о брюкам.
     - Теперь ты можешь сказать: "Проклинаю вас", - сказал Филдинг.
     - Нет, сэр! - ответил Оливер.
     - Тогда не говори, что я не дал тебе никакого шанса. Прощай, Оливер!
     Самолет сваливался на левое крыло до тех пор, пока  перекладина кресла,
за которую держался Оливер, не оказалась над его  головой, и продолжал полет
в таком положении. Оливер почувствовал, что руки его теряют чувствительность
и немеют. Может быть, мистер Филдинг просто испытывает своего верного слугу,
подержит его  вот так немного, а потом, конечно, выровняет самолет и поможет
ему влезть обратно в  кабину. Мистер  Филдинг всегда был со странностями, но
не такой уж жестокий. Он не станет убивать Оливера, своего верного слугу. Но
тут самолет круто взял  вверх,  заложив  вираж  через крыло, и  Оливер понял
вдруг,  что руки его хватают воздух, и он продолжает лететь вперед с той  же
скоростью,  что  и  самолет.  Потом  полет   Оливера   перешел  в   падение.
Окончательно и безусловно.
     Оливер  определил  это  по  тому, что "Цессна", летевшая  прямо вперед,
стала  уходить  вверх. Поворачиваясь в  падении, Оливер  видел,  как широкие
просторы  Пенсильвании становятся  все более четкими, а детали поверхности -
более крупными. Земля быстро летела ему навстречу, Смертельный ужас сменился
в  его  душе  покоем умирающего человека.  Он, наконец, осознал себя  частью
вселенной,  возникающей и тут же угасающей крупинкой вечной жизни, постоянно
пульсирующей и переливающейся из одной формы в другую.
     Оливер  еще  успел  заметить  быстро  идущий  вниз  бело-синий  фюзеляж
"Цессны".  Мистер  Филдинг хотел  в  последний раз  посмотреть  на  Оливера.
Снизившись,  Филдинг высунул из кабины красное лицо и что-то прокричал.  Что
именно? Оливер, конечно, не мог  слышать слов. Он прощально  взмахнул рукой,
улыбнулся и тихо произнес: "Бог да благословит вас, мистер Филдинг".
     Спустя  короткое время  падение  Оливера  оборвалось  на  поле  зеленой
кукурузы.
     Джеймс Филдинг вывел свой самолет из пике, все еще продолжая вопить:
     - Кричи:  "Проклинаю вас!.. Проклинаю вас!.." Ну крикни же! -  Филдинга
трясло. Руки его,  лежавшие  на штурвале,  стали  влажными. Он  почувствовал
страшную тяжесть  в  животе...  Оливер  оказался  не  букашкой.  Он  проявил
неслыханную стойкость. Неужели  он, Джеймс Филдинг,  ошибается, считая  всех
людей  букашками?  Может быть, он ошибается и во  всем остальном? Он  просто
умрет, так же, как Оливер?.. И никакие планы не спасут его...
     Только  подлетая  к Огайо,  он овладел  собой. С каждым может случиться
минутная слабость. Он  поступил  правильно. Оливер должен был умереть. Слуга
видел его план. Филдинг знал это точно. Волоски, положенные на документы, не
могли сами собой оказаться в другом месте.
     Все, что он задумал, совершится.  За одиннадцать месяцев, одну неделю и
шесть дней. По внутренней шкале его календаря.

ГЛАВА ВТОРАЯ

     Его звали  Римо.  Жаркая ночь  Ньюарка действовала  ему на  нервы.  Его
угнетал запах  улицы,  где в  открытых  мусорных  ящиках скреблись крысы,  а
редкие фонари больше слепили, чем освещали. Стояло лето, и он был в Ньюарке,
штат Нью-Джерси, в городе, куда ему не полагалось возвращаться живым, ибо он
покинул его мертвым.
     Это  был город,  где  он  родился.  Вон  там  на  улице  стоит большое,
темно-красного кирпича,  здание  с битыми стеклами в  черных  проемах  окон.
Стоит посреди заваленных мусором пустырей в ожидании, пока само не обратится
в пустырь. В этом доме Римо  воспитывался. Обычно он говорил, что это место,
где он учился, пока  не началось  его настоящее  обучение. Здесь он был Римо
Уильямсом,  и  сестры-монахини  учили его умываться,  убирать постель,  быть
вежливым,  а  также   тому,  что  за  каждым  греховным  поступком   следует
болезненное  - линейка по пальцам - наказание. Позже он узнал, что наказание
за  грех может и не  последовать, зато воздействие  греха  неотвратимо.  Оно
сказывается и на твоем теле, и на твоей душе:  лишает тебя достоинства,  что
может  привести  к смерти. Но смерть может и не  настигнуть тебя.  Подлинным
наказанием является потеря достоинства сама по себе. В  новой жизни Римо его
грехами считались трусость и лень, а самым главным - некомпетентность.
     Римо вспомнил о  наказании  линейкой,  когда  заметил старую,  покрытую
грязью  бетонную  надпись над заколоченной входной  дверью: "Сиротский приют
Святой Терезы".
     Хорошо бы сейчас  повидать  сестру  Мэри  Элизабет.  Протянуть  ладонь,
позволить Мэри Элизабет бить линейкой сколько угодно и засмеяться ей в лицо.
Двадцать  лет назад  он пытался сделать это -  на  одной лишь силе  воли. Но
сестра Мэри Элизабет свое  дело знала лучше, чем  Римо свое. Улыбка выглядит
не слишком убедительной, когда  дрожит рука, а  из глаз текут слезы. Но в те
времена  он  еще  не  знал  всего  о  боли.  Сейчас  сестра  Мэри  могла  бы
воспользоваться кухонным ножом, и даже он не поранил бы Римо.
     - Эй, ты, там! - раздался сзади него голос.
     Слух Римо давно уже уловил гул мотора медленно двигавшегося автомобиля.
Римо посмотрел через плечо. Полицейский в форме сержанта  с потным от ночной
духоты  лицом  высунулся из открытого окна  патрульной машины. Римо не видел
его  рук, но  знал, что сержант держит оружие. Римо не мог бы объяснить, как
он узнал  это. Может  быть,  по  позе  полицейского. А  возможно,  это  было
написано на его лице. В своей теперешней жизни Римо знал многое, чего не мог
бы объяснить. Находить всему объяснение - это свойство западного мышления. А
Римо просто знал, что за дверью машины спрятано оружие.
     - Эй, ты, - повторил полицейский, - Что ты здесь делаешь?
     - Хочу открыть мотель для отдыхающих, - сказал Римо.
     - Эй ты, умник, ты знаешь, где находишься?
     - Временами, - загадочно ответил Римо.
     - Для белого здесь небезопасно.
     Римо пожал плечами.
     - Слушай, ведь я  тебя  знаю,  -  вдруг сказал сержант. - Нет, этого не
может быть...
     Он вылез из патрульной машины и вложил пистолет в кобуру.
     - Понимаешь,  ты очень  похож  на  человека, которого  я знал, - сказал
сержант.
     Римо  постарался вспомнить, кто  бы  это  мог быть. На  нагрудной бирке
сержанта  значились его имя и фамилия:  "Даффи,  Уильям  П.".  Римо вспомнил
совсем  молодого  полицейского-новобранца,  который постоянно  тренировался,
чтобы  как  можно  быстрее выхватывать из кобуры пистолет. Теперь перед  ним
стоял  человек с обрюзгшим лицом и усталыми  глазами.  От него  сильно пахло
последним съеденным  мясным  блюдом. Было видно, что все  чувства в  нем уже
давно умерли.
     - Ты выглядишь почти точь-в-точь  как один парень,  которого я когда-то
знал, - повторил  сержант Даффи. - Он вырос в этом  приюте.  Только ты более
тощий, да и моложе, чем он был бы сейчас.
     - И красивее, не так ли? - сказал Римо.
     - Ну нет, тот парень был  покрасивее. И честным до чертиков. Бедняга...
Он был полицейским.
     - И хорошим?.. - спросил Римо.
     -  Не-а.  В  некоторых  отношениях  круглым дураком. Понимаешь, слишком
честен и прям. На  бедолагу сфабриковали  дело  и посадили  на электрический
стул. Уже больше десяти лет назад. Так вот, ты очень похож на него.
     - Что вы имеете в виду, говоря, что он был дураком?
     - Ну, любой полицейский,  который попал  на  электрический стул потому,
что сперва уделал какого-то торговца наркотиками, а потом просто заявил, что
не делал этого, по-моему, такой  полицейский просто дурак. Существует  много
способов  выкрутиться из  таких  ситуаций.  Думаю,  даже в  наши  дни, когда
городом  управляют всякие остолопы.  Нельзя защитить себя, просто утверждая,
что  ты не виновен. Ну, ты понимаешь, что я имею  в виду. Весь наш отдел был
просто потрясен этим делом.
     - Вам было жаль его? - спросил Римо.
     - Да не-а.  У парня не было друзей, не  было семьи,  никого. Понимаешь,
нас потряс  просто сам  факт, что полицейского можно так  вот засудить.  Они
даже не позволили бедолаге подать прошение о помиловании,  вообще ничего. Ты
понимаешь...
     - Значит, никому он был не нужен, - сказал Римо.
     - Никому. Парень был чертовски честен. Вечно лез де в свое дело.
     -  Ты  все  еще  тренируешься  в  туалете,  чтобы  быстрее  выхватывать
пистолет, Дафф?
     - Не-а-а, - пробормотал Даффи и отступил назад, его глаза выкатились от
страха. - Тот парень мертв, Римо мертв  больше  десяти лет. Эй, ты! Убирайся
отсюда. Убирайся или я арестую тебя!
     -  А  по какому  обвинению,  Дафф?  До  сих  пор  не  умеешь  правильно
сформулировать обвинение?
     - Нет, не может быть! Это какое-то проклятое наваждение!
     -  Хочешь  увидеть   кое-что  забавное,  Дафф?  Тогда  вытаскивай  свой
пистолет! - сказал  Римо и  молниеносно  сорвал кобуру  с пистолетом с пояса
полицейского,  оставив  на  толстой  черной  блестящей  коже  лишь небольшую
коричневую царапину.
     Рука сержанта Даффи схватилась за пустоту.
     - С возрастом ты стал неповоротливей, пожиратель мяса, - сказал Римо  и
вернул сержанту кобуру с пистолетом.
     Даффи не заметил  движения рук Римо, не слышал треска металла. Но когда
пораженный  сержант  открыл кобуру,  оттуда  на  разогретый  ночной  асфальт
посыпались лишь металлические обломки пистолета.
     - Ах, черт!  Проклятый  наркоман!  - выдохнул сержант  Даффи.  - Что ты
сделал  с  пистолетом?! Он ведь денег стоит!  Мне теперь придется платить за
него.
     - Нам всем иногда приходится платить, Дафф...
     Сотоварищ   сержанта,  сидевший  за  рулем,  услышав  шум,  выскочил  с
пистолетом  в  руке, но обнаружил  на тротуаре  одного  только ошеломленного
Даффи, уставившегося на пустую сорванную с его пояса кобуру.
     - Он испарился! - выпалил  Даффи, - Я даже не заметил, как он ушел, его
же уже нет!
     - Кого? - спросил товарищ по дежурству.
     - Я даже не заметил, как он пошел! А его уже нет!
     - Кого? - переспросил товарищ.
     - Ты помнишь того парня, о котором я тебе как-то  рассказывал? Все наши
ветераны его помнят. Его отправили на электрический стул, без апелляции, без
ничего. Это  был  предпоследний  человек, казненный  в нашем  штате.  Больше
десяти лет назад.
     - Да-а?
     - Мне кажется, я только что  видел  его.  Только он  выглядел моложе  и
говорил как-то странно...
     Коллега помог  сержанту сесть в  патрульную машину. После  этого случая
Даффи  прошел обследование у  полицейского врача, который порекомендовал ему
немного отдохнуть  вдали от напряженной  городской  обстановки. Сержант  был
временно освобожден  от работы.  Полицейский  инспектор  провел  в его  доме
продолжительную беседу с  членами семьи. В разговоре он спросил, где сержант
держит свой сверлильный станок.
     -  Нас  интересует инструмент, которым  он распилил свой пистолет.  Наш
врач считает, что сломанный пистолет  - это выражение  его  подсознательного
стремления уйти  из полиции,  - объяснил  инспектор.  - Человек  руками не в
состоянии разломить дуло пистолета надвое.
     - Нет у него  никаких таких инструментов, - сказала миссис Даффи. - Он,
когда приходит домой, только пьет  пиво. Может, если бы у него и правда была
мастерская, он бы не свихнулся, а, господин инспектор?

     Полуденное солнце припекало людей на тротуарах Нью-Йорка, протянувшихся
через  Гудзон.  Острые каблуки женских туфель погружались в мягкий  асфальт,
который жара превратила  в черную жевательную резинку. Римо не спеша вошел в
отель "Плаза"  на  Пятьдесят девятой улице и спросил  у портье ключ от своей
комнаты. Уже  более десяти лет он постоянно спрашивал в разных гостиницах по
всей стране ключи от номера.
     "У белки есть  гнездо, у  крота - нора, даже у червяка, -  думал он,  -
есть свой  клочок  земли,  к которому он должен регулярно возвращаться.  А у
меня только ключи от комнат. И никакого дома".
     В лифте молодая женщина  в легком ситцевом платье красного  цвета, едва
прикрывавшем изящные округлости ее вызывающе выставленных грудей, заговорила
с Римо о том, как приятно  жить в таком прекрасном отеле, как " Плаза", и не
хотел ли бы он прожить здесь всю свою жизнь?
     - Вы живете в гостинице? - спросил ее Римо.
     - Нет. У нас квартирка, правда в двух уровнях, в Джонсе, в Джорджии,  -
ответила женщина, недовольно надув губы.
     - Но это все же дом, - сказал Римо.
     -  Не  дом, а  тоска  зеленая, - сказала женщина. -  Мне  так  нравится
Нью-Йорк, ты даже не представляешь! Я просто влюблена в него. Да, люблю этот
город.  Вот  Джордж,  мой  муж,  он  здесь  работает.  А я все  время  одна.
Одна-одинешенька целые дни. Делаю, что хочу.
     - Прекрасно,  - сказал Римо  и стал следить  за тем, как мелькают цифры
этажей на панели лифта.
     - Что хочу и с кем хочу, - продолжала женщина.
     - Прекрасно, - сказал Римо. Надо было подняться к себе пешком.
     - Ты знаешь, что девяносто девять и  восемь  десятых процента женщин  в
Америке не знают, как правильно заниматься любовью?
     - Прекрасно.
     - А я отношусь к тем двум десятым процента, которые знают.
     - Прекрасно.
     -  Может быть,  ты  один  из тех, кто  занимается  этим с  женщинами за
деньги? Знаешь, ты ведь парень что надо.
     - Прекрасно, - сказал Римо.
     - Хотя я не вижу ничего плохого в том, чтобы заплатить за это, а ты?..
     - Заплатить за что? - спросил Римо.
     - За секс, дурачок.
     - Прекрасно, - сказал Римо, дверь кабины раскрылась на его этаже.
     - Куда же ты? - сказала женщина. - Вернись. Что тебе не нравится?
     Римо остановился на полпути и зло усмехнулся. Ему пришла  в голову одна
мысль. По правде  говоря, за последние десять лет  он  не мог  припомнить ни
одной другой,  которая  бы так  его  развеселила.  Женщина, моргнув  томными
карими глазами, сказала:
     - Ну, как?
     -  Подойди  сюда, - позвал  Римо;  женщина  бросилась к нему,  грудь ее
заколыхалась. - Хочешь получить колоссальное удовольствие?!
     - С тобой? Конечно. Давай прямо сейчас, - откликнулась она.
     - Примерно  через пятнадцать минут сюда должен  прийти мужчина. Лицо  у
него цвета лимонного  сока.  На нем будет темный костюм с  жилетом -  даже в
такую жару. Мужик так лет под шестьдесят.
     - Постой-ка, приятель, я не ложусь в постель с ископаемыми.
     - Поверь мне. Получишь  самый бешеный секс в твоей жизни.  Но ты должна
будешь сказать ему кое-что особенное.
     - Что именно? - спросила женщина подозрительно.
     -  Тебе надо  сказать: "Привет, доктор Смит. Я о вас  читала. И все мои
друзья о вас читали".
     - Кто это доктор Смит?
     - Неважно. Просто скажи ему это и понаблюдай за его лицом.
     - Значит, "Привет, доктор Смит. Я и все мои друзья прочли о вас". Так?
     - Ты никогда не пожалеешь об этом, - сказал Римо.
     - Не знаю, не знаю, - протянула женщина.
     Римо  положил  левую руку ей  на грудь, большим  пальцем правой ткнул в
бедро и стал целовать  ее  в шею и в губы, пока не почувствовал, что ее тело
затрепетало.
     - О, да, - простонала она. - О, да... Я скажу это. Я так и скажу...
     - Хорошо, - сказал Римо, прислонил ее к оклеенной обоями стене холла, а
сам прошел по коридору дальше и отворил пятую дверь.
     В  номере на полу перед потухшим экраном телевизора сидел в позе лотоса
тщедушный азиат в широком золотом кимоно. Обитая плюшем мебель была сдвинута
в один  угол. В центре паласа, застилавшего пол, красовался спальный матрас,
синий с яркими цветами.
     Накануне, когда  Римо отправлялся в  Ньюарк  навестить  знакомые места,
телевизор  был  в полном  порядке. Если кто-то  сломал его за  это время, то
поблизости  должен  находиться   труп,   от   которого   следовало  поскорее
избавиться. Мастер  Синанджу  не  терпел, чтобы  ему мешали наслаждаться его
любимыми  телевизионными передачами. Римо  проверил ванную и спальню. Трупов
не было.
     - Папочка, у тебя все в порядке?
     Чиун так  медленно  покачал  головой, что редкие волосы его бороды едва
шевельнулись.
     - Ничего не в порядке, - ответил Мастер Синанджу.
     - Неужели кто-то сломал твой телевизор?
     - Разве ты видишь здесь останки незваного гостя?
     - Нет, Чиун, не вижу.
     -  Тогда кто же мог сломать мою машину  грез?  Нет, дело  обстоит хуже,
гораздо хуже.
     - Сожалею. У меня своих проблем по горло.
     - У тебя проблемы? Знаешь  ли ты, что они сделали  с  этими прекрасными
дневными сериалами? Какому осквернению  подверглось великое искусство твоего
народа?
     Римо  покачал головой. Нет,  он не знал.  Тогда за несколько минут было
изложено следующее.
     Телесериал "Пока  Земля вертится" непоправимо испорчен...  Доктор Блэйн
Хантинггон сделал легальный  аборт Жанет Уоффорд, дочери пароходного магната
Арчибальда  Уоффорда,  а  тот,  в   свою  очередь,  финансировал  совершенно
недопустимые эксперименты доктора Хантингтона с радиационным излучением... И
еще медицинская сестра Адель Ричардс узнала, что отцом неродившегося ребенка
был, скорее всего, ее  брат,  отбывавший пожизненное заключение  в Аттике за
то,  что   возглавил   в   тюрьме  бунт   против  издания   антифеминистской
литературы...
     - Да-а? - сказал  Римо,  который  всегда  с  большим  трудом следил  за
сюжетами "мыльных опер".
     - Там было насилие... - сказал Чиун.
     Из его дальнейшей речи следовало, что медсестра ударила доктора. Она не
только прибегла к насилию,  но и удар  нанесла неправильно. Это был вовсе не
удар!
     - Но ведь они только актеры, папочка.
     -  Теперь я  это понимаю, - сказал Чиун. - Сплошное  надувательство.  Я
больше  не стану смотреть эти передачи. Моя тоскливая  жизнь в Америке будет
лишена радости, лишена всякого проблеска удовольствия.
     Здесь  Римо  голосом,  полным  печали, сообщил,  что  они, наверное, не
останутся в Америке.
     - Я даже не знаю,  как  тебе объяснить это, папочка,  -  сказал  Римо и
опустил глаза на ковер, даже здесь, в такой гостинице, как  "Плаза", местами
слегка потертый.
     - Начало  всякой  мудрости  - это  неведение,  -  сказал Чиун. - Просто
позор, что ты всегда застреваешь в начале.
     Это показалось Мастеру Синанджу настолько смешным, что он повторил свои
слова  и рассмеялся.  Однако  ученик  его почему-то не присоединился  к  его
веселью. Чиун  отнес это на счет всем известного отсутствия чувства юмора  у
американцев.
     - Возможно, ты прав, - сказал  Римо. -  Более десяти лет я считал,  что
должен выполнять определенную  работу для  своей страны.  Более десяти лет я
вел  жизнь человека, у которого нет  ни дома,  ни  состояния,  ни даже своей
собственной  фамилии.  Я -  человек,  которого  не  существует.  И  что  же?
Оказывается, все, чем я занимался все эти годы, было совершенно бесполезно.
     - Бесполезно? - спросил Чиун.
     - Да, папочка. Бесполезно. Страна ничуть не изменилась  к  лучшему. Она
стала даже  хуже. Место, где  я родился,  превратилось в  настоящую помойку.
Политиканы стали более  продажными, преступники  творят свои черные дела еще
более нагло, а страна... она просто расползается по всем швам!
     Чиун был явно озадачен словами Римо.
     - Ты ведь один человек, разве нет? - сказал он.
     Римо кивнул.
     - В  этой стране нет  правителя,  нет судьи или  священника, который бы
правил всеми единолично, не так ли?
     Римо опять кивнул.
     -  Тогда,   в  этой  стране  без  единоличного  правителя,  ты,  убийца
высочайшего класса, которому дан солнечный источник совершенства в обучении,
да еще при условии, что тебе помогает сам Мастер Синанджу, небелый, - как ты
можешь считать себя неудачником? Этого я не могу понять.
     - Чиун, ты никогда не понимал, чем занимается наша организация.
     - Я слышал ваши разговоры со Смитом. Он - император  вашей организации.
Она поклоняется документу - конституции вашей страны. И ты убиваешь во славу
этого документа. Я понимаю это.
     -  Может  быть,  сейчас  это  так  и  выглядит,  но  планировалось  все
по-другом