казанное, однако, не исключает  ни
того, что в "письме из Базеля" действительно пересказывались слухи, ходившие
среди эмигрантов, ни того, что они  могли  в  какой-то  мере  или  полностью
соответствовать действительности.

       Два Биго

     Еще одна гипотеза  была  предложена  довольно  известным  историком  П.
Сен-Клер Девилем. Она изложена в  его  нашумевшей  в  свое  время  книге  "В
поисках Людовика XVII".
     Аргументы Сен-Клера Девиля сводятся в основном к следующему. Эксгумация
трупов, произведенная на кладбище Сен-Маргерит  во  время  Реставрации  и  в
последующие годы, показывает, что похороненный  там  юноша  не  был  дофином
(обследование скелета доказывает, что речь шла о  подростке,  которому  было
значительно больше, чем 10 лет). Присутствие дофина в Тампле можно  доказать
лишь до 10-11 плювиоза II года (30-31 января 1794 г.), а после  этого  -лишь
наличие какого-то заключенного в запертой комнате  на  втором  этаже.  Меры,
принятые вслед за неожиданным визитом двух членов  -  Гупило  де  Фонтене  и
Ревершона в Тампль в ночь  с  7  на  8  брюмера  (28-29  октября  1794  г.),
указывают на то, что после этой даты  похищение  дофина  стало  невозможным.
Следовательно, оно было осуществлено в период между 30-31 января  и  28-  29
октября 1794 г.
     Те изменения в правилах содержания  дофина,  которые  позволяли  скрыть
похищение, были произведены по приказам  руководства  Коммуны  -  Шометта  и
Эбера  или  по  крайней  мере  последнего,  который  более   непосредственно
занимался контролем  над  тюрьмой  Тампль.  Из  переписки  Л.  де  Фротте  с
Шарлоттой Аткинс следует,  что  при  тайной  встрече  вождя  конституционных
роялистов графа Пюизе с У. Питтом, состоявшейся в конце сентября или  начале
октября 1794 г., француз заверил британского премьера, что дофин похищен  из
Тампля и находится в руках его, Пюизе. Правда, сам Пюизе прожил до  1827  г.
(и к гому же, добавим, в Англии, где ему нечего было считаться с  интересами
сменявших  друг  друга  режимов   во   Франции).   Он   написал   оставшиеся
неоконченными "Мемуары"  в  шести  объемистых  томах.  После  его  смерти  в
Британский  музей  попали  наброски  к  последующим   томам   "Мемуаров"   и
чрезвычайно обширная переписка - и нигде в этих  бумагах  нет  ни  малейшего
упоминания об организации  бегства  и  последующей  судьбе  дофина.  Точнее,
наоборот, во втором томе "Мемуаров" можно прочесть:
     "Робеспьер, по политическим  мотивам  или  из  боязни,  должен  был  по
крайней мере сохранить жизнь дофина. Совершение преступления  досталось  его
преемникам. Причина и обстоятельства смерти дофина  являются  одной  из  тех
страшных тайн, распутать которую способно только  время".  Приводя  всю  эту
цитату, Сен-Клер Девиль считает, что она "чрезвычайно туманна и  может  быть
истолкована при желании как угодно". Что же касается молчания Пюизе вообще о
похищении, то оно, конечно,  "может  показаться  странным,  но  его  нельзя,
однако, рассматривать как опровержение отстаиваемой гипотезы". Пюизе молчал,
поскольку увезенный из Тампля дофин либо умер через несколько месяцев,  либо
после ряда неудачных выступлений роялистов в 1795 и 1797 гг.  был  увезен  в
Америку (в Канаду), где следы его были  потеряны.  Если  бы  Пюизе  публично
заявил об этом, его обвинили бы в обмане  и  сторонники  Людовика  XVIII,  и
республиканцы, и ему оставалось лишь молчать о деле, окончившемся провалом.
     Читатель может задать вопрос: неужели все "доказательства",  приводимые
Сен-Клером Девилем, ограничиваются вышеизложенными, каждое из  которых,  как
мы в дальнейшем убедимся, может быть без труда опровергнуто?  Автор  считает
загадкой, почему Эбер и руководители Клуба кордельеров 14 вантоза  (4  марта
1794   г.)   неожиданно   изменили   своему   умеренному   курсу,   которого
придерживались перед этим в течение трех месяцев. И почему на процессе Эбера
осталось совершенно в тени обвинение в попытках  учредить  регентство,  хотя
это обвинение было выдвинуто (без указания конкретных имен) в речи Сен-Жюста
в Конвенте за день до ареста эбертистов и повторено через три дня опять-таки
в Конвенте в выступлении Кутона. Все это немаловажно само по себе, но  никак
не может служить доказательством сговора Эбера с Пюизе с целью увоза  дофина
из Тампля и тем более осуществления такого намерения.
     Однако Сен-Клеру Девилю казалось, что он обнаружил недостававшее звено,
подкреплявшее все остальные предположения. Еще в октябре 1793 г. граф  Пюизе
на пути в армию вандейцев познакомился  с  неким  Жозефом  Биго,  доверенным
лицом и управляющим графа де Бобриля.  Этот  Биго  стал  одним  из  наиболее
активных агентов Пюизе. "Вообразим себе, - пишет Сен-Клер Девиль, - что Биго
был избран  Пюизе  для  того,  чтобы  предпринять  опасную  попытку  вырвать
Людовика XVII из рук тех, кто его держал под стражей". Биго явился в  Париж,
снабженный  деньгами  и  рекомендациями  от  его  коммуны  в   Бреале,   где
пользовался влиянием. Чтобы проникнуть к Эберу, Биго отправился  к  старшему
брату своего шефа маркизу Пюизе, который проживал  в  доме  э  13  на  улице
Французского  театра,  которая  входила  в  секцию  Марата,  где  наибольшим
влиянием пользовался Антуан Франсуа Моморо. По утверждению Сен-Клера Девиля,
этот левый якобинец находился в приятельских отношениях  с  маркизом  Пюизе,
что помогло тому спастись от ареста и даже оказывать  небескорыстную  помощь
другим, которые стремились не попасть в  списки  подозрительных  эмигрантов.
Через Моморо Жозеф Биго связался с Эбером, который мог строить планы вернуть
на трон дофина в качестве "короля санкюлотов". Эбер добился удаления  Симона
и устроил так, чтобы Биго получил доступ в Тампль.
     2 плювиоза (22 января 1794 г.) в числе четырех  лиц,  направлявшихся  в
качестве дежурных комиссаров, был  'некто  Клод  Биго  -  член  Генерального
совета Коммуны от секции санкюлотов. Однако в официальном документе, который
должны были предъявить комиссары, фамилия интересующего нас  дежурного  была
записана как Bigaud и лишь потом исправлена на Bigot. При этом, в отличие от
обычной  практики,   правильность   произведенного   исправления   не   была
подтверждена поставленной рядом подписью одного из секретарей  Коммуны.  Это
тем более странно, что в составе Генерального совета Коммуны тогда  не  было
никакого Bigot. Еще более необычно, что та же процедура повторилась два раза
в документах, которыми свидетельствовали полномочия дежурных  комиссаров,  а
именно 11 плювиоза (31 января 1794 г.) и 11 вантоза (11 марта).  В  оба  эти
дня писцом была написана фамилия Bigaud,  а  чья-то  рука  выправила  ее  на
Bigot, причем проделала это исправление значительно более ловко и незаметно,
чем в первый раз. 2 плювиоза Bigaud был как новичок  назначен  дежурным  вне
очереди, a ll плювиоза и 11 вантоза - в обычном порядке, по алфавиту.  Менее
чем через месяц, 8 жерминаля, вновь наступила очередь Bigaud, но на этот раз
исправления фамилии уже  не  последовало,  так  же  как  и  при  последующих
дежурствах 15 прериаля и 22 мессидора.
     Итак, "исправление" производилось до 11 вантоза (1 марта)  и  более  не
возобновлялось. Напомним, что  Клод  Биго  был  новым  членом  Коммуны.  Его
товарищи по караулу, вполне возможно, не  знали  его  в  лицо.  Документы  с
перечислением имен дежурных заранее пересылались в Тампль. Когда произносили
имя Биго, для остальных трех комиссаров было  неясно,  что  речь  шла  не  о
Bigaud,  а  о  неизвестном  им  Bigot.  Тот  предъявлял   тюремным   властям
удостоверение личности на имя Bigot и, не  заподозренный  никем,  вступал  в
обязанности дежурного комиссара. Кто же вносил "поправку"  в  документ?  Это
вряд ли мог быть секретарь Куломбе, хотя бы потому,  что  он  подписал  лишь
один из трех документов с исправленной фамилией, а два других -  заместитель
секретаря Дора-Кюбьер.  Это  мог  проделать  служащий  экспедиции,  которому
передавались бумаги для регистрации перед их отсылкой  в  Тампль.  Но  можно
подумать и о руководителях Коммуны  Шометте  или  Эбере  -  кто  мог  что-то
заподозрить плохое в том, что один из "них взял просмотреть документы  перед
их отправкой в Тампль? Если предположить, что  изменения  фамилии  дежурного
комиссара  были  связаны  с  заговором,  то  трудно  представить,  что   они
осуществлялись  без  их  участия.  Кстати,  только  они   могли   на   время
"нейтрализовать" Bigaud (например, поручив ему то или  иное  задание)  в  то
время, как Bigot мог действовать в Тампле.
     После отставки Симона были  созданы  условия  для  организации  бегства
дофина и подмены его  дефективным  ребенком.  Тот  был  подвергнут  строгому
заключению в его комнате, были прерваны все его контакты  с  окружающими.  К
тому же он в любом случае не мог  своими  ответами  на  вопросы  разоблачить
обман. Вероятнее всего,  бегство  было  организовано  12  вантоза,  когда  в
последний раз в 1794 г. Bigot нес дежурство. А вечером того же дня  один  из
лидеров  эбертистов,  Ронсен,  в  Клубе  кордельеров  публично   призвал   к
восстанию. Эбер его дезавуировал, считая призыв  преждевременным,  поскольку
беглецы могли быть еще в пределах  досягаемости  властей  (могло  ведь  быть
вдобавок затруднено их бегство из Парижа). Когда  же  эти  опасения  отпали,
вечером 14 вантоза  Эбер  сам  повторил  призыв  Ронсена,  который  назавтра
поддержал Моморо в секции Марата.
     Фамилия Bigot вновь появляется в свидетельстве о смерти  Шарля  Луи.  В
этом не было ничего подозрительного, поскольку в числе дежурных  гражданских
комиссаров был некий Реми Bigot. Он ранее служил в секретариате Коммуны,  но
в  первый  раз  исполнял  должность   дежурного   комиссара.   Произведенное
экспертами сравнение подписи на акте о смерти дофина  и  бесспорной  подписи
Реми Биго, сделанной им в регистрационной книге  о  получении  удостоверения
личности, показывает, что,  по  всей  вероятности,  они  принадлежат  разным
людям. Вместе с тем  сравнение  подписи  на  акте  с  безусловно  подлинными
подписями Жозефа Биго делает вероятным, что они были сделаны одним и тем  же
человеком.
     Зачем было производить эту рискованную подмену? Чтобы потом,  в  случае
реставрации  на  престоле  "бежавшего"  дофина,  объявить   недействительным
свидетельство о смерти и  сослаться  при  этом  на  показания  Жозефа  Биго,
который подтвердил бы, что умерший не был дофином.
     Итак, допустим, что свидетельство о смерти подписано не  Реми  Биго,  а
Жозефом Биго, агентом главаря роялистов Пюизе.  Но  как  быть  с  остающимся
препятствием? На акте стоит подпись тюремного надзирателя Лана, который явно
знал Реми Биго, так как они оба состояли в секции Прав человека, и не мог не
заметить, что под его именем на документе расписался  совсем  другой.  Чтобы
преодолеть это затруднение, Сен-Клер Девиль отыскал - очень слабые  -  следы
возможных  контактов  между  Ланом  и  Пюизе.  Лан  до  революции  служил  в
гвардейском полку под командой некоего  де  ла  Мусе,  чей  однофамилец  или
дальний родственник поддерживал в Лондоне связи  с  Пюизе.  А  Жозеф  Оливье
Биго, видимо, был знаком с этим однофамильцем.
     В результате можно полагать, что в  Тампле  в  начале  1794  г.,  когда
похищение было еще  возможно,  действовал  в  качестве  дежурного  комиссара
роялистский агент. Правда, Сен-Клер Девиль  благоразумно  заявляет,  что  не
будет заниматься рассмотрением того, как могло быть осуществлено похищение.
     Вся гипотеза Сен-Клера Девиля основана на подмене фамилии члена Коммуны
Bigaud фамилией Bigot.  Как  сообщил  в  письме  к  известному  французскому
историку  А.  Кастело  другой  исследователь   -   Шам-пион,   изучивший   в
Национальном архиве оригиналы документов, о которых  идет  речь,  "переделки
(текстов. - Е. Ч.) не относятся к революционной эпохе, как полагает Сен-Клер
Девиль, а являются делом рук какого-то шутника. Последний в  недавнее  время
хотел подкрепить доводы в пользу Эрваго (одного из "претендентов". -Е.  Ч.),
отстаиваемые Ле-нотром, который связал мнимого дядю  некоей  Николь  Биго  с
судьбой Людовика XVII... Подделка бросается в глаза, если обратить  внимание
на цвет чернил, которыми внесены эти переделки, и я убежден, что  химический
анализ двух видов чернил представит  тому  научное  доказательство".  Другой
историк - Л. Астье также отмечает, что переделки были сделаны  позднее,  чем
составлен сам текст.
     Добавим, что Реми Биго умер в 1807 г., Жозеф Биго - в 1811 г. Лан дожил
до глубокой старости и еще в 1840 г. рассказывал  одному  историку  о  годах
революции. Ни один из них не обмолвился ни единым словом о своем  участии  в
заговоре, приписываемом им Сен-Клером Деви-лем. Тем не менее  многие  авторы
хотели бы видеть в Биго ключ к "тайне Тампля". Отсюда и рождались все  новые
и новые домыслы.
     Биго  -  девичья  фамилия  Николь,  матери  одного  из   "претендентов"
Жана-Мари Эрваго, и среди подписавших свидетельство о смерти дофина был Реми
Биго. Отсюда возникла побасенка, что семья Эрваго,  согласившись,  чтобы  их
сын подменил дофина в Тампле, все же заботилась о судьбе  своего  ребенка  и
устроила так, чтобы его стал опекать один из комиссаров Тампля - Реми  Биго.
Однако дальнейшие исследования выяснили, что семья Николь  Биго  Происходила
из провинции, а Реми Биго был потомственным парижанином и  что  между  этими
двумя семьями не было никакой связи. Речь  шла,  таким  образом,  просто  об
однофамильцах.
     Еще  один  "довод"  эвазионистов.  В  Национальном  архиве  сохранилась
записная книжка прачки Клуе, которая три раза  в  месяц  уносила  из  Тампля
грязное белье заключенных, одновременно возвращая чистое. В записной  книжке
точно указывалось, какое именно белье забиралось каждый  раз  в  стирку.  На
основе анализа этих записей современный французский историк Луи Астье сделал
вывод, что ребенок оставался в постели в течение декабря 1793 г.  Это  видно
из того, какое именно белье было отдано 14 и 24 декабря 1793 г. и  4  января
1794 г. Оно не включало чулки. Ребенок  должен  был  умереть  4  января.  17
января прачке было отдано немного оставшегося после умершего грязного белья,
а 30 января прачка  уже  не  получила  для  стирки  никакого  белья  дофина.
Напротив, начиная с 11 февраля ей стали снова регулярно  передавать  обычный
набор белья для стирки. Иными словами, к этому времени умершего  дофина  уже
подменили его  двойником,  белье  которого  и  передавали  прачке.  Гипотеза
покоится на том, что в декабре 1793 г. не отдавали прачке белья для  стирки.
Но так же поступили в январе и феврале 1795 г., а потом передали ей три пары
в апреле того же года. Иначе  говоря,  такая  "нерегулярность"'  могла  быть
следствием  одной  из  множества  неизвестных  нам  конкретных  причин.  Что
касается перерыва в отправке белья, то это прежде всего объясняется тем, что
19 января Симон и его жена окончательно покинули Тампль и 30  января  некому
было позаботиться о  белье.  Прачка,  вероятно,  напомнила  о  том,  что  не
получила обычный пакет грязного белья дофина. И 11 февраля кто-то из  охраны
позаботился  о  том,  чтобы  ошибка  была  исправлена.  Это  самое   простое
объяснение  исключает  правдоподобность  других  гипотез,  вроде  никем   не
замеченной смерти "маленького Капета" 4 января 1794 г.
     Состояние источников позволяет делать взаимоисключающие выводы из  ряда
известных фактов. Как мы уже знаем, 7 брюмера (28 октября 1794  г.)  Комитет
общественной безопасности направил двух своих членов - Гупило де  Фонтене  и
Ревершона с целью установить "присутствие там двух узников (т. е.  дофина  и
его сестры. - Е. Ч.) и надежность службы охраны тюрьмы и принять  все  меры,
которые покажутся необходимыми для поддержания общественной безопасности". В
своих воспоминаниях герцогиня Ангулемская сообщает, что примерно в час  ночи
в конце октября комиссары в сопровождении Лорана зашли в ее камеру и, бросив
взгляд на нее, удалились, не сказав ни слова. Подобная процедура,  вероятно,
повторилась и в комнате дофина. Гупило де Фонтене, и  ранее,  14  фрюктидора
(31 августа), побывавший в  Тампле,  мог  констатировать,  что  это  тот  же
"немой" ребенок, которого он видел  во  время  своего  недавнего  посещения.
Отчета Гупило и Ревершона не сохранилось, но  в  результате  их  визита  был
принят ряд дополнительных мер по усилению охраны Тампля.
     По  мнению  сторонников  "бегства",   ночная   тревога   и   эти   шаги
свидетельствуют, что комитет обнаружил "подмену" и  принял  жесткие  меры  к
изоляции дофина, чтобы она не обнаружилась. Тем не менее секрет  не  удалось
сохранить полностью. Возникшие слухи о бегстве дофина скоро достигли Англии,
и в Лондоне, опираясь на  них,  Кормье,  не  имевший  никакого  отношения  к
организации "бегства",  продолжал  вымогать  деньги  у  доверчивой  Шарлотты
Аткинс на "спасение" дофина...
     Напротив,  с  точки  зрения  противников   теории   "бегства",   именно
безосновательные слухи, распространявшиеся в конце  октября  1794  г.  среди
эмигрантов в Англии, о которых тайные французские агенты поспешили  сообщить
в Париж, и послужили причиной ночной инспекции 7  брюмера  (28  октября).  А
через три дня после этого, 31 октября,  Кормье,  наконец  узнавший  об  этих
слухах, сообщил с торжеством Аткинс- "Хозяин и его собственность спасены".
     Вводимые в научный оборот факты, извлекаемые на основе анализа ранее не
использованных - а чаще известных - документов,  дают  повод  ко  все  новым
догадкам. "До сих пор, кажется, от внимания историков ускользнул один  факт,
- писал в 1968 г. А. Кастело, - присутствие в комнате арестанта в  это  утро
(10 термидора) доктора Бернара Лорине". Речь идет о  сопровождавших  Барраса
при посещении им Тампля. А. Кас-1ело был не совсем прав. В книге М. Гарсона,
вышедшей незадолго до его собственной и им упоминаемой, этот факт приводится
и признается за серьезный довод против эвазионистов:  "19  января  одним  из
четырех комиссаров, принявших под охрану  дофина,  был  некий  Лорине.  Этот
самый Лорине, врач и член секции Французского пантеона, живший на улице Карм
в доме э 26, был в- составе стражи  28  июля,  когда  прибыл  для  инспекции
Баррас. Если бы был  представлен  другой  ребенок,  Лорине  не  преминул  бы
сказать об этом". А. Кастело также подчеркивает, что Бернар Лорине не мог не
знать дофина, поскольку видел его не только 19 января, но неоднократно и до,
и после этой даты. Он был,  в  частности,  в  числе  дежурных  18  июня  (30
прериаля),  обративших  внимание,  насколько  несложно  было  проникнуть   в
прилегающий  сад,  пройдя  через  двери  конюшен,  и  решивших  предостеречь
относительно этого "членов прокуратуры Коммуны". Утром 10 термидора Лорине и
другие дежурные комиссары чувствовали себя более чем неспокойно.  Они  могли
ведь в любой момент быть арестованы  и  присоединены  к  своим  коллегам  из
Генерального совета Коммуны, ожидавшим  в  тюрьме  Консьержери  отправки  на
гильотину. Если бы Лорине и увидел, что представленный ребенок -  не  дофин,
то инстинкт самосохранения диктовал бы ему  необходимость  держать  язык  за
зубами.  Узнав  от  Лорине  такую  крайне  неприятную  новость,  Баррас  мог
спросить: "Почему вы, будучи на  дежурстве  шесть  раз  за  последние  шесть
месяцев, только сейчас сообщаете мне об этом?" А отсюда только один  шаг  до
изобличения  его  как  соучастника  совершенного  преступления.  Лорине  был
человеком, может быть, даже чрезмерно  осторожным.  На  следующий  день  его
арестовали  вместе  с  двумя  другими   дежурными   комиссарами   -   Томбом
(считавшимся протеже бывшего главы Коммуны казненного робеспьериста  Пейяна)
и Тесье. Оба коллеги Лорине из тюрьмы заваливали власти заявлениями о  своей
благонадежности. Их выпустили на волю: первого - через месяц, второго -  еще
через декаду. А Лорине вел себя  смирно,  считая,  видимо,  что  лучше  пока
заставить з