олько недель тому  назад был
наварен  в  большом количестве по  приказанию и  под  неустанным наблюдением
самого мистера Хелстоуна.  К  чему бы  он ни приложил руку -  все непременно
должно было удаваться на славу;  он не терпел ничего низкопробного,  и в чем
бы ни принимал участие, начиная от сооружения общественного здания - церкви,
школы  или  суда  -  и  кончая  приготовлением обеда  для  гостей,  во  всем
сказывалась его  щедрость,  энергия,  широта.  Мисс  Килдар обладала теми же
достоинствами, и эти двое всегда встречали друг в друге поддержку.
     Каролина и Шерли вскоре очутились среди многолюдного сборища; первая на
этот  раз  держалась  с  не  свойственной ей  непринужденностью,  ее  словно
подменили:  вместо того чтобы,  по  своему обыкновению,  поскорее забиться в
какой-нибудь укромный уголок или скрыться у  себя в  спальне и просидеть там
до  начала  процессии,  она  принялась  расхаживать по  всем  трем  парадным
комнатам,  беседуя и улыбаясь, подчас даже первая заговаривая с тем или иным
гостем.   Присутствие  Шерли,   ее   манера  держаться  действовали  на  нее
благотворно.   Шерли  не  робела  на  людях,  у  нее  не  возникало  желания
стушеваться перед  ними,  избегать их.  Любому человеку,  будь  то  мужчина,
женщина или ребенок,  она готова была подарить свое расположение, - конечно,
одним больше, другим меньше, но, как правило, со всяким, кто не проявил себя
с  дурной стороны,  как невоспитанный,  грубый или чванливый человек,  Шерли
держалась дружелюбно, обходительно и думала о нем только хорошее.
     Это  добродушие и  делало  ее  всеобщей любимицей,  придавая ее  речам,
шутливым и серьезным,  особую прелесть и лишая ее насмешки колкости.  Однако
ее  обходительность не  умаляла ценности ее  дружбы,  которая проистекала из
сокровенных  глубин  ее  души,   в  противоположность  этой  чисто  светской
обходительности.  Мисс Хелстоун была ее задушевной подругой,  а все эти мисс
Пирсон,  Сайкс,  Уинн  и  другие  пользовались только ее  щедро  расточаемой
любезностью.
     Когда  в  гостиную вошел  Донн,  Шерли  сидела  на  диване,  окруженная
многочисленными гостями.  Ее гнев против него уже улегся,  и  она приветливо
кивнула ему. Зато он показал себя во всей красе. Он не сумел ни отклонить ее
приветствие с гордостью человека, незаслуженно оскорбленного, ни ответить на
него  с  чистосердечной  радостью  человека,  готового  простить  и  забыть:
нанесенная ему  обида  не  вызвала в  нем  стыда,  и  при  встрече со  своей
обидчицей он не выглядел пристыженным; злоба, как и другие его чувства, была
мелкой, не способной вылиться в яростную вспышку. Не отвечая на приветствие,
он прошел мимо Шерли бочком,  трусливо поеживаясь, с надутым и хмурым видом.
Ничто и никогда не могло бы заставить его примириться с ней; и в то же время
его мелкая душонка неспособна была жаждать мщения -  даже будь он  оскорблен
куда более сильно.
     - Он не стоит моего негодования,  - заметила Шерли Каролине. - Какая же
я  была глупая!  Негодовать на  беднягу Донна за  его  злобные выпады против
Йоркшира -  это так же  нелепо,  как сердиться на комара,  который старается
укусить носорога.  Будь я  мужчиной,  я  бы  просто вытолкала его за  дверь;
теперь я  рада,  что  применила только моральное воздействие.  Но  пусть  он
держится подальше - мне он неприятен, раздражает меня; в нем даже нет ничего
забавного - Мелоун и тот лучше!
     Мелоун словно захотел оправдать столь лестное мнение; едва успела Шерли
произнести эти слова,  как вошел Питер Огест в  полном параде,  в перчатках,
надушенный,  напомаженный и гладко причесанный,  держа в руках букет из пяти
или  шести  пышно  распустившихся махровых роз;  он  преподнес букет молодой
помещице с  неподражаемым изяществом,  запечатлеть которое не способен самый
искусный карандаш.  Кто после этого осмелился бы утверждать, что Питер Огест
не умеет быть обходительным с  дамами?  Он сорвал цветы и  преподнес их;  он
возложил на алтарь Любви,  или,  вернее,  Маммоны,  дань своих чувств.  Чего
стоил Геркулес с веретеном в руке в сравнении с Мелоуном, протягивающим даме
букет роз?  По-видимому,  он и  сам это понимал и  был приятно изумлен своей
прытью.  Не сказав ни слова,  он направился к  выходу и,  уходя,  исподтишка
посмеивался,   по-видимому  поздравляя  себя  с  успехом;   но  внезапно  он
остановился и оглянулся,  очевидно желая воочию убедиться, что действительно
преподнес букет.  Да, вон они, шесть ярких роз, лежат на малиновом шелку, их
придерживает белоснежная  ручка  в  золотых  кольцах,  над  ними  склонилось
полускрытое ниспадающими вдоль щек локонами смеющееся лицо;  увы!  -  локоны
только наполовину скрывали его, и Питер заметил усмешку! Сомнения не было, -
на  его рыцарскую любезность ему отвечали насмешкой,  он стал посмешищем для
девчонки, - нет, для двух девчонок, мисс Хелстоун тоже улыбается; мало того,
Питер понял,  что его намерения разгаданы,  и помрачнел как грозовая туча. В
эту  минуту  Шерли  подняла голову и  увидела устремленный на  нее  свирепый
взгляд; Мелоун по крайней мере умел ненавидеть - Шерли сразу это поняла.
     - Питера следует проучить, и я его проучу, - шепнула она Каролине.
     Но  вот  в  дверях  столовой  показались три  священника,  облаченные в
строгие темные одежды,  но с  сияющими лицами.  Покончив с делами духовными,
они захотели перед началом процессии подкрепить свои силы телесные.  Мистера
Болтби  с  почетом  усадили  в  большое,  мягкое,  обитое  сафьяном  кресло,
оставленное нарочно для него;  Каролина, которой Шерли шепнула, что пора уже
выполнять обязанности хозяйки,  поспешила поднести стакан вина и тарелочку с
миндальным печеньем достойному всяческого уважения другу своего дяди. Позади
кресла стояли два церковных старосты -  их  присутствие на  празднике мистер
Болтби  считал  необходимым,  ибо  они  были  попечителями воскресной школы;
миссис Сайкс и другие прихожанки окружали своего священника и хором выражали
надежду,  что он не слишком утомился,  и  опасения,  как бы ему не повредила
жара. Миссис Болтби, - она уверяла, что ее господин и повелитель, погружаясь
после обеда в сладкий сон,  походит на ангела, - склонилась над ним, ласково
вытирая его влажный от  испарины лоб;  короче говоря,  Болтби был на вершине
славы и округлым, сочным voix de poitrine* изрекал благодарности за внимание
и уверял,  что чувствует себя вполне терпимо.  Подошедшую к нему Каролину он
не удостоил и взглядом, но принял ее угощение; он не заметил ее, как никогда
не замечал,  да и  знал ли он вообще о  ее существовании?  Однако печенье он
заметил и,  будучи сластеной,  захватил сразу целую пригоршню.  Что касается
вина, то миссис Болтби попросила разбавить его горячей водой и добавить туда
сахара и мускатного ореха.
     ______________
     * Грудным голосом (франц.).

     Тем временем мистер Холл стоял у открытого окна,  вдыхая свежий воздух,
насыщенный благоуханием цветов,  и  дружески беседовал с мисс Эйнли.  Вот за
ним Каролина рада была поухаживать.  Что бы такое ему принести? Он не должен
сам  беспокоиться,  она позаботится о  нем.  Каролина положила на  небольшой
поднос всевозможные лакомства и поднесла священнику.  Вскоре Маргарет Холл и
мисс Килдар тоже подошли к своему любимцу; им тоже казалось, что они взирают
на  сошедшего с  небес ангела;  Сирил Холл был для них непогрешим,  как папа
римский,  точно так же как преподобный Томас Болтби для своих почитательниц.
Человек двадцать,  а  то и  больше,  столпились вокруг Хелстоуна;  кто же из
священников лучше него умел развлекать общество? Молодые пастыри, как всегда
сбившись  в  кучку,  представляли собой  созвездие из  трех  планет  меньшей
величины.  Многие девицы поглядывали на  них  издали,  не  решаясь,  однако,
приблизиться.
     Мистер Хелстоун вынул часы.
     - Без десяти два, - объявил он, - пора открывать процессию. Идемте.
     Он надел шляпу и вышел. Гости толпой последовали за ним.
     Тысяча двести детей разбились на  три колонны по  четыреста человек,  и
каждую  замыкали  музыканты;  колонны  разделились на  шеренги  по  двадцать
учеников,  а  между  ними  Хелстоун  попарно  разместил учителей;  затем  он
провозгласил:
     - Грейс Болтби и  Мэри  Сайкс ведут прихожан Уинбери!  Маргарет Холл  и
Мэри Энн Эйнли ведут прихожан Наннли! Каролина Хелстоун и Шерли Килдар ведут
прихожан Брайерфилда!
     Затем последовал другой приказ:
     - Мистер Донн - к Уинбери; мистер Суитинг - к Наннли; мистер Мелоун - к
Брайерфилду.
     Те повиновались.
     Священники возглавили,  а причетники замкнули шествие.  Хелстоун махнул
шляпой,  и тотчас затрезвонили все восемь колоколов на колокольне, загремели
духовые оркестры,  флейта начала перекликаться с  горном,  глухо  зарокотали
барабаны, и шествие тронулось в путь.
     Широкая  белая  дорога  развертывалась как  лента  перед  этой  длинной
процессией, лучезарное небо и яркое солнце взирали на нее, ветерок покачивал
над ней верхушки деревьев,  и  все ее участники -  тысяча двести детей и сто
сорок  взрослых  -  в  приподнятом настроении и  с  веселыми  лицами  дружно
выступали в такт музыке;  то было красивое зрелище,  которое радовало глаз и
сердце;  то был день радости для богачей и бедняков.  Священники потрудились
на  славу!  Воздадим же  хвалу английскому духовенству.  Правда,  не все его
представители безгрешны,  ибо это живые люди,  как и  мы  с  вами,  но плохо
пришлось бы  нашей  стране  без  них:  Великобритания много  потеряет,  если
церковь ее падет. Боже, поддержи нашу церковь! И возроди ее, о Боже!


        "ГЛАВА XVII"

                             Школьный праздник

     Эта армия под командой женщин и  священников шла не в  сражение,  не по
пятам врага, но она выступала под звуки маршей, которые, судя по блеску глаз
и выражению лиц, настраивали некоторых из ее участников, как, например, мисс
Килдар,  если и  не на боевой,  то во всяком случае на воинственный лад.  Ее
оживленное лицо бросилось в глаза Хелстоуну, когда тот случайно обернулся, и
оба рассмеялись.
     - Мы  идем не  в  бой,  -  сказал он.  -  Наша страна не  призывает нас
защищать ее  рубежи;  ни враги,  ни тираны не посягают на нашу свободу и  не
угрожают нам.  Мы только совершаем прогулку -  не больше;  так что, капитан,
охладите свой воинственный пыл; сейчас он - увы! - ни к чему!
     - Я советую вам то же самое,  ваше преподобие,  - ответила Шерли. - Мое
воображение, - продолжала она, обращаясь к Каролине, - дополнит то, чего нет
в  действительности.  Пусть мы не настоящие солдаты,  да я  вовсе и не жажду
кровопролития,  но мы солдаты воинства Христова.  Давай представим себе, что
время  отступило на  несколько веков  назад и  мы  совершаем паломничество в
Палестину.  Нет,  нет,  не  так,  -  представим себе  более величественную и
суровую картину:  мы  -  жители шотландских долин.  Скрываясь от врагов,  мы
уходим в  горы под  водительством капитана -  ковенантера{264}.  Там  должен
состояться наш тайный сбор.  Мы молимся и знаем, что нам предстоит сражение,
но  верим -  души погибших в  бою вознесутся на  небо,  и  мы  не  страшимся
обагрить землю своей кровью. Эта музыка глубоко волнует меня, наполняет меня
трепетом жизни,  и  сердце мое бьется с особой,  еще не изведанной силой.  Я
жажду опасности -  жажду защищать свою веру,  свою страну или хотя бы своего
любимого.
     - Шерли,  - прервала ее Каролина, - что это краснеет на вершине холма у
Стилбро? У тебя зоркие глаза, взгляни-ка.
     Мисс Килдар посмотрела в сторону Стилбро.
     - Да,  там  какая-то  красная полоска:  это  солдаты,  -  сказала она и
добавила с живостью: - это кавалеристы, и едут они очень быстро; их шестеро.
Они движутся на нас;  нет,  они сворачивают направо,  - видно, заметили нашу
процессию и хотят с нами разминуться... Куда же они направляются?
     - Может быть, они просто проезжают лошадей?
     - Возможно... Вот они уже и скрылись.
     Тут заговорил мистер Хелстоун.
     - Мы двинемся в Наннли через Ройд-лейн кратчайшим путем, - сказал он.
     Повинуясь  команде,   процессия  свернула  в  Ройд-лейн.   Дорога  была
настолько узкой, что двигаться можно было лишь по двое в ряд, дабы не упасть
в канаву, тянувшуюся по обе стороны от нее. Половина пути была уже пройдена,
когда  священники стали  вдруг выказывать признаки беспокойства.  Засверкали
очки Болтби,  закивала шляпа Хелстоуна.  Молодые священники подтолкнули друг
друга локтем. Мистер Холл обернулся к женщинам с улыбкой.
     - Что случилось? - спрашивали его.
     Мистер Холл  указал палкой вдаль.  О,  диво!  навстречу им  шла  другая
процессия,  тоже  под  предводительством мужчин в  черном и  тоже под  звуки
музыки.
     - Что это?  -  спросила Шерли.  - Наши двойники или привидения? Вот еще
новости!
     - Ну что ж,  ты жаждала сражения, - возможно, оно произойдет, хотя бы в
виде перестрелки взглядов, - смеясь, заметила Каролина.
     - Они здесь не пройдут,  -  зашумели молодые священники, - мы дорогу не
уступим.
     - Уступить дорогу?  Об  этом и  речи быть не  может!  -  твердо объявил
Хелстоун,  обернувшись.  -  Что вы,  друзья!  В дамах я уверен - они проявят
стойкость.  Любая из них,  я знаю, рада будет постоять за честь англиканской
церкви. Что на это скажет мисс Килдар?
     - Она спросит, в чем дело.
     - Школы диссидентов и  методистов,  баптисты{265},  индепенденты{265} и
веслеянцы  объединились в  нечестивом  союзе,  решив  преградить  нам  путь,
заставить нас повернуть обратно.
     - Они дурно воспитаны,  -  заметила Шерли,  -  а я этого не выношу!  Не
мешает преподать им урок.
     - Урок вежливости, - вставил Холл, который всегда стоял за мир, - но не
пример грубости.
     Хелстоун выступил вперед.  Быстрым  шагом  направился он  к  вражескому
отряду,  но когда он почти приблизился к  одному из мужчин,  -  по-видимому,
предводителю,   плотному,   неопрятного  вида  человеку  с  черными,  гладко
прилизанными волосами,  -  тот  скомандовал  своим  остановиться.  Процессия
замерла на месте;  а предводитель, вынув из кармана сборник духовных гимнов,
указал на какой-то стих, затянул напев, и все хором подхватили один из самых
скорбных гимнов.
     Хелстоун подал музыкантам знак,  и те грянули "Правь, Британия!" во всю
мощь  своих  медных  инструментов.   Он  приказал  детям  петь,   и   они  с
воодушевленном подхватили слова. Враг был оглушен и повергнут; псалом совсем
затерялся в звуках гимна.
     - Вперед -  за мной!  -  скомандовал Хелстоун.  -  Не бегом, но твердым
походным шагом! Женщины и дети, сомкните ряды и возьмитесь за руки.
     Он пошел впереди своего отряда решительным и спокойным шагом, а ученики
и учителя двинулись за ним,  как им было сказано, не торопясь и не отставая,
как бы слитые в  едином стремлении;  молодым пастырям волей-неволей пришлось
следовать за всеми, ибо Хелстоун и мисс Килдар весьма бдительно наблюдали за
тем, чтобы не было никаких нарушений приказа и никаких самовольных действий,
и  готовы были в случае надобности пустить в ход один свою трость,  другая -
свой зонтик.  Ошеломленные этим натиском, диссиденты растерялись и, теснимые
врагом,  вынуждены были отступить,  а затем и повернуть вспять, очистив путь
процессии Хелстоуна.  Болтби,  правда,  почувствовал себя  плохо от  быстрой
ходьбы,  но  Хелстоун и  Мелоун поддерживали его  с  двух сторон,  и  он  не
пострадал, хотя и сильно запыхался.
     Толстяк -  предводитель диссидентов, - остался сидеть в канаве. Это был
торговец спиртными напитками,  глава  местных нонконформистов;  впоследствии
говорили,  что  в  тот достопамятный день он  проглотил воды больше,  чем за
целый год.
     Все это время мистер Холл оберегал Каролину,  а Каролина оберегала его;
с  мисс Эйнли он  обменялся впечатлениями по  поводу происшедшего уже потом;
мистер Хелстоун и  Шерли сердечно пожали друг другу руки,  после того как им
удалось взять верх над  врагом.  Молодые священники возликовали и  принялись
шумно поздравлять друг друга с успехом, но мистер Хелстоун быстро охладил их
пыл,  заметив, что они все равно никогда ничего не говорят к месту и поэтому
им лучше придержать язык,  да,  кстати сказать,  в благополучном исходе дела
нет никакой их заслуги.
     В половине четвертого процессия повернула назад и в четыре остановилась
у школы; здесь на скошенном лугу были уже расставлены скамьи; детей усадили,
принесли большие корзины,  накрытые белыми салфетками,  и дымящиеся жестяные
чайники.  Мистер Холл  прочел,  а  дети пропели предобеденную молитву;  юные
голоса мелодично и  нежно звенели в  чистом воздухе.  Затем детям были щедро
розданы сдобные булочки с  изюмом и  налит  сладкий чай.  Ради  праздника не
допускалось  никаких  ограничений;  каждому  ученику  полагалось  еды  вдвое
больше, чем он в силах был съесть, чтобы он мог отнести часть лакомств своим
близким,  которые по той или иной причине - по старости или недомоганию - не
смогли присутствовать на празднике.  Музыкантам и певчим были поданы булочки
и кружки с пивом. Затем скамьи убрали, и луг был отдан в распоряжение детей.
     Звонок  созвал преподавателей,  попечителей и  попечительниц в  классы;
мисс  Хелстоун,  мисс Килдар и  многие другие дамы уже  суетились там  около
своих чайных столов,  проверяя,  все ли  на месте.  Прислуживать гостям были
приглашены  служанки  чуть  ли  не  со  всей  округи,  так  же  как  и  жены
причетников,  певчих и музыкантов;  все приоделись как можно лучше, стараясь
перещеголять друг  друга  в  изяществе,  и  в  толпе  мелькало много молодых
женщин,  стройных и миловидных. Дела хватало - одни резали хлеб и намазывали
его маслом,  другие приносили кипяток из кухни.  Гирлянды зелени, украшавшие
белые стены, букеты цветов, блеск серебряных чайников и фарфоровой посуды на
столах,  веселые,  оживленные женщины в нарядных платьях - все это создавало
приятную,  ласкающую глаз  картину.  Разговор был  не  особенно громким,  но
оживленным,  и  канарейки  в  своих  высоко  подвешенных  клетках  голосисто
заливались.
     Каролина в качестве племянницы священника этого прихода заняла место за
одним  из  трех  первых столов;  за  двумя другими хлопотали миссис Болтби и
Маргарет Холл. За этими столами разместилось лучшее общество: в Брайерфилде,
так же как и везде,  не существовало полного равенства. Чтобы не страдать от
жары,  мисс Хелстоун сняла свою шляпку и шарф;  длинные локоны,  падавшие на
плечи, как бы служили ей легким покрывалом, а ее муслиновое платье, скромное
и по-монашески закрытое, позволяло ей обойтись без шарфа.
     Гости  все  прибывали.  Мистер  Холл  занял  свое  обычное место  возле
Каролины,  которая переставляла на подносе чайную посуду и тихонько говорила
с ним о событиях дня;  он несколько помрачнел после нелепого происшествия на
Ройд-лейн,  и  Каролина  старалась вывести  его  из  задумчивости и  немного
развеселить.  Мисс Килдар сидела поблизости от них;  как это ни странно, она
притихла,  -  не смеялась, не шутила и только зорко поглядывала по сторонам.
По-видимому, ей не хотелось иметь рядом с собой за столом случайного соседа,
и она то пошире расправляла платье,  то клала на скамью перчатки или вышитый
платочек.  Каролина заметила ее  уловки  и  спросила,  кого  из  друзей  она
поджидает.  Шерли наклонилась к ней,  чуть не касаясь ее уха своими розовыми
губками,  и  тихо проговорила с  той  музыкальной мягкостью,  которая всегда
появлялась в ее голосе, когда что-нибудь волновало ее сокровенные чувства.
     - Я  жду мистера Мура;  я  видела его вчера вечером,  и  он  обещал мне
прийти вместе с  сестрой и  сидеть за  нашим столом;  он не обманет меня,  я
уверена,  но  может опоздать,  и  тогда нам придется сидеть врозь;  да вот и
новые гости подоспели и, конечно, займут все места! Вот досада!
     И  действительно,  в  комнату с торжественным видом вошел мистер Уинн -
мировой  судья,  в  сопровождении жены,  сына  и  двух  дочерей.  Эта