ле высылки из Франции.
     В 1845  г.  претендент  умер.  Его  наследникам,  натурализовавшимся  в
Голландии, нидерландский король предоставил право носить  фамилию  Бурбонов.
Французские суды столь же неизменно  отказывали  им  в  этом  праве.  Вопрос
постепенно терял политическое значение, превращаясь в одну из  неразгаданных
загадок истории. Интерес к ней подогрел  известный  французский  историк  А.
Кастело, опубликовавший в 1947 г. книгу  "Людовик  XVII.  Раскрытая  тайна".
Главное  внимание  в  этой   книге   привлекал   рассказ   о   произведенной
судебно-медицинской экспертизе - сравнении прядей волос Наундорфа  и  дофина
(сохранившихся в его деле).  Экспертиза  подтвердила,  что  они  принадлежат
одному и тому же лицу! К этому надо добавить процесс в Высшем  апелляционном
суде, который был затеян потомками Наундорфа, настаивавшими на аннулировании
акта о смерти дофина и признании его умершим в  1845  г.  В  ходе  судебного
разбирательства, отвергшего притязания истцов, была внесена  ясность  в  ряд
вопросов.
     Например, было установлено, что переговоры с  Мадридом  могли  побудить
некоторых членов  термидорианского  правительства  участвовать  в  похищении
мальчика или способствовать усилиям роялистов в этом деле. Испанские Бурбоны
ставили условием заключения мира (весьма выгодного для Франции, которая, как
отмечалось, была вынуждена воевать  с  вражеской  коалицией  держав)  выдачу
дофина. Открыто согласиться с этим требованием термидорианцы  не  могли,  не
роняя  своего  престижа;  тем  более   желательным   становилось   для   них
"исчезновение" Шарля Луи.
     Многие считали утверждение Наундорфа о том, что он передал свои  бумаги
полицей-президенту  Лекоку,  выдумкой,  притом  не  очень   ловкой.   Трудно
представить себе, чтобы бумаги могли сохраниться после всех тех бесчисленных
приключений и злоключений, которые,  по  уверению  Наундорфа,  ему  пришлось
пережить. Однако один немецкий  аристократ  клятвенно  засвидетельствовал  в
1949 г., что принц Август Вильгельм Прусский сообщил ему в  1920  г.,  будто
видел в немецком архиве эти  бумаги,  безусловно  подтверждавшие  притязания
Наундорфа.
     Таковы новые аргументы "за". Но число доводов "против" или  по  крайней
мере недоуменных вопросов возросло еще  более.  Мог  ли  Наундорф  не  знать
французского языка,  если  он  был  дофином  и  до  10  лет  говорил  только
по-французски? Между тем в  своей  декларации  Наундорф  прямо  заявил,  что
"забыл" родной язык. Сторонники его пытаются ослабить силу  этого  аргумента
"против" ссылками на то, что после приезда  во  Францию  Наундорф  уже  умел
говорить по-французски, объясняясь  со  многими  "признавшими"  его  лицами.
Очень серьезным доводом "против" является отсутствие  сведений  о  том,  кем
именно было осуществлено похищение.
     Сторонники Наундорфа в  течение  целого  века  упорно  утверждали,  что
герцогиня Ангулемская сообщила всю правду в своем завещании, которое  по  ее
желанию должно было быть вскрыто через 100 лет после ее смерти, то  есть  19
октября 1951 г. Однако и после этой даты  не  было  найдено  никаких  следов
завещания. На запросы ученых заведующий архивом Ватикана,  где,  по  слухам,
хранилось  завещание,  ответил,  что  не   обнаружено   никакого   подобного
документа. (Это не мешает сторонникам претендента  утверждать,  что  позднее
папа Иоанн XXIII, ознакомившись с досье Наундорфа,  признал  притязания  его
потомков.) На запросы, посланные в Вену, были  получены  менее  категоричные
ответы. Вместе с тем опубликованные сравнительно  недавно  письма  герцогини
Ангулем-ской доказывают, что она, вопреки  своим  публичным  заявлениям,  не
верила в смерть брата в Тампле.
     Была проведена  новая  экспертиза  волос.  А.  Кастело  приложил  много
усилий, чтобы раздобыть пряди волос дофина, сохранившиеся еще со времени  до
августа 1792 г., и сравнить с локоном, срезанным дежурным комиссаром Дамоном
у ребенка,  скончавшегося  в  Тампле  8  июня  1795  г.  Судебно-медицинская
экспертиза доказала, что они принадлежат разным людям.  Если  не  оспаривать
безусловную аутентичность этих прядей, то  следует,  видимо,  признать,  что
мальчик, умерший в июне 1795  г.  в  Тампле,  не  являлся  дофином  {Волосы,
срезанные с головы трупа, который считали, во  время  раскопок  на  кладбище
Сен-Маргерит останками ребенка,  скончавшегося  в  Тампле,  также  оказались
отличными  от  пряди,  срезанной  комиссаром  Дамоном.}.  Кастело   пришлось
выпустить новое издание своей книги, доказывая, что Наундорф - самозванец.
     Уже знакомый нам А. Луиго  попытался  в  своих  книгах  доказать,  что,
вопреки всем сомнениям,  Наундорф  был  действительно  увезенным  из  Тампля
дофином. Для обоснования этого Луиго свел  воедино  ряд  "частных"  гипотез,
которые были почерпнуты в статьях, опубликованных в различных журналах конца
прошлого и начала нашего века. В  этих  гипотезах  фигурировала  в  качестве
достоверной информация, требовавшая, однако,  тщательной  проверки,  которая
так и не была проведена.
     Лондон, пишет Луиго, вскоре  после  победы  французов  при  Флерю-се  и
особенно после 9 термидора узнал, что Берлин фактически  разорвал  секретный
англо-прусско-нидерландский союз и  повел  сепаратные  мирные  переговоры  с
Парижем. Сохранение в тайне контактов между Пруссией  и  Францией  приобрело
для  прусского  правительства  первостепенную  важность.   Пруссия   держала
"Капета" заложником на случай, если понадобится  использовать  его  в  своих
интересах. Возможно, в 1815 г. Гарденберг, Фуше и бывший французский  маршал
Бернадотт, ставший шведским наследным принцем, строили  планы  обнародования
факта, что Людовик XVII жив. Быть может, им удалось бы склонить  к  этому  и
царя Александра I. Но вмешательство  Талейрана,  опиравшегося  на  поддержку
Англии и Австрии, положило конец этим планам.
     Как и  некоторые  другие  эвазионисты,  Луиго  считает,  что  отдельные
претенденты были теми лицами, которыми подменили подлинного  дофина.  Именно
одного из них в 1803 г. Баррас  угрожал  бросить  к  ногам  первого  консула
Бонапарта. После бегства из Тампля дофин будто бы нашел убежище в Швейцарии.
Луиго опирается здесь на показания Марии Лешот  (1834-1919  гг.).  Она  была
племянницей  Фридриха  Лешота,  которого  отождествляют  с  "Фридрихом"   из
рассказа Наундорфа о своих скитаниях, и  внучкой  Сюзанны  Екатерины  Лешот,
урожденной Химели (1755-1845 гг.), о которой  уже  говорилось.  Мария  Лешот
составила записку (своего рода мемуары), насчитывавшую 60 страниц, в которой
излагала тайну,  которую  в  11  лет  узнала  от  бабки.  Эта  записка  была
опубликована в журнале  "Лежитиме"  в  марте  1900  г.,  но  оригинал  потом
оказался утерянным. Эту записку использовали в своих книгах два  швейцарских
историка - сторонники кандидатуры Наундорфа. Речь идет о работах  Э.  Навиля
(1908 г.) и Ф. Макюа (1922 г.). М. Лешот писала о прибытии в Женеву  в  1798
г. ребенка, увезенного из Тампля.  (Оба  упомянутых  историка  относят  этот
приезд к 1803-1804 гг.) Луиго считает, что речь идет о двух его приездах  (в
1794-1795 гг. и  1804  г.).  Интерпретация  Луиго  базируется  на  том,  что
"молодой Капет", как мы знаем из  ряда  свидетельств,  страдал  от  нервного
заболевания.  Больного  лечил  доктор  Бартелеми  Химели  -  широкоизвестный
специалист по заболеваниям нервной системы. К 1804 г. доктора уже не было  в
живых, и речь шла о предоставлении  временного  убежища  потерявшему  память
больному. Доктор Химели был врачом прусского короля Фридриха II и после  его
смерти дернулся в  Женеву,  сохранив  тесную  связь  с  придворными  кругами
Берлина. Семейство  Химели,  видимо,  было  знакомо  с  прусским  дипломатом
Гарденбергом (впоследствии министром и главой правительства). В 1794  г.  он
был губернатором Невшателя - владения прусского короля - и послом  в  Берне.
Вскоре  после  вступления  на  престол  нового  прусского  короля   Фридриха
Вильгельма III сын доктора пастор Жан Жак Химели и его  10-летний  племянник
Фридрих Лешот посетили Берлин и были приняты  королем  и  королевой  Луизой,
известной в истории Пруссии.
     Отцом Фридриха был Жан Фредерик  Лешот  (1746-1824  г.),  до  революции
живший во Франции. Он участвовал в создании кукол-автоматов, рисовавших  или
игравших на музыкальных  инструментах.  Эти  куклы  были  модной  забавой  в
Версале накануне 1789 г. Жан Фредерик в 1786 г. женился на Сюзанне Екатерине
Химели, дочери доктора Бартелеми Химели.  Его  кузен  Тите  ди  Генри  Лешот
(1752-1792  гг.)  служил  в  швейцарской  гвардии  короля  и  был  женат  на
Елизавете, кузине Сюзанны Екатерины. Оба Лешота были лично знакомы с членами
королевской семьи. После падения монархии Жан Фредерик под псевдонимом  Леба
помогал  роялистам  бежать  в  Швейцарию.  А  его  жена  Сюзанна   Екатерина
рассказала  своей  внучке  Марии  Лешот  (тогда  маленькой   девочке),   что
поддерживала переписку с Шарлоттой Робеспьер и сожгла эту корреспонденцию  в
присутствии Марии. Елизавета, овдовевшая в 1792  г.,  оставалась  в  Париже.
Наряду с Жаном Фредериком Лешотом (по-немецки - Фридрихом),  о  котором  уже
шла речь, в семье были младший сын Георг, ставший отцом Марии Лешот  (автора
"Мемуаров), и две сестры, старшая была  с  1805  г.  замужем  за  неким  Луи
Шеневьером. Он некоторое время жил в Англии и лишь в 1798  г.  отправился  в
Швейцарию, где выявились его тесные связи с  известным  роялистским  шпионом
Фош-Борелем  (о  нем  ниже),  который  под  маской   книгоиздателя   являлся
руководителем разведывательного центра, работавшего на графа Прованского (и,
добавим, в какой-то мере также на английскую  разведку).  По  мнению  Луиго,
"Шеневьер и его единомышленники пытались раскрыть тайну дофина  с  чувствами
Ирода к Иисусу". Однако он не проник в тайну, которой владели  другие  члены
семьи, хотя тщетные поиски следов дофина от Вандеи до Рима и  были  причиной
ссоры между ним и его шурином Фридрихом Лешотом.
     После 9 термидора  "тайну  Тампля"  знали  лишь  Гарденберг,  Бартелеми
Химели и его племянница Елизавета Лешот, остававшаяся в Париже.  Самый  факт
похищения, не более того, был известен Сюзанне Екатерине  Лешот  и  Шарлотте
Робеспьер. Все это и тогда, и в последующие годы совершенно ускользнуло и от
находившегося   поблизости   в   Соле-ре   центра   группы   конституционных
монархистов, и от Фош-Бореля, который к тому же перебрался из  Невшателя  на
север Германии, в Гамбург, продолжая свою активность в качестве роялистского
разведчика. Местная легенда  утверждает,  что  на  ферме  семьи  Химели  жил
ребенок, которого считали французским принцем.  Он  исчез  из  поля  зрения,
когда в 1803 г. к  нему  было  привлечено  внимание  наполеоновской  полиции
(Швейцария была тогда оккупирована французскими войсками).
     В 1806 г. Фридрих неожиданно уехал,  не  сообщив  родным  о  том,  куда
направляется. Позднее  стало  известно,  что  он  принял  участие  в  боевых
действиях вольных стрелков против французских войск в Германии  и  был  одно
время заключен в тюрьму в Страсбурге (о  том  же  рассказывал  и  Наундорф).
После освобождения Фридрих совершил еще несколько  таинственных  путешествий
и, как узнали родители, вновь  был  арестован  французами  в  Вестфалии.  На
выручку Фридриха был послан  Шеневь-ер,  хотя  трудно  было  сделать  худший
выбор. Шеневьер недолюбливал  или  даже  ненавидел  брата  жены  и  в  своих
последующих  рассказах  родственникам  пытался  представить  его  в   крайне
невыгодном свете. Вместе с тем Шеневьер не догадался, кем является  какой-то
бродяга, которому покровительствовал Фридрих. В бродяге  было  легко  узнать
На-ундорфа.  Все  это  как  будто  подтверждают  рассказы  Наундорфа  о  его
"бегстве" из Тампля и последующей жизни,  вплоть  до  появления  в  Берлине.
Первые мемуары Наундорфа появились в 1834 г., но потом были дезавуированы  и
заменены в ноябре 1836 г. новыми, озаглавленными  "Очерк  истории  несчастий
дофина, сына Людовика XVI". Они были напечатаны в Лондоне адвокатом Грюо  де
ла Баром и другими  советниками  Наундорфа,  без  сомнения,  с  его  полного
согласия.
     Наундорф не перенапрягал свою фантазию.  Другой  кандидат  в  дофины  -
Ришмон ловко включил в свой рассказ для придания ему  правдоподобия  Фротте,
Шаррета и еще  нескольких  известных  персонажей.  Новый  же  претендент  не
упоминал  ни  одной  фамилии.  "Он  рассказывал  совершенно   фантастическую
историю, которая ни с чем не совмещалась и не допускала никакой проверки,  -
отмечал М. Гарсон. - Не известно, ни кто вмешался в  его  судьбу,  ни  каким
образом этот неизвестный смог проникнуть в Тампль...  Далее  следовала  цепь
загадочных  приключений,  ни  одно  из  которых  не  могло  быть  увязано  с
каким-либо известным фактом..."
     Во  втором,  более  подробном  варианте  своих  воспоминаний   Наундорф
демонстрирует лучшее знание бытовых деталей жизни в Тампле, сообщает о  ряде
эпизодов, которые либо были уже известны из опубликованных  сочинений,  либо
не поддаются проверке.  Он  вдобавок  намекает,  дабы  избегнуть  неприятных
вопросов, что ему приходится многое  скрывать,  хотя  неясно,  какие  мотивы
требовали  в  Лондоне  в  1836  г.  сохранения   в   секрете   происшествий,
происходивших в Тампле более чем за 40 лет до этого, в 1794  г.  В  рассказе
содержится настоящая басня о том, что у него в  Тампле  была  даже  какая-то
неизвестная гувернантка. Далее следовало повествование,  как  его,  подменив
манекеном, перевели из комнаты на втором этаже в тайник на четвертом  этаже,
где он провел  сравнительно  долгое  время.  Потом  манекен  заменили  немым
ребенком, а того, в свою очередь, -  рахитичным  мальчиком,  который  вскоре
умер.
     После посмертного вскрытия труп перенесли в тайник, а дофина,  которому
дали большую дозу опиума, спустили на второй  этаж.  Далее  его  положили  в
гроб, который поставили в фургон. По дороге дофина спрятали в ящике  на  дне
повозки, набили гроб старыми бумагами, чтобы он сохранял прежний вес.  После
того как гроб был зарыт в братской могиле, дофин и его  друзья  вернулись  в
Париж. (Заметим, что, как явствует из официальных документов, гроб  ребенка,
умершего 8 июня 1795 г., был отнесен на руках, а не доставлен  в  карете  на
кладбище   Сен-Маргерит   в   сопровождении   муниципальной   стражи.)   Как
повествуется далее, в каком-то неизвестном месте в Швейцарии дофина поручили
заботам гувернантки, он стал говорить по-немецки, забыл  свой  родной  язык.
Однажды ночью дом, где  он  жил,  подвергся  нападению,  его  увезли  силой,
провели через подземный  ход  в  одиночную  камеру,  через  некоторое  время
заставили принять снотворное и  доставили  связанным  по  рукам  и  ногам  в
какое-то огромное здание и поместили в сводчатом зале. Дофин ожидал, что его
убьют, но в этом помещении появился закутанный в  плащ  человек  с  потайным
фонарем в руках. Он вывел дофина в коридор, где тот увидел труп  сторожившей
его жестокой старухи  тюремщицы.  Спаситель  проводил  мальчика  в  какой-то
гостеприимный дом, где поручил заботам молодой девушки по имени Мария.
     Вскоре,  однако,  было  решено,  что  этот  дом  является  недостаточно
надежным убежищем, и дофин вместе со своим покровителем отправился в дорогу.
Их путь лежал через Милан в Венецию. В Триесте спутники сели  на  корабль  и
после  долгого  путешествия  и  страданий,  причиненных  морской   болезнью,
высадились в незнакомом месте, про которое  рассказчику  сообщили,  что  оно
находится  в  Северной  Америке.  Там  дофин  вновь  встретился   со   своей
гувернанткой, у которой брал уроки немецкого языка. Эта женщина вышла  замуж
за часовщика, который обучил его своему ремеслу. Часовщик и его жена умерли.
Оставшись один на свете, дофин в свои 15 лет обручился с Марией.  Вскоре  на
сцене появился его прежний  спаситель,  сопровождаемый  человеком,  которого
называли "охотником". Тем временем неизвестные преследователи  снова  напали
на след дофина. Пришлось спешно бежать. Его дом  оказался  заминированным  и
взлетел на воздух после их отъезда. Беглецы скрывались в пещере, потом  сели
на корабль, не подозревая, что его  капитан  был  в  числе  преследователей.
Мария и спаситель были отравлены, а дофин и "охотник" доставлены во  Францию
и брошены в тюрьму. Вскоре  после  этого  дофина  с  завязанными  глазами  в
закрытой карете доставили в какую-то небольшую комнату, где от  него  тщетно
требовали подписать отречение от престола. Однажды в комнату, где  содержали
дофина, вторглись трое незнакомцев в черных  масках.  Они  привязали  его  к
стулу, двое при этом держали его силой, тогда как третий  вынул  из  кармана
какой-то портрет и, кидая взгляд то на последний, то  на  связанную  жертву,
подал знак своим сообщникам, которые вооружились небольшими инструментами  с
множеством острых шипов, напоминающими связки  иголок.  Этими  инструментами
они искололи лицо юноше, нанеся бесчисленные ранения. Дофин истекал  кровью.
Люди в масках губкой,  пропитанной  какой-то  жидкостью,  обмыли  лицо,  что
только еще больше изуродовало его, и удалились с  сатанинской  усмешкой,  не
произнеся ни единого слова. (Это происшествие, как отметил М. Гарсон,  легко
объясняет недоумение, которое могло бы возникнуть из-за несхожести некоторых
черт лица Наундорфа с сохранившимися портретами Шарля Луи, что, впрочем,  не
помешало сторонникам претендента "узнать" в нем дофина.)
     Через несколько дней незнакомцы в масках вернулись и усадили  дофина  в
карету. У одного  из  незнакомцев  случайно  сдвинулась  маска,  и  дофин  с
изумлением узнал в нем "охотника". Тот сразу  же  подал  ему  знак  молчать.
"Охотник"  втерся  в  ряды  преследователей,  чтобы   спасти   его.   Карета
опрокинулась,  воспользовавшись  этим,  дофин  и  "охотник"  бежали,  сумели
встретиться  в  Эттенгейме  с  герцогом  Энгиенским,  близким  родственником
королевской семьи. Потом беглецов снова  поймали  и  препроводили  в  тюрьму
Страсбурга, а оттуда дофина увезли и бросили в подземную  темницу  какого-то
замка. Дофин с помощью  "охотника"  опять  бежал,  его  поймали,  ему  снова
удалось  спастись  и  после  многих   приключений   добраться   до   герцога
Брауншвейгского. Тот дал ему эскорт, который подвергся нападению. Дофина еще
два или три раза заключали в  тюрьму,  откуда  он  снова  и  снова  спасался
бегством. Ему приходили на помощь какие-то  старики  и  старухи.  Однажды  в
дороге он встретил неизвестного, который дал ему паспорт на  имя  Наундорфа,
что позволило ему обосноваться  в  Берлине  в  качестве  часовщика.  Там  он
передал  бумаги,  которые  сумел  сохранить  и  которые  устанавливали   его
подлинное имя и происхождение,  полицей-президенту  Берлина  Лекоку.  Бумаги
бесследно исчезли, и он был лишен возможности доказать, кем является.
     Впрочем, один эпизод, хотя он тоже не поддается полной проверке, все же
сам по себе не выглядит неправдоподобным. Первоначально  в  своем  заявлении
властям Бранденбургской тюрьмы 23 сентября 1825 г. и  впоследствии  в  своих
рассказах Наундорф утверждал, что в 1810 г. на границе Чехии вступил в отряд
вольных стрелков под руководством герцога Брауншвейгского -  Эльса,  который
вел партизанскую войну  против  наполеоновских  войск,  расквартированных  в
Германии. В стычке под Дрезденом "дофин" был тяжело ранен, попал  в  плен  и
после излечения был направлен этапом во Францию. Там  в  одной  церкви,  где
колонна пленных остановилась на отдых, ему вместе с неким Фридрихом  удалось
бежать. Они отправились в Берлин и пытались поступить  в  гусары.  Наундорфу
как  иностранцу  это  не  было   разрешено.   Тогда-то   он   и   явился   к
полицей-президенту Берлина Лекоку.  Пленных  стрелков,  которых  французские
власти рассматривали как преступников, действительно направили на каторгу  в
Тулон, откуда они были освобождены по амнистии в