ую резолюцию, где Бронзини
объявлялся невиновным, а президент посмертно наградил его  Почетной  Медалью
Конгресса,  и  выделил  для  похорон  место  на  Арлингтонском  Мемориальном
кладбище. И это несмотря на то, что  Бронзини  никогда  не  служил  в  рядах
американских вооруженных сил и не занимал официальных постов.
     Многим  идея  с  Арлингтоном  пришлась не по вкусу, но президент твердо
стоял на своем. Он знал, что шумиха вскоре уляжется,  разве  что  кто-нибудь
нечаянно обнаружит останки Бронзини. Однако этого, к счастью, не произошло.
     В  тот  день,  когда  стрелки часов начали отсчитывать последнюю неделю
отведенной ему жизни,  Бартоломью  Бронзини  на  мотоцикле  "Харли-Дэвидсон"
влетел в ворота студии Дворф-Стар - его собранные в пучок волосы развевались
по  ветру,  а  из-за отворота кожаной куртки выглядывала прозрачная папка со
сценарием.
     Никто и не пытался его остановить -  охранник  знал  Бронзини  в  лицо.
Впрочем,  оно  было  знакомо  каждому. Вот уже много лет фотографию Бронзини
можно было заметить на афишах, рекламных щитах или обложках журнала почти  в
любой стране мира.
     Бартоломью Бронзини знали все, и в то же время никто.
     Сидевшая  в  вестибюле  секретарша  попросила  у  него  автограф. Когда
девушка пододвинула ему закапанную горчицей  салфетку,  Бронзини  добродушно
хмыкнул.
     - Есть что-нибудь белое? - проговорил он ровным, чуть гнусавым голосом.
     Вскочив с места, секретарша торопливо стянула с себя трусики.
     - Достаточно белые, мистер Бронзини? - радостно прощебетала она.
     - Вполне  подойдут,  -  ответил  тот,  ставя росчерк на теплой на ощупь
ткани.
     - Пожалуйста, напишите "Для Карен".
     Бронзини поднял взгляд на девушку.
     - Карен - это вы?
     - Моя подруга. Нет, правда.
     Машинально  дописав  сверху  "Для  Карен",  Бронзини  протянул  трусики
секретарше.  На  лице  его появилась застенчивая улыбка, однако взгляд карих
глаз оставался совершенно непроницаем.
     - Надеюсь, у вашей подруги с чувством юмора все в порядке, - сказал он,
глядя, как девушка пожирает надпись восторженным взглядом.
     - Какой подруги? - непонимающе спросила секретарша.
     - Неважно,  -  вздохнул  Бронзини.  Никто  не  признавался,  что  берет
автограф  для  себя,  только  маленькие  дети.  Иногда  Бартоломью  Бронзини
казалось, что только они и есть настоящие его  поклонники.  Особенно  в  эти
дни.
     - Может,  скажете  Берни,  что  я уже здесь? - напомнил Бронзини. Чтобы
привлечь внимание девушки, ему пришлось щелкнуть пальцами у нее перед лицом.
     - Да-да,  конечно,  мистер  Бронзини,  -  ответила  секретарша,  выйдя,
наконец,  из  транса.  Протянув  руку,  она  нажала  кнопку  селектора. - Он
приехал, мистер Корнфлейк.
     Затем секретарша снова подняла взгляд на гостя.
     - Проходите прямо к нему, мистер Бронзини. Вас уже ждут.
     Вытащив из-за пазухи сценарий, Бартоломью Бронзини повернул в  коридор,
украшенный по стенам побегами папоротника. Зеленые ветки были увиты дорогими
рождественскими  гирляндами.  Несмотря  на  то,  что  украшения  из золота и
серебра - явно  ручная  работа,  выглядит  все  это  как-то  липко,  подумал
Бронзини.  А  нет  ничего  более  липкого,  чем  Рождественская пора в Южной
Калифорнии.
     Уже не в первый раз за свою долгую карьеру Бронзини подумал, что  жизнь
занесла  его  далековато от Филадельфии. В его родном городе снег не царапал
кожу.
     Бронзини вошел в роскошно обставленный конференц-зал студии  Дворф-Стар
без  стука.  Никому бы и в голову не пришло ожидать, что Бартоломью Бронзини
станет стучать, или, скажем, вдруг заговорит по-французски, а на банкете  не
перепутает   вилку  для  салата  с  рыбной,  словом,  все,  что  свойственно
культурному человеку, с ним не ассоциировалось. Его образ неизгладимо въелся
в общественное сознание, и, никакие слова и поступки Бронзини уже  не  могли
его  изменить.  Научись он исцелять рак, люди сказали бы, что Бронзини нанял
для этого специального доктора, лишь бы добавить себе популярности. С другой
стороны, если бы он вдруг подпрыгнул, и принялся качаться на  люстре,  никто
бы и глазом не моргнул.
     Когда  Бронзини  вошел  в  зал,  все  присутствующие  обернулись, и, не
отрываясь,  смотрели,  как  он  чуть  помедлил,  стоя  в  открытых   дверях.
Бартоломью  Бронзини  нервничал,  однако  никто  об  этом  и не догадывался.
Засевший у них в головах стереотип заставлял людей воспринимать все, что  он
говорил или делал так, чтобы это в точности соответствовало его образу.
     - Привет, - негромко проговорил Бронзини.
     Большего  и  не  требовалось  -  для  сидевших  в  зале  одно это слово
покажется исполненным глубочайшего смысла.
     - Барт, детка, - сказал один  из  них,  вскакивая  на  ноги  и  подводя
Бронзини  к единственному свободному креслу, как будто тот был слишком глуп,
чтобы проделать это без посторонней  помощи.  -  Рад,  что  ты  смог  к  нам
выбраться. Присаживайся.
     - Спасибо,  -  отозвался Бронзини, неторопливо проходя к дальнему концу
стола под пристальными взглядами собравшихся.
     - Думаю, ты здесь со всеми знаком,  -  произнес  человек,  сидевший  во
главе  стола, неестественно оживленным тоном. Это был Берни Корнфлейк, новый
директор студии Дворф-Стар. На вид  ему  едва  ли  можно  было  дать  больше
девятнадцати.  Бронзини окинул собравшихся угрюмым взглядом. Тяжело нависшие
веки почти скрывали  его  глаза.  При  родах  лицевые  нервы  Бронзини  были
повреждены,  и  только  ежегодные  пластические  операции  не  давали глазам
закрыться окончательно. Женщины находили его взгляд очаровательным,  мужчины
- угрожающим.
     Бронзини  заметил, что все собравшиеся были не старше двадцати пяти. Их
лица, еще не покрывшиеся морщинами, были начисто лишены индивидуальности,  и
напоминали  рекламу детского питания, из под расстегнутых пиджаков от Армани
выглядывали красные подтяжки. Да, именно так выглядели теперь деловые люди -
эмбрионы в дорогих шелковых костюмах.
     - Ну, так чем мы можем быть полезны, Барт? - спросил Корнфлейк  голосом
жидким и бесцветным, как растительное масло.
     - У  меня  есть  сценарий,  -  медленно  проговорил Бронзини, со стуком
опуская папку на безукоризненно  чистую  поверхность  стола.  Словно  листья
Венериной   мухоловки   в   ожидании  очередной  жертвы,  страницы  медленно
развернулись. Взгляды сидевших за столом людей были  прикованы  к  сценарию,
как  будто  Бронзини выложил перед ними грязные носки, а не плод мучительных
четырехмесячных стараний.
     - Отлично, Барт. Ну разве это не замечательно?
     Все единодушно признали, что  Бартоломью  Бронзини  и  правда  поступил
замечательно,  решив  принести  им  сценарий.  Их  заверения  прозвучали так
фальшиво, что автора этой замечательной идеи едва  не  стошнило.  Пятнадцать
лет  назад он сыграл в фильме, считающемся теперь классикой, и тогда все эти
педики, одержимые единственным желанием - снимать кино - только и знали, что
ему поддакивать.
     - Но, Барт, детка, прежде, чем мы займемся твоим совершенно потрясающим
сценарием, надо поговорить еще о нашей идее. Нам  кажется,  что  она  должна
просто  замечательно  подойти  к  твоему  теперешнему имиджу, - сказал Берни
Корнфлейк.
     - Это совершенно новый сценарий, - медленно проговорил Бронзини,
и в голосе его промелькнули нотки нетерпения.
     - Точно так же, как и наша идея. Знаешь,  ведь  девяностые  уже  не  за
горами, а там игра пойдет совсем по другим правилам.
     - Фильмы  остаются  фильмами, - отрезал Бронзини, - и за сто лет они ни
чуть не изменились. Вместо титров появился звук, потом кино  стало  цветным,
но  принцип остается совершенно таким же - дайте зрителям добротный сюжет, и
они повалят в кинотеатры валом. Фильмы девяностых ничем не  будут  отличатся
от фильмов восьмидесятых, можете поверить мне на слово.
     - О, какая глубина мысли, Барт! Разве он не гений?
     Все поспешили согласиться, что это действительно сказано сильно.
     - Но,  Барт, детка, мы собрались здесь вовсе не для того, чтобы спорить
с тобой о кино. Кино пришел конец.  По  нашим  расчетам  к  1995-ому,  самое
позднее к 1997-ому году, кино превратится в "ретро".
     - Это  значит,  оно  устареет,  - услужливо подсказал сидящий справа от
Бронзини блондин и ухмыльнулся. Бартоломью  поспешил  поблагодарить  его  за
справку.
     - Телевидение  - вот что станет лакомым кусочком, - лучезарно улыбнулся
Берни Корнфлейк.
     - Но телевидение не  сильно  моложе  кино,  -  возразил  Бронзини.  Его
хмурое, худощавое лицо окаменело. Что за игру они пытаются ему навязать?
     - Ты говоришь о старом телевидении, - дружелюбно откликнулся Корнфлейк.
- Появление  новых  технологий  означает,  что  скоро в каждом доме появится
широкоэкранное  телевидение  высокой  четкости.  Зачем   сидеть   в   душных
кинозалах,  когда  почти  то  же  самое  можно  получить, не выходя из дому?
Главное, что будет интересовать людей - как бы посидеть дома.  Берложничать,
как  теперь  говорят.  Вот  почему студия Дворф-Стар открывает новый проект,
ориентированный на домашний видеопросмотр. Мы хотим,  чтобы  ты  стал  нашей
первой крупной звездой.
     - Я предпочел бы сначала поговорить о сценарии.
     - Ладно, договорились. В чем заключается идея?
     - Идеи,  в сущности, нет, - сказал Бронзини, пододвигая сценарий Берни.
- Это будет рождественская картина. Старая добрая...
     - О, нет, - тут же, словно  семафор,  замахал  руками  Корнфлейк.  -  О
старом  не  может  быть  и  речи.  Ни  в  коем случае. Это слишком уж отдает
"ретро".
     - Но это же  классическая  старина,  то  есть  качество.  Это  означает
"хорошо",  -  добавил  Бронзини  для  блондина справа. Тот поблагодарил его,
почти не раскрывая рта.
     Президент Дворф-Стар принялся листать сценарий. По  его  отсутствующему
взгляду  Бронзини  догадался,  что  тот  всего лишь проверяет, большой ли по
объему текст. А еще  взгляд  Берни  наводил  на  мысли  о  порошке,  который
втягивается через ноздри и туманит сознание.
     - Продолжай,  продолжай,  Барт,  -  проговорил  Корнфлейк.  -  Сценарий
выглядит неплохо.  Я  имею  в  виду,  в  нем  столько  слов!  В  большинстве
сценариев, которые нам приносят, страницы полупустые.
     - Это  история  мальчика-аутиста, - настойчиво продолжал Бронзини. - Он
спокойно живет в своем собственном мире, но однажды,  на  Рождество,  просто
выходит побродить под снегом и теряется.
     - Погоди,  погоди,  это  я уже начинаю теряться. Все это звучит слишком
сложно, чтобы не сказать тяжеловесно. Попробуй сказать то  же  самое,  но  в
шести-семи словах.
     - В семи?
     - Конечно,  лучше  уложиться в пять. Дай мне самую общую идею. То есть,
о чем вся эта история. Например,  "Монашенка  на  скейтборде",  "Я  в
детстве  рылся  по  помойкам", "Шлюхи-домохозяйки во Вьетнаме". Что-нибудь в
этом духе, понимаешь?
     - В моем фильме нет четкой идеи. Это  просто  история  о  Рождестве,  с
настроением, эмоциональная и образная.
     - А в ней есть сиськи?
     - Сиськи? - оскорбленно переспросил Бронзини.
     - Ну  да,  сиськи.  Титьки.  Словом,  красивые девки. Понимаете, если в
фильме то и дело происходят шуры-муры, может быть,  нам  как-нибудь  удастся
сгладить  то,  что зрителю придется сидеть и следить за этой вашей историей.
Надо как-то их отвлекать от нее, что ли. Мы полагаем, что одной  из  главных
черт девяностых станет уход от реальности.
     - Вы  что,  забыли, на чем я сделал себе имя? - взревел Бронзини. - Что
это за варьете вы мне навязываете? Я вовсе не хочу, чтобы они отвлекались от
сюжета, ведь именно  за  него  они  и  платят.  На  этом  же  построено  все
киноискусство!
     Голос Бартоломью Бронзини взвился ввысь, как цены во время инфляции.
     В  комнате  внезапно  воцарилась  мертвая  тишина.  Кое-кто даже слегка
отодвинулся от стола, чтобы успеть побыстрее отползти, если  Бронзини,  чего
доброго, выхватит из-за пазухи Узи и откроет пальбу. Они знали, что Бронзини
вполне   способен   на  подобную  бестактность,  ведь  все  видели,  как  он
расправлялся с целыми армиями в фильмах из сериала "Гранди".  Это  не  могло
быть игрой - ведь всем было отлично известно, что Бронзини плохой актер. Как
же  еще можно было объяснить тот факт, что фильмы с его участием расходились
огромными тиражами, а он ни разу не получил Оскара за главную роль?
     - Ладно, ладно, - проговорил  Бронзини,  успокаивающе  подняв  руки,  и
кое-кто нырнул под стол, думая, что он бросил гранату.
     Когда  взрыва  так  и  не  последовало, собравшиеся в комнате понемногу
успокоились. Берни Корнфлейк извлек из внутреннего кармана бутылочку  из-под
лекарства  от  насморка  и  пару  раз прыснул себе в нос. По завершении этой
лечебной операции глаза его заблестели в несколько раз  сильнее,  и  это  не
укрылось  от  Бронзини, знавшего, что бутылочка наполнена отнюдь не аптечным
снадобьем.
     - Я хочу снять этот фильм, - заявил Бронзини серьезным тоном.
     - Конечно же, хочешь, Барт, - мягко  проговорил  Корнфлейк.  -  Все  мы
только этого и хотим. В этом-то и есть смысл жизни - снимать фильмы.
     Бартоломью  Бронзини  мог  объяснить  этим  киношникам, что смысл жизни
заключается вовсе не в этом, но  они  все  равно  бы  не  поняли.  Для  всех
присутствующих  слова  Берни  были  истинной  правдой  - ведь они занимались
кинобизнесом, так же, как и Бартоломью Бронзини. Разница заключалась  только
в  одном  -  у  этих  людей были энергия, амбиции, связи, необходимые, чтобы
заниматься этим делом, но у них не было  таланта.  Им  приходилось  воровать
идеи,  или  скупать  авторские  права  на  книги,  а  затем  искажать  их до
неузнаваемости.
     Бартоломью Бронзини, в отличие от них, знал, как надо снимать кино.  Он
писал  сценарии,  мог выступить в роли режиссера, сняться в главной роли. Он
даже мог заняться работой продюсера -  хоть  это  и  требовало  определенных
навыков и даже таланта.
     Никто  из  присутствовавших  не  умел делать ни одной из этих вещей, за
исключением  продюсерской  части   процесса,   которая   в   их   исполнении
воспринималось, как неквалифицированный труд. И именно поэтому каждый в душе
ненавидел Бронзини.
     - У  меня появилась идея! - вскричал вдруг Берни Корнфлейк. - Почему бы
нам  не  заключить  небольшую  сделку?  Барт  поможет  нам  с  телевизионным
проектом,  а  мы  во время летнего отпуска быстренько сляпаем его Пасхальный
сюжетец.
     - Рождественский. К тому же,  я  вовсе  не  хочу  становиться  каким-то
чертовым телеактером.
     - Барт,  детка, солнышко, ну послушай меня. Если бы Милтон Берль сказал
такое, он никогда бы не стал знаменитым дядюшкой Милти. На твоем месте я  бы
об этом подумал.
     - Я не желаю становиться еще одним Берлем, - ответил Бронзини.
     - Тогда  вы  можете  стать  новой  Люсиль  Болл!  -  выкрикнул кто-то с
энтузиазмом, обычно приберегаемым для сенсационных научных открытий.
     Бронзини устало взглянул на говорившего.
     - Мне не  нужно  походить  на  кого-то  другого,  -  отрезал  он.  -  Я
Бартоломью  Бронзини,  суперзвезда. Я снялся более чем в тридцати фильмах, и
каждый из них принес миллионные прибыли.
     - Кх-кхм, Барт, детка, ты,  кажется,  шутишь!  А  как  же  "Драгоценный
камень"?
     - Да,  этот  всего  лишь  окупил  затраты.  Тут  ты прав. Зато сборы за
"Ринго" превысили пятьдесят миллионов долларов, и это в те времена, когда на
фильмы о боксе никто не ходил. А с "Ринго-2" дело обстояло даже лучше.  Даже
"Ринго-5" по прибылям побил девять из десяти фильмов, вышедших в то время.
     - Это  включая  зарубежный  рынок,  - подчеркнул Берни Корнфлейк. - Что
касается нашей страны, то ничего особенного этот фильм не добился.
     - Его посмотрела, или посмотрит, половина людей на всем земном шаре.
     - Все это замечательно, Барт, но Оскаров выдают  в  Америке,  а  не  на
Филиппинах.
     - Я  не  выбираю своих поклонников, и мне наплевать, кто они, и в какой
стране живут.
     - Знаешь, Барт, - с искренней заботой в голосе заметил Корнфлейк, - зря
ты убил своего боксера в последнем "Ринго". Он протянул бы еще пять серий. А
ты еще немного продлил бы свою актерскую карьеру.
     - Судя по твоему тону, ты считаешь, что она уже окончена? -  с  вызовом
спросил Бронзини.
     - Ты  уже  достиг  наивысшей  точки,  как  написали на прошлой неделе в
"Вэрайети".
     - Меня уже тошнит от Ринго, - возразил  Бронзини.  -  Равно  как  и  от
Гранди,  Вайпера,  и прочих героев-суперменов. Вот уже пятнадцать лет, как я
снимаюсь в боевиках, и теперь мне захотелось  сделать  что-нибудь  новое.  Я
намерен  снять  рождественский  фильм.  Что-то вроде современной версии "Как
прекрасен этот мир!".
     - Никогда о таком не слышал, - с сомнением проговорил Корнфлейк. - А он
имел успех?
     - Этот фильм был снят еще в сороковые, - объяснил Бронзини, -  классика
кинематографа.  Его  показывают  на Рождество каждый год. Можешь хоть сейчас
включить телевизор, и на каком-нибудь канале обязательно его увидишь.
     - Еще в сороковых? - удивился кто-то из присутствующих. - А разве тогда
уже снимали кино?
     - Да, но фильмы никуда не годились - они были черно-белые.
     - Неправда, - вступил в разговор кто-то третий. - Я однажды видел такой
фильм. Назывался "Копабланка", или что-то в этом роде. В нем  было  довольно
много серого, да и пара других цветов.
     - Серый - это не цвет, а... Кстати, а что такое серый? Оттенок?
     - Неважно,  -  прервал их Корнфлейк. - Послушай, Барт, у меня есть идея
получше. Мы можем снять твою рождественскую историю здесь.  Да,  а  как  она
называется?
     Взглянув  на  первую  страницу,  Корнфлейк  увидел,  что она совершенно
пуста.
     - Что, никакого названия? - удивился он.
     - Не с той стороны, - вмешался Бронзини.
     Корнфлейк перевернул сценарий.
     - Да, действительно. Ну-ка, посмотрим... Джонни и  Рождественский  дух.
Да, от этого названия и вправду дух захватывает.
     Бронзини решил не обращать на это замечание внимания.
     - Сценарий о мальчике-аутисте, который попал в буран и потерялся. Он не
может  никому  объяснить,  где  живет.  Весь город сбился с ног, пытаясь его
найти, но, поскольку  дело  происходит  в  сочельник,  люди  слишком  быстро
сдаются и прекращают поиски. Однако мальчика спасает Рождественский дух.
     - Какой еще дух?
     - Санта-Клаус.
     - Постой,  -  прервал его Корнфлейк, поворачиваясь к секретарю. - Фред,
выясни, кто владелец авторских прав на Санта-Клауса. Из этого может  кое-что
получиться.
     - Да  что  с  вами творится? - не выдержав, взорвался Бронзини. - Какие
еще авторские права? Санта-Клаус - всеобщее состояние.
     - Наверное, кто получил хорошую взбучку за то,  что  не  успел  вовремя
оформить патент, - предположил рыжеватый продюсер.
     - Санта-Клаус  -  часть мировой культуры, а не какой-нибудь персонаж из
мультфильма.
     - Думаю, он прав, Берни, - заметил продюсер. - Я как  раз  слышал,  что
сейчас в одном их восточных штатов появился парень, который бегает по улицам
в костюме Санта-Клауса и топором отрубает детям головы. Сейчас по телевизору
только  о  нем  и  говорят. По-моему, это в Провиденс. Да, точно, Провиденс,
штат Массачусетс.
     - Провиденс находится в Род-Айленде, - поправил его Бронзини.
     - Нет-нет, Барт, - заявил рыжеватый продюсер. - Прошу прощения,  но  ты
не  прав.  Все  это  происходит  в американском городе, а не в той стране, о
которой ты говоришь. Я читал об этом в журнале "Пипл".
     Бартоломью Бронзини ничего не ответил. И эти люди, подумал он,  смеются
у  меня за спиной, потягивая коктейль на вечеринке. Они считают, что я всего
лишь везучий недоумок. У меня уже пять Оскаров за лучший фильм года,  а  они
все еще кричат, что мне просто повезло!
     - Я тоже об этом читал, - сказал Берни Корнфлейк. - Знаешь, может быть,
нам удастся вставить нечто подобное в фильм. Как счита