ликанцев,  находившихся  в  руках
неприятельских держав.
     В качестве воспитателя дофина был назначен  сапожник  Симон,  искренний
республиканец, судя по всему, стремившийся привить такие чувства и  ребенку,
отданному на его попечение.  В  этом  он  следовал  желаниям  главы  Коммуны
Шометта, который заявил в разговоре с одним роялистом: "Я  хочу,  чтобы  ему
дали некоторое образование, я удалю его из семьи, чтобы  он  забыл  о  своем
ранге".  Правда,  заместитель  Шометта  Эбер  во  время  судебного  процесса
Марии-Антуанетты в октябре 1793 г. затеял недостойную игру, фабрикуя грязные
обвинения от имени восьмилетнего ребенка против матери (известно, какое  это
вызвало возмущение Робеспьера,  справедливо  считавшего,  что  такие  приемы
способны были только  запятнать  честь  революции  и  вызвать  сочувствие  к
королеве). Ведь Марию-Антуанетту судили не за какие-то аморальные  проступки
или мнимые извращения, а за вполне реальные преступления против  народа,  за
пособничество и подстрекательство интервентов, топтавших французскую  землю,
стремившихся потопить в крови молодую республику.
     Действия Эбера подливали масла в огонь, помогали распространению слухов
о  жестоком  обращении  с  дофином.  На  деле  есть   много   документальных
доказательств противного - вплоть до денежных счетов  за  купленные  Симоном
игрушки, цветы и птицы для своего подопечного. Сохранились и счета прачки за
стирку белья, которые, между  прочим,  также  неожиданно  были  использованы
эвазионистами для подкрепления своих концепций. Но об этом дальше.
     Симон, очевидно, находился в  добрых  отношениях  не  только  со  своим
воспитанником, но и с его сестрой, позже герцогиней Ангулемской. В 1816  г.,
испытывая одного из самозванцев, объявлявших  себя  ее  братом,  она  задала
вопрос, что Симон поручил дофину передать ей в  день,  когда  она  постригла
волосы. Из  этого  вопроса  следует,  что  Симон  оказывал  какие-то  услуги
заключенным. Герцогине не было нужды называть имя Симона, если бы  оно  было
ей неприятно.
     Тщательная, надежная охрана Тампля была непростым  делом.  По  архивным
данным, каждый месяц в Тампле  выдавалось  около  7  тыс.  продовольственных
карточек - для солдат, служащих, рабочих разных профессий. Сама  обстановка,
созданная  вокруг  дофина,  многочисленная,  ежедневно  сменявшаяся   стража
Тампля, запрещение видеть Шарля Луи кому-либо,  кроме  строго  ограниченного
числа лиц, - все это плодило слухи. "Было известно, - пишет М. Гарсон, - что
вокруг его имени плетутся многочисленные интриги". Летом и  осенью  1793  г.
барон Батц предпринимал попытки организовать бегство королевы с  дофином.  В
октябре 1794 г. один из главарей  "Парижского  агентства",  Сурда,  судя  по
письмам Бротье, вел подготовку к похищению дофина из Тампля. Бротье, к этому
времени решивший придерживаться выжидательной тактики, видимо, отдалился  от
Леметра и Сурда - сторонников активных  действий.  Рассказывая  о  действиях
Сурда, Бротье выражал опасения, не являются ли лица, которым  тот  доверяет,
"австрийскими агентами". В письме от 7 ноября  1794  г.  Бротье  не  скрывал
своего крайнего недоверия к возможности осуществления плана Сурда,  который,
мол, находится во власти "тысячи химер".
     Еще 3 января 1794 г. (14 нивоза) Генеральный совет Коммуны  в  связи  с
отсутствием на заседаниях большого числа своих членов постановил, что отныне
им запрещается, если они хотят  сохранить  свое  место  в  совете,  занимать
какую-либо оплачиваемую должность в  административных  органах.  Предложение
сделать исключение для Симона было отвергнуто, и 5 января (16 нивоза)  Симон
подал в отставку с поста воспитателя бывшего дофина. С этого числа и  до  19
января не имеется никаких достоверных сведений о том, что делал  в  эти  дни
Симон.  Утверждения,  что  он  все  это  время  отсутствовал  в  Тампле,   -
позднейшего происхождения и могут казаться подозрительными.
     В ответ на запрос Генерального совета Комитет общественного спасения 27
нивоза (16 января) предписал, чтобы наблюдение за  содержанием  дофина  было
возложено на четырех членов Генерального совета, сменяемых каждые сутки.  19
января Симон и его жена окончательно покинули Тампль.  Были  переоборудованы
помещения на втором этаже, где  содержался  "маленький  Капет".  Эта  работа
была, видимо, закончена 27 января (9 плювиоза), и дофин был заключен в  одну
из комнат. В течение последующих шести месяцев никто вовне не знал чего-либо
определенного  о  его  участи.  Впрочем,  возможность  увоза   или   подмены
"заложника" в промежуток между 4 и  17  января  1794  г.  не  представляется
сколько-нибудь реальной. После того как Симон подал  в  отставку,  7  января
начались работы для изоляции помещения, в котором содержался  дофин.  В  них
участвовали работники,  хорошо  знавшие  его  в  лицо,  например  трубочисты
Маргерит и Фирно. Работы были закончены лишь 31  января.  Даже  если  в  это
время был уже где-то спрятан "двойник", надо учитывать, что каждый вечер  со
времени  отбытия  Симона  четверо  дежурных  комиссаров  посещали  дофина  и
разговаривали с ним. С 19 по 30 января 44 дежурных комиссара видели  дофина,
все они, за исключением троих новичков, знали "маленького  Капета"  в  лицо,
часто встречали его в Тампле. Ни один из них не заметил "подмены", не поднял
тревогу. М. Гарсон подробно опровергает мнение о том, что с 31  января  1794
г. "маленький Капет" был полностью изолирован в своей  комнате  и  никто  не
имел возможности его видеть, - "легенду о замуровании или по крайней мере об
абсолютном затворничестве". Комната, в которой содержался дофин,  по  мнению
М. Гарсона, основанному на анализе  целого  ряда  документов,  имела  дверь,
ведущую в переднюю. Через эту дверь можно  было  входить  к  дофину,  что  и
проделывали ежедневно дежурные  комиссары  и  служащие  Тампля.  Это  делало
"подмену"  и  бегство,  которых  к  тому  же  вы   не   заметили,   попросту
невозможными.  Без  "легенды   о   замуровании"   утверждения   эвазионистов
становятся еще более сомнительными. Но нашлись  и  аргументы  в  их  пользу.
Историк Л. Астье нашел в Национальном  архиве  план  второго  этажа  Большой
башни Тампля, выполненный в 1796 г. Из плана явствует, что дверь, ведущую  в
прихожую, нельзя было открывать, так как на ее месте была сложена  печка,  в
низу которой была проделана форточка для связи с внешним  миром.  "Все  было
готово для осуществления возможной подмены", - утверждал на  этом  основании
французский историк А. Кастело.
     В ночь с 9 на 10 термидора, когда еще чаша весов  колебалась  и  победа
Конвента еще отнюдь не была обеспечена, он направил отряд из 200  человек  в
Тампль для укрепления находившейся там стражи, с тем чтобы воспрепятствовать
возможной попытке со стороны  своего  врага  -  робеспьеристской  Коммуны  -
увезти важных заложников - дофина и его сестру. А уже в б часов утра Баррас,
командовавший войсками Конвента, в сопровождении  еще  нескольких  депутатов
сам явился в Тампль, чтобы убедиться в  том,  насколько  надежно  охраняется
"маленький Капет". Баррас рассказал о своем визите в "Мемуарах",  написанных
через десятилетия после 9 термидора. В числе дежурных  комиссаров,  "которые
28 июля (10 термидора) несли охрану Тампля, был некто Лорине  -  врач,  член
секции столичного района Французского пантеона. Это был  тот  самый  Лорине,
который в прошлом, 19 января 1794 г., дежурил в Тампле, когда Симон, покидая
тюрьму, передал дофина на попечение комиссаров, назначаемых  Коммуной.  Если
бы Лорине увидел 28 июля не того же ребенка, который был  ему  знаком  с  19
января, он наверняка сообщил бы об этом Баррасу. Приближенная королевы Полин
де Турзел после казни Елизаветы, сестры Людовика XVI, в мае 1794 г. заявила,
что дочь короля (будущая герцогиня Ангулемская) осталась в  Тампле  одна  из
всей своей семьи. Это могло означать, что ее брата, дофина, уже  не  было  в
Тампле. Один из сопровождавших Барраса в ночь с 9 на 10  термидора,  депутат
Конвента Гупило де Фонтене, ранее бывший членом  Законодательного  собрания,
видел дофина  10  августа  1792  г.,  когда  королевская  семья  укрылась  в
помещении  собрания.  Он  сопровождал  Барраса  при  посещении   Тампля   10
термидора, а потом был в тюрьме 14 фрюктидора (31 августа) и 28  октября  (7
брюмера). Однако не заявил ли Гупило де Фонтене Баррасу, что  показанный  им
ребенок  -  не  дофин?  Нам  известно  об  этом  заявлении  лишь   со   слов
родственников Гупило де Фонтене, причем сказанных  через  много  десятилетий
после революции. А сопровождавший  его  7  брюмера  Ревершон  снова  был  19
декабря 1794 г. с инспекционным визитом в Тампле в сопровождении еще  одного
члена Конвента, Армана, и тем самым подтвердил, что ребенок тот же, которого
он видел два месяца назад. 27 февраля Тампль посетил Арман, который, правда,
много позднее подтвердил, что видел того же ребенка, что  и  при  визите  19
декабря. Итак, от 10 термидора  до  25  февраля  1795  г.  непрерывная  цепь
свидетелей подтверждает, что в Тампле содержался все это время один и тот же
ребенок. Предположить, что похищение дофина  состоялось  когда-го  в  первой
половине 1794 г. (вероятнее всего, как уже отмечалось, между 4 и 19 января),
означает  допустить,  что  в  последующие  год-полтора  никто  ии   большого
количества дежурных членов Коммуны, специально приставленных для  наблюдения
за "заложником", из тюремных служащих всех рангов не  заметил  подмены  или,
заметив,  добровольно  решил  принять  на  себя  смертельно   опасную   роль
соучастника заговорщиков.
     В 1795 г. вопрос о судьбе дофина по-прежнему фигурировал в  роялистских
планах и в переговорах Франции  с  державами  неприятельской  коалиции.  Как
писал министр иностранных дел Великобритании Гренвил У. Уикхему 8 июня  1795
г.,  Гарденберг,  который  был  прусским  уполномоченным   на   переговорах,
приведших к заключению Базельского мира, рассказывал министру  какого-то  из
немецких князей, что член Конвента Мерлен из Тионвилля и французский генерал
Пишегрю разработали в мае 1795 г. план провозглашения Людовика XVII  королем
и что Гарденберг ездил в Берлин убеждать прусского  короля  поддержать  этот
проект.  В  ходе  переговоров,  вспоминал  французский  посол  в  Швейцарии,
впоследствии член Директории Бартелеми, испанский  уполномоченный  д'Ириарте
заявил, что ему  поручено  сделать  предложения  касательно  Людовика  XVII.
Однако, поскольку Бартелеми не имел инструкций  и  не  считал  возможным  их
испрашивать, обсуждение этого вопроса не состоялось.
     8 июня 1795 г. дофин умер, подточенный  золотухой  и  туберкулезом,  от
которых скончался до революции его старший брат.
     Надо признать к тому же, что в  отчетах  об  обстоятельствах  смерти  и
погребения дофина имеется немало частных противоречий, неясных или даже  как
будто нарочитых двусмысленностей. Например, в медицинском заключении двое из
четырех подписавших его врачей, по  всем  данным,  еще  до  революции  имели
случай видеть умершего ребенка. Между тем в своем заключении они  выражаются
очень осторожно. Им, мол, было показано мертвое  тело  и  сказано,  что  оно
является трупом "сына Капета" (т. е. Людовика  XVI).  Это  можно  принять  и
просто как констатацию факта, и как многозначительную оговорку, что врачи не
касаются вопроса, чей труп они осматривали, и  что  ими  лишь  зафиксированы
результаты вскрытия тела умершего десятилетнего ребенка.
     Незадолго   до   смерти   Шарля   посетили   в   Тампле   представители
термидорианского Конвента. Впоследствии один  из  них,  Арман,  рассказывал,
что, хотя ребенок послушно  выполнял  дававшиеся  ему  приказания,  от  него
нельзя было, несмотря на все усилия, вытянуть  ни  одного  слова.  Возникала
мысль, что мальчик немой. Своими воспоминаниями Арман поделился с  кем-то  в
1814 г., когда вернувшийся во Францию Людовик XVIII назначил  его  префектом
департамента Верхние Альпы. Через несколько месяцев после опубликования всех
этих воспоминаний, которые явно  не  могли  понравиться  королю,  Арман  был
смещен со своего высокого административного поста и умер в нищете.
     Если верить Арману и при этом отвергнуть  малоправдоподобную  гипотезу,
что ребенок месяцами  молчал,  "не  желая  иметь  дело"  с  республиканскими
властями, то напрашивается вывод, что дофина действительно подменили  другим
мальчиком. Любопытно, что опубликовавший в том же 1814  г.  первую  книгу  о
дофине некий Экар утаил имевшуюся в его распоряжении заметку Сенара,  агента
Комитета общественного спасения. В этой заметке, составленной  вскоре  после
медицинского вскрытия тела, прямо указывалось, что умерший - не дофин. Через
несколько месяцев, в марте 1796 г., Сенар скончался.  (Документ,  о  котором
идет  речь,  впоследствии  попал  в  руки  одного  французского   историка.)
Отмечали, что  1  июня  1795  г.,  то  есть  за  неделю  до  смерти  дофина,
скоропостижно скончался наблюдавший его  врач,  известный  хирург  Десо.  Он
хорошо знал своего пациента и если бы был жив, то он уж, во  всяком  случае,
не мог в медицинском заключении писать, что  ему  и  его  коллегам  показали
мертвое тело, разъяснив, что это труп "сына Капета". Племянница  Десо  мадам
Тувенен в 1845 г. показала  под  присягой,  что  ее  тетка,  вдова  хирурга,
сообщила ей о следующих обстоятельствах смерти  своего  мужа.  Десо  посетил
Тампль и убедился, что дофин, которого он лечил,  заменен  другим  ребенком.
Когда он сообщил об этом, несколько депутатов  Конвента  пригласили  его  на
званый  обед.  После  возвращения  домой  Десо  почувствовал  себя  больным,
начались острые спазмы, и он вскоре скончался.  Этот  рассказ  подтвердил  в
Лондоне доктор Аббейе, ученик Десо, который, по его словам, опасался также и
за собственную жизнь и поэтому бежал из Франции.
     Однако стараниями историков были опровергнуты некоторые  утверждения  и
выяснены  дополнительные  обстоятельства,  связанные  с   кончиной   дофина.
Незадолго до смерти его посещали чиновники Коммуны Герен  и  Дамон,  которые
знали его ранее и должны были бы обнаружить  подмену.  Оба  они  подтвердили
(один в 1795 г., другой в 1817 г.), что виденный ими ребенок был дофин.
     Акт о смерти, как  показывает  сравнение  его  с  другими  аналогичными
документами,  был  составлен  строго  в  соответствии  с   принятыми   тогда
формальностями. Те странности в нем, на которые обращали внимание сторонники
Наундорфа, оказались при ближайшем рассмотрении повторением в этом документе
обычных формулировок. Что касается смерти Десо - она  последовала,  к  слову
сказать, 20 мая, а не 1 июня 1795 г., как утверждалось ранее,  -  то  в  ней
вряд ли было что-либо таинственное. В госпитале, где  он  служил,  вспыхнула
эпидемия, от нее помимо Десо умерли двое его коллег - Дюбю и Ферран, которые
не видели дофина.
     Если предположить, что дофин был действительно увезен и подменен другим
ребенком, то у многих могло возникнуть желание убрать неугодных  свидетелей.
Во-первых, у тех, кто организовал или оказал помощь в организации  побега  и
мог опасаться наказания со стороны правительства  республики  или  стремился
воспрепятствовать аресту беглеца,  если  он  еще  находился  на  французской
территории. Во-вторых, у агентов графа  Прованского,  поспешившего  объявить
себя Людовиком  XVIII.  В-третьих,  даже  у  официальных  властей,  которые,
убедившись в бегстве дофина, могли счесть за лучшее объявить его  умершим  и
дискредитировать как самозванца, если  он  появится  за  границей  и  станет
центром притяжения для роялистов.  В  действиях  властей  не  видно  особого
желания детально уточнить, кто в действительности умер 8 июня 1795 г.  Закон
требовал присутствия родственников умершего  при  составлении  документов  о
кончине. В Тампле содержалась старшая сестра  дофина,  однако  ее  не  сочли
нужным привести для опознания трупа.
     Правда, имеются показания, которые как будто исключают сомнения в  том,
что умерший 8 июня 1795 г. ребенок был  Шарлем  Луи.  Имеются  свидетельства
двух тюремных сторожей Тампля, приставленных к  дофину,  -  Гомена  и  Лана,
доживших до глубокой старости. В этих  показаниях  подробно  излагаются  все
обстоятельства, связанные с болезнью и смертью дофина. Все же есть основания
заподозрить эти свидетельства, относящиеся ко времени Реставрации и июльской
монархии: у обоих бывших сторожей  могли  быть  серьезные  основания,  чтобы
скрывать правду. Гомен, например, получал щедрую пенсию от Людовика XVIII, а
герцогиня Ангулемская назначила его управляющим одним из своих замков. В  их
показаниях при сравнении с подлинными документами обнаруживается  не  только
много неточностей, но и сознательная ложь.
     Против этих показаний можно  привести  относящиеся  к  1794-  1795  гг.
письма Лорана, третьего тюремного сторожа.  Письма  эти  не  под-нисаны,  но
могли, если исходить из их содержания, быть написаны только Лораном.
     Жан Жак Кристоф Лоран был креолом, выходцем с острова Мартиника, как  и
Жозефина Богарне, в то время (в 1795 г.) любовница члена Директории Барраса,
ставшая  несколько  позднее  женой  Наполеона  Бонапарта.   Лоран   исполнял
обязанности надзирателя в Тампле с 29 июля
     1794 г. (через два дня после термидорианского переворота!) по 29  марта
1795 г.  Как  следует  из  сохранившихся  служебных  документов,  Гомен  был
помощником Лорана с 9 ноября 1794 г., Лан стал работать сторожем с 31  марта
1795 г., то есть после ухода Лорана со своей должности.
     В первом письме, датированном 7 ноября 1794 г., сообщается,  что  Лоран
укрыл дофина в "потаенном месте, где ею не найдет сам Господь boi", а взамен
в комнате Шарля Луи находится какой-то немой мальчик. Во втором письме от  5
февраля 1795 г. указывалось, что было легко перевести дофина на верхний этаж
здания, но будет значительно труднее увезти ею из Тампля. Отмечалось  также,
чго Комитет общественною (пасения вскоре  пришлет  для  инспекции  в  Тампль
членов Конвента, в том числе Матье, Ревершона и Армана из департамента  Мез.
Наконец, в третьем письме от 3 марта сообщалось о  второй  подмене  -  немой
мальчик занял место дофина, а в  комнате  помещен  новый  "заместитель".  Из
этого следовало заключить, что дофин уже был увезен из  Тампля.  Эти  письма
Лорана - от 7 ноября 1794 г., 5 февраля и 3 марта  1795  г.  -  до  сих  пор
фигурируют в некоторых новейших трудах эвазионистов, Между тем  надо  помимо
уже вышесказанного добавить: об этих письмах  стало  известно  только  летом
1833 г. Главное, никогда не были представлены оригиналы, а  лишь  неизвестно
когда, где и кем снятые с  них  "копии".  Текст  "копий"  был  настолько  не
устоявшимся, что в них несколько раз производились  изменения,  в  частности
неким Габриэлем де Бурбон-Бюссе. Этот  выходец  из  аристократической  семьи
прожил бурную  жизнь,  при  разных  режимах  исповедуя  разные  политические
взгляды. Его изгоняли в годы  Первой  империи  из  коллегии  адвокатов,  при
Реставрации  полиция  делала  обыск  в  созданном   им   явно   шарлатанском
"Полиматическом бюро",  раздававшем  орденские  знаки  "Благородного  ордена
Сен-Хюберта Лотарингского" и "Льва Гольштейна и  Лимбурга",  главой  которых
будто бы был сам Бурбон-Бюссе. А в 1817 г. он был арестован и попал под  суд
за другие, уже чисто уголовные махинации.  В  то  же  время  он  поддерживал
притязания одного из лжедофинов, а в 1833 г. примкнул  к  числу  сторонников
другого претендента. Дополнительные доказательства подложности писем  Лорана
можно извлечь из анализа их содержания. Первое из писем датировано 7  ноября
1794 г., между тем в то время использовали только  революционный  календарь.
Если бы оно было подлинным, на нем почти наверняка стояло бы "17 брюмера III
года". В письме от 5 февраля 1795 г. говорится о предстоящем  визите  Армана
из Меза. В мемуарах Армана, изданных в 1814 г., действительно гов