  полагает,  что  дофин  был
передан фавориту королевы графу Ферзену (или одному из его помощников), сама
же королева вернулась в Тампль с другим ребенком.

       Напрасное сходство

     Вопрос о законности монарха или наследника престола всегда имел  важное
значение в феодально-абсолютистских государствах. Даже когда борьба в  связи
с   вопросом   законности   определенного   претендента   оставалась   чисто
династическим спором и не принимала,  как  это  случалось  сплошь  и  рядом,
форму, в которую облекались те или иные общественные противоречия.
     Разумеется, споры о законности  рождения  или  "подмены"  лиц,  имевших
права на престол, приобретают исторический интерес только в случае, если они
явно  или  тайно  принимали  политический  характер,  влияли  на   поведение
государственных деятелей, служили мотивом их тех или иных важных поступков.
     Каково происхождение претендентов, являлись ли они  сыном  или  дочерью
того, кто был их "официальным" отцом, не были  ли  они  плодом  "незаконной"
связи или детьми, тайно подмененными  в  младенчестве,  -  все  эти  вопросы
возникали на почве монархического мировоззрения, господствовавшего веками  и
сохранявшего прочные позиции в эпоху Великой французской революции. Было  бы
большим упрощением представлять последнее лишь  как  механическое  отражение
интересов  дворянского  класса.  Вместе  с   тем   общеизвестная   вольность
придворных нравов постоянно воссоздавала почву для  обоснованных  подозрений
насчет законности монарха, его потомства или претендентов на трон. Говоря  о
"тайне  Тампля"  и  связанных  с  нею  загадках,  было  бы  неисторичным  не
учитывать, насколько субъективно многие роялисты считали превыше всех других
соображений безоговорочное соблюдение принципов легитимизма (иными  словами,
соблюдение династических прав, законов престолонаследия, даже если это могло
нанести  политический  ущерб).  Поэтому  вопрос  о  судьбе  дофина  сохранял
значение  на  протяжении  десятилетий,  в  периоды  Реставрации  и  июльской
монархии.
     Слухи о похищении дофина, как отмечалось  выше,  не  могли  не  вызвать
появления претендентов, уверявших, что каждый из них является  этим  чудесно
спасшимся наследником французского престола. Все  они  оказались  более  или
менее искусными мошенниками и были разоблачены без особого труда. Претендент
обнаружился даже за океаном.  Им  оказался  уроженец  штата  Нью-Йорк  метис
Элизар Вильяме, который имел немалое число последователей.  В  разное  время
объявилось  не  менее  40   претендентов!   (Окончательно   деградировавшего
представителя этой малопочтенной компании "Людовиков XVII" Марк Твен  весьма
красочно изобразил, повествуя о приключениях Гекльберри Финна.)
     Внимание к ним не ослабевало ввиду столкновения личных  и  политических
интересов влиятельных кругов в период, когда речь шла о реставрации монархии
Бурбонов, которая вновь стала  правящей  династией  в  1814-1830  гг.  Да  и
позднее, после их падения, возможность новой реставрации Бурбонов отнюдь  не
исключалась,  причем  многие  современники  считали  ее  значительно   более
реальной, чем это было в действительности. В эпоху  Реставрации  и  июльской
монархии притязания будто бы "спасшегося"  дофина  вызывали  смущение  среди
приверженцев Бурбонов и нескрываемую иронию среди республиканцев,  остривших
по поводу появления каждого нового "самого законного", "легитимного" из всех
претендентов на французский престол.
     Как уже отмечалось, в претендентах не было  недостатка.  Они  появились
еще в годы правления Наполеона. Один из них, авантюрист Жан Мари Эрваго,  по
всей  видимости,  даже  пользовался  в  1802  г.   тайным   покровительством
наполеоновского министра полиции. Остается неясным, что при этом имел в виду
многоопытный предатель Фуше: объявить  от  имени  фальшивого  дофина  о  его
отказе от своих прав в  пользу  первого  консула  Бонапарта  или,  напротив,
держать  под   рукой   человека,   которого   при   благоприятном   стечении
обстоятельств удобно было бы противопоставить Наполеону? Зная характер Фуше,
можно смело предположить, что он учитывал и ту и другую возможность.
     С пропавшими дофинами иногда происходили курьезы. После  смерти  одного
из претендентов, Эрваго, в 1812  г.  появился  "претендент  в  претенденты",
утверждавший, что он - Эрваго. Это был некий Жан Демазо, доживший до 1846 г.
В числе претендентов было немало и просто психически больных людей.
     В 1967 г. была опубликована в Париже книга  Л.  Бланкали  (промелькнуло
сообщение,  что  это  псевдоним  какого-то  весьма  важного  лица)   "Король
неизвестный и король исчезнувший", в которой  сообщалось  родословное  древо
потомков Людовика XVII и... "железной маски", среди которых фигурирует много
известных исторических персонажей, включая  даже  Гарибальди!  И  поныне  во
Франции и других странах насчитывается около 60 семейств, объявляющих  своим
предком дофина, бежавшего из Тампля.  И  все  же,  надо  сказать,  число  их
сократилось по сравнению с прошлым веком.
     После смерти  Эрваго  в  1812  г.  новые  "дофины"  оказывались  явными
мошенниками. К тому же очень быстро и без особого труда  удавалось  выяснить
их  действительные  фамилии  и  место  рождения.  Самое  интересное,  что  в
отношении их полиция во времена Реставрации,  а  потом,  после  1830  г.,  -
июльской монархии, по существу, не предпринимала никаких действий, не мешала
выходу в свет книг, которые они выпускали под именем Людовика XVII. Один  из
претендентов, Ришмон, в 1834 г. был за различные "художества"  приговорен  к
12 годам каторжных работ и... вскоре отпущен  на  все  четыре  стороны.  Уже
тогда задавали вопрос, не состояли ли все  эти  (или  большинство)  заведомо
фальшивые "Людовики" платными полицейскими  агентами,  единственным  смыслом
появления  которых  было  сделать  смешным  в  глазах  общественного  мнения
"подлинного" претендента.
     Таким  претендентом,  притязания  которого  нельзя  было  отвергнуть  с
легкостью, был некий Карл Вильгельм Наундорф, появившийся неизвестно  откуда
в Берлине и ставший часовщиком. По  его  словам,  в  1810  г.  он  явился  к
полицей-президенту прусской  столицы  Лекоку  и  передал  имевшиеся  у  него
документы, которые свидетельствовали о его истинном имени  и  происхождении.
Лекок взял бумаги для передачи прусскому королю, а взамен претендент получил
паспорт  на  имя  Наундорфа,  уроженца  Веймара,  и  поселился  в   Шпандау.
Бесспорным фактом является то, что не  удалось  найти  следов  происхождения
Наундорфа  и  прусские  власти  пошли  на  выдачу  ему  заведомо  фальшивого
паспорта. Это было установлено, когда Наундорф связался с какими-то  темными
личностями при покупке дома и  в  результате  попал  на  скамью  подсудимых.
Выяснилось, что в Веймаре не родился и не проживал  никакой  Карл  Вильгельм
Наундорф. Рассказы Наундорфа о  своем  происхождении  вызвали,  естественно,
недоверие судей, и претендент, ставший к этому времени главой  умножавшегося
семейства, попал на три года в  тюрьму  (1825-1828  гг.).  После  выхода  на
свободу,  получив  известие  о  том,  что  прусский   король   якобы   отдал
распоряжение о его  новом  аресте,  претендент  бежал  из  Пруссии  и  после
скитаний по другим германским государствам в  1833  г.  прибыл  во  Францию.
(Изучение вопроса о Наундорфе  сильно  облегчено  публикацией  корпуса  всех
относящихся к этому претенденту первоисточников в двухтомном труде архивиста
Мантейера "Подложные Людовики XVII", Париж, 1926 г.)
     Когда Наундорф появился в Париже, его сразу  признали  Жоли,  последний
министр юстиции  при  Людовике  XVI,  и  мадам  Рамбо,  гувернантка  дофина.
Насколько имеет цену это узнавание - отождествление  50-летнего  человека  с
5-летним ребенком, которого  они  видели  много  десятилетий  назад?  Другие
"доказательства"  уже  совсем  малоубедительны.  Пытаются  связать   "тайну"
бегства  из  Тампля  с   расстрелом   герцога   Энгиенского   Наполеоном   и
самоубийством после июльской  революции  его  отца  принца  Конде,  огромное
наследство  которого  досталось  сыну  Луи   Филиппа   герцогу   Омальскому.
Сторонники претендента уверяют, что герцог Беррийский был склонен "признать"
Наундорфа и что убийство  герцога  в  1820  г.  ремесленником  Лувелем  было
спровоцировано полицией. Наундорф  утверждал,  что  получил  письмо  герцога
Беррийского, в котором говорилось: "Или я обеспечу  успешное  восстановление
Ваших прав, или погибну". Между прочим, в донесении прусского посла в Париже
графа Гольца  указывалось,  что  герцог  Беррийский  за  несколько  дней  до
покушения Лувеля предсказывал  свою  смерть.  Ходили  слухи,  что  отношения
герцога с Людовиком XVIII стали крайне обостренными. Однако, если  даже  это
было  правдой,  отсюда  вовсе  не  следует,  что  причиной  был   вопрос   о
претенденте. Между прочим, защитники Наундорфа указывают, что  окончательный
отказ графа Шамбора, по мнению легитимистов, законного  короля  Франции,  от
возникшей в 1873 г. перспективы новой  реставрации  Бурбонов  будто  бы  был
связан со стремлением не нарушать права  наследников  претендента.  На  деле
этот отказ был вызван  нежеланием  признать  трехцветный  национальный  флаг
Франции - наследие революции XVIII в., а главное, конечно,  осознанием,  что
попытка восстановления монархии не имеет шансов на успех.
     Сестра Шарля Луи Мария-Тереза,  герцогиня  Ангулемская,  демонстративно
отказывалась вступать в  какие-либо  переговоры  с  Наундорфом  и  обсуждать
детские воспоминания, о которых он рассказывал и источником которых, если бы
они соответствовали действительности, мог  быть  только  Шарль  Луи.  Однако
герцогиня была замужем за сыном графа д'Артуа, позднее короля Карла X, и  ее
шансы стать королевой  Франции  зависели  от  признания  брата  умершим.  По
утверждению Наундорфа, на него не раз совершались покушения  в  Париже  и  в
Лондоне, куда он перебрался пос