ть  целый "Титаник" точно
закуску к бокалу коктейля, но Римо запросто прошел через него, от самого дна
до поверхности,  и  приплыл  обратно  к  берегу с  такой  легкостью,  словно
поплавал  в  мелком  бассейне во дворе  своей виллы.  Да еще с девчонкой  на
буксире, что делало подобный подвиг еще более неправдоподобным.
     Реджи поднялся с  колен и отряхнул свои  белые фланелевые брюки. Руки у
него  дрожали,  точно после  трехдневной  вечеринки в  поло-клубе с обильной
выпивкой и податливыми красотками.
     Реджи  медленно, как старик с  больными ногами, которому некуда  пойти,
вернулся  обратно в павильон  и,  скорчившись,  уселся  в плетеное  кресло с
высокой спинкой.  Глубоко  внутри,  там, где, как предполагается, находилось
его  сердце, в Реджи сидело ясное понимание причины его дурного состояния. И
дело  вовсе не в том, что у него болел желудок или дрожали руки.  Это только
внешние симптомы. А главной  бедой  был  страх --  Реджи  овладел  темный  и
древний ужас, древнее и темнее самого времени. И Воберн чувствовал, как этот
ужас поглощает его, буквально пожирает огромными жадными кусками, начиная от
внутренностей и медленно продвигаясь кнаружи, Реджи не знал, сколько еще ему
удастся продержаться в  неравной  борьбе с этим мрачным чудовищем. Вскоре от
него останется только  пустая высохшая оболочка, и  под  сухой,  как бумага,
кожей не сохранится практически ничего от Реджи Воберна.
     Разве  может быть, чтобы  седьмой камень ошибся? И эти двое непобедимы?
Или он просто еще не до конца понял послание камня?
     Он был уверен: море наверняка убьет  "сливку" по имени Римо, причем так
уверен, что  считал это  уже свершившимся  фактом. Но  море,  огромное море,
которое столь велико,  что его нельзя даже  нанять на службу, подвело Реджи.
Что же еще ему оставалось?  Должно же найтись  что-то еще, тем более теперь,
когда обе "сливки" снова вместе. И вот он  сидел и думал, но ничего нового в
голову не приходило, только  страх по-прежнему терзал его сердце, и мужество
его утекало с каждой уходящей минутой.
     Он попытался  взять  себя в  руки. Необходимо  что-то  сделать,  что-то
значительное  и важное,  чтобы доказать самому себе: он не просто  настоящий
мужчина,  но  еще и первый  сын первого сына по прямой линии от принца Во, а
следовательно, прирожденный властитель.
     Течение его мыслей прервало чье-то пение. Это был  наполненный, сильный
голос,  женский, но  низкий, с романтичным местным  акцентом.  Морской  бриз
доносил со стороны берега слова  песни. Радостная и счастливая, она  славила
любовь и жизнь и совершенно не подходила к настроению Реджи.
     Вытянув  шею,  Реджи пытался  разглядеть  певицу  сквозь толстую  живую
изгородь.  Он увидел огромную черную  фигуру, ковылявшую мимо. Яркое цветное
платье из  ситца так тесно облегало ее могучее  тело,  что напоминало плотно
набитую сосичную кожуру,  готовую  вот-вот  лопнуть. Ногти  на ногах женщины
были окрашены в  неправдоподобный пронзительный, просто "вырви глаз" розовый
цвет. Голову  облекал ярко-красный  платок, а поверх него высилась  огромная
стопа корзин ручного плетения почти такой же высоты, как и сама женщина.
     Женщина   шла   по   залитому  солнцем  пляжу,   подчиняясь   какому-то
внутреннему,  свободному скользящему ритму,  и пела. Поравнявшись с  газебо,
она заметила Реджи, резко оборвала пение и одарила  Воберна широкой открытой
улыбкой.
     -- Мэри-Корзинка к вашим  услугам, -- сказала она. -- Меня  тут  всякий
знает. Я плету самые  лучшие корзины  на  всех  островах, а может, и во всем
мире. Большие корзины, маленькие корзины, какой величины вам  только угодно,
всех цветов, всех видов. А  уж если вам захотелось  чего-то особенного, я  и
тут сумею угодить. Только денек погодите -- и готово.  Хоть кого спросите --
вам  каждый  скажет: лучше корзин, чем у  Мэри-Корзинки, нет.  Мои --  самые
хорошие.
     Она смолкла, дойдя до  конца своей  много раз отрепетированной  речи, и
посмотрела на Реджинальда Третьего, ожидая поощрения.
     -- Ну, тогда давай посмотрим на них, -- с улыбкой сказал Реджи.
     Он  наклонился, открыл  скрытую в  кустах калитку  из кованого железа и
отступил в сторону, пропуская Мэри-Корзинку с ее объемистым  товаром. Улыбка
женщины несколько  слиняла, когда она  увидела опрокинутый столик,  разбитую
посуду и застывшие  брызги яичного желтка и  фруктов,  над  которыми жужжали
сине-зеленые мухи. По  лицу Мэри  скользнуло выражение,  ясно  говорившее: а
здесь не так уж и здорово. Что-то было  не в порядке. Но, подобно маленькому
облачку,  на  миг  заслонившему  солнце, это  беспокойное чувство  мгновенно
минуло. Мэри-Корзинка подняла глаза. Солнце было по-прежнему на месте, прямо
посредине неба, как всегда, и женщина снова улыбнулась, глядя  на  роскошную
одежду Реджинальда Воберна и  отметив про себя богатую  меблировку и частный
пляж,   через   который   дорога   вела  к  большому   красивому   особняку,
возвышавшемуся на холме.
     Мэри-Корзинка решила, что ничего плохого тут нет, а уж в крайнем случае
пара ее корзинок наверняка поправит дело.
     --  Давайте посмотрим вон ту, бело-зеленую, -- предложил Реджинальд. --
Она в самой середине стопки.
     -- У вас наметанный  глаз на настоящее качество, -- одобрила  его выбор
Мэри-Корзинка.
     Быстрым   и   на   удивление   изящным    движением   она   перебросила
раскачивающуюся  башню корзин с  головы себе на  руки,  а потом на устланный
ковром пол.  Затем  наклонилась, чтобы достать  из  кипы ту,  которую выбрал
покупатель. Реджи тоже нагнулся. Он улыбнулся, когда пальцы его нащупали нож
из столового  прибора  и  сомкнулись вокруг его  рукояти, извлекая оружие из
остатков раскиданного завтрака.
     Реджи   вдруг   почувствовал   себя   хорошо.   Страх,  глодавший   его
внутренности, растаял, точно его и не было.  Вместо него появилось  ощущение
тепла и дрожь предвкушения. Да и чего он когда боялся?
     -- Вот вам,  -- Мэри-Корзинка, выпрямившись,  подала ему очаровательную
бело-зеленую корзину.
     -- А вот тебе, -- улыбаясь ответил Реджи.
     Длинное  узкое лезвие ножа блеснуло на солнце, вонзаясь в широкую грудь
торговки. Брызнула кровь,  закипая  вокруг стального лезвия, и Мэри-Корзинка
закричала, но Реджи зажал ей рот ладонью и всем своим весом пригнул к земле,
а нож в его руке продолжал кромсать просторную грудь женщины.
     Еще  несколько  секунд она боролась,  отчаянно  металась  из  стороны в
сторону,  пытаясь  сбросить  Реджинальда со своего  тела.  Решетчатые  стены
домика ходили ходуном, а йотом она замерла.
     Никогда в жизни Реджи не чувствовал  себя  лучше. Ему вдруг  захотелось
съесть свой завтрак. Он  поднялся  и посмотрел на тело  Мэри-Корзинки. И тут
ему припомнилось где-то читанное:  внутри каждого толстого человека прячется
худой, который старается выбраться наружу.
     Он  опустился на колени  рядом с Мэри,  поднял нож и принялся проверять
теорию практикой.
     Когда  все было закончено, Реджинальд взялся за телефон и  набрал номер
полиции.
     --  Не могли бы  вы прислать  кого-нибудь? -- весело попросил он. --  У
меня тут мертвая женщина.
     Констебль явился через час. Он стоял у кованой металлической калитки  и
с профессиональным спокойствием смотрел на бойню в газебо.
     -- Стрелы в сердце нет, значит, нет и убийства, -- провозгласил он.  --
Явно естественные  причины. Здесь нет убийств. Только солнце, море и хорошая
погода. Настоящий рай для отдыха.
     -- Совершенно  верно,  --  охотно  согласился  Реджинальд.  Он кивнул в
сторону  того,  что  когда-то  было  Мэри-Корзинкой.  --  Если  вас  это  не
затруднит, а то мне немного не хватает прислуги, сами понимаете.
     -- Никакого труда, -- ответил констебль. -- Я вам тут уберу.
     Из кармана  своего мешковатого мундира он извлек сложенный  пластиковый
мешок для мусора.
     -- Мой набор для места преступления, -- пояснил констебль. -- Никогда и
никуда не выхожу без  него. Очень  удобно,  когда эти естественные покойники
оказываются вот в таком беспорядке.
     -- Весьма похвально, -- отозвался Реджи.
     -- А вы идите и веселитесь в свое удовольствие. Я хорошо убираю.
     Встав  на  колени  на  пропитанном  кровью ковре, он принялся  сгребать
Мэри-Корзинку в  мешок  со  старательностью  и  пылом трущобного  мальчишки,
которого  неожиданно   пригласили   в  Белый  Дом  на   традиционные  поиски
пасхального яичка.
     Последствия  убийства  никогда  не занимали  Реджи.  Он  взял  рогалик,
который  случайно зацепился на верхушке одного из кустов, открыл калитку  и,
небрежно  жуя  хлеб,  неторопливо  пошел  по  пляжу.  С  моря  дул  приятный
прохладный ветерок.  Чайки  кружили над чистой  голубизной  моря,  время  от
времени спускаясь к самой воде. Прибой  ласково шелестел у скал, точно вел с
ними любовную беседу.
     Реджи уселся на плоский камень  у самой воды.  Теперь,  когда  он снова
чувствовал себя также, как раньше,  можно было мысленно вернуться к задаче о
двух сливках. Сейчас Реджи мог думать о них  без страха. Какое необычное, но
чудесное ощущение  удовлетворенности, чувство примирения и согласия  с самим
собой.
     Солнечные  лучи грели  ему  лицо,  Реджи  наклонился  и  окровавленными
пальцами начал чертить на влажном  песке. Он нарисовал плывущий  корабль, на
чьих развернутых парусах не было никаких эмблем. Закованных в броню людей со
старыми  и  мудрыми лицами, исполненными тайны. Нарисовал  себя,  и  отца, и
примерные очертания этого острова, и, наконец,  сам седьмой камень. Набежала
волна,  разбилась о  скалы  и  отступила.  После нее  влажный песок  остался
гладким, море стерло рисунки.
     Не совсем сознавая, что он делает, Реджи вновь наклонился. Песок и вода
смыли кровь с его пальца. Реджинальд снова начал рисовать, но на этот раз не
фигуры  и предметы, старинными буквами,  подобными рунам, он вычерчивал одно
лишь  слово. Он сразу узнал этот язык.  То  был язык Во, чьи слова связывали
воедино  всех потомков  принца  Во.  И  слово он  тоже  узнал, единое  слово
приказа, которое непрошено всплыло из  каких-то глубинных тайников  памяти и
коснулось его небрежного пальца. Все время, с самого  начала Реджи знал, как
ему следует  поступить с  "двумя сливами".  Улыбаясь, он поднялся  на ноги и
внимательно посмотрел на слово, выписанное на песке. Это  был зов, призыв ко
всему далеко разлетевшемуся по всему миру клану Во.
     Единое слово было: "ПРИБЫТЬ".
     Реджи разослал этот призыв во все концы земли. В Найроби  племя Вошииша
прервало священный  ритуал осенней  охоты и  упаковало свои копья и  кожаные
плети. В Японии на Хоккайдо клан Вошимото приготовил церемониальные одежды и
в последний  раз навестил  могилы предков. В  Англии,  в Манчестере Востерсы
уложили  саквояжи  и  оставили  записку  молочнику.  Вогрооты  из  Голландии
поручили соседу  присматривать за луковицами тюльпанов, а Ворьеры из Франции
закрыли и законсервировали свое процветающее кафе.
     Двумя днями позже потомки принца Во сошлись на острове Малая Экзума.
     Когда часы на  башне  Дома правительства отбили  три  часа,  Реджинальд
Воберн Третий поднялся  со своего  места во главе длинного банкетного стола.
Стол  буквально ломился под тяжестью яств, на  этом международном  пиршестве
представлены  были деликатесы более дюжины разных культур и  народов. Но еще
большими казались различия между людьми, сидевшими вокруг стола на стульях с
высокими спинками.  Лица, черные,  как  эбен, как беззвездная  ночь; изящные
овальные  лица  с  явственной   желтизной  слоновой  кости;   мягкие   черты
молочно-белых  лиц,  кожа  цвета  сливок и цвета  какао и коричнево-красного
оттенка;  молодые и  старые лица  --  и  все  они со  внимание  обратились к
человеку, сидевшему во главе стола.
     -- Добро пожаловать вам всем, -- приветствовал их Реджинальд Воберн. --
Подчинившись  моему приказу, вы  прибыли сюда из  ближних и дальних краев, и
теперь  мы  собрались здесь все вместе, все вплоть  до  последнего  живущего
потомка  великого принца Во. Настало время радоваться,  время  отпраздновать
такое событие, но не только  для этого пришлось  вам преодолеть столь долгий
путь.
     Он оглядел просторную комнату. Все лица были обращены к нему.
     -- Мы  собрались здесь ради  одной цели, ради благородного предприятия,
которое раз и навсегда восстановит наш благородный дом в полных его правах и
вернет  ему  законное  достойное  положение.   Мы  собрались   здесь,  чтобы
объединиться против  одного  врага.  Мы  едины,  значит,  мы можем  навсегда
стереть его с лица земли.
     -- Кто же этот великий враг? -- спросил Мауи Вошииша.
     От  его  голоса  веяло такой же спокойной силой,  как  от  льва,  молча
проскальзывающего  в высокой  траве  саванны. Браслеты из  золота и слоновой
кости музыкально звякнули, когда могучая ладонь воина  сжала древко копья со
стальным наконечником.
     -- Вы хотите его  увидеть?  --  спросил Реджи. --  Желаете услышать его
имя, произнесенное вслух?
     -- Покажите мне человека и назовите имя, -- настаивал Хирако Вошимото.
     Легчайшим шелестом отозвался шелк, когда пальцы его легли на украшенную
кисточками рукоять традиционного самурайского меча.
     -- Человек  этот --  некто по имени Римо. А если вы хотите его увидеть,
то вам достаточно просто поднять ваши тарелки.
     Приглушенный шепот на дюжине различных  языков сопровождал передвижение
тарелок. Под каждой лежала одна  и та  же  фотография  Римо. На ней Римо был
изображен в  уродливом сероватом костюме,  который  он надел, отправляясь на
президентскую пресс-конференцию. Камера  захватила как раз тот момент, когда
Римо швырнул свой блокнот, отсекая вооруженную кинжалом кисть Дю Вока от его
руки.
     -- Его голова принадлежит мне! -- крикнул Ри Вок.
     -- Нет, мне! -- сказал Мауи Вошииша.
     -- Мне! --  отрезал Хирако  Вошимото. Реджинальд  Воберн  поднял  руку,
призывая их к молчанию.
     -- Кто убьет этого человека? -- выкрикнул он вопрос.
     -- Я!  --  Сто  голосов,  дюжина  языков  прозвучали  в  унисон,  точно
вырвались  из  одной  груди. От  могучего хора задребезжали  стекла в  окнах
огромной столовой.
     Реджинальд  Воберн улыбнулся,  потом  медленно  обвел  взглядом длинный
стол, встретившись глазами с каждым гостем по очереди.
     -- Тот, кто его убьет, будет удостоен особой чести, -- произнес он.
     -- И  какова же эта честь, которая  несомненно будет дарована  мне?  --
спросил Хирако Вошимото.
     -- Тому, кто убьет этого человека, будет позволено убить другого.
     -- Кого же?
     -- Зверя, --  ответил Реджинальд Воберн.  -- Корейского убийцу, который
вынудил принца Во  бежать к  этим берегам. Молодой  парень  -- его ученик, а
седьмой камень поведал нам, что оба они должны умереть.
        "Глава одиннадцатая"
     --  А  теперь  обрати внимание,  --  сказал Чиун. --  Беспокойный разум
собирает лишь мох.
     -- Знаю, это все равно, как катящийся  камень, -- ответил Римо, -- и  я
весь внимание. Я всегда очень внимателен.
     --  О  внимании  ты  знаешь еще меньше,  чем о  мудрости.  Говорят, что
катящийся камень  не обрастет мхом, а  беспокойный разум собирает весь  мох.
Они очень отличаются друг от друга, -- пояснил Чиун.
     --  Если ты так  хочешь,  Чиун, --  ответил Римо. Он улыбнулся учителю,
который с досадой отвел  взгляд. Чиун беспокоился о  Римо. Для  него еще  не
минуло время сокрытия, и он не  осознавал  ни самого себя,  ни смысла своего
существования.  Он  ничем  не  занимался,  а   только   принимал  участие  в
неописуемых действах  с самозванкой, выдающей себя за актрису, хотя она даже
не знала Барбару Стрейзанд, и уже в  этом крылось явное доказательство того,
что с Римо неладно.
     Потому что ему не  следовало  бы столько  внимания посвящать женщине  и
сексу, для Мастера Синанджу существовали гораздо более важные вещи, и прежде
всего, тренировки  и  размышления.  А  сейчас дело  обстояло так,  что  Чиун
вынужден был просить Римо прийти на это занятие.
     -- А теперь смотри пристально, -- сказал Чиун.
     -- Я и смотрю. Это что, проверка на то, сколько я выдержу, пока не умру
от скуки?
     -- Достаточно, -- пробормотал Чиун.
     Они стояли на пустынном  берегу залива  в  незастроенной части острова.
Тут не было ни зданий, ни людей, ни прогулочных лодок, которые испоганили бы
безупречно чистую  линию  отдаленного горизонта. Сильный  юго-западный ветер
морщил  поверхность  кристально-голубого  моря  и  смягчал  жар  полуденного
солнца.
     Чиун подошел  к самой воде, посмотрев  через плечо,  убедился, что Римо
наблюдает за ним,  затем шагнул  в  пенный след откатившейся  волны.  Сделав
первый шаг, он начал раскачивать руки  взад и вперед вдоль тела,  пальцы его
при этом были опущены вниз.
     Он сделал пять шагов, по-прежнему двигая руками, затем  еще пять. Потом
повернулся, пошел обратно и встал напротив Римо.
     -- Ну и? -- спросил он.
     -- Это сегодняшний урок? -- поинтересовался Римо. -- Наблюдать, как  ты
разгуливаешь по воде?
     -- Нет,  сегодняшний урок  -- тот  же, что и каждый  день: ты и в самом
деле полный идиот. Ты видел, как я ходил по воде?
     -- Конечно. Я же сказал, что был внимателен.
     --  Тогда взгляни на мои сандалии, -- велел  Чиун. И  он приподнял свою
сухощавую желтую ногу, чтобы Римо было виднее. Его тонкая желтоватая  голень
выглядывала из-под подобранного подола темно-красного кимоно.
     Римо глянул  на  предложенную его вниманию сандалию,  потом наклонился,
чтобы ее пощупать. Она  была суха, суха, как кость. А ведь он своими глазами
видел, как Чиун прошел десять шагов в сторону открытого океана.
     -- Как ты это сделал?
     -- Если бы  ты  смотрел и в самом деле внимательно, ты бы  и  сам  знал
ответ,  -- сказал Чиун. --  Смотри еще раз. Но открой свои глаза  и разум, а
рот, пожалуйста, закрой.
     Чиун повторил свой  проход по  воде,  и на  этот  раз Римо заметил, что
беспрерывные движения рук,  опущенных  вдоль тела, создавали стену давления,
которая буквально отталкивала назад воду перед идущим Чиуном.
     Вернувшись, Чиун спросил:
     -- Ты увидел?
     --  Разумеется, да, -- ответил Римо. --  А знаешь, Моисей тоже проделал
такой фокус и заполучил себе целых пять книг Библии.
     В ответ на недовольный взгляд Чиуна он тут же добавил:
     -- Ладно, Чиун, мне это  очень понравилось.  На это действительно  было
приятно посмотреть.
     -- Приятно?! -- завопил Чиун. -- Прогулка в  саду может  быть приятной.
Чашка  теплого  чаю  тоже  приятна.  Или чистое  нижнее  белье.  А это?  Это
впечатляет.
     Прядки его седых волос развевались на ветру, когда  Чиун тряс  головой,
делая внушение Римо.
     -- Ну, хорошо, Чиун. Это и в самом деле здорово,  --  сказал Римо. -- А
на пляжных вечеринках должно производить неизгладимый эффект.
     -- Не смей обращаться ко  мне так снисходительно, белый! -- оборвал его
Чиун. -- Это инструмент,  а не  источник развлечений. С помощью этого приема
Во Ли, Почти Великому, некогда удалось  скрыться от злого  короля, он прошел
через пруд с рыбами-людоедами.
     -- Подожди-ка, Во Ли, Почти Великий? -- переспросил Римо.
     -- Да. И никто иной.
     -- Почему же он был "почти великим"? -- поинтересовался Римо.
     --  Потому,  что  имел  несчастье  выбрать  себе ученика,  который  был
невнимателен.
     -- Ладно, хватит. Я  весь внимание. Просто  не вижу особой практической
пользы в умении разделять воды, -- сказал Римо.
     -- Я  подумал, что тебе это может особенно пригодиться теперь, когда ты
заимел обыкновение шататься по сырым пещерам в компании  странных женщин, --
сказал Чиун. -- А теперь проделай это сам.
     Едва Римо подошел к воде,  как услышал свое имя, произнесенное  мягким,
приятным и очень знакомым голосом.
     Он  обернулся и увидел стоящую  на вершине одной из поросших травой дюн
Ким   Кайли.   Небесно-голубой   купальник   подчеркивал  каждый  изгиб   ее
полногру