ней
ловил рыбу этот  паршивый маленький поджигатель, и чтобы сидел он в лодке, а
лодка была ба на самой середине.
     -- Чего ты вздыхаешь? -- спросил Чиун. Обутой в шелковую сандалию ногой
старый  кореец отгонял голубей,  вразвалку  подходивших  к  нему  в  надежде
получить подачку в виде арахиса или хлеба.
     --  Потому  что я прохлопал  это дело, -- ответил  Римо.  --  Эти психи
слиняли, и я теперь понятия не имею, где их искать. А они, зная, что за ними
охотятся, залягут где-нибудь. Как я теперь их найду, черт подери?!
     -- Возможно, ты и прав, -- проговорил Чиун, отгоняя ногой голубя. -- Не
могу  спорить  с   твоими  глубочайшими  познаниями  в  области   психологии
преступников. В таком случае тебе просто нужно отказаться от этих поисков.
     -- Ты забыл о Руби, -- сказал Римо. -- Я делаю это ради нее.
     -- Не думаю,  чтобы  Руби  пожелала твоей гибели  ради  нее, -- заметил
Чиун.
     -- Да? -- отозвался Римо. -- Это ты так думаешь. Но эта  женщина должна
быть отомщена, и я беру это на себя. Разговор окончен.
     Он плотно сжал губы и устремил взгляд куда-то вдаль.
     -- Ты просто чувствуешь за собой вину, оттого что позабавился сегодня с
женщиной, -- проговорил Чиун.
     -- Ничего подобного, -- ответил Римо. -- А откуда ты об этом знаешь?
     --  Ты  что  ж думаешь,  что я  после  стольких  лет  не  знаю,  чем ты
занимаешься? -- спросил Чиун.
     -- Ну, как бы там ни было, а я от этих ребят не отстану. Вопрос лишь  в
том, как мне их найти.
     -- Если ты так настаиваешь... -- проговорил Чиун.
     -- Настаиваю.
     --  Ты  полагаешь,  что  они  от  тебя  спрятались.  Однако  совсем  не
обязательно,  что им известно,  кто ты  такой. Они  могут подумать,  что  ты
наткнулся  на  них совершенно случайно, об этой случайной встрече уже  давно
позабыли.
     Чиун пнул ногой голубя, который, воркуя, вертелся возле его ног.
     -- Возможно, ты и прав, папочка, -- сказал Римо.
     -- Как  всегда, -- отозвался Чиун.  -- В таком случае, мы просто должны
взять под наблюдение те места, где  они, предположительно,  могут взяться за
свое дело.
     -- Мы? -- переспросил Римо. Чиун кивнул.
     -- Да, мы. Ты когда-нибудь  задумывался над тем, что после смерти  Руби
единственным  твоим желанием что-то сделать, было  желание отомстить за нее,
уничтожив тех, кто ее убил?
     -- Ну да, об этом я и думаю.
     -- А тебе это ни о чем не говорит? -- спросил Чиун.
     -- А что такое?
     --  А  то, что  ты продолжаешь  выполнять свое предназначение  наемного
убийцы, и это единственное в твоей жизни дело, которым  ты можешь гордиться,
если делаешь его хорошо.
     -- Я уже над этим думал, -- сказал Римо. -- И продолжаю думать. Поэтому
я  и считаю, что я  хороший человек... --  он сделал паузу, ожидая, что Чиун
рассмеется,  но  старый  азиат  никак не  отреагировал.  -- А  раз я хороший
человек, значит,  я  могу  быть одновременно и  хорошим человеком, и наемным
убийцей.  Но вот как к этому отнесутся другие? Как ты думаешь, смогут ли они
считать меня хорошим человеком, если узнают, что я наемный убийца?
     -- Так  ты хочешь сказать, что эти самые другие люди, кто бы они там ни
были... что для тебя важно знать, какого они о тебе мнения?
     -- Да, именно так, -- ответил Римо.
     -- Это детский  лепет, -- сказал Чиун. --  Кто-то так  или иначе должен
быть наемным  убийцей. Тебе просто повезло, что выбор  пал именно  на  тебя.
Только  подумай  о  всех  тех  дилетантах,  которым  хочется  стать наемными
убийцами и которые только порочат это  искусство.  А ты  -- ты единственный,
кому повезло.
     -- Не все сочтут это везением, -- проговорил Римо.
     --  Находятся  и  такие люди, которые  считают,  что Земля плоская,  --
заметил Чиун. -- Как ты относишься к такому мнению?
     Римо покачал головой.
     -- Не знаю, отец мой. Этого я не знаю.
     -- Послушай, Римо, ведь вот и об этих голубях  можно по-разному думать.
Вот они --  бесполезные,  грязные твари, которые не украшают мир ни песнями,
ни внешним видом, однако американцы усиленно их откармливают.
     Еще  один голубь коснулся  его одеяния. Чиун нашел под скамейкой орех и
носком своего шелкового тапочка подтолкнул его  вперед. Голубь, увидав орех,
поспешил к нему.
     -- А насчет  того, может ли наемный убийца  быть  хорошим человеком, --
продолжал  Чиун,  -- то  почему бы  и нет?  Я, например,  горжусь тем, что я
ассасин. И в то же время, знаешь ли ты человека, который был бы лучше меня?
     Он  встал  со скамейки,  и  его  правая  нога  поднялась  над голубем и
опустилась.  Взметнувшиеся  полы кимоно скрыли от глаз  птицу, но Римо успел
заметить, как та дернулась в предсмертной судороге.
     Рассмеявшись, Римо встал и обнял Чиуна за плечи.
     -- Нет, папочка, -- сказал он.  -- Ты лучше всех. Помощник управляющего
отелем, по-видимому, думал  так же, поскольку, едва  старик  вошел вместе  с
Римо в вестибюль, он,  расплывшись в улыбке, жестом  пригласил Чиуна подойти
поближе и зашептал ему что-то на ухо. Когда Чиун вернулся, Римо спросил:
     -- Чего это он?
     -- Это сугубо личное, -- ответил Чиун. Римо расхохотался.
     -- Личное?! Это что ж такое личное?!
     --  Мое личное, --  ответил Чиун. --  Будь добр,  поднимись в  номер. Я
скоро приду.
     -- Этого я не понимаю, -- сказал Римо.
     -- Значит, "это" вдобавок ко всему остальному. Ты ведь очень многого не
понимаешь, -- сказал Чиун и,  положив ладонь Римо между лопаток, толкнул его
к лифту.
     Римо  вошел  в кабину.  Как  только двери  закрылись,  он нажал  кнопку
"Открывание дверей". Двери открылись, и Римо увидел, что Чиун направляется к
телефонным будкам в дальнем углу вестибюля.
     Поднимаясь  наверх,  Римо не переставал думать о том, какая  же новость
заставила Чиуна прибегнуть к услугам телефона.
     Когда Чиун вошел в номер, Римо лежал на диване.
     -- Ты чего тут разлегся, лежебока? -- обратился к нему Чиун.
     -- А где мне, по-твоему, лежать?
     -- По-моему  ты  должен  сбирать свои  вещи, потому что мы  уезжаем, --
ответил Чиун.
     -- И куда же это мы уезжаем?
     -- В Нью-Йорк.
     -- Чудесно, -- сказал Римо. -- В Нью-Йорке летом прелесть. На тротуарах
от жары поджаривается  мусор, окутывая  своим ароматом  грабителей,  которые
кишат на каждом углу.
     -- И тем не менее мы едем, -- сказал Чиун.
     -- Зачем?
     -- Потому что там пожарные устраивают... как это называется?
     -- Не знаю, что ты имеешь в виду.
     -- Ну как это, когда люди не хотят больше работать?
     -- Безработица, -- ответил Римо.
     -- Нет. Как-то по-другому.
     -- Забастовка? -- сказал Римо.
     -- Вот-вот. Они забастовывают, -- сказал Чиун.
     -- Бастуют, -- поправил Римо. -- А ты откуда знаешь?
     -- Это мой бизнес -- интересоваться  такими вещами, -- ответил Чиун. --
Как бы то ни было, но если там забастовывают пожарные, то куда же еще...
     -- ...могут податься наши поджигатели? -- докончил Римо.
     -- Правильно, -- подтвердил Чиун.
     -- В Нью-Йорк! -- воскликнул Римо.
        "Глава двенадцатая"
     Если  бы  кто-то  не  переложил  специи  в соус  для  спагетти  никакой
забастовки в Нью-Йорке могло и не быть"
     В  помещении пожарной  части, обслуживавшей восточный  сектор  Верхнего
Манхеттена, пожарный  первого  класса Энтони  Зиггата  готовился к  визиту в
городскую  ратушу  на  заключительную  церемонию  по  подписанию   трудового
договора.  Он  только  что принял душ и  собирался облачиться  в свою  синюю
униформу.
     Пожарным Зиггата  работал  уже  двадцать  два  года. Непосредственно  в
качестве бойца  пожарной команды он в последний раз  заходил в это помещение
девятнадцать  лет  назад,  перед  тем  как  его  избрали  представителем  от
профсоюза.  Затем  он пошел в  гору и вырос  до  члена  совета  по  трудовым
соглашениям, и  в  конце концов стал  президентом  Объединенного консорциума
пожарных.
     В пожарной части он оказался только потому, что подошел срок заключения
трудового договора, а в это  время  --  так уж повелось -- у какой-нибудь из
нью-йоркских  газет  непременно   возникала   оригинальная   мысль  прислать
фоторепортера  с  целью запечатлеть президента на  рабочем  месте,  то  есть
непосредственно во время тушения пожара.
     В  этом году  такая оригинальная  мысль возникла у  "Нью-Йорк-пост".  К
счастью, в  их  районе обошлось без пожарной тревоги,  так что фоторепортеру
пришлось  довольствоваться  снимком  Зиггаты,   занятого  чисткой   пожарных
рукавов.  Зиггата терпеть  не мог пожаров. Они заставляли его  нервничать, а
когда он  нервничал, на  коже у  него появлялись вызывавшие  зуд шелушащиеся
вздутия.
     Трудовое  соглашение,  которое  ему  предстояло  подписать в  городском
департаменте пожарной охраны, заключалось  сроком на три года.  Департаменту
это давало гарантию на получение наибольших доходов,  что, однако, не давало
никакой гарантии того, что департамент будет при этом работать  с наибольшей
эффективностью.  Однако подобные  намеки в адрес администрации высказывались
довольно  робко,  и  услышать  их  можно  было  нечасто,  а забывали  о  них
мгновенно, как только выяснялось, что только за эти  деньги и можно  обрести
на длительный  срок  спокойствие  в сфере  трудовых  отношений.  К  тому  же
выходило, что это на руку и городскому совету, в особенности с тех  пор, как
город фактически обанкротился, и теперь всецело зависел от воли Вашингтона и
Олбани, которые ежедневно платили по его счетам.
     Зиггата тихонько насвистывал. Все шло как по маслу. Оставался последний
момент --  пустая  формальность  -- встреча  с мэром  и  пожатие  рук  перед
фоторепортерами, после чего можно идти домой. Но, когда  Зиггата открыл свой
шкафчик, то увидел, что его брюки валяются на полу.
     -- Какой  сукин сын это сделал?! --  крикнул он, подняв измятые брюки и
держа их двумя пальцами, словно тухлую рыбу.
     Девять пожарных  лежали на своих  койках в ожидании  сигнала. Как и все
пожарники, говорили они мало, каждый предпочитал молча полежать и послушать,
что  скажут  другие.  А  когда  все  молчат,  такая атмосфера  нисколько  не
способствует укреплению духа товарищества.
     Но в одном все они  проявляли  полное единодушие: никто  терпеть не мог
Зиггату. Несмотря на то, что он появлялся раз в три года во время заключения
трудового  договора, у них сложилось мнение,  будто Зиггата  шпион городской
администрации и может  донести на них за  какое-нибудь нарушение распорядка.
Тот факт, что за  последние девятнадцать лет  ничего подобного не случалось,
не имел значения. Главное, что это могло случиться.
     -- Кто это сделал?! -- снова заорал Зиггата.
     -- Пшел вон, -- донесся голос из дальнего угла комнаты. -- Не  нравится
-- можешь убираться отсюда.
     -- Во-во,  -- подхватил другой голос. -- Тебя сюда вроде никто не звал,
шпион.
     -- Шпион?! -- взвился Зиггата. -- Это я  -- шпион?! Да разве не вы меня
выбирали?! Разве не я заключаю для вас эти договора?!
     -- Это все разговоры. А вот что ты сам от этого имеешь?
     -- Удовлетворение от хорошо выполненной  работы, -- ответил Зиггата. --
Глотку бы перерезал тому, кто бросил на пол мои штаны!
     -- Катись к  себе домой,  -- раздался третий голос. -- Там нацепишь еще
один из своих шикарных костюмчиков. У тебя их много.
     -- Во-во,  -- подхватил следующий. -- И все за наши денежки, которых  у
тебя тоже не мало.
     -- Ох-хо-хо, -- простонал третий, точно от боли. -- И почему все жиреют
за наш счет?
     -- Параноики! -- завопил Зиггата. -- Параноики долбанные!
     -- Да? Однако это не мешает тебе нас надувать.
     -- Да пошли вы все... -- огрызнулся  Зиггата. -- Очень скоро мне уже не
придется вас видеть.
     Тем  временем он облачился в униформу.  Куртка его выглядела так, будто
ее  только что  достали  из машины для  сухой  чистки, а брюки --  будто  он
подобрал их на улице.
     -- Черт, ну и вид у меня, -- проговорил Зиггата.
     -- Ты бы  лучше  не о виде своем беспокоился, а о том, как бы заключить
договор получше! -- крикнул один из пожарников.
     -- Что?! -- взвился Зиггата.  --  Да я и так  добиваюсь всего, что  вам
нужно!
     -- Брехня!  --  отозвался еще один и сел  на  койке. На нем была нижняя
рубаха без рукавов. Обе руки от запястья до плеча  были покрыты татуировкой.
-- У меня есть шурин в Сканитилзе, штат Нью-Йорк, -- прибавил он.
     -- Ну и что?
     -- А  то.  Он  тоже пожарник, так у них  там в  день  открытия охоты на
оленей выходной. Оплачиваемый!
     -- А когда он, черт его дери, этот день? -- спросил Зиггата.
     -- Не знаю, но у них в этот день выходной.
     --  Ив праздники  у  них  тоже  выходные?  --  спросил  Зиггата. --  На
Рождество, например, или Четвертого июля?
     -- Да  какая,  к черту, разница? У них это нерабочий день. Оплачиваемый
выходной. Видно, профсоюзное руководство у них то, что надо.
     Зиггата  понял,  что  этим людям  совершенно бесполезно объяснять,  что
профсоюз  пожарных  уже  добился  столько оплачиваемых  выходных  для  своих
членов, что годовой фонд рабочего времени в их департаменте  едва ли больше,
чем у  школьных  учителей. Все без толку. Тут  он  почувствовал, что у  него
начинают зудеть руки, и попытался успокоиться.
     Решив сделать еще  одну  попытку восстановить дружескую атмосферу в  их
коллективе, он подошел к пищевому бачку, стоявшему на плите в конце комнаты,
и положил себе порцию спагетти с соусом. Затем сел  за  покрытый  бесцветным
лаком столик у плиты и  зачерпнул ложкой спагетти. Но едва сунул ее  в  рот,
как тут же все выплюнул, обляпав себе при этом всю куртку и брюки.
     -- Сволочи! -- заорал Зиггата.  --  Ну какая же это сука напхала в соус
орегано?! -- Затем  вытер перепачканные губы грязной скатертью. -- Ты только
посмотри! Я же теперь на свинью похож!
     И он бросился к умывальнику, чтобы хоть как-то смыть пятна.
     -- Ты и так на свинью похож! -- отозвался один из пожарников.
     -- И все за наши деньги, -- подхватил другой.
     --  Я же терпеть не могу орегано! -- простонал  Зиггата. -- У  меня  на
него аллергия!
     -- У  тебя на все аллергия. А я бы  всю жизнь только  орегано  и ел, --
хихикая, отозвался голос из угла комнаты.
     И вот в таком виде, с покрытой зудящими, шелушащимися пузырями кожей, в
паршивом настроении,  Энтони Зиггата явился  в  городскую ратушу к  мэру; и,
когда мэр, всплеснув руками и расплывшись  в улыбке, двинулся ему навстречу,
чтобы пожать руку, и спросил: "Ну, как наши дела?", -- Зиггата ответил:
     -- Дерьмо ваши дела!
     -- Что такое? -- удивился мэр.
     --  Никакого  договора  не будет, пока  нам  не  дадут выходной  в день
открытия оленьей охоты.
     -- Какой, какой?
     -- Оленьей. День открытия охоты на оленей.
     -- А когда это? -- спросил мэр.
     -- Откуда я знаю?! Я не олень. Спросите у этих долбаных оленей.
     -- А почему вы хотите сделать его выходным? Зиггата перевел дух.
     -- А потому что  наши  герои подняли крик: подавай им  в день  открытия
охоты  на  оленей  оплачиваемый  выходной, как  у  подавляющего  большинства
пожарных управлений во всех концах Соединенных Штатов Америки.
     -- Да у вас и так уже шестьдесят три оплачиваемых выходных!
     -- Ну, так будет шестьдесят четыре. Или олений день, или мы протестуем,
-- сказал Зиггата.
     -- Протестуйте, -- отрезал мэр.
     Такого за последние двадцать  лет еще  не бывало: хозяин этого кабинета
не спасовал перед угрозой. Мэр огляделся по  сторонам и с удивлением увидел,
что  все осталось на  своих местах: часы продолжали идти, солнце  продолжало
светить, и дом  этот  продолжал  стоять, как  и стоял.  У  него  закружилась
голова. Видимо, в этой  стране все же бывали  случаи, когда  мэры или другие
представители выборных органов власти хотя бы раз -- а то и два или три раза
в год -- кому-нибудь отвечали "нет". Он готов был побиться об заклад, что им
это было приятно. Это говорило о том, что у них была власть.
     И он заорал:
     --  Нет, к черту! Нет, нет, нет и еще тысячу раз нет! Я скорей  сдохну,
чем скажу "да"!
     И  Энтони  Зиггата,  вне  себя  из-за  кожного  зуда и  пятен  на своей
униформе,  вышел  к  ожидавшим  у  входа  репортерам  и   назвал   городскую
администрацию  во  главе с мэром "бандой фашистов, расистов,  угнетателей  и
притеснителей,  которые  вознамерились  сломить  дух истинного  профсоюзного
движения в  Америке". Он сказал,  что если  пожарные готовы отдать  за  свой
город жизнь, что уже многие из них сделали, то вполне могут пожертвовать ею,
отстаивая и свою честь.
     Когда  эта  история дошла до  других пожарных подразделений города, она
приобрела несколько иное звучание. Пожарные "узнали", что городская  полиция
потребовала, чтобы в их договор включили пункт о том, что каждый полицейский
будет получать в три раза больше, чем пожарный, питому  как и работы у них в
три раза больше. И  тогда все пожарные  единодушно призвали Зиггату объявить
забастовку, дабы  осадить не в  меру зарвавшихся полицейских жуликов. В  это
время  Зиггата, в чистых брюках,  уже почти не  ощущавший после  ванны зуда,
сидел у  себя дома в Озоновой  роще в  Куинсе  и даже слышать не хотел ни  о
какой забастовке. Но уже после первого из множества звонков с обвинением его
в предательстве  интересов  пожарных и  предупреждением о том, что он  может
лишиться 125-ти процентной надбавки к  жалованью,  которую начисляли каждому
пожарнику,  более или  менее  добросовестно  проработавшему  десять лет,  он
сделал  то,  что  и должен был  сделать всякий  уважающий  себя  профсоюзный
деятель. Объявил о забастовке работников управления пожарной охраны.
     А вскоре после этого в город пожаловали Солли и Спарки.
        "Глава тринадцатая"
     Штаб  по ликвидации  кризисной  обстановки  мэр организовал в городской
ратуше  и, возвращаясь туда  из  Чайнатауна  после  обеда  в  ресторане "Цзе
Чуань", обратился к встретившейся у входа женщине:
     -- Ну, как наши дела?
     В ответ та огрела его зонтиком по голове. Придя  в штаб, он весь трясся
и уже с некоторой опаской обратился к своему помощнику:
     -- Ну, как ваши дела?
     --  Просто  кошмар,  --  ответил  первый  помощник.  Это  был  смуглый,
латиноамериканского типа мужчина, в мятом костюме  и  засаленном галстуке, в
намерения которого входило оставаться на этой службе только до тех пор, пока
он сможет  купить  себе  ресторан.  --  Эта  чертова  пожарная  сигнализация
срабатывает по всему городу, и никто на нее не реагирует!
     -- А что горит?
     -- Пока ничего. Все это ложная тревога.
     -- Похоже, мы взяли ситуацию  под контроль. Пойду пообщаюсь с  народом,
-- сказал  мэр и вышел  на улицу. Буквально через несколько  минут  начались
пожары.

     Солли  Мартин  и Спарки Мак-Герл  ехали  по ночному Нью-Йорку.  Путь их
лежал в восточную часть города, на 81-ю улицу.
     -- Этот квартал можно было обработать за несколько минут, -- проговорил
Мартин.
     Мальчик  не отвечал, и  Солли  посмотрел на него.  В  руках тот  держал
спичечный  коробок  и бумажный  пакет,  в  который  они  положили сандвичи с
копченой говядиной. Мальчик  отрывал от пакета полоски бумаги, поджигал их и
бросал в открытое окошко машины.
     -- Прекрати, -- проворчал Солли.
     Мальчик бросил на Солли злобный взгляд, но тут же расплылся в улыбке.
     -- Я просто тренируюсь, -- сказал он.
     -- У тебя нет в этом необходимости.
     Мальчик продолжал улыбаться.
     -- Да, пожалуй, ты прав.
     -- К тому же мы ничего не поджигаем без договора, -- добавил Солли.
     -- Ты не поджигаешь, -- уточнил  мальчишка, но все же отложил спички  и
пакет.
     Солли снова  перевел  взгляд  на дорогу,  как раз вовремя, чтобы успеть
отвернуть и объехать  здоровенного  сеттера,  который вознамерился  доказать
возможность полового акта между собакой и стоящей машиной.
     Мальчишка переменился.  До этого  он про