следующем году. Нет  ничего
невероятного в том, что в данном случае Наундорф передает  подлинный  эпизод
из своей жизни, который, разумеется, не подтверждает ни  одну  из  остальных
частей его повествования.
     Рассказ  Наундорфа  о  последовавших  событиях,  в  отличие  от   всего
предшествующего, легко  поддается  проверке.  Из  Берлина  он  перебрался  в
Шпандау, потом в Кроссен, был (разумеется, ложно, по его уверениям)  обвинен
в фальшивомонетничестве и тогда открыто объявил  о  своем  подлинном  имени.
Рассказ  Наундорфа  заполнен  ссылками   на   анонимных   "покровителей"   и
"преследователей",  мотивы   действий   которых   не   поддаются   разумному
истолкованию,  а  все  повествование  составлено  так,  что   не   допускает
возможности никакой проверки. Нередко явно для достижения такого  результата
Наундорф заявлял, что в том или  ином  случае  опускал  ряд  подробностей  и
эпизодов, поскольку, мол, это необходимо из каких-то  только  ему  известных
соображений  предосторожности.  Рассказ  этот  вдобавок,   как   справедливо
напоминал М. Гарсон, повествует о  времени,  когда  во  Франции,  Австрии  и
Пруссии, где происходили эти таинственные и не оставившие ни малейших следов
в   документах   аресты,   преследования,   бегства,   существовали    четко
действовавшая полиция и судебная система. М. Гарсон назвал рассказ Наундорфа
"попросту смешным романом".  Краткий  пересказ  этих  мемуаров  не  способен
передать их характер, по словам А. Кастело, "колеблющийся между абсурдным  и
невозможным".
     Напротив, А.  Луиго,  отвергая  некоторые  несуразицы  мемуаров,  готов
видеть  доказательства  правдивости  рассказа  Наундорфа  в   его...   явной
неправдоподобности,  поскольку  выдумать  можно  было  бы  нечто  не   столь
невероятное. Однако, сколь ни кажутся вымышленными  отдельные  эпизоды,  они
свидетельствуют,  что  Наундорф  продолжал  все  это  время  находиться  под
наблюдением  каких-то  закулисных  политических  сил.  Сторонники  Наундорфа
ссылаются  на  важные  показания,  приписываемые  целому  ряду  лиц,  причем
показания, будто бы зафиксированные письменно, но все соответствующие бумаги
неизменно оказываются  исчезнувшими.  Читателю  предлагают  основываться  на
пересказах из третьих рук, причем отделенных полувековым,  а  то  и  вековым
промежутком  от  самих  свидетельств.  А.  Луиго,  опять  возведя  нужду   в
добродетель, предлагает видеть в этом существование  таинственной  руки,  из
"государственных интересов" систематически уничтожавшей "опасные" документы.
Как  уже  отмечалось,  Луиго  хотел  бы  видеть  доказательство  правдивости
Наундорфа из материалов, которые обнаруживаются при  изучении  "швейцарского
следа".
     Можно было бы согласиться с Луиго, если не вспомнить, что  все  поездки
Фридриха Лешота  и  Шеневьера  нам  известны  лишь  из  рассказа  племянницы
Фридриха Марии, которая, по ее собственным словам, узнала  о  них  маленькой
девочкой из уст своей бабушки через почти 40 лет после описываемых  событий,
и что сама Мария Лешот впервые поведала об этом миру еще через полстолетия с
лишним, уже в конце XIX в. Стоит ли добавлять, что в 1845 г.  -  год  смерти
Наундорфа - его претензии и рассказанные им приключения были широко известны
и вполне могли повлиять на "признание" бабушки, которой, кстати, было  в  то
время уже 90 лет, своей внучке, которой было  всего  11  Неясно  также,  что
побуждало  Марию  Лешот  молчать  более   чем   полстолетия.   Именно   этих
соображений, думается, достаточно, чтобы не  следовать  за  рассказом  Марии
Лешот о дальнейшей судьбе Фридриха Лешота, который, видимо,  с  умыслом  или
без такового был написан для того, чтобы подкрепить утверждение Наундорфа.
     Как мы упоминали, в рассказах  Наундорфа  о  его  приключениях  немалое
место  занимает  некий  "охотник",  "егерь  Жан",   который,   как   позднее
выяснилось, носил  фамилию  Монморен.  Это  наводило  на  мысль,  что  речь,
возможно, идет о каком-то родственнике королевского министра иностранных дел
Монморена. Однако в  1929  г.  была  сделана  попытка  другой  идентификации
личности "егеря Жана".  Майор  Казенав  де  ла  Рош,  наундорфист,  в  книге
"Людовик  XVII;  или  Заложник  революции"  на   основе   изучения   архивов
наполеоновской полиции  утверждает,  что  "Монморен"  -  псевдоним  Казимира
Лесейньера, морского офицера. Вымышленную фамилию он использовал, подвизаясь
в   качестве   агента   уже   известной   нам    "Корреспонданс",    крупной
разведывательной   организации,    созданной    английской    разведкой    в
сотрудничестве с роялистами и  действовавшей  в  1792  г.  в  течение  целых
полутора десятков лет.
     Из официальной  переписки  о  Лесейньере,  в  которой  участвовали  сам
наполеоновский  министр  полиции  Фуше,  министр  внутренних  дел  Шампаньи,
генералы, префекты, видно, что он предпринимал неоднократные попытки  как-то
легализовать свое положение во Франции  в  годы  Директории,  Консульства  и
империи, даже стремился занять  место  мэра  юрода  Сен-Валери,  чрезвычайно
важного пункта для переправки шпионских донесений  и  занятия  контрабандой.
Французские власти, в  целом  отлично  осведомленные  о  роли  Лесейньера  в
"Корреспонданс" и других  подобных  организациях,  решительно  пресекли  его
планы  заделаться  мэром  и  другие  подобные  прожекты,  но   от   соблазна
использовать опытного разведчика  в  качестве  шпиона-двойника,  видимо,  не
удержались, хотя и не строили  на  его  счет  никаких  иллюзий.  В  качестве
капитана корабля  Лесейньер  совершил  в  1801  г.  путешествие  на  острова
Карибского бассейна, в Вест-Индию, а не в Ост-Индию, как первоначально давал
понять. На обратном пути его корабль был перехвачен  англичанами,  но  потом
отпущен. Вернувшись в Гавр, он на короткий срок посетил Швейцарию. Лесейньер
стал,  видимо,  шпионить  в  пользу  Англии,   наблюдая   за   передвижением
французских кораблей. В 1808 г. Лесейньер исчез  из  Гавра,  имея  при  себе
необходимые документы на право поездки, но больше уже не возвращался.  Майор
Казенав,  обследовавший  место  рождения  разведчика,  не  обнаружил   среди
документов, отражающих акты гражданского состояния родственников Лесейньера,
никакого свидетельства о его смерти.
     А.  Луиго   считает,   что   ничто   не   противоречит   отождествлению
Лесейньера-Монморена с "егерем Монмореном"  в  рассказах  Наундорфа.  Мы  не
будем  следовать  за  А.  Луиго  в  его  стремлении   подыскать   приемлемые
"кандидатуры" для Марии и ее отца, найти  свидетельства,  подтверждающие  их
путешествие в Европу и гибель, роль  во  всем  этом  "егеря  Монморена",  из
"Мемуаров" отождествить других лиц, там упоминаемых, с реальными персонажами
во Франции и Ирландии, объяснить все неувязки тем, что Наундорф  пережил  во
второй раз нервное потрясение, приведшее к полной потери памяти, и т. п.
     В 1908 г. появилась  книга  некоей  Джорджины  Уэлдон,  бывшей  актрисы
варьете, заполненная по большей части различными фантазиями по поводу "тайны
Тампля". В частности, Дж. Уэлдон утверждала, что в XVIII в.  в  Пруссии  под
именем графа Наундорфа проживал Александр Тронсон дю Кудре, которого считали
незаконным сыном  Людовика  XV.  Из  этой  информации  можно  извлечь,  что,
возможно, в Пруссии  фамилия  Наундорф  была  псевдонимом  для  "незаконных"
отпрысков династии Бурбонов. Книга Уэлдон, из которой А. Луиго позаимствовал
многое для своей концепции, была написана в начале XX в.,  в  годы  расцвета
антимасонского мифа. Уэлдон, а  вслед  за  ней  и  Луиго,  как  и  следовало
ожидать, включили многие детали  этого  мифа  в  свои  сочинения.  А.  Луиго
ссылается на вышедшую в 1970 г. действительно фундаментальную монографию  Л.
Ле Форестье об оккультном течении в германском масонстве XVIII в., но ссылки
на этот труд служат лишь для утверждения решительно отвергнутых  современной
наукой  слухов,  будто  ордена  "иллюминатов"  и  "золотых   розенкрейцеров"
существовали и после их роспуска в 80-е годы XVIII в.  Это,  мол,  был  лишь
отправной пункт "секретного движения", которое глубочайшим образом затронуло
французскую революцию, стояло за борьбой партий,  в  частности  политических
группировок внутри якобинского блока в 1794 г., и, конечно, за увозом дофина
из Тампля. Не будем останавливаться на этих давно опровергнутых вымыслах.
     Вызывает вопросы или по  крайней  мере  чувство  недоумения  содержание
договора, заключенного между голландским правительством и Наундорфом 30 июня
1845 г., менее чем за два  месяца  до  смерти  претендента.  Согласно  этому
договору,  часовщик  из  Берлина   неизвестного   происхождения   назначался
директором Политехнической мастерской с выплатой ему в первые четыре года 72
тыс. флоринов, а после доработки его изобретений - фантастической суммы -  1
млн. флоринов. Хотя "бомба Бурбона", изобретенная Наундорфом, использовалась
потом в голландской армии в течение целых 60 лет, тем не менее, как писал  в
1953 г. голландский архивист Остербан, этот документ напоминает  все  же  не
деловую  сделку,  а  галлюцинации,  знакомые  по  романам  Гофмана.  Мотивы,
определившие  поведение  голландского  правительства,   остаются   неясными.
Объяснения эвазионистов, утверждавших, что оно диктовалось желанием раскрыть
наконец  тщательно  охранявшуюся  (в  течение  целого  полувека!)  тайну,  в
сохранении которой было заинтересовано несколько европейских держав,  весьма
невразумительны.  Но  не  очень  убедительным  кажется  и  предположение  М.
Гарсона, что это поведение было продиктовано  желанием  голландского  короля
Вильгельма II и его правительства путем такого  признания  "прав"  Наундорфа
причинить неприятности французскому королю Луи Филиппу,  войска  которого  в
1830 г. активно содействовали отделению Бельгии от Нидерландов.
     Один из еще не опровергнутых аргументов защитников  претендента  -  это
сохраняющаяся неизвестность места рождения Наундорфа. Но мало ли есть людей,
происхождение которых не удается выяснить, особенно если они сами  принимали
меры, чтобы скрыть свое прошлое! Поиски обнаружили, что Наундорф даже  после
своей женитьбы выдавал некоторое время себя за лютеранина, а не за католика.
Путем сопоставления ряда бумаг из немецких архивов можно с  известной  долей
правдоподобия  отождествить  Наундорфа  с  Карлом  Вергом  -  дезертиром  из
прусской армии.
     Тем не менее это отождествление базируется лишь  на  предположениях.  К
тому же во время произведенного в  сентябре  1950  г.  медицинского  анализа
останков Наундорфа эксперт  доктор  Хулст  заявил,  что,  судя  по  скелету,
исключено, чтобы Наундорф умер в возрасте старше 60 лет.  Если  бы  Наундорф
был дофином, ему в момент смерти, в 1845 г., было бы как раз 60 лет, а Карлу
Вергу, родившемуся в 1777 г., было бы 68 лет.
     В паспорте, полученном Вергом в 1812 г., указывалось, что у него черные
глаза и волосы. Если верить этим данным, исключается отождествление Верга  с
Наундорфом. Добавим, что паспорт был выдан тем же берлинским  полицмейстером
Лекоком, который еще в 1810 г. снабдил документами Наундорфа. Верг служил  в
полку герцога Брауншвейгского, а в него, если  верить  точности  разысканных
архивных данных, принимали рекрутов ростом не ниже 1,76 метра. Наундорф  был
значительно ниже - 1,68 метра.
     Имеется свидетельство, будто бы дочь герцога  Беррийского  подтверждала
признание ее отцом  притязаний  Наундорфа,  о  чем  претендент  неоднократно
заявлял. Очевидно  также,  что  часовой  подмастерье  в  1810  г.  возбуждал
почему-то особый интерес у берлинского полицмейстера Лекока.
     Может быть, Наундорф имел какое-то отношение к бегству из Тампля,  если
оно имело место. Это может объяснить знание им каких-то  подробностей  жизни
дофина,  чем  он  и  убедил  мадам  Рамбо   и   других   бывших   придворных
Марии-Антуанетты. Один из участников судебного процесса 1954 г.,  затеянного
потомками Наундорфа для юридического  признания  его  "прав",  заметил,  что
вопрос может получить окончательное решение, вероятно, только в двух случаях
- если будут найдены какая-то тайная бумага, которая исходила бы от Бурбонов
и признавала бы притязания Наундорфа, или документ, который устанавливал  бы
происхождение "берлинского часовщика".
     В 1986 г. в Париже вышел в  свет  роман  Жаклин  Монсиньи  "Король  без
короны", в котором автор сообщает, что будто бы нашла в небольшом городке  в
Новой  Англии  (на  северо-востоке  США)  документы,   свидетельствующие   о
пребывании там дофина, который уже носил фамилию Наундорфа.
     Полемика продолжается. Вышли в свет новые объемистые книги эвазионистов
и их оппонентов. П. Сори издал книгу "Людовик XVII. Маленький принц  Тампля"
(Париж, 1987 г.), демонстративно даже не упоминая о "загадке" и  не  касаясь
ни одного из документов (подлинных или подложных, введенных в научный оборот
эвазионистами.
     Одновременно появилась книга Эдмона Дюплана "Жизнь  и  смерть  Людовика
XVII" (Париж, 1987 г.). В ней были использованы и новые архивные  материалы,
которые освещают некоторые обстоятельства, сопутствующие пребыванию дофина в
тюрьме, но не очень продвигающие решение "загадки Тампля". В  мае  1793  г.,
как следует из нее, здоровье ребенка ухудшилось, и особым  приказом  Коммуны
тюремному доктору Тьерри было предписано  заняться  его  лечением.  В  конце
декабря была нарушена обычная ротация представителей Коммуны, направлявшихся
для несения дежурства в Тампле, с целью заменить их  специально  отобранными
людьми.  В   приказе   по   охране,   датированном   3   января   1794   г.,
предусматривалось, что если дежурные, очередь которых наступала на следующий
день, не явятся на  свой  пост,  то  они  должны  быть  принуждены  к  этому
жандармами. Это  единственный  из  нескольких  сотен  аналогичных  приказов,
упоминающий о такой подмене. Приказ от 4 января не сохранился в архиве - это
можно объяснить  стремлением  скрыть  имена  этих  комиссаров.  А  5  января
последовал отъезд четы Симон из Тампля.
     В счете, представленном  доктором  Тьерри  для  оплаты  своих  визитов,
который был составлен значительно позднее, отмечалось, что из 107 визитов  к
больному за девять месяцев  последние  посещения  пришлись  на  "первые  дни
января". Важно отметить, что этот врач, специально назначенный Коммуной,  не
появлялся  после  этих  дней  в  Тампле.  Несомненно,  что  были  специально
тщательно подобраны четверо комиссаров, которые 19 января заверили  передачу
Симоном  ребенка  в  "добром  здравии".  Записи,  сделанные  прачкой   Клуе,
доказывают, что за месяц до 4 января 1794 г., в отличие  от  предшествующего
времени, ей не передавались для стирки чулки ребенка, следовательно, он  был
болен и лежал в постели. После 4  января  исчезают  упоминания  о  голубятне
дофина и покупке зерна для птиц. В течение двух недель - с 5 по 20 января  -
успешно проводились работы по  полной  изоляции  помещения,  где  содержался
Шарль Луи, несмотря на то что сама Коммуна  признала  невозможность  бегства
при существовавшей  системе  охраны.  Во  время  переоборудования  помещения
самого дофина никто не видел, а после окончания работ уже невозможно было  в
полумраке комнаты  ясно  разглядеть  ребенка,  который  неожиданно  перестал
отвечать на вопросы. Баррас, 10 термидора посетивший Тампль, увидел больного
мальчика, почти  немого,  страдающего  золотухой.  Болезнь  прогрессировала.
Доктор Десо, назначенный для его лечения, ранее  никогда  не  видел  дофина.
Назначенные после смерти Десо доктора Пеллетан (5 июня) и Дюманжен (6  июня)
не могли спасти больного. Он скончался 8 июня, но официально о  смерти  было
объявлено на следующий день.
     После медицинского вскрытия,  которое  производилось  в  полумраке,  из
нескольких десятков  солдат  и  офицеров  тюремной  охраны  и  администрации
Тампля, более чем 400 представителей  Коммуны,  дежуривших  в  Тампле,  лишь
девять письменно подтвердили, что умерший - дофин, причем  их  свидетельство
может считаться весьма спорным. Для удостоверения  личности  не  был  вызван
никто из знавших ранее дофина, даже врачи, лечившие его до 1793  г.,  в  том
числе и упоминавшийся Тьерри, который по-прежнему  сохранял  пост  тюремного
лекаря. Первоначально указанные размеры гроба, которые были  определены  для
низкорослого 10-летнего ребенка,  пришлось  значительно  увеличить.  Никакой
другой ребенок не мог умереть  в  Тампле  8  июня  и  быть  похороненным  на
кладбище Сен-Маргерит. Дофин не мог незаметно умереть  в  тюрьме,  пока  его
двойника не поместили  в  изолированное  помещение.  Сравнение  пряди  волос
мальчика, умершего в Тампле (сохраненной доктором  Пеллетаном),  с  локоном,
несомненно принадлежавшим дофину, доказывает, что это  два  разных  ребенка.
Дофин явно не был увезен из Тампля, иначе бы  он  не  мог  не  объявиться  у
вандейцев, у эмигрантов, в Испании, которая требовала его выдачи,  в  других
странах. Все же претенденты, включая Наундорфа, оказались обманщиками.
     По мнению Дюплана, из сказанного следую вывод, чго дофин умер 4  января
1794 г. Военное положение страны оставалось в январе 1794 г. сложным, и было
решено утаить его кончину, сообщение о которой могло  еще  более  ожесточить
всех врагов республики. Кроме того, дофин  был  важным  заложником,  поэтому
было принято решение скрыть смерть Шарля Луи. Невозможно было тайно  вынести
труп из Тампля, и было решено похоронить его у подножия тюремной башни. Там,
по свидетельству генерала д'Андинье,  который  в  1801  г.  некоторое  время
находился в заключении в Тампле по подозрению  в  связях  с  роялистами,  он
обнаружил скелет 9-летнего ребенка, закопанного в яме с  известью.  Когда  в
1795 г. Испания настаивала на  выдаче  Шарля  Луи  в  качестве  непременного
условия подписания мирного договора, который  был  бы  весьма  выгодным  для
Франции, термидорианцы  вынуждены  были  отвергнуть  даже  обсуждение  этого
условия: они не могли ведь вместо дофина представить  его  двойника.  Дюплан
заключает свою книгу утверждением, что "не существует тайны Людовика  XVII".
Быть  может,  это  и  так,  но  аргументы,  представленные   Дюпланом,   при
сопоставлении  с  доводами  эвазионистов  никак  не   кажутся   безусловными
доказательствами. Они не убедили его оппонентов, продолжающих  искать  ответ
на "загадку Тампля".
     В 1987 г. увидела свет книга X. Роша "Людовик XVII" - объемистый том  в
1000 страниц крупного формата, который, как  сообщается,  вдобавок  является
лишь сокращенным изложением 5000-страничного опуса! Рош  всячески  стремится
объявить ненаучными  исследования  противников  эвазионистов.  Так,  об  уже
известной нам работе М. Гарсона "Людовик XVII, или Ложная дилемма" он пишет:
"Эта книга в значительно большей степени является речью адвоката (к тому  же
весьма поверхностной), чем серьезным историческим  трудом".  Рош  предпринял
попытку свести воедино и модернизировать с привлечением новых материалов все
"достижения"  эвазионистов.  Автор  ссылается  на  своих   аристократических
предков и других родственников (некоторые из них  были  как-то  причастны  к
"тайне  Тампля"),  называет   себя   ярым   ненавистником   революции   типа
ультрароялистов   начала   прошлого   века.   30   тыс.   ливров,    которые
Законодательное  собрание   вотировало   почтмейстеру   Друэ,   задержавшему
королевскую  семью  во  время  ее  бегства  в  Вену,  Рош  сравнивает  с  30
сребрениками  Иуды.  Пруссия,  в   традициях   французских   монархистов   и
клерикалов, объявляется вечным врагом католической Франции и  ее  "законных"
королей. Естественно, поэтому Рош отвергает  "все  сведения",  затрагивающие
честь Людовика XVI и Марии-Антуанетты, шпотезу о подмене Марии-Терезы другой
женщиной. Рош повторяет старый миф  (его  главным  автором  был  современник
Великой  французской  революции  аббат   О.   Баррюэль),   будто   революцию
организовали  масо