ешь, Барт, можно будет
слегка изменить сценарий? Сделай своего духа Исчадьем Ада, которое проникает
в наш  мир  и убивает мальчишку. Или нет, лучше, если он убьет и съест сразу
нескольких мальчишек. Это может даже потянуть на открытие в подобном  жанре.
Маньяки,  убивающие  подростков,  уже  начинают  приедаться, а вот маленькие
дети...  Когда  в  последний  раз  снимался  фильм  о  маньяке,   пожирающем
младенцев?
     Сидевшие  за  столом  задумались,  кто-то  полез  за  кожаной папкой, в
которой хранились аннотации  на  фильмы  вместе  с  кратким  содержанием,  и
принялся листать оглавление в поисках раздела "Маньяки, пожирание детей".
     - Ого,  Берни,  у  Барта  может  кое-что  получиться.  Этого даже нет в
содержании.
     При этих словах сидевшие вокруг люди вышли из состояния полудремы.
     - Нет такого раздела? - выпалил Корнфлейк. - А  что,  если  попробовать
наоборот? Есть фильмы о детях-убийцах?
     - Нет, на детей-убийц ничего нет.
     - А "Малолетние каннибалы"?
     Таковых в оглавлении тоже не нашлось. К этому моменту все собравшиеся в
конференц-зале  чуть  ли  не подпрыгивали от возбуждения. Сгрудившись вокруг
человека с папкой, они бросали на оглавление горящие взгляды.
     - Вы считаете, что этой темы действительно никто еще не использовал?  -
настойчиво  спрашивал  Корнфлейк,  который,  судя по взгляду, был удивлен не
меньше, чем если бы обнаружил тарантула на лацкане пиджака.
     - По крайней мере, я не могу найти ничего похожего.
     Двенадцать голов, повернувшись, уставились на  Бартоломью  Бронзини.  В
глазах киношников читалось изумление и даже что-то вроде уважения.
     - Барт,  детка,  -  хрипло  проговорил Корнфлейк. - Насчет твоей идеи о
детях-убийцах. Мы не сможем этого использовать -  слишком  уж  новая  мысль.
Нельзя  снимать настолько оригинальный фильм. Ну подумай, как мы преподнесем
его зрителю? "Картина в стиле,  в  котором  не  было  снято  еще  ни  одного
фильма"? Да она не принесет дохода и за миллион лет!
     - Это  была  твоя  идея, - прорычал Бронзини, - а вовсе не моя. Я, черт
побери, просто хочу снять фильм о Рождестве, простую, сердечную историю,  со
счастливым концом, пропади он пропадом.
     - Но  Барт,  детка,  -  запротестовал  Корнфлейк,  почувствовав,  что в
Бронзини заговорил уличный мальчишка, - мы не можем рисковать. Вспомни,  что
значится в твоем послужном списке за последние несколько лет.
     - Тридцать  фильмов.  Тридцать  суперхитов,  и три из них вошли в число
самых кассовых фильмов за всю историю чертова  кинематографа.  Я  Бартоломью
Бронзини,  кинозвезда.  Я  снимался  в  кино,  когда у вас, кретинов, только
начинали расти на груди волосы, и вы боялись, что пересмотрели  фильмов  про
оборотней!
     В голосе Корнфлейка зазвучала сталь.
     - Барт,  в  США  "Гранди-3" с треском провалился. Тебе ни в коем случае
нельзя было использовать Ирано-Иракскую тему. К тому  моменту,  когда  фильм
вышел  на экран, война закончилась, для зрителей это был уже вчерашний день.
Кому нужно такое старье?
     - Тем не менее, прокат  по  всему  миру  принес  восемьдесят  миллионов
прибыли. В магазинах видеокассеты с "Гранди-3" разлетаются в мгновение ока.
     - Вот  что, - сказал Корнфлейк, отодвигая от себя папку со сценарием, -
вставь сюда Гранди  или  Ринго,  а  потом  снова  приноси  нам.  Если  после
обсуждения  нам  покажется,  что с этим фильмом звезд с неба не схватишь, то
подумаем, как превратить его в комедию положений. Для нового  телевизионного
проекта  потребуется множество комедий. Обычно, мы заключаем контракт только
на первые три месяца, но для тебя, по старой дружбе, можно договориться и на
целый сезон.
     - Послушай,  я  актер,  пишу  сценарии,   ставлю   фильмы.   Я   принес
киноиндустрии  миллионы.  А  теперь  я  прошу  снять  один только несчастный
рождественский фильм, и все, что  вы  можете  мне  предложить,  это  комедия
положений?!
     - Ты  зря  воротишь  нос  от  комедий.  На  "Острове Джиллиган" удалось
сделать в общей сложности миллиард.  Понимаешь,  мил-ли-ард!  Хоть  один  из
твоих фильмов может с этим тягаться?
     - Мы  с  Бобом  Денвером  в  разных  командах, тут ты прав. Перед тобой
кинозвезда, а не какой-то там комедиант-самоучка. В  семидесятых  только  на
моих фильмах и держался Голливуд.
     - Но  мы-то  уже на пороге девяностых, - устало проговорил Корнфлейк. -
Поезд уходит, так что прыгай на ходу, если не хочешь остаться с носом.
     Одним скачком Бронзини запрыгнул на стол.
     - Взгляни на мои мускулы! - вскричал он, срывая с себя куртку и обнажая
мощные бицепсы, растиражированные на миллионах плакатов. -  Никто  не  может
похвастаться такими же, слышишь, никто!
     Смерив Бронзини взглядом, присутствующие дружно переглянулись.
     - Подумай   над   тем,  как  переделать  сценарий,  Барт,  -  улыбаясь,
посоветовал Берни Корнфлейк. В его  тоне  явно  читалось  желание  побыстрей
избавиться от этого зануды.
     - А  ты  помочись в штаны и выпей то, что натечет в ботинки! - прорычал
Бронзини, сгребая сценарий в охапку.
     Вне себя от ярости, он уже выскочил в коридор, когда услышал за  спиной
голос   Корнфлейка.  Еле  сдерживаясь,  Бронзини  обернулся  и  поглядел  на
директора студии.
     Сверкнув золотой коронкой, Корнфлейк  изобразил  на  лице  заискивающую
улыбку.
     - Пока  ты  не ушел, Барт, не дашь ли мне автограф? Понимаешь, старушка
мама от тебя просто без ума.

     Когда Бартоломью Бронзини снова заглушил мотор Харли-Дэвидсона, он  был
уже  в  своем  гараже  на десять машин в Малибу. Поставив мотоцикл на место,
Бронзини направился в гостиную,  выглядевшую,  как  церковь,  отстроенная  в
стиле  "ар  деко".  Одна  из  стен  была целиком увешана сделанными на заказ
охотничьими ножами. Три из них он использовал в качестве реквизита в фильмах
с Гранди, остальные были вывешены просто для  коллекции.  Всю  другую  стену
занимали  картины  Шагала  и  Магритта,  купленные  в  качестве прикрытия от
налоговой инспекции.
     Никто не верил, что Бартоломью Бронзини выбрал именно  этих  художников
потому,  что они и в самом деле ему нравились, хотя так оно и было. Однако в
тот день он прошел мимо картин, даже не обратив на них внимания.
     Бросившись на обитую испанской кожей  кушетку,  Бронзини  почувствовал,
что  попал в совершенно безвыходное положение. Кино было для него делом всей
жизни. А сейчас зрители смеялись над его  героями-суперменами,  которые  еще
десять лет назад срывали у них бурю аплодисментов. Когда Бронзини снимался в
комедии,  над  его  шутками  никто  не смеялся. И все, как один, удивлялись,
почему этот уличный мальчишка, ставший актером-миллионером, так несчастен.
     Окинув  комнату  остекленевшим  взглядом,  Бронзини  заметил,  что   на
автоответчике рядом с телефоном горит сигнальная лампочка. Когда он нажал на
кнопку, зазвучал голос его агента.
     - Барт,  детка,  это  Шон.  Я весь день пытаюсь тебя поймать. Послушай,
возможно, у меня кое-что есть для тебя. Перезвони мне как  можно  скорее.  И
помни, что я всегда с тобой.
     - Конечно, когда я приношу тебе половину годового дохода
     Услышав  сообщение,  Бронзини,  наконец,  пришел в себя. Потянувшись за
телефоном, он нажал на клавишу с надписью "Агент".
     - Эй! Получил твое сообщение. Что случилось?
     - Кое-кто хочет снять твой рождественский фильм, Барт.
     - Кто именно?
     - Нишитцу.
     - Нишитцу?
     - Именно. Они японцы.
     - Послушай, хоть я, возможно, и попал в  полосу  неудач,  но  до  того,
чтобы  снимать  дешевые  зарубежные  фильмы,  я еще не опустился. По крайней
мере, пока. Впрочем, ты должен был сам об этом знать.
     - Эти люди вовсе не дешевка. Большая компания. Просто огромная.
     - Никогда о таких не слышал.
     - Нишитцу - самый большой японский концерн во всем мире. Они занимаются
видеотехникой, компьютерами, фотоаппаратами. Именно они заполучили  контракт
на производство японской версии F-16.
     - F-16?
     - Так мне сказал их представитель. По-моему, это фотоаппарат.
     - Да  нет  же,  это  истребитель.  Самая  совершенная  боевая машина на
вооружении США.
     - Ого! Да это действительно солидная лавочка.
     - Чертовски верно подмечено, -  ответил  Бартоломью  Бронзини,  впервые
заметив, что на передней панели автоответчика стоит надпись "Нишитцу".
     - У   них   есть   свободные   деньги,   и   компания   хочет  заняться
кинопроизводством.  Начать  решили  с  твоего  фильма.  Так  что  они  хотят
встретиться с тобой как можно скорее.
     - Займись этим.
     - Мы уже обо всем договорились. Ты сегодня же вылетаешь ночным рейсом в
Токио.
     - Я не собираюсь лететь ни в какое Токио. Пускай приедут они.
     - У  них  так  не  принято,  ты  же знаешь. Ты уже снимал для японского
телевидения рекламу ветчины.
     - Не напоминай, - поморщившись, попросил Бронзини. Когда в кино дела  у
него пошли неважно, он согласился сняться в нескольких рекламных роликах для
японского  рынка,  оговорив  при  этом,  что  они  никогда  не  появятся  на
американском телевидении. "Нэшнл  Инквайрер"  опубликовал  по  этому  поводу
заметку под названием "Бронзини идет работать на скотобойню".
     - Так вот, компания, выпускавшая ветчину - одно из дочерних предприятий
Нишитцу. Эти ребята успели влезть почти во все отрасли производства.
     Бронзини заколебался.
     - Так они хотят снять фильм по моему сценарию, а?
     - И  это  еще не самое интересное. Они предлагают тебе миллион долларов
за исполнение главной роли. Можешь себе такое представить?
     - А сколько получится, если перевести миллион йен в доллары?
     - В том то и дело, что они платят в долларах. Как ты думаешь, может эти
японцы просто спятили?
     Первой реакцией Бронзини было:
     - Столько не платят ни одному актеру в мире!
     Через секунду он спросил:
     - А как с уплатой налогов?
     - Они  говорят,  что  это  сумма   гонорара   чистыми.   Знаю,   звучит
неправдоподобно, но...
     - Это  и  есть  полная  чушь,  и  ты  сам прекрасно это понимаешь. Я не
собираюсь в это влезать.
     - Но Барт, детка, дальше - больше. Режиссером фильма будет Куросава.
     - Акиро Куросава? Да это же великий режиссер, черт его подери! Я
что угодно отдал бы, чтобы с ним работать. Это просто не может быть правдой!
     - Пара условий все же имеется, -  признал  Шон.  -  Они  хотят  немного
подредактировать  сценарий. Всего пара незначительных изменений. Знаю, знаю,
обычно за сценарий отвечаешь только  ты,  но,  послушай,  Барт,  хотя  рыбки
вокруг плавает порядком, клюнула только эта.
     - Можешь не говорить. Я только что вернулся из Дворф-Стар.
     - Ну и как?
     - Вышел скандал.
     - Надеюсь, ты не стал в очередной раз рвать рубашку на груди?
     - Я потерял голову. Такое иногда случается.
     - Сколько   раз  мне  тебе  повторять,  что  это  уже  не  срабатывает.
Мускулистые супермены остались далеко в  восьмидесятых.  Ну  да  ладно,  что
сделано,  то  сделано.  Так  ты  летишь  на этом самолете, или нет? Подожди,
прежде, чем ты  ответишь,  должен  тебя  предупредить:  или  ты  примешь  их
предложение, или стоит подумать над фильмом "Ринго-6: Живой мертвец".
     - Только  не это, - ответил Бронзини, горестно рассмеявшись. - В студии
я провел чуть ли не больше раундов, чем Мохаммед Али. Что ж, думаю,  в  моем
положении выбирать не приходится.
     - Отлично, я все устрою. Запомни, я с тобой. Чао.
     Бартоломью  Бронзини  повесил  трубку.  Бросив  взгляд  на  телефон, он
заметил, что хотя тот и назывался "Манга", эмблема корпорации  совпадала  со
значком Нишитцу, стоявшим на автоответчике.
     Включив   компьютер,   Бронзини   принялся   печатать   указания  своей
многочисленной прислуге. Попутно он обнаружил, что на клавиатуре тоже  стоит
слово "Нишитцу".
     Раскатисто рассмеявшись, он произнес вслух:
     - Как здорово, что войну выиграли все-таки мы.
     Бартоломью  Бронзини  и  не подозревал, какая ирония заключалась в этой
его фразе.

ГЛАВА ВТОРАЯ

     Его  звали  Римо,  и  он  во  что  бы  то  ни  стало  собирался   убить
Санта-Клауса.
     Над   Колледж-Хилл,  с  которого  открывался  вид  на  Провиденс,  штат
Род-Айленд, шел снег. Крупные белые хлопья  опускались  на  землю  с  легким
шелестом,  различить  который  мог  только  человек, обладавший таким острым
слухом, как у Римо. Снег пошел совсем недавно, однако под ногами у него  уже
лежал нетронутый белый покров.
     Когда Римо двинулся вперед, снег за его спиной оставался таким же
     девственно-чистым  -  его итальянские мокасины не оставляли ни малейших
следов. Римо шел по пустынной Бенефит-стрит, двигаясь мягко и бесшумно,  как
кошка.  Его  белая  футболка  совершенно сливалась со снегом, и только худые
руки с необычно  широкими  запястьями  порой  просвечивали  сквозь  падающие
снежинки.  Спортивные  штаны, довершавшие костюм Римо, были серого света, но
из-за налипшего на них снега тоже казались  почти  белыми.  Благодаря  такой
маскировке Римо был почти невидим.
     Однако  никакая  маскировка  не  могла  объяснить  тот  факт, что он не
оставлял за собой следов.
     Остановившись посредине улицы,  Римо  обвел  взглядом  безмолвные  ряды
ухоженных   домов,   выстроенных   в   колониальном  стиле,  с  характерными
полукруглыми окнами на дверьми. На Бенефит-стрит не было ни одной  машины  -
было  уже  начало  двенадцатого,  а в Провиденс ложатся спать довольно рано.
Однако сейчас, за неделю до Рождества, вовсе  не  привычный  распорядок  дня
заставил жителей этого обособленного города разойтись по домам так рано. Они
боялись - боялись Санта-Клауса.
     Римо   снова   двинулся  вперед.  На  том  месте,  где  он  только  что
останавливался, остались два явственных отпечатка ног, однако  дальше  следы
не вели. Если бы Римо оглянулся и заметил это сверхъестественное явление, на
его  скуластом  лице  возможно, отразилось бы удивление. Нет, вовсе не из-за
таинственного отсутствия следов - ведь он привык, что под его шагами ни одна
песчинка, ни один лист не зашуршат и  не  сдвинутся  с  места.  Его  мог  бы
удивить  лишь  скрытый в этом символизм - ведь официально его, Римо, тоже не
существовало.
     Когда-то, много лет назад,  Римо  был  полицейским  в  Нью-Джерси.  Его
обвинили  в  убийстве мелкого торговца наркотиками, и приговорили к казни на
электрическом стуле. Но вместе с  приговором  Римо  получил  и  новый  шанс,
благодаря  которому  все следы его прошлой жизни были тщательно стерты, и на
свет появился новый, более совершенный Римо.
     Ведь Римо стал Мастером Синанджу. Его обучили искусству
     наемных  убийц-ассассинов,  и  он  работал   на   тайную   организацию,
подчиненную  правительству Соединенных Штатов, и известную как КЮРЕ. Задачей
Римо было обнаруживать и обезвреживать врагов государства.
     А сегодня в его задание входило убить Санта-Клауса.
     Сам Римо не имел ничего против достопочтенного Святого. По  сути  дела,
он  давно  уже  в  него  не верил. Санта-Клаус был для него веселой сказкой,
олицетворявшей счастливое детство, то детство, которое Римо так и не удалось
ощутить в полной мере, поскольку вырос он в приюте.
     Тем не менее,  хотя  Римо  и  был  лишен  нормального  детства,  он  не
испытывал  особенного  чувства  обиды.  Может  быть, только чуть-чуть. В это
время года он обычно ощущал, что Рождество, всеобщий детский  праздник,  это
что-то такое, чего ему никогда не прочувствовать до конца.
     Вот  почему  Римо  собирался  убить  Санта-Клауса.  Этот  негодяй лишал
праздника детей, не похожих на него,  ребят,  у  которых  были  мамы,  папы,
братья  и  сестры.  Невинных  детей,  сидевших в теплых, уютных домах вокруг
елки, которую они украшали всей семьей, а не под  руководством  монахинь  из
приюта.  Римо  никогда  не  увидеть  такого Рождества, но черт побери, он не
позволит какому-то жирному неряхе в красном кафтане  и  с  топором  в  руках
лишить этого праздника еще одного ребенка.
     Римо  закончил  осмотр  Бенефит-стрит. Это была старая часть Провиденс,
где время, казалось,  остановилось.  Горящие  на  улицах  фонари,  наверное,
светили  точно  так же, как и сто лет назад. Дома словно принадлежали другой
эпохе. У многих каменных лестниц  виднелись  кованые  железные  пластины,  о
которые  во  времена  конных  трамваев  жители  города  соскребали  грязь  с
башмаков. Теперь же это были всего лишь забавные вещицы, пережиток старины.
     Этим вечером Санта-Клаус еще не успел потревожить покой  Бенефит-стрит.
Полный силуэт в кафтане не пробирался, крадучись, по крышам домов, бородатое
лицо не заглядывало в окна, слегка постукивая по стеклу пальцами.
     Римо  пошел по направлению к Проспект-парку, разбитому на склоне холма,
откуда открывался вид на Бенефит-стрит и на весь остальной город. Подойдя  к
высеченной  из  гранита  статуе  Роджера  Уильямса,  он  уселся  на парапет.
Возвышающийся над ним памятник  беспомощно  поднимал  руку,  на  которой  не
хватало отбитого пальца, словно говоря: "Боже, почему именно мой город..."
     Римо,  исподлобья  оглядывая заснеженный крыши домов, тоже задавал себе
этот вопрос. На его скуластом лице застыло напряженное выражение.  Время  от
времени он непроизвольно потирал запястья.
     Обычно  Римо редко задавался вопросом "Почему?". По крайней мере, когда
нужно было выполнить такое пустяковое задание. Он  никогда  не  спрашивал  у
торговцев  наркотиками,  почему  они  продают кокаин, прежде чем свернуть им
шею. Мафиози даже не пытались объясниться перед тем, как  Римо  разбивал  их
трещавшие,  словно  яичные  скорлупки,  головы  - он все равно не стал бы их
слушать. Двадцать лет он занимался своим делом, и  все,  в  конечном  счете,
сводилось  к  одному - новые люди, совершающие старые преступления. Только и
всего.
     Однако Санта не уйдет от него, не объяснившись. На это раз Римо сделает
исключение, и задаст ему этот вопрос.
     Сквозь плотные хлопья падающего снега луна казалась  огромным  размытым
снежком.  Ее  неровный  свет  отражался  на золотом куполе здания Городского
Совета.  Римо  внезапно  понял,  что  это  красивый  город.  Он  легко   мог
представить  себе,  что  перенесся  в  девятнадцатый  век.  Римо стало вдруг
интересно, чем занимались тогда его предки, кем они были, однако он не  имел
об  этом  ни  малейшего  представления.  И  тем  не  менее,  он  мог во всех
подробностях рассказать, чем занимались посланцы  одной  корейской  рыбачьей
деревушки  в  любом  году прошедшего столетия, на выбор. Они, как и он, были
Мастера Синанджу, но могли считаться его предками лишь по духовной линии.
     Вокруг было необыкновенно тихо, и чуткий  слух  Римо  позволял  уловить
обрывки  разговоров,  доносившихся  из  живописных  особняков,  сгрудившихся
внизу.  Поворачиваясь  из  стороны  в  сторону,  словно   ожившая   радарная
установка,  он,  не  стараясь прислушиваться, просто позволил фразам плыть к
себе.
     - ...Молли,   беги   быстрей!   Показывают   ту   серию,   которую   мы
пропустили!...
     - ...Сторож! Сторож Филлипс! Если вы немедленно мне не ответите...
     - ...Санта!  Как ты рано! - Голос явно принадлежал маленькому мальчику.
В ту же секунду  к  нему  присоединился  другой,  недовольный,  избалованный
голос.
     - Что там, Томми? Ты меня разбудил. Противный мальчишка!
     - Это Санта-Клаус, он у нашего окна.
     Послышался топот маленьких ножек.
     - Дай мне взглянуть, ну дай же!
     Усилием   воли   Римо  заставил  себя  расслабиться.  Напряжение  могло
уменьшить приток крови к мозгу  и,  тем  самым,  ухудшить  чувствительность.
Пытаясь  точнее  уловить,  откуда слышится этот разговор, он все медленнее и
медленнее поворачивал голову.
     До Римо донесся звук  открываемого  окна  и  хриплый  невнятный  голос,
произнесший: "Хо-хо-хо!"
     От  звука  этого  голоса  кровь  застыла у Римо в жилах. Он ведь помнил
каждую деталь из газетных зам