е отбывшем экипаже. Наконец, по другой дороге уехал  и  добрался
до Бельгии брат короля граф Прованский. Бегство короля  происходило  на  два
дня позже  намеченного  срока,  и  поэтому  некоторые  отряды,  выставленные
заранее роялистским генералом  Буйе  на  пути  следования  кареты,  пришлось
отвести в сторону, чтобы не  возбуждать  подозрения.  По  дороге  у  экипажа
сломалось колесо, что тоже вызвало потерю целого часа  драгоценного  ночного
времени. Но все бы это сошло с рук, если бы не  бдительность  революционного
народа, которую недооценили заговорщики.
     В то время, когда не существовало фотографии, нелегко  было  узнать  по
рисункам человека, переодетого в чужую одежду. Однако почтмейстер небольшого
селения  около  Варенна  Жан  Батист  Друэ  был  стойким  и   проницательным
революционером. Он знал о том, что уже неоднократно предпринимались  попытки
вывезти Людовика XIV из революционного Парижа. Друэ поразило сходство  лакея
в карете баронессы Корф с портретом короля на  ассигнациях:  та  же  толстая
фигура и нос с горбинкой на типичном бурбонском лице! Другие  факты  усилили
мелькнувшее подозрение: лошади самой высокой породы  для  экипажа  баронессы
(заказаны были  самим  герцогом  Шуазелем)  и  подозрительный  кавалерийский
отряд, приближавшийся к городку (им командовали дворяне-монархисты).
     Друэ не терял времени.  Быстро  созвал  местную  национальную  гвардию,
чтобы задержать отряд, а сам вскочил на  коня  и  помчался  в  Варенн,  куда
отбыла королевская  карета.  Окольными  путями  почтмейстер  обогнал  экипаж
мнимой баронессы. За немногие минуты, которые были в его распоряжении,  Друэ
и несколько встреченных им жителей перегородили с помощью опрокинутой телеги
мост, по которому должна была проехать карета.  Потом  Друэ  разбудил  мэра,
который призвал к оружию национальную гвардию Варенна.  Зазвенел  набат,  со
всех сторон из города и окрестных деревень сбегались вооруженные люди; когда
показался королевский экипаж, все было подготовлено к встрече. Король и  его
спутники были  арестованы.  А  прибывшие  кавалерийские  эскадроны,  которые
следовали за королем, отказались повиноваться офицерам-роялистам  и  перешли
на  сторону  народа.   Роялистский   заговор   потерпел   полное   крушение.
Арестованных отправили обратно в Париж.
     В истории бегства в Варенн остается неясным,  насколько  царский  посол
барон  Симолин  был  посвящен  в  планы  заговорщиков.  В  его  переписке  с
Петербургом имеются фразы, которые можно истолковать в том смысле, что посол
не знал о назначении выданного по его приказу дубликата  паспорта  баронессы
Корф. Но в то же время это  неведение  царского  дипломата,  игравшего  роль
одновременно разведчика и полицейского, наблюдавшего за поведением  русских,
которые оказались во Франции, маловероятно.
     10 августа 1792 г.  французский  народ  сверг  монархию,  страна  стала
республикой. 29  августа  границы  революционной  Франции  пересекли  войска
интервентов.  Их  авангардом  был   отряд   французских   дворян-эмигрантов,
жаждавших  мщения  и  расправы  с   ненавистными   революционерами.   Костяк
80-тысячной интервенционистской армии составляли пруссаки.  2  сентября  был
занят Верден. Главнокомандующий войсками контрреволюционной коалиции  герцог
Брауншвейгский считал, что французская армия, большая часть офицеров которой
дезертировала или перешла на сторону врага, не сумеет оказать  сопротивление
лучшим прусским дивизиям. Что же касается отрядов волонтеров,  спешивших  на
границу для сражения с интервентами,  то  в  прусском  штабе  их  вообще  не
принимали  всерьез,  рассматривая  как   неорганизованную   толпу,   которая
разбежится после первых  же  выстрелов.  Действительность  оказалась  совсем
иной.  Интервенты  наткнулись  на  нескрываемую  враждебность  населения  на
занятых территориях; крестьяне вооружались и нападали  на  небольшие  отряды
неприятельских солдат; снабжение армии стало серьезной проблемой.
     20 сентября у  селения  Вальми  прусские  войска  после  артиллерийской
канонады предприняли попытку наступления на позиции  французов,  которая  не
принесла успеха. Революционная армия выдержала  испытание  огнем,  и  вскоре
началось общее  отступление  пруссаков,  которые  довольно  быстро  покинули
французскую территорию. Причины  такого  поспешного  отступления  не  вполне
ясны. Не кто иной, как Наполеон  I,  считал  это  отступление  загадкой.  Во
всяком случае, само сражение при Вальми не является ключом к объяснению этой
загадки. Дело в том, что неудача пруссаков вовсе не носила стрль  серьезного
характера, чтобы  вызвать  последующее  отступление.  По  мнению  крупнейших
авторитетов в области военной истории, канонада у Вальми была  смехотворной,
а действия прусских войск  носили  столь  жалкий  характер,  что  напоминали
скорее  имитацию  наступления,  чем  серьезные  атаки.  Решительный  натиск,
несомненно, мог изменить ход сражения в пользу пруссаков.
     Чем же объяснить отступление интервентов?  Возможно,  к  этому  времени
прусское командование пришло  к  выводу,  что  война  против  Франции  будет
затяжной и дорогостоящей кампанией, что, завязнув  в  ней,  Пруссия  рискует
остаться в проигрыше при  намечавшемся  новом  разделе  Польши  и  в  других
вопросах, в  которых  интересы  Берлина  сталкивались  с  интересами  других
участников антифранцузской коалиции,  особенно  Австрии  и  царской  России.
Подобные мотивы выявились во  время  переговоров  с  французами,  в  которые
вступил герцог Брауншвейгский для прикрытия отступления своих  войск.  Между
"тем отступавшие  вместе  с  интервентами  эмигранты  не  только  проклинали
герцога за "измену", но и распространяли о причинах отхода его армии нелепые
слухи, будто главнокомандующий прусскими войсками был подкуплен  комиссарами
Конвента: те якобы передали герцогу бриллианты французской королевской семьи
для оплаты его миллионных долгов.
     Но, может быть, есть еще какие-то объяснения случившегося? В  1839  г.,
через 47 лет после битвы при Вальми, в газете "Журналь де виль и де кампань"
был опубликован рассказ одного  современника  революции,  который  проливает
необычный свет на прусское отступление. Автор этого рассказа  аббат  Сабатье
принимал участие во  многих  событиях  революционных  лет  и  был  знаком  с
известными политическими деятелями и писателями того  времени.  Сабатье  был
близким приятелем Бомарше и именно от него узнал  историю,  которую  поведал
почти полвека спустя читателям "Журналь де виль и де кампань".
     ...В середине сентября 1792  г.  Бомарше  отправился  навестить  своего
старого друга известного комедийного актера Флери, который участвовал еще  в
премьере "Женитьбы Фигаро". Дома оказалась только 10-летняя девочка, знавшая
Бомарше и охотно ответившая на его вопросы. Судя по ее словам, Флери не было
в столице, восемь или десять дней назад он  уехал  в  Верден.  Писатель  был
изумлен. В Верден, который был уже занят прусаками? Какие дела были  в  этом
городе у парижского актера? Во всяком случае, Верден был самым  неподходящим
местом для того, чтобы пытаться там  выступать  в  театре.  Через  некоторое
время Бомарше снова заехал к Флери и на этот раз застал его  дома.  Писатель
поспешил с вопросами, но здесь его неожиданно  ждало  разочарование.  Обычно
разговорчивый Флери наотрез отказался  сообщить  что-либо  о  цели  поездки,
более того, уверял, будто вообще  не  покидал  Парижа.  Это,  конечно,  лишь
разожгло любопытство  Бомарше  -  воображение  признанного  мастера  интриги
подсказало ему самые различные причины для скрытности словоохотливого Флери.
Правда, узнать  что-либо  определенное  было  невозможно,  артист  продолжал
отмалчиваться или отделываться голословным отрицанием.
     Но Бомарше не был бы Бомарше, если бы не создал тем не менее  гипотезу,
которая, несмотря  на  всю  свою  экстравагантность,  получила  впоследствии
косвенное подтверждение в одной легенде, относящейся к  пребыванию  прусской
армии  в  Вердене.  Говоря  о  том,  что  ее  главнокомандующим  был  герцог
Брауншвейгский, мы до сих пор не упоминали еще одно лицо,  имевшее  решающий
голос в штаб-квартире, - самого прусского  короля  Фридриха  Вильгельма  II,
сопровождавшего свои войска во французском походе.
     Фридрих Вильгельм был племянником Фридриха II,  который  почти  полвека
занимал прусский престол. Фридрих Вильгельм II  ничем  не  напоминал  своего
умного, образованного, ловкого и циничного дядю, которого сменил  на  троне.
Новый король был неспособным, ограниченным,  туповатым  человеком,  вдобавок
отличавшимся странными причудами.  Он  был  поклонником  оккультизма,  столь
блестяще представленного графом  Калиостро,  состоял  в  тайном  мистическом
обществе "золотых розенкрейцеров"  и,  кажется,  еще  в  каких-то  секретных
орденах. Одним словом, лучшей жертвы для одурачивания было не найти.
     Но  вернемся  в   занятый   пруссаками   Верден,   как   раз   в   дни,
предшествовавшие сражению при Вальми. Его Величество в один из вечеров давал
бал в честь прусских офицеров и французских дворян-роялистов. На  балу  было
шумно  и  весело;  темой  разговоров  были,  конечно,   неминуемый   разгром
революционеров и вступление в Париж. Неожиданно к королю почтительно подошел
какой-то человек, весь в черном, и шепотом произнес несколько слов.  Фридрих
Вильгельм вздрогнул  -  эти  слова  были  хорошо  известным  королю  паролем
таинственного ордена "золотых розенкрейцеров".  Повинуясь  знаку,  поданному
незнакомцем, Фридрих Вильгельм  вышел  из  шумного  зала.  Пройдя  роскошные
апартаменты,  предназначенные  для  знатных  гостей,  король  и   незнакомец
очутились в небольшой комнате. Ее  стены  были  окрашены  в  темный  цвет  и
зловеще освещались  отблесками  пламени,  которое  вырывалось  из  пылавшего
камина. Пока король оглядывал это мрачное помещение, незнакомец исчез. Тут у
Фридриха Вильгельма впервые возникло легкое опасение, не завлекли ли  его  в
ловушку. Он уже сделал движение, чтобы двинуться в обратный путь, когда  его
остановил мягкий голос, звучавший приглушенно, как будто из другого мира.
     - Остановись! Не уходи отсюда, пока не  выслушаешь  того,  что  я  тебе
скажу...
     В полутьме король различил какую-то фигуру -  нет,  это  не  был  живой
человек. Перед Фридрихом  Вильгельмом  стоял  призрак  его  покойного  дяди.
Сомнений быть не  могло,  даже  в  полумраке  король  мог  разглядеть  столь
знакомое худое лицо с плохо  выбритыми  щеками,  характерный  профиль,  нос,
запачканный табаком, живые глаза, сгорбленные плечи. Фридрих II  -  конечно,
это был он и никто другой - явился одетый в свой силезский сюртук, известный
каждому, видевшему короля в последние годы его жизни. Старый  Фриц  опирался
на трость, ручка которой была покрыта  кожей,  сильно  потертой  от  долгого
употребления.
     - Ты узнал меня? - спросил призрак голосом покойного Фридриха II,  хотя
в нем, быть может, звучали  какие-то  нотки,  вызывавшие  сомнение.  Но  кто
знает, какие изменения претерпевает голос человека в ином,  загробном  мире!
Впрочем, убедившись, с каким вниманием  и  почтением  его  слушают,  призрак
быстро приобрел былую уверенность в себе.
     - Ты меня узнал? Когда ты  двигался  из  Баварии  в  Бреслау  вместе  с
войсками, которыми я тебе поручил командовать, я заключил, тебя в объятия  и
сказал: "Ты больше чем мой племянник, ты мой сын; ты унаследуешь мою  власть
и мою славу". Так  вот  сегодня  я  пришел  потребовать  от  тебя  сыновнего
послушания. Я пришел повторить тебе слова, которые император Карл VI услышал
в лесу Манса: "Не езди более впереди на коне, тебя предали".
     Призрак поведал Фридриху Вильгельму, что французские роялисты  вовлекли
Пруссию в  опасное  предприятие,  что  французы  в  массе  своей  не  желают
вмешательства иностранцев в свои дела...
     На следующий день прусские войска, которые должны были возобновить свое
движение в сторону Парижа,  неожиданно  получили  контрприказ  оставаться  в
Вердене. Две недели прусская армия топталась на  месте.  А  потом  произошло
сражение при Вальми, где  нерешительность  прусского  командования  являлась
одной из главных причин неудачи попытки  сломить  сопротивление  французских
войск. Вслед за тем последовало отступление интервентов.
     Бомарше, тщательно  собрав  все  слухи,  ходившие  тогда  в  Париже,  и
сопоставив их с известными  ему  сведениями,  пришел  к  убеждению,  которое
поведал  аббату  Сабатье:  Флери  ездил  в  Верден,  чтобы  предстать  перед
суеверным прусским королем в виде призрака Фридриха II. За несколько лет  до
этого Флери уже пришлось сыграть на парижской сцене роль Фридриха, причем  с
огромным успехом. Побуждаемый добросовестностью  подлинного  артиста,  Флери
научился искусно гримироваться под Фридриха, копировать его жесты  и  голос;
знавшие прусского короля единодушно утверждали,  что  было  трудно  отличить
"копию" от "оригинала". Флери даже  ухитрился  получить  из  Берлина  старую
шляпу,  сапоги  и  сюртук  прусского  короля...  Бомарше  был  убежден,  что
французское правительство решило использовать талант Флери, поручив ему  еще
раз сыграть роль Фридриха II. Идея, вероятно, принадлежала Дантону  или  его
секретарю Фабр д'Эглантину, который сам писал пьесы и хорошо  был  знаком  с
актерами "Комеди Франсез". Конечно, эти предположения Бомарше, о которых  мы
знаем вдобавок только из рассказа аббата Сабатье,  являются  не  больше  чем
догадками.  Это  признает  и  известный  французский  историк   Ж.   Ленотр,
раскопавший всю эту историю, погребенную в газетах первой половины XIX в. Но
если предположения Бомарше и  неправильны,  если  история  поездки  Флери  в
Верден и  не  является  правдой,  она,  как  говорит  известная  итальянская
пословица, настолько хорошо придумана, что заслуживает упоминания в  анналах
тайной войны.
     Впрочем, существовала и  легенда,  объяснявшая  непонятное  отступление
прусских войск "масонскими кознями". Ее  сторонники  ссылались  на  то,  что
прусской армией командовал герцог Брауншвейгский - глава  немецких  масонов,
так называемых лож "строгого послушания". Однако на  деле  этим  главой  был
герцог  Фердинанд  Брауншвейгский,  скончавшийся  почти  за  три  месяца  до
сражения при Вальми, а войска интервентов возглавил его  племянник  правящий
герцог  Карл  Вильгельм  Фердинанд   Брауншвейгский,   позднее   запретивший
масонский орден в своих владениях.
     ...В тайную войну  революционных  лет  постепенно  втягивались  опытные
профессионалы   времен   старого    режима.    Любопытна    история    одной
профессиональной шпионки, которую много позднее  сравнивали  со  знаменитыми
разведчицами XX в.
     Этта Любина Иоганна Елдерс родилась в 1743 г. в семье не  то  владельца
бумажной мануфактуры, не то хозяина гостиницы в Голландии. Этте  было  шесть
лет, когда умер отец и семья впала  в  бедность.  С  ранней  молодости  Этта
обучилась извлекать  выгоду  из  своей  незаурядной  красоты,  а  живой  ум,
способности  к  языкам  -  она  научилась  бегло  говорить  по-французски  и
по-немецки - еще более увеличили число ее кавалеров.
     В 19 лет она  вышла  замуж  за  сына  прокурора  из  Харлема,  студента
Лодевика Палма, но тот недолго выдержал постоянное  присутствие  поклонников
своей жены, возбудил дело о разводе и уехал в нидерландскую Индию,  навсегда
исчезнув из жизни Этты. Последствием этого брака  было  лишь  то,  что  Этта
стала теперь подписываться Палм д'Елдерс, добавив сама себе к  этой  фамилии
титул баронессы.
     Поскольку от мужа не поступало известий, Этта сочла себя  вдовой  и  из
числа добивавшихся ее  благосклонности  выбрала  молодого  адвоката  Иоганна
Мунника, тоже в это время разводившегося е женой, и с ним в 1768  г.  успела
съездить в Сицилию, куда Мунник был назначен консулом. Вернувшись на родину,
она быстро нашла богатого покровителя. Это был генерал-лейтенант Гровестиус,
близкий к придворным кругам. Он увез свою  любовницу  в  Брюссель,  где  при
помощи своего друга голландского посла ввел ее в  аристократические  салоны.
Поднабравшись великосветских манер,  Этта  Палм  в  1773  г.  без  сожаления
-бросила своего любовника и отправилась в Париж. Не  имея  гроша  за  душой,
мнимая  баронесса  Елдерс  сняла  роскошные  апартаменты  и   повела   жизнь
великосветской куртизанки. В числе  ее  обожателей  оказался  и  назначенный
Людовиком XVI в 1774 г. на пост первого министра 75-летний граф Жером-Фелипо
Морепа.   Старый   придворный   интриган   оказался    в    сетях    опытной
обольстительницы,  которая  сразу  же  стала  строить  планы  утилизации   с
наибольшей выгодой для себя влияния этого сановного прожигателя жизни. Ведь,
несмотря на крупные средства, которые давало ей занятие  "первой  древнейшей
профессией", расточительная голландка залезла по уши в  долги.  Морепа  даже
послал Этту с полуофициальной  миссией  в  Гаагу  с  целью  выяснить,  какую
позицию займет Голландия в  случае,  если  Франция,  поддерживая  восставшие
английские колонии в Северной Америке, вступит в войну с Великобританией. На
родине Этта  встретилась  с  Мунником,  который  к  этому  времени  сделался
английским шпионом. А вернувшись во французскую столицу, Этта завела роман с
голландским послом.
     Морепа  умер  в  1781  г.,  а  Этта  продолжала  вести  прежнюю   жиань
хлебосольной и любвеобильной хозяйки салона на улице Фавар, не пренебрегая и
своей новой профессией шпионки.
     Во время бурных политических событий в  Голландии  во  второй  половине
80-х годов  она  держала  сторону  штатгальтера.  После  начала  французской
революции салон Этты Палм стали заполнять новые люди, в том  числе  депутаты
Учредительного и Законодательного собраний,  а  позднее  -  члены  Конвента,
например Теодор Ламет и  Петион.  Наряду  с  ними  ее  регулярно  навещал  и
прусский посол граф де Гольц. Министр иностранных дел Монморен писал 9 марта
1791 г. об Этте Палм, что это "интриганка, продавшаяся принцессе Оранской  и
Пруссии". Многие современники подозревали Этту  Палм  в  шпионаже  в  пользу
Австрии. Нелестное мнение о ней высказывала и парижская пресса.
     Пытаясь приобрести репутацию ревностной республиканки, Этта Палм  стала
изображать рьяную поборницу женского равноправия, выступать в патриотических
обществах с речами, подавать петиции, словом,  всячески  старалась  быть  на
виду. Она выразила протест против законопроекта, который предписывал полиции
подвергать  двухмесячному  заключению   замужних   женщин   за   супружескую
неверность, тогда как измены мужей объявлял ненаказуемыми. "Подобный  закон,
- заявила подательница петиции, - стал бы яблоком раздора в семьях,  могилой
свободы". Тем не менее саму Этту тогда же ненадолго арестовали,  правда,  по
подозрению в шпионаже в пользу иностранных держав. Один  из  ее  любовников,
депутат  законодательного   собрания   Шудье,   писал   в   своих   мемуарах
(напечатанных  только  в  конце  XIX  в.),  что  Этта  Палм  стала  отдавать
предпочтение только якобинцам и что она была прусской  шпионкой.  Другим  ее
любовником стал депутат  Конвента  Базир,  секретарь  Комитета  общественной
безопасности,  назначенного  для  борьбы  против  роялистского  подполья   и
иностранных агентов. Его ввел в салон мнимой баронессы бывший капуцин, также
ставший депутатом Конвента, Шабо. Базир и Шабо принадлежали к числу  главных
действующих лиц скандала с Ост-Индской компанией и иностранного  "заговора",
сыгравших такую большую роль в ходе политической борьбы осенью 1793 г.  и  в
первые месяцы 1794 г.
     Что же касается Этты Палм, то она еще  в  октябре  1792  г.  предложила
жирондистскому министру Лебрену отправить ее с разведывательными заданиями в
Голландию. Предложение было принято, но донесения Этты из Гааги не содержали
ничего  важного.  Сменивший  после  падения  жирондистов  Лебрена  на  посту
министра иностранных  д