- Что он сделал с письмом? - повторила свой вопрос Руби.
     - Кто ж его знает?  Написал,  сунул  в конверт.  С моей маркой! А я его
отправила.
     - Президенту?
     - Вот-вот.  Президенту Соединенных  этих самых. Прямо ему.  Я! Зак даже
письма отправить не может. Всем приходится заниматься мне самой.
     Руби  кивнула. С письмом  все ясно. Оставался последний вопрос: где Зак
Мидоуз?
     Руби пила с  Флосси до самого закрытия,  безуспешно пытаясь  выведать у
толстухи, куда подевался Мидоуз. Двое забулдыг набивались им в провожатые, и
Флосси  попыталась их  отшить, заявив, что дамы,  подобные  ей и ее  подруге
Руби,  не желают  иметь  ничего  общего  с такими  затрапезными  личностями.
Личности расхохотались.  Руби сказала  им  идти вон. Флосси пошла к  выходу,
Руби последовала за ней.  Тогда одна из личностей схватила Руби за руку.  Ей
пришлось  прибегнуть к помощи  револьвера  32-го калибра,  коротенькое  дуло
которого она засунула  обидчику в левую ноздрю. Глаза обидчика  расширились,
он выпустил  руку Руби и рухнул на свой  стул. Руби убрала  оружие и догнала
Флосси.
     - Я иду домой, - сообщила Флосси.
     - Я тебя провожу, - сказала Руби.
     - Зачем? Я всюду хожу сама.
     - Ничего, давай пройдемся.
     - Я не успела прибрать квартиру, - предупредила Флосси.
     - Ничего. Пошли.
     - Ну, пошли, - согласилась Флосси.
     Дом Флосси в точности  соответствовал своей обитательнице. Он далеко не
был  шедевром  архитектурного  искусства  и  ветшал ускоренными  темпами.  В
подъезде  царила темень, что пришлось  Руби по  душе:  так  не была  заметна
грязь. Она аккуратно переступала со ступеньки на ступеньку, готовая проворно
отпрыгнуть, если из-под ее туфли раздастся визг. Зато Флосси не заботилась о
таких мелочах и вышагивала по  лестнице,  как исполнительница партии сопрано
из вагнеровской оперы, собирающаяся спеть с середины сцены про коня.
     Руби подумала, что наихудшие трущобы, в какие ей доводилось попадать  в
Соединенных Штатах,  были  населены  не  черными,  а  белыми. Видимо,  белым
требуется  дополнительное  усилие,  особый  дар,  чтобы  достигнуть  степени
нищеты, отличающей  черных;  неудивительно,  что трущобы, в которых  обитает
столь одаренный люд, вовсе непригодны для обитания.
     - Домишко - дрянь, - сказала  Флосси, пройдя половину пути до  третьего
этажа. - Но это все, что я могу себе позволить.
     - Зак помогает тебе платить за квартиру? - спросила Руби.
     -  Он  помогает  только  лошадям. И букмекерам.  - В этом было  столько
пронзительной  правды, что Флосси с удовольствием  повторила: - Букмекеры  -
вот кому он помогает с квартплатой.
     Руби считала, что образцом запущенности является квартира Зака Мидоуза,
однако   по  сравнению   с   норой   Флосси  жилище  Зака  вспоминалось  как
экспериментальная  площадка  дизайнера-новатора,  мечтающего  о  просторе  и
чистоте.
     Флосси  немедленно продемонстрировала,  что  давно  свыклась  с  горами
мусора: пройдя, как  эквилибристка, по своей свалке, она рухнула на кровать,
представ   живым  экспонатом,   изображающим  последствия  землетрясений   и
оползней.
     - Спокойной ночи, Флосси, - сказала Руби. - Я сама найду дверь.
     Ответом  ей был богатырский храп. Руби огляделась.  Раз  Мидоуз сочинял
свое письмо  здесь, то он  мог  заниматься этим  только за кухонным  столом.
Флосси  обмолвилась  о бумажках  на полу.  Руби заглянула под стол и нашла у
самой стены три комка желтой бумаги.
     Включив лампочку без абажура, она расправила листочки и прочла каракули
-  черновой   вариант  письма  президенту,  в   котором   не  нашлось  места
литературным  упражнениям,  клеймившим  жокеев-итальянцев и  всех до  одного
полицейских.
     Руби улыбнулась.
     - Лаборатория "Лайфлайн", - громко сказала она. - Так-так...
     Отряхнув листки с целью оставить на кухне всех вероятных безбилетников,
она положила их в сумочку и вышла на лестницу, захлопнув за собой дверь.
     Утром ее ждал визит в лабораторию "Лайфлайн".

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     С того момента, когда Римо и Чиун покинули  клинику Верхнего Ист-Сайда,
за  ними неотвязно следовали двое. Римо знал об этом,  хотя признаков слежки
не наблюдалось.  Он ни разу не заметил  преследователей, они  производили не
больше   шума,   чем  пара  обыкновенных  пешеходов,   однако  они  были  не
обыкновенными пешеходами,  а преследователями,  чье  присутствие  Римо  чуял
безошибочно.
     В  этом  заключалась  одна  из  проблем  Синанджу.  Строгая  дисциплина
заставляет человека  родиться  заново,  однако сам человек  не  отдает  себе
отчета, что именно с ним  происходит. Однажды Смит спросил у Римо,  как тому
удался какой-то невероятный прием,  и тот был  вынужден ответить: "Удался, и
все".
     Это было все равно что спросить у дуба:
     "Как ты вырос в такое большое дерево?"
     "Из желудя", - ответил бы дуб.
     "Но как?"
     На это не существовало ни ответа, ни объяснения, подобно тому, как Римо
не мог  никому, включая себя самого, объяснить, как у него  получаются самые
немыслимые вещи.
     - Давай остановимся и посмотрим вот  на  эту витрину, -  предложил Римо
Чиуну.
     Они находились  на 60-й стрит, у южного входа в Центральный  парк,  где
стояла  цепочка конных экипажей, дожидающихся  клиентов. Экипажи  больше  не
рисковали  заезжать в парк и  катали  клиентов  по  относительно  безопасным
улицам  города. Заехать в парк ночью  можно было бы  только  в сопровождении
вооруженного до зубов охранника на облучке.
     Чиун проигнорировал предложение Римо и не сбавил шаг.
     - Я хотел полюбоваться этой витриной, - напомнил ему Римо.
     -  В этом  нет  необходимости, - ответил Чиун,  - Их двое, оба  крупные
блондины, выше  тебя ростом, типа ваших  футболистов.  Возможно, они и  есть
футболисты,  потому что  один прихрамывает. Весят  оба  по двести  с  лишним
фунтов. Тот, что слева, идет пружинисто, тот, что справа, хромает.
     -  Откуда ты все это знаешь? - спросил Римо, сознавая, что задает Чиуну
тот самый вопрос, который ему самому безуспешно задавал Смит.
     - А ты откуда знаешь, что за нами идут? - в свою очередь спросил Чиун.
     - Знаю, и все.
     - Подобно тому, как птица летает, а рыба плавает?
     - Да.
     - Значит,  ты такой  же тупица, как птица или  рыба.  У них нет выбора:
одна летает, другая плавает. Но ты-то учился своему мастерству,  а как можно
научиться чему-то бессознательно?
     - Не знаю, папочка. Если  ты собираешься кричать и оскорблять  меня, то
давай оставим этот разговор.
     Чиун покачал головой  и еще выше вобрал руки  в рукава своего расшитого
желто-зеленого кимоно.  Внизу кимоно  расширялось,  как  юбка  с кринолином,
поэтому обутые в тапочки ноги Чиуна  оставались невидимыми, как бы быстро он
ни шагал.
     - Ты  потому знаешь об их присутствии, Римо, -  проговорил Чиун,  - что
жизнь есть движение в силовом поле. Ты  излучаешь  его, оно окружает тебя, и
когда  в него попадают другие люди  или предметы,  то возникает волнение,  и
часть силы возвращается к тебе. Вот  почему ты  узнал, что они идут за нами:
уже на  протяжении тринадцати кварталов они находятся в твоем поле,  поэтому
даже  ты,  с  твоими притупленными чувствами,  не  мог  не  обратить на  это
внимание.
     - Хорошо, - сказал Римо. - Тогда почему я  не знаю,  какого они  роста,
кто из них хромает, а кто порхает?
     - Потому  что ты похож на  ребенка с ружьем.  Ребенок  воображает, что,
представляя, как надавить на  курок,  он знает  все  премудрости снайперской
стрельбы. Сообразительный  ребенок понимает, что не знает всего, и  пытается
узнать больше.  К сожалению, мне никогда не везло:  у меня не  было ученика,
которому хотелось бы что-то узнать.
     - Значит, силовое поле?
     -  Благодаря ему все и происходит. Почему, по-твоему, женщины реагируют
на  тебя так, как та медсестра в больнице? Не потому ведь, что ты - красавец
из  ее снов: ты слишком высок, у тебя  землистая кожа, слишком много  черных
волос, слишком большой, как у всех белых, нос.  Нет, твоя красота  здесь  ни
при чем.
     - У меня прекрасное сердце, - сказал Римо. - В приюте монахини твердили
мне, даже когда я попадал в неприятности: "У тебя прекрасное сердце и душа".
     - Монахини? Это такие женщины, которые не снимают траурных  одежд, даже
когда никто не умер, и обручальных колец, не будучи замужем?
     - Они самые, - сказал Римо.
     - Им  по должности полагалось  находить  у  тебя  прекрасное  сердце, -
сказал Чиун.  - То дитя в больнице попало  в твое силовое поле, ощутило  его
давление на все свое тело и не знало, куда от него деваться. Ведь оно ничего
подобного  никогда не  испытывало. Это  все равно,  как если  бы  к  девушке
прикоснулось сразу несколько рук.
     - Телесное послание? Ты хочешь сказать,  что я  тискаю курочек, даже не
дотрагиваясь до них?
     - Если тебе нравятся грубые сравнения -  а  они тебе нравятся, - то да,
это я и хочу сказать.
     - Значит, сигналы отражаются, и если бы я был более усерден, то умел бы
их читать?
     - Ты снова прав. Очень важно, чтобы ты быстрее взялся за учебу и постиг
эту премудрость.
     - Почему? - спросил Римо. Он  не мог не  удивиться: обычно Чиун  поучал
его так, словно впереди у них было еще лет пятьдесят учебы.
     -  Потому что эти двое перешли на бег,  и если  ты не  защитишься,  мне
придется заняться поисками нового ученика.
     Римо развернулся в  тот самый момент, когда преследователи настигли их.
Один бежал тяжело, припадая на левую ногу, второй  парил над асфальтом с той
же  природной  грацией, которой Римо обладал  много  лет  тому назад, будучи
обыкновенным человеком.  У хромого был нож, у его приятеля дубинка. На обоих
были клетчатые куртки и белые брюки.
     Мужчина с ножом на бегу  занес оружие над головой  и попытался  вонзить
его в плечо Римо, Римо  убрал плечо, так что лезвие просвистело в доле дюйма
от него, и развернулся  вокруг своей  оси. При  этом он заметил краем глаза,
как Чиун неторопливо направляется к галерее игровых автоматов.
     На завершающем  отрезке разворота Римо выбросил в сторону левую  ногу и
выбил дубинку из правой руки  грациозного недруга. Дубинка упала на тротуар.
Пока недруг  нагибался за дубинкой,  Римо наступил ему  на  кисть.  Раздался
хруст костей.
     Недруг вскрикнул. Его напарник, вооруженный ножом, попытался  полоснуть
Римо по лицу, однако лезвие задержалось в четверти дюйма от цели,  поскольку
Римо перехватил  руку с  ножом. Волна боли  пробежала  по пойманной руке  от
кисти до плеча, ударилась в  туловище и  достигла позвоночника. В первый раз
за  15 лет,  минувшие с той поры,  когда ему пришлось уйти  из  Национальной
футбольной лиги из-за  травмы, нападающий  почувствовал боль в левом колене.
Ощущал  он ее совсем недолго: в следующее  мгновение ему обожгло живот, куда
погрузились пальцы вертлявого брюнета, и бывший футболист догадался, что его
внутренним органам наносится непоправимый вред. Он походил сейчас на волчок,
у которого кончается  завод. Вращение делалось все медленнее, а потом совсем
прекратилось.
     Футболист  осел  на тротуар. Его напарник вытащил  руку из-под  подошвы
Римо  и опять попытался нанести  ему удар дубинкой, но уже левой рукой. Римо
пригнулся  и  дотянулся  до  плеча  нападающего,  вследствие  чего  дубинка,
промахнувшаяся  мимо  цели, заехала самому нападающему по макушке,  расколов
ему череп.
     Бедняга хотел было вскрикнуть, но не сумел; тогда он рухнул поверх тела
своего сообщника.
     Римо  посмотрел  на  поверженных  врагов. Под  их  клетчатыми  куртками
оказались белые накидки, которые в сочетании с белыми штанами смотрелись как
больничная  форма.  Оба  не шевелились.  Римо  выругался.  Надо  было думать
раньше: хотя бы один должен был выжить, чтобы ответить на вопросы.
     К Римо и двум трупам у его  ног приближались  мужчина  и женщина. Глядя
прямо перед собой, они обошли живописную группу  справа  и слева, после чего
их руки снова соединились, и они продолжили неспешную прогулку.
     Появился полицейский. Он взглянул на трупы.
     - Готовы? - поинтересовался он.
     - Полагаю, что да, - ответил Римо.
     - Хотите заявить? - спросил полицейский.
     - А надо? - спросил Римо.
     -  В общем, можно. На вас  напали двое грабителей, и вы уложили  их  на
месте. В полицейском управлении любят коллекционировать такие сведения.
     - А вы не любите?
     -  Ты сам подумай, парень,  - честно сказал полицейский, подойдя ближе.
(Римо прочел  у  него  на груди: "Патрульный  Л.  Блейд".)  - Если ты подашь
заявление, мне придется писать отчет, снимать с него уйму копий и так далее.
- Прохожие шли мимо, не останавливаясь и то всех сил стараясь не смотреть на
трупы. - Твое имя и адрес зафиксируют, тебя вызовут в суд, а там мало ли что
может случиться - чего доброго, еще засудят.
     - За самооборону?
     - Это Нью-Йорк. Надо понимать, как мы тут относимся к подобным вещам, -
сказал  патрульный  Л. Блейд. -  Скажем, я  на твоей  стороне, как  и добрая
половина копов. Но если мы надоумим людей  самостоятельно защищаться, на что
они,  кстати,  имеют полное  право, то  полиция превратится  в  любительскую
ассоциацию.
     -  Иными  словами, защищаться от грабителя, не будучи  членом профсоюза
полицейских, - это все равно что заниматься штрейкбрехерством?
     - Вот именно!
     - Понятно, - сказал Римо. - Можно мне узнать, кто это такие?
     - Давай обыщем их, -  предложил полицейский и нагнулся. Натренированные
руки  ловко обшарили  карманы. У обоих убитых не оказалось ни бумажников, ни
удостоверений личности.
     - Жаль, ничего нет.
     - Если я заявлю о случившемся, тела попадут в морг?
     Полицейский кивнул.
     - И их опознают по отпечаткам пальцев?
     - В теории - да.
     - Почему в теории?
     -  Потому  что  у  нас такое количество трупов, что этим придется ждать
своей очереди пару месяцев. Так что результатов опознания не будет  долго. А
если возникнут трудности, то их не будет вообще.
     - А что случится, если я не заявлю?
     - Ничего.
     - Как это "ничего"?
     - Ты да я отправимся дальше по своим делам, словно ничего не произошло.
     - А как же они? - спросил Римо, указывая на трупы.
     - К утру их здесь не будет.
     - Куда же они денутся?
     - Этого я не знаю. Я знаю одно: к утру трупы всегда исчезают. Наверное,
их забирают студенты-медики для экспериментов. - Полицейский подмигнул Римо.
- Или извращенцы для своих целей. Не знаю. Они не из моего профсоюза.
     -  Да  поможет  нам  Бог,  -  вздохнул Римо.  -  Поступайте  по  своему
усмотрению. - Он направился было к галерее игровых автоматов, но полицейский
окликнул его:
     -  Постой, парень! Запомни: мы с тобой не разговаривали. Я знать ничего
не знаю.
     - Истинно так, - сказал Римо.
     Под высокими сводами галереи Чиун вел переговоры со служащим о  размене
доллара. Оба с облегчением посмотрели на приближающегося Римо.
     - Римо, объясни  этому идиоту,  что эта долларовая  купюра - серебряный
сертификат,  стоящий  больше, чем четыре монеты  по двадцать  пять центов! -
взмолился Чиун.
     - Он прав, - сказал Римо служащему.
     Тот покачал головой.
     - Ничего не знаю.  Хозяин оторвет  мне  голову, если я  стану давать на
один доллар больше четырех четвертаков.
     - Непоколебимое невежество, - сказал Чиун.
     Римо вынул  из  кармана  доллар  и протянул  его  служащему.  Тот отдал
серебряный сертификат. Чиун вырвал  его у Римо и спрятал  в складках кимоно,
прежде чем Римо успел его разглядеть.
     - За мной доллар, - сказал Чиун.
     - Если забудешь,  я тебе  напомню, - сказал  Римо  и спросил служащего,
какой из автоматов труднее всего обыграть.
     - "Мечты Южных  морей" там, в  углу, - сказал парень. - Этот автомат ни
разу не проигрывал.
     Римо проводил Чиуна к дальнему автомату и объяснил, как кидать  монетки
и в чем цель игры. Чиун оскорбился, что выигрыш нельзя забрать наличными.
     Двое в черных кожаных куртках подмигнули друг  другу, услышав верещание
Чиуна. Они дергали за ручку соседний автомат.
     - Этот джентльмен  будет играть,  - обратился  к ним  Римо. -  Если  не
хотите неприятностей, оставьте его в покое.
     - С какой это стати?
     - Ради вашей же пользы. Не трогайте его.
     - Чего ради мы станем тебя слушать?
     - Как хотите, - со вздохом отступил Римо.
     Рядом  с  галереей  находился  телефон-автомат,  еще   не  превращенный
вандалами в писсуар. Римо набрал номер, по  которому полагалось  связываться
со Смитом в вечернее время.
     - Какие новости о Липпинкотте? - спросил он.
     - Все по-прежнему. Никто не может понять, что с ним, - ответил Смит.
     - Чиун говорит, что это какой-то яд.
     - В его организме не находят посторонних веществ, - сказал Смит.
     - Если Чиун говорит, что это яд, значит, это яд.
     - А вы что-нибудь узнали? - спросил Смит.
     -  Почти ничего, - ответил Римо. - Двое парней попытались укокошить нас
посреди улицы.
     - Кто они такие?
     - Их уже нет в живых. Я не знаю, кто  они такие: при них  не  оказалось
удостоверений. Но, Смитти...
     - Да?
     -  На них была  больничная  форма.  Я  подозреваю, что в деле  замешаны
медики. Попытайте свой компьютер.
     - Что ж, проверю, - согласился Смит.
     Римо заглянул в окно галереи. Двое парней в кожаных куртках, с сальными
волосами по моде 50-х годов взяли Чиуна в кольцо, беседуя между  собой. Чиун
делал вид, что не обращает внимания  на их неучтивость. Римо покачал головой
и отвернулся, не желая становиться свидетелем развязки.
     - Какие сведения от Руби? - спросил он у Смита.
     - Пока никаких.
     -  Хорошо.  Когда она позвонит,  скажите ей, что мы со всем разберемся,
прежде чем она додумается, из-за чего весь сыр-бор. Так ей и передайте.
     - Вы обязательно хотите, чтобы я так прямо и сказал? - спросил Смит.
     - В общем... - Римо замялся. - Не обязательно. Я позвоню завтра.
     Вернувшись в галерею, он нашел обоих юнцов стоящими на цыпочках слева и
справа от  Чиуна. Римо быстро  разобрался,  в чем  дело:  Чиун поймал их  за
указательные пальцы и заставил двигать рычаги бильярдного автомата.
     - Я вас предупреждал, - сказал он юнцам.
     - Скажи ему, чтобы он нас отпустил? - взвыл один.
     - Отпусти их, Чиун, - сказал Римо.
     - Не  отпущу,  пока не  кончится  игра,  - ответил Чиун. -  Они любезно
согласились показать мне, как надо играть.
     - Согласились, держи карман шире! Какой у тебя шар?
     - Я играю первый шар, - ответил Чиун.
     - Столько времени? - удивился Римо.
     - Он не имеет изъянов, - сказал Чиун. - Зачем менять его на другой?
     Римо знал,  что пройдет несколько дней, прежде  чем Чиун сыграет во все
пять шаров, поэтому он надавил на автомат бедром и легонько пристукнул. Там,
где только что  горел  счет,  остались  пустые бельма.  Загорелась  надпись:
"Наклон".
     - Что случилось? - спросил Чиун.
     - Машина наклонилась, - объяснил Римо.
     Чиун нажал пальцами двоих лоботрясов на рычаги, но ничего не добился.
     - Что это за наклон? - спросил Чиун.
     - Это значит, что игра завершена, - сказал Римо.
     - Как это получилось?
     - Иногда это происходит само по себе, - сказал Римо.
     - Ага, - подал голос один из юнцов. - Пожалуйста, отпустите нас, сэр.
     Чиун кивнул и отпустил их. Те стали ожесточенно тереть затекшие пальцы.
     -  Когда  в  следующий  раз  сюда  заглянет  благородная душа, жаждущая
минутного  отдохновения  от трудов праведных, советую  не  досаждать  ей,  -
сказал им Чиун.
     - Да, сэр. Обязательно, сэр.
     Чиун удалился. Римо последовал за ним. В дверях Чиун обернулся.
     - Я видел, как ты наклонил автомат, нажав на него бедром.
     - Прости, Чиун.
     -  Ничего. Иначе у меня ушло бы на  эту игру  несколько дней. Глупейший
способ времяпрепровождения, не приносящий дохода.

     Вернувшись  из клин