отправить  в  Швейцарию  к  известному  доктору  Бартелеми  Химели,  бывшему
придворному врачу  Фридриха  II.  Сестра  Робеспьера  Шарлотта  поддерживала
переписку с дочерью Химели Сюзанной Екатериной Лешот, которая до 10  августа
1792 г. жила в Версале. Лешот  была  замужем  за  женевским  часовщиком.  Ее
кузина Анна Мария Лешот оставалась в Париже и была связана  с  обслуживанием
Тампля. По  мнению  Луиго,  к  термидору  Робеспьер  закончил  переговоры  с
Пруссией, предусматривавшие выдачу дофина, который к этому времени  уже  был
увезен из Тампля, и мог в случае победы возложить ответственность за подмену
"заложника" на своих противников в обоих комитетах, Именно  этого  обвинения
боялись Бийо-Варенн и его сообщники, которое мог выдвинуть  Робеспьер,  если
бы  после  поражения  его  доставили  в  Революционный   трибунал.   Поэтому
требовалось не дать ему возможности говорить. Ранение Робеспьера в  ночь  на
10 термидора обрекло  его  на  молчание.  Но  оно  вместе  с  тем  поставило
Бийо-Варенна и Карно в сложное положение: они знали, что дофин увезен, но не
знали, кем и куда, в то же время им было невыгодно признать факт  бегства  -
это ведь значило бы обвинить самих себя. После  гибели  Неподкупного  тайной
местонахождения беглеца владела лишь группа прусских политиков  (Гарденберг,
Лючезини, Гаугвиц и др.), которых  Луиго  называет  "потсдамским  сфинксом".
Баррас же, посетивший Тампль 10  термидора,  заподозрил  неладное.  Он  стал
расспрашивать Бийо и Карно. Вскоре было  решено  вновь  учредить  должность,
причем не одного, а двух воспитателей  дофина.  Это  произошло  через  шесть
месяцев после того, как Симон покинул этот пост, как раз в  день  его  казни
как робеспьериста. Несколько позднее функции  воспитателя  передали  Лорану,
доверенному лицу Барраса. В марте 1795 г., покидая свой пост, Лоран повторил
"сценарий 23 мая 1794 г.", тайно удалив из  Тампля  первого  псевдодофина  и
заменив  его  новым  -  на  этот  раз  немым  мальчиком.  Еще  одну  подмену
осуществили Гомен и Лан, преемники Лорана, 5 июня 1795 г. с целью  одурачить
неприятельскую агентуру.
     Остается добавить, что концепция Луиго в ее главных  линиях  базируется
просто на предположениях, а вмонтированные в нее  реальные  факты  никак  не
способны подтвердить ее в целом.
     Часть из сторонников теории "подмены" дофина, пытаясь объяснить, почему
его сестра герцогиня Ангулем екая отказывалась встретиться с  претендентами,
особенно Наундорфом (о нем - ниже), и тем самым выяснить, был ли кто-либо из
них не обманщиком, а ее братом, повторяет слух, восходящий к прошлому  веку.
Они разъясняют, что герцогиня попросту боялась такой встречи, поскольку была
сама не  королевской  дочерью  Марией-Терезой,  а  какой-то  подменившей  ее
женщиной.
     В 1980 г. появилась книга довольно известного автора ряда  исторических
исследований  и  романов  Р.  Амбелена  "Тайны  и  государственные   секреты
1785-1830 гг.", весьма  спорная  во  многих  своих  разделах  (особенно  это
касается оценки Амбеленом, являвшимся видным деятелем масонства, роли  этого
ордена  в  политические  событиях   революционного   и   послереволюционного
времени). Однако она  содержит  и  немало  новых  материалов,  в  том  числе
архивных, и достаточно убедительных  соображений  относительно  того,  какое
политическое значение имел вопрос о судьбе дофина в первой половине  XIX  в.
и, в частности, насколько было озабочено им правительство Реставрации.
     До революции репутация Марии-Антуанетты была весьма и весьма невысокой.
В первые несколько лет ее муж (до того как он подвергся операции по удалению
фимозы) был  неспособен  к  выполнению  своих  супружеских  обязанностей.  У
королевы, ходили слухи, было несколько любовников, в их числе  даже  младший
брат Людовика XVI, граф д'Артуа (будущий Карл X). У другого брата  короля  -
графа Прованского (будущего Людовика  XVIII)  были  основания  считать,  что
фактическим отцом ее дочери был, вероятно, Анри  Франкето  -  маркиз,  потом
герцог  Куаньи,  а  дофина  -  граф  Ферзен  (это  шведский  аристократ,   в
действительности очень мало напоминавший того верного рыцаря королевы, каким
его   рисует   позднейшая   легенда).   Версия   о   том,   что   дофин    -
незаконнорожденный,  могла  утверждаться  только  с  появлением  все   новых
вероятных и безусловных любовников королевы. Жана-Луи  де  Риго  виконта  де
Водрейля, барона Пьера-Виктора де Бесенваля, герцогов Армана Луи  де  Гонто,
де Лозена, де Бирона. Уже  во  время  революции  этот  список  был  дополнен
известным политическим теоретиком лидером фейянов Пьером Жозефом Барнавом (и
это не говоря уж о более чем нежной дружбе Марии-Антуанетты  с  княгиней  де
Ламбаль и мадам де  Полиньяк  -  эта  связь  была  столь  общеизвестна,  что
послужила сюжетом  гравюры  и  театрального  представления  в  1789  г.,  и,
главное, вполне  подтверждается  письмами  самой  Марии-Антуанетты  к  мадам
Ламбаль).  Были   подобные   же   обвинения,   правда,   не   подтвержденные
документально, в "дружбе" с графиней Диллон и мадам Роган-Гемене.  При  этом
королева проявляла веселую беззаботность  и  нисколько  не  была  шокирована
ходившими о ней слухами. Сам обманутый муж  Людовик  XVI  в  последние  часы
своей жизни произнес: "Что касается королевы, то я уже давно ее простил".
     Как  писал  известный  современный   историк   А.   Кастело   в   книге
"Мария-Антуанетта", до революции она вызывала почти всеобщую  и  откровенную
ненависть. Эта вражда проявилась с первых месяцев после  14  июля  1789  г.,
когда "австриячку" именовали не иначе как "Мессалиной", "мадам Дефицит"  (за
ее безмерную расточительность), "мадам Вето" (за  то,  что  она,  по  общему
мнению,   побуждала   короля   отвергать   законы,   одобренные    народными
избранниками).  Несомненно,  такая  репутация  королевы  и  побудила   Эбера
выдвинуть против нее во время судебного процесса Марии-Антуанетты в  октябре
1793 г. обвинения в кровосмесительной связи с собственным сыном.  Не  стоило
бы ворошить эти альковные секреты, тем более что они касались людей,  многих
из которых ожидал скорый трагический конец в годы  революции,  если  бы  эти
тайны не соприкасались с тайнами государственными и не влияли  на  поведение
лиц, находившихся у власти.
     Ферзен, возможно, являлся  отцом  "первого"  дофина  -  старшего  брата
Людовика XVII. Граф в записях, предназначенных только для себя самого, так и
именует его - "мой сын". Правда, через три года после  смерти  "первого",  в
1792 г., он так же начинает называть и "второго" дофина,  то  есть  Людовика
XVII. В связи с официальным сообщением  о  смерти  дофина  в  Тампле  Ферзен
записал в своем дневнике: "Это последний и единственный интерес, который еще
оставался у меня во Франции. Ныне  того  нет.  Что  мне  дорого,  больше  не
существует, поскольку я придаю мало значения мадам (т. е. Марии-Терезе.  -Е.
Ч.)". Как упоминалось, граф Прованский не сомневался,  что  именно  "второй"
дофин - сын Ферзена. И это весьма важно. Однажды Людовик XVIII  даже  сделал
ироническую надпись на  повествовании  Марии-Терезы  о  бегстве  королевской
семьи в Варенн в 1791 г.. "Можно надеяться, что рассказчица так и не  узнает
о причине привязанности, выказывавшейся Ферзеном королеве".  Вопрос  о  том,
был ли дофин сыном Людовика XVI, оказывается тесно связанным  с  вопросом  о
том, был ли Наундорф Людовиком XVII. У Наундорфа и его потомства эвазионисты
находят ярко выраженные семейные черты Бурбонов. Но если Наундорф был дофин,
такие черты могли проявиться независимо от того, кто был его отцом - Людовик
XVI или Ферзен, так как в  числе  предков  Марии-Антуанетты  была  герцогиня
Елизавета   Шарлотта   Орлеанская    (жена    герцога    Лотарингского)    -
представительница младшей ветви Бурбонов.
     Ненависть Марии-Антуанетты  к  кардиналу  Рогану,  ставшая  прологом  к
пресловутому "делу об ожерелье", была вызвана тем, что он, будучи в 1772  г.
(за два года до ее отъезда во Францию) послом в Вене, распространял слухи  о
ее распутстве, в частности что она была любовницей графа д'Артуа,  и  снимал
копии с ее писем, компрометирующих молодую австрийскую принцессу.
     Вспомним "дело об ожерелье". В чем причина явного благоволения  властей
к содержавшейся в тюрьме Ла Мотт? Возможно, что причиной были угрозы ее мужа
Марка-Антуана  Николя  Ла  Мотта  из  Лондона,  если  не   освободят   жену,
"обнародовать  документы,  публикации  которых  опасаются".  Это   объясняет
посещение Жанны в тюрьме близкой подругой королевы княгиней Ламбаль, пенсию,
которую неожиданно стали выплачивать семье преступницы,  обещание  перевести
Жанну из тюрьмы в монастырь и, наконец, легкость, с которой  она  бежала  из
заключения, наводящая на мысль, что при  этом  опять-таки  не  обошлось  без
потворства со стороны власть имущих,  в  их  числе  мог  быть  и  ее  бывший
любовник граф д'Артуа.
     Амбелен  повторяет  утверждение,  что  герцог  Брауншвейгский,  который
вовлек Ферзена в ряды масонов, снабдил Наундорфа во время нахождения того  в
Швейцарии  бумагами,  удостоверявшими  его  происхождение.  Но  ведь  герцог
Брауншвейгский, глава большой части германских масонов, умер  в  1792  г.  и
никак не мог совершить это, поскольку дофин (даже чисто теоретически) мог  в
любом случае оказаться в Швейцарии только после 1793 г. или 1794 г.
     Р. Амбелен, со ссылкой на конкретно указанные им фонды государственного
архива в Мадриде,  утверждает,  что  назначенный  на  должность  воспитателя
дофина Антуан Симон был в действительности роялистским агентом. В  донесении
другого разведчика из Парижа от 5 марта  1794  г.,  полученном  через  посла
мадридского двора в Венеции министром иностранных  дел  Годоем,  говорилось:
"Уже давно Симон - один из наших людей, и он детально информирует нас о том,
что происходит, в  чем  Ваше  Превосходительство  могли  убедиться  из  моих
донесений в течение ряда месяцев". В этом  письме  подробно  со  ссылкой  на
предшествующие  донесения  говорится  об  услугах,   которые   он   оказывал
роялистскому подполью до и после своего удаления с поста воспитателя дофина.
Можно, конечно, усомниться в правдивости этой информации, которая  поступала
не только в Мадрид или в Лондон и прямо и косвенно  восходит  к  "Парижскому
агентству" и графу д'Антрегу. Однако эти сведения о роли Симона находят  как
будто подтверждение в вопросе,  с  помощью  которого  герцогиня  Ангулемская
решила разоблачить одного из мнимых дофинов, Матюрена Брюно, во  время  суда
над ним в Руане:
     - Что Симон поручил вам передать мне и что вы мне дали в день, когда  я
обрезала ваши волосы?
     Этим вопросом она вроде бы  давала  понять,  что  Симон  передал  через
дофина его сестре какое-то  секретное  сообщение  от  роялистов.  Однако  не
исключено, что речь идет о вопросе-ловушке для  разоблачения  обманщика  или
что этот эпизод является вымыслом от начала до конца.
     Жена Антуана Симона - Мария-Жанна после  казни  мужа  была  посажена  в
тюрьму, но менее чем через месяц, 24 августа 1794 г., была выпущена на волю.
Возможно, оказавшись на свободе, она что-то неосторожно выболтала. Во всяком
случае, весной 1796 г. Марию-Жанну по  ее  просьбе  заключили  в  приют  для
неизлечимых больных, где она оставалась вплоть до смерти 10 июня 1819  г.  В
годы Реставрации она находилась под наблюдением полиции. Полицейские  отчеты
свидетельствуют, что "вдова  Симон"  оставалась  в  здравом  уме  и  твердой
памяти. Мария-Жанна неоднократно говорила разным людям, что  дофину  удалось
бежать из Тампля и  что  вместо  него  там  поместили  какого-то  смертельно
больного ребенка. Это же она подтвердила, исповедуясь перед смертью.
     В акте медицинского вскрытия тела дофина, подписанном четырьмя врачами,
указывалось, что, как "им было сказано", речь идет о сыне бывшего  короля  и
что двое из них (речь шла о П. Лассю и Н.  Жанруа)  узнали  в  нем  ребенка,
которого они лечили в течение  нескольких  дней,  а  это  опять-таки  совсем
неравнозначно тому, что они узнали в нем  Шарля  Луи.  Не  были  названы  ни
сестра дофина, содержавшаяся в Тампле, ни вдова Симона, ни  члены  Конвента,
многократно видевшие дофина и до, и после падения  монархии.  Родная  сестра
Марии-Антуанетты неаполитанская королева  Каролина,  фактически  управлявшая
страной при своем ничтожном супруге, писала 8 октября 1794 г. маркизе Осмон,
что совершенно не верит сведениям о смерти дофина ("юного короля") в Тампле.
В 1840 г. маркиза Бролье-Солари, бывшая  придворная  дама  Марии-Антуанетты,
засвидетельствовала перед нотариусом, что зимой 1803 г.  присутствовала  при
беседе своего мужа с  Баррасом.  Бывший  директор  негодующе  воскликнул  по
адресу Наполеона: "Я еще доживу до  того,  чтобы  увидеть  повешенным  этого
корсиканского злодея! Он проявил неблагодарность ко мне  и  выслал  меня  из
страны за то, что я его сделал тем, кем он стал. Но он не преуспеет в  своих
преступных планах, так как существует сын Людовика XVI". Об этом секрете  от
того же Барраса, вероятно, знала Жозефина, а от нее - Наполеон.
     Есть свидетельство того, что это не было тайной для Людовика  XVIII.  В
склепе аббатства Сен-Дени, где были перезахоронены останки  Людовика  XVI  и
Марии-Антуанетты, Людовик XVIII приказал установить два медальона. На первом
были указаны сведения о старшем брате дофина, умершем в детстве: "Луи  Жозеф
Ксавье Франсуа. 22 октября 1781 -  4  июня  1789.  Версаль".  На  втором  же
значилось: "Людовик XVII, король Франции и Наварры". Дата рождения намеренно
была  опущена,  чтобы  не  указывать  дату  кончины.  Может,  Людовик  XVIII
располагал сведениями от собственной агентуры, а может, от того же  Барраса,
с которым состоял в тайной переписке в бытность того членом Директории.
     В  литературе  собрано  много  свидетельств  родственников  влиятельных
политиков времен Реставрации и самих представителей правящей династии, будто
они слышали о том, что Людовик XVII жив и что известно место его нахождения.
     Не было ли связано с "тайной Тампля" дело об одном убийстве, наделавшее
немало шума в первые годы  Реставрации?  20  марта  1817  г.  в  Родезе  был
обнаружен труп  крупного  судебного  чиновника  Антуана-Бернардена  Фюальде,
некоторое время назад  вышедшего  в  отставку.  Подозрения  пали  на  некого
Банкаля, содержавшего дом свиданий. Банкаль подвергся аресту вместе с  женой
и дочерью, были посажены за решетку также контрабандист Баш, батрак  Бускье,
отставной солдат Колар, его любовница Анна  Бенуа  и  сосед  Банкаля,  некий
Мисонье.  Состоялся  судебный  процесс.  Но  его  результаты  были  отменены
кассационным  судом  из-за  каких-то  формальных  нарушений.  Кстати,   было
установлено, что во  время  следствия  у  обвиняемых  "выбивали"  признания.
Банкаль передал прокурору  через  какого-то  незнакомца  в  зеленой  одежде,
посетившего его в камере, записку  со  своей  "исповедью".  На  другой  день
Банкаля  нашли  мертвым;  на  теле  были  обнаружены  следы,  которые  могли
свидетельствовать об отравлении. Результаты судебно-медицинского вскрытия не
исключали такой возможности. Однако было все-таки признано, что смерть  была
следствием плохого состояния здоровья. Ливреи зеленого  цвета  носили  егеря
графа д'Артуа; оружием, которым  был  убит  Фюальде,  был  плохо  отточенный
охотничий нож.
     Согласно "исповеди" Банкаля, в убийстве участвовали близкие погибшего -
его крестник Бастид-Грамон и зять Жосьон.  Его  показания  подтвердила  жена
сборщика налогов Манзона, которая использовала дом Банкаля для  свиданий  со
своими любовниками. Она заявила, что присутствовала при убийстве и  молчала,
опасаясь за свою жизнь. Впрочем,  свидетельница  в  своих  показаниях  часто
противоречила сама себе,  пытаясь  как-то  спасти  свою  репутацию,  и  даже
утверждала, что никогда не бывала в доме Банкаля.  В  конечном  счете  мадам
Манзон перекочевала из свидетелей на скамью подсудимых. Новый суд в мае 1818
г. после пяти недель заседаний приговорил Бастид-Грамона,  Жосьона,  Колара,
Баша и жену Банкаля к смертной казни, но двоим последним  за  чистосердечное
признание и помощь суду  казнь  была  заменена  пожизненным  заключением.  В
отношении мадам Манзон прокурор отказался  от  обвинения.  Более  того,  она
получила под каким-то искусственным предлогом пожизненную  правительственную
пенсию, а ее сын был принят за казенный счет в королевский колледж в Ниме. 5
июля 1818 г. Бастид-Грамон, Жосьон  и  Колар  были  гильотинированы,  но  до
последнего дыхания они заявляли о своей невиновности.
     Обращали на себя внимание шаткость доказательств против  Бастид-Грамона
и Жосьона, отсутствие у них видимых  мотивов  для  совершения  преступления.
Вдобавок батрах Бускье, присужденный лишь к  году  тюрьмы,  а  позднее  жена
Банкаля и мадам Манзон перед смертью в своих заявлениях, независимо друг  от
друга, отказались от показаний, которые были сделаны ими с  целью  смягчения
своей участи.  Последующее  изучение  архивов  показало,  что  правительство
почему-то стремилось добиться обвинительного  приговора,  не  останавливаясь
перед давлением на суд и "подбором" нужных присяжных. Один  из  членов  суда
получил  нагоняй  от  начальства  за  свои  вопросы,  которые   подтверждали
несостоятельность необходимых для обвинения показаний, и  прямой  приказ  не
проявлять впредь ненужной любознательности.
     Вместе с тем власти почему-то хотели видеть на  скамье  подсудимых  еще
одного  человека  -  нотариуса  Бесьера-Вейнака.  Но,  к  счастью,  он  имел
неопровержимое алиби. Свидетелями, показаниями которых оно было установлено,
являлись члены апелляционного суда в Тулузе. Но вскоре  они  почему-то  были
уволены с занимаемых должностей.
     Конечно, можно было объяснить убийство Фюальде местью  ультрароялистов.
Ведь он во время Ста дней преследовал тех сторонников Бурбонов, которые  при
первой Реставрации были организаторами жестокого белого террора. Речь шла  о
тайных обществах "Сподвижники Ииуя" (по имени израильского царя, получившего
от пророка Елисея миссию наказать  династию  Ахава)  и  "Вердеты"  (название
происходило от зеленой повязки на правой руке).
     Но уже во время процесса молва упорно связывала убийство Фюальде с тем,
что он обладал бумагами, удостоверявшими похищение дофина из Тампля.
     Однако прямых доказательств этого  отыскать  не  удалось.  Современники
считали, что Фюальде мог получить бумаги о похищении дофина от  Барраса  или
от маршала Дюрока,  которому  они  были  переданы  на  хранение  Наполеоном.
(Дюрок,  герцог  Фриульский,  был  убит  в  сражении   22   мая   1813   г.)
Малоправдоподобно получение бумаг от Барраса, поскольку Фюальде проявил себя
ревностным слугой Наполеона, ненавистного бывшему члену Директории. Но  пока
не найдено свидетельство существования связей между Дюроком и Фюальде.
     Бумаги могли быть получены также  от  доктора  Николя  Жанруа,  который
лечил  дофина  до  падения   монархии   и   подписал   акт   о   результатах
судебно-медицинского вскрытия трупа ребенка, умершего в Тампле. Оба,  Жанруа
и Фюальде, были масонами - членами организации "Великий Восток" и, вероятно,
хорошо знали друг друга. Но это еще никак не доказывает, что Жанруа  передал
Фюальде бумаги об увозе дофина из тюрьмы...
     Теперь  несколько  слов  о  трагической  судьбе  герцога   Беррийского.
Сохранившиеся документы (в том числе полицейские донесения) указывают на то,
что о предстоящем покушении  на  жизнь  герцога  Беррийского  властям  стало
известно по крайней мере за две недели до 13  февраля,  когда  он  был  убит
ремесленником  Лувелем.  Нечто  подобное,  как   напоминают   исследователи,
происходило за два века до этого, незадолго до убийства Генриха IV.
     Возможность такого убийства казалась реальной из-за  множества  врагов,
которых  имел  ненавистный  непримиримым  католикам  Генрих  Наваррски