ь и  загородивший
дорогу.
     - То нет налет бандит-ниггер! - прохрипел он, вращая глазами. - То есть
святой война ислам для неверные!
     - Простите, я очень занят, - повторил Римо.
     - Моя араб! - не слушая его, вопил  нападавший. - Моя есть арабски имя!
Имя - Хамис аль-Борин, значит "спаситель свой народа"!
     - Это абсолютно ничего не значит, - проворчал Чиун.
     Арабский  он знал  и однажды объяснял  Римо, что само  слово  "ассасин"
происходит  из этого  языка  - от слова "гашиш"; говорят, тамошние  ассасины
курили  его  для  храбрости.  А  потом  арабское  "хашишин"  превратилось  в
"ассасин". Арабские  ассасины  были неплохими  специалистами,  но так  и  не
смогли достичь вершин мастерства, иногда просто грубо работали - убивали без
нужды, а главное  -  не  гнушались ради достижения поставленной цели  лишать
жизни даже детей, что вызывало яростное неприятие Чиуна.
     - Никакое это не арабское имя, - вновь сказал он.
     - Моя Хамис аль-Борин, - насупившись, повторил детина.
     Подняв руку с  кривым ножом, он прицелился  концом лезвия прямо в грудь
Римо.  Одним  движением  Римо  оказался  вне  пределов  его  досягаемости  -
нанесенный  с   размаху  удар  лишь  заставил  громоздкое  тело  нападавшего
пролететь пару метров и оказаться  позади Римо  и  Чиуна.  Со стороны  могло
показаться, что парень просто споткнулся -  но как бы то ни было, теперь его
отделяло от намеченных жертв солидное расстояние.
     -  Существует  два  вида  физического устранения, -  поучительным тоном
изрек  Чиун.  -  Один  -  порочное  по  своей  сути  кровавое  преступление,
совершаемое  из мести - дело вполне  обычное  для вашей страны. Это даже  не
убийство. Это просто резня. А есть другой - остроумный, совершенный замысел,
плод   многовекового  развития   древней   культуры,   делающий   честь  его
исполнителю.   Именно  такие  убийства,  Римо,   совершают  специалисты.  Их
оплачивают заранее.
     - А какого из них следует опасаться президенту? - спросил Римо.
     - Обоих,  - благодушно кивнул Чиун. - Умрет он, конечно,  от  какого-то
одного, но все равно так и не узнает, от какого.
     Великан в тюрбане из вафельного полотенца и с фальшивым арабским именем
поднял свою  громоздкую тушу  с асфальта,  дабы  возобновить  нападение.  На
помощь  ему  пришли  еще  трое с  такими  же повязанными  на  голову  белыми
полотенцами  -  на одном из  них  даже  сохранился  ярлык дешевой распродажи
универмага  "Сиэрс".  Очевидно,  роль  первого  из  нападавших  была  сугубо
отвлекающей - грязную  же работу делали эти трое.  Все  четверо стремительно
приближались к Римо и Чиуну, безучастно взиравшим на бегущих.
     - Им убить - во имя милосерднейшего из всемогущих! - завопил первый.
     Римо прикинул - боевая эффективность  у атакующих была довольно убогая.
Самое  необходимое  при  нападении - как ни  странно,  устойчивость, и  хотя
существует расхожее мнение, что наилучший способ -  поразить жертву на бегу,
профессионалы  знают,  что  это   не  более  чем  иллюзия.  Залог  успеха  -
устойчивость исходной позиции, а в данном случае о ней не могло быть и речи:
четверо нападавших, пыхтя, бежали то  всех сил. В руках у приятелей борца за
веру Римо заметил мачете.
     -  В любом случае, этого вашего императора уже  предупредили, - заметил
из-за спины Римо Чиун.
     - А ты откуда знаешь, папочка?
     -  Если  пользоваться головой  не  только  для  того,  чтобы  спорить с
наставником, но и чтобы побольше  слышать и видеть, нетрудно догадаться, что
ему угрожали, но он не воспринял это с надлежащей серьезностью. В отличие от
императора  Смита, который теперь хочет, чтобы президент понял, в чем дело -
поэтому он и обратился к нам. И мы, похоже, его убедили, Римо.
     - Но откуда ты взял,  что  ему угрожали? И  что это  была за  угроза, в
таком случае?
     -  Скорее  даже предупреждение - то происшествие в этой вашей Солнечной
долине.
     Глазки Чиуна поблескивали от гордости.
     - Скажи пожалуйста, папочка! И как это ты догадался?
     - Кто только вбил им в голову доверить это дело тебе? - вздохнул Чиун.
     Атака четырех  ревнителей веры  была  встречена  простым  и действенным
маневром - Римо  и Чиун просто отступили в сторону, словно пропуская в двери
метро озверевшую  в час пик толпу пассажиров. Из  барахтающейся на  мостовой
кучи тел временами доносились выкрики о величии  Всемогущего и о том, как по
улицам потоками побежит кровь неверных.
     С головы одного из атакующих слетело вафельное полотенце.
     -  Они  бесчестить  мой  тюрбан!  Бесчестить  мой  тюрбан!  -  завизжал
страдалец.
     Чиун и Римо осторожно переступили через ворох копошащихся тел.
     - Не знаю кто - но они поставили именно меня, папочка, - напомнил Римо.
- Так как ты догадался про Солнечную долину? И почему именно там?
     - По законам логики, - ответствовал Мастер.
     - Да ты же раньше никогда и не слышал о ней! - не унимался Римо.
     - Смит мне все рассказал.
     - А, там,  в Лос-Анджелесе, в гостинице, что же он сказал тебе, если не
секрет?
     - Он сказал, что его крайне беспокоит то убийство.  Он считает, что это
предупреждение.
     - И дальше что?
     - А дальше он предал меня, поставив тебя во главе этого дела.
     - А  что  заставляет  тебя думать, что опасность  исходит  от какого-то
одного лица... или, скажем, какой-то группы?
     - Я только знаю, что опасность есть. И пока мы знаем только об одном ее
проявлении.  Самое же важное - чтобы имя Дома Синанджу никак не было связано
с  этим вашим императором, потому что если еще один из  ваших  владык умрет,
это опозорит репутацию Дома - и совершенно  незаслуженно, ибо в вашей стране
полным-полно чокнутых, которые убивают бесплатно.
     На   некотором   расстоянии   от   них   Хомис   аль-Борин   производил
перегруппировку сил для повторной атаки.
     -  Не  двигать -  или  вы  умирать! - пригрозил он. - Вы  нет встречать
простой  бандит-ниггер.  Мы  иметь  имя ислам. Самый один  человек,  кто нас
остановить -  есть иной ислам  человек, он только.  Это есть писать в святой
книга... э, как ее называется?..
     - А я, представь себе, не хочу, чтобы этот президент умер, папочка.
     Чиун улыбнулся.
     - Все мы, все умрем когда-нибудь, Римо.  Ты хочешь  сказать  - тебе  не
понравится,  если  его  смерть наступит  слишком  скоро  или  будет  слишком
мучительной.
     - Именно так. К тому же ты еще не видел нашего вице-президента.
     - Ты хочешь сказать, что если президент умрет, его супруга не наследует
престола?
     - Нет, папочка.
     - А его дети?
     - И дети тоже.
     - А этот вице-президент - он ему близкий или дальний родственник?
     - Ни близкий, ни дальний.
     - Значит, он не его внебрачный сын?
     - Нет.
     -  Тогда все в порядке -  мы доподлинно  знаем,  кто стоит за всем этим
заговором; возможно,  кстати,  он  тоже  использует бесплатных  убийц  - что
многократно умножает его бесчестье. Это  человек, которому смерть президента
выгодна.  Мы принесем  президенту  его  голову  на золотом  блюде  - и позор
бесплатных убийств в вашей стране навсегда закончится.
     Четверо снова  возобновили  атаку, на  сей  раз решив  зайти по  двое с
каждой стороны.  Их возня  начала надоедать  Римо,  по  каковой  причине  он
отправил в глубокий нокаут сначала  одного - толчком  локтя под левое ребро,
затем  другого  -  ударом в  солнечное  сплетение и  собирался уже  заняться
остальными двумя, по его остановил сердитый голос Чиуна:
     - Я прошу не забирать у меня моих, Римо. Это крайне невежливо.
     В воздухе, подобно молниеносному языку ящерицы, мелькнул длинный ноготь
- и один из  нападавших повалился с багровой язвой на лице, в том месте, где
только  что  был  глаз. Из  раны  вытекала серовато-алая масса  мозга. Сухая
желтая кисть  едва коснулась  бешено крутящегося в воздухе  лезвия  -  этого
оказалось  достаточно,  чтобы  оно  завертелось  вдвое   быстрее  и,  описав
последний  круг, вонзилось  в живот  его  обладателя. Полотенце,  украшенное
стеклянным алмазом, свалилось с головы, глаза борца за веру стекленели.
     -  Господи Иисусе,  - прошептал  Хамис аль-Борин, несколько дней  назад
почерпнувший свое звучное имя с пачки мыла, которое он по ошибке приобрел  в
супермаркете вместо кукурузной патоки. Больше сказать он ничего не смог - по
подбородку потекла кровь, и ноги его подогнулись.
     -  Ну, допустим,  - кивнул Римо, - Солнечная долина. Кстати, ты знаешь,
что это дорогой и модный курорт?
     - Я смогу увидеть там звезд? - оживился Чиун, ревностно смотревший  все
дневные телесериалы.
     В  последнее время,  однако,  он стал изменять  привычке, что  объяснял
"изменой благочестию"  со стороны режиссеров  телепрограмм. Чиун не  одобрял
насилие и эротические сцены.
     Подобрав  с мостовой оранжевый  бриллиант, Чиун  некоторое время изучал
его в свете уличного фонаря.
     - Стекло, - презрительно пробормотал он. -  В  мире  не осталось ничего
настоящего. И  как  грубо сделано.  Разве  бывают оранжевые бриллианты?  Это
нельзя назвать даже подделкой, Римо. - Чиун расстроено ткнул носком сандалии
лежащий  рядом  труп. -  Всюду насилие.  Даже в моих дневных драмах, некогда
столь чудесных. Эту страну ни  к чему спасать - она не стоит этого.  Отбросы
вашего общества всплывают на самый верх и оттуда управляют вами.
     - А ты смотри старые записи, папочка, - посоветовал Римо.
     Они двигались  по  направлению  к Белому дому, где легче было поймать в
это время такси до аэропорта Даллес.
     - Это не то! Старые я все смотрю. Наизусть. И знаю все про всех  звезд,
которые там играли. И  знаю, что мне они нравились  больше  нынешних. Потому
что теперь  в дневных программах звезды занимаются  сексом, дерутся и грязно
ругаются.  Куда девались честность, наивность и чистота? - горестно вопросил
Чиун, Мастер  Синанджу и преданнейший поклонник  "Планеты любви",  последнюю
серию  которой  дали  в  дневной  программе  несколько месяцев  назад  после
двадцати пяти лет непрерывного  показа. - Где теперь чистота и невинность, я
тебя спрашиваю?
     - А где ты видел их в жизни, папочка?
     Римо показалось, что его вопрос не лишен известной логики.
     - Они перед тобой.
     Чиун гордо поднял подбородок.
     Первый  рейс на Солнечную долину  оказался лишь в  пятом часу утра,  и,
сидя в полупустом зале ожидания, Римо предавался  воспоминаниям о  множестве
других аэропортов,  где случалось ему ждать рейса, и  в которых окончательно
умерла  его надежда на то, что у него когда-нибудь будет свой дом, где можно
преклонить  голову  на знакомую  с  детства  подушку и увидеть,  проснувшись
поутру, те же лица, которые видел минувшим вечером.
     Нет, его удел состоял в другом - вместе с одиноким  существованием Римо
обрел способность столь совершенного владения своим телом, каким что-либо из
живущих вряд ли мог похвастаться.
     Ибо  он был  посвященным  в тайны  Синанджу, солнечного источника  всех
боевых  искусств,  отраженным лучом древнейшей и могущественнейшей мудрости.
Так-то оно так, но аэропортов в мире так много. Вот если бы у него была хотя
бы какая-нибудь деревенька, в которую  он мог  бы время  от времени посылать
заработанное... Чиун не раз говорил ему, что его дом - Синанджу, но это было
в лучшем случае нечто вроде дома духовного. Вообразить же себя корейцем Римо
не мог, как ни старался, не мог. Римо был сиротой - собственно, поэтому Смит
и  выбрал его  для роли карающей десницы КЮРЕ и позаботился о том, чтобы  он
исчез, стал человеком, которого  не было, работавшим на организацию, которой
тоже не существовало.
     Римо давно понял,  что аэропорты - это такие места, где люди бесконечно
жуют  шоколад и пьют кофе или  поднимаются в  бары и напиваются, или сидят в
креслах и читают журналы.
     И ему внезапно захотелось кричать, стоя в центре  этого  вылизанного до
блеска сооружения, готового  выплюнуть  запертых в его брюхе людей  в тесное
чрево самолетов, ждущих снаружи, чтобы проглотить их. Но для всех этих людей
аэропорт был краткой остановкой  на пути домой - а для Римо  он и был  самым
его  домом,  краткой  остановкой на извилистом пути бытия, согревавшим  душу
Римо  так  же,  как  асфальт  внизу  ласкает  взор  человека,  собирающегося
броситься с четырехэтажного здания... Римо вспомнил свой прыжок по окончании
утренней тренировки. Вот он,  его  дом - несколько  кратких  мгновений между
началом прыжка и мягким приземлением на асфальте.
     Что ж, значит, так и надо, решил Римо.
     И кричать тут нечего.
     Утро  следующего  дня  застало  их  у развалин, еще  так недавно бывших
комфортабельным  зимним домиком,  где  провел  свои  последние дни,  пытаясь
спастись от неминуемой смерти,  Эрнест Уолгрин. У  разрушенной  стены дремал
пригревшийся  на  солнышке полицейский.  В  земле среди обломков  фундамента
зияла глубокая воронка.
     Заглянув  внутрь воронки,  Чиун, удовлетворенно  улыбнувшись,  подозвал
Римо. Римо тоже заглянул  вниз.  Все было понятно без слов - так разворотить
фундамент могла только взрывчата, в этом же самом фундаменте и запрятанная.
     - Ну? - спросил Чиун.
     Полицейский, разбуженный звуком его голоса, открыл  один глаз. Встав на
ноги, объяснил  невесть откуда взявшемуся азиату и его белому напарнику, что
здесь  обоим  им  делать   нечего.  Получил  вежливый  ответ,  из   которого
явствовало, что, если он будет им мешать, они просунут его карабин между его
ребер  и он выйдет с  другой стороны. Непривычная легкость движений странной
пары смутила полицейского. Профессиональное чутье подсказало ему, что с ними
лучше  не связываться, - и  потому со спокойной  душой он снова задремал  на
солнцепеке. В конце  концов, до пенсии ему оставалось добрых пятнадцать лет,
а ускорять получение ее по инвалидности у него не было никакого желания.
     - Ну? - повторил Чиун.
     - Дело считаю закрытым, - объявил Римо.
     - Ну почему в  мире не  происходит ничего  нового? - простонал Чиун.  -
Все, все уже было когда-то!
     - Да, один из  первых твоих уроков, - кивнул  Римо.  -  Притча  о  яме.
Смешно -  тут  даже и яма есть. Кстати,  в твоей истории, насколько я помню,
если все сделать правильно, яма в конце концов исчезала.
     Эту  историю,  которую  каждый  Мастер  Синанджу  в   положенный   срок
рассказывал своему  преемнику, Римо помнил  прекрасно. Урок, который  должен
был  извлечь  из  нее  ученик,  сводился к  тому, чтобы  не бояться заданий,
кажущихся поначалу невозможными. А сама история была вот какая;
     В давние времена, когда Дом Синанджу еще не достиг своего могущества, и
Мастера часто  погибали,  пытаясь  достичь  поставленной  цели,  в  Японии в
родовом  замке жил великий сегун. И  один из его  приближенных возжаждал его
смерти, чтобы самому стать сегуном и властвовать над Японией. В то время еще
не было ни  самураев, ни кодекса  бусидо. По японским меркам  - очень давно;
для Синанджу - не очень.
     Охраняли сегуна  храбрые  воины.  Они всегда были  при  нем,  и  всегда
строились по трое - трое, потом еще трое, потом еще и так далее.
     Строй был похож на улей - и сегун занимал  место пчелиной матки. Власть
его  была  безгранична.  Замок  его  был самым большим в  Японии.  А  Мастер
Синанджу, о котором пойдет речь, был отнюдь не  самым сильным - искусство же
управлять дыханием в те времена еще не было открыто.  Прозвали этого мастера
"Мухой" - за манеру двигаться быстро, с короткими остановками.
     Мастер "Муха" понимал,  что убить сегуна в его замке никак  не удастся.
Конечно,  зная секреты  Синанджу,  он владел боевым искусством во много  раз
лучше самого опытного  японского  воина. Но - одного  воина,  а  не  многих,
собранных вместе. В те времена в  Японии еще не  появились  ниндзя  - ночные
убийцы, создавшие  свою школу  в  попытках подражания  Мастерам Синанджу, но
подражание всегда останется подражанием - и не более того.
     Но для Синанджу те времена были трудными, и в деревне царил голод. Люди
с  надеждой  взирали на  Мастера, а  он  не мог сказать им -  "я  слаб  пред
сегуном,  люди,   он   слишком  силен".  Плачущему  от   голода  ребенку  не
рассказывают о силе и слабости. Перед ним ставят наполненный рисом  горшок и
с улыбкой говорят: "Поешь, милый".
     Эти самые слова люди и услышали от Мастера Мухи - а перед тем он взял у
вельможи,  желавшего смерти сегуна,  часть денег,  предназначенных Мастеру в
обмен на  жизнь сюзерена, и купил на них риса для всей деревни. Остальную же
часть вельможа пообещал отдать после выполнения задания.
     В  Японию Мастер Муха отправился морем, чтобы прибыть  незамеченным. Но
власть сегуна была так велика, что он уже знал  - в его землю прибыл человек
из Синанджу.
     Но  если  Дом  Синанджу и не  обладал  еще в те времена  могуществом  -
мудрость его уже была с ним. И уже тогда Мастерам было известно, что в любой
силе скрывается слабость - и любая слабость может обернуться силою. Панцирь,
защищающий  от стрел,  станет гибелью для воина, если тот упадет  в воду. Не
боящееся воды дерево  легко  разломать рукой. Нож,  брошенный во  врага,  не
всегда достигает цели и оставляет безоружным метнувшего.
     Жизнь,  священная  для  каждого,  неминуемо  ведет  к  смерти.  Смерть,
заканчивая одну жизнь, порождает новую.
     Все это Мастер  Муха очень хорошо знал - и еще знал, что  с той минуты,
как он ступил на землю Японии, за ним наблюдают десятки соглядатаев великого
сегуна. Везде: в лесу, у реки, в заброшенной деревне и священном городе.
     И тогда Мастер Муха притворился,  что невоздержан в вине. И пил его,  и
каждый раз поблизости оказывался кто-нибудь из людей сегуна. И, прикидываясь
пьяным, Муха выбалтывал ему секреты своего мастерства -  о том, как слабость
точит изнутри силу и сила скрывается в слабости.
     В  самое короткое  время  слова  Мастера  достигли ушей  сегуна.  А  он
требовал  от  своих шпионов,  чтобы те выведали у  Мастера, какие же  слабые
места усмотрел он в его несокрушимой мощи.
     И  Мастер  говорил - стены замка  такие толстые,  что  воины не услышат
поданной  им команды; охранников вокруг  сегуна  так  много,  что  среди них
вполне могут  оказаться предатели. Чем больше  колосьев на поле,  тем  легче
укрыться сорняку.
     Сегун,  который собрал в своем замке лучших  воинов  и лучшее оружие со
всей страны,  в конце концов рассмеялся и  в  последний раз послал к Мастеру
шпиона  - узнать,  что же  может защитить лучше, чем его замок и его охрана?
Именно это желает знать великий сегун, прежде чем расправиться с Мухой.
     И  Мастер Муха ответил  ему - в глубокой  яме  недалеко отсюда прячется
самый свирепый разбойник во всей Японии, и схватить его никому не удастся.
     Известно,  что разбойники  были во всех  землях и во все  времена.  Где
больше,  где  меньше. Больше,  конечно, в тех  землях,  которые  страдали от
бедности. Но и в богатых странах их было немало. И Муха знал, что должны они
быть и в Японии. И не ошибся.
     Лазутчик сегуна спросил Мастера, о каком именно разбойнике идет речь. И
Мастер ответил:
     -  Человек этот столь велик, что ваш  сегун не знает даже его имени.  И
никогда не  сможет найти его.  Это самый ловкий разбойник во всей Японии.  И
прячется в таком  месте,  до которого никто  не сможет добраться.  Это самое
надежное место во всей Вселенной, друг мой.
     И  когда лазутчик спросил его,  где же находится это место. Мастер Муха
ответил, что об этом знает лишь великий разбойник - и он сам, но он не может
раскрыть секрет, не нарушив обещания, данного у смертного одра.  Потому он -
и Мастер усмехнулся - разбойник этот дожил до преклонных  лет и умер в покое
и  радости, и теперь лишь Мастер Синанджу знает, где находится это место - и
унесет с собой в могилу этот секрет. Ведь такое сокровище не для смертных.
     День спустя лазутчик появился снова с пригоршней драгоценных камней - и
стал уговаривать  Мастера  взять их  в