Я должна подойти к нему,  я так хочу быть с ним рядом!  Пусти меня, я
больше не могу!
     - А зачем это тебе?
     - Поговорить, узнать, как он себя чувствует, не могу ли я помочь...
     - Злить его и  надоедать ему,  устроить сцену,  выставить себя и его на
посмешище перед  всеми  этими  солдатами,  перед  мистером  Мелоуном,  твоим
дядюшкой и всеми прочими.  Как по-твоему,  понравится это ему или нет? И что
ты сама будешь думать об этом через неделю?
     - Ты  всегда  так  и  будешь  меня  поучать и  одергивать?  -  спросила
Каролина, теряя терпение.
     - Да,  ради него.  А еще больше -  ради тебя самой.  Повторяю:  если ты
сейчас покажешься,  не пройдет и  часа,  как ты об этом пожалеешь.  И Роберт
тоже.
     - Ты думаешь, он рассердится?
     - Куда больше,  чем в тот раз,  когда мы его остановили, чтобы пожелать
ему доброй ночи. Помнишь, как ты тогда волновалась?
     - Но ведь то была шутка, тогда ему ничто не грозило.
     - А сейчас он занят серьезным делом и ему нельзя мешать.
     - Я хочу быть с ним только потому,  что он мой кузен, понимаешь? Только
потому!
     - Я все понимаю.  Но лучше посмотри на него.  Он ополоснул лоб, и кровь
перестала сочиться.  Я же тебе говорила:  его рана -  простая царапина,  это
видно даже отсюда. Ну вот, теперь он занялся ранеными.
     И  действительно,   Мур  и  Хелстоун  обходили  двор,   наклоняясь  над
простертыми на  земле телами.  По их знаку раненых поднимали и  переносили в
здание фабрики.  Когда  с  этим  было  покончено,  Мур  приказал Джо  Скотту
оседлать ему  и  Хелстоуну коней,  и  вскоре они  умчались галопом в  разные
стороны на поиски врача.
     Каролина никак не могла успокоиться.
     - Ах, Шерли, Шерли! Мне так хотелось обменяться с ним хоть словом, пока
он не уехал! - пробормотала она, и слезы блеснули у нее на глазах.
     - О чем ты плачешь,  Лина?  -  довольно строго спросила мисс Килдар.  -
Радоваться надо,  а не горевать!  Роберт отделался пустяковой царапиной,  он
победил,  в  бою  он  сохранял все свое мужество и  хладнокровие,  теперь он
торжествует, - разве это причина для слез и разве теперь время плакать?
     - Ты  не  знаешь,  что у  меня на  сердце,  Шерли!  -  жалобно ответила
Каролина. - Какая мука, какое смятение! Ты не знаешь даже, почему я страдаю.
Я  понимаю:  ты восхищаешься величием и  достоинствами Роберта.  Я  сама это
ценю, но в то же время я чувствую себя такой несчастной! Он ушел от меня так
далеко, еще дальше, чем прежде. Оставь меня, Шерли, дай мне поплакать, слезы
принесут мне облегчение.
     Каролина вся дрожала, и мисс Килдар не решилась больше ее упрекать. Она
вышла из  сарая,  чтобы подруга могла поплакать вволю.  Это оказало желаемое
действие;  через несколько минут Каролина сама присоединилась к ней, заметно
успокоившись.
     - Пойдем домой,  Шерли,  -  проговорила она  своим обычным,  покорным и
нежным голосом.  -  Я обещаю больше не пытаться увидеть Роберта, пока он сам
этого не захочет,  я не стану ему навязываться. Благодарю тебя за то, что ты
меня сейчас удержала.
     - Я  это сделала с добрыми намерениями,  -  заметила мисс Килдар.  -  А
теперь, милая моя Лина, - продолжала она, - давай подставим лицо прохладному
утреннему ветерку и  пойдем потихоньку обратно,  к твоему дому.  Мы войдем в
него так же,  как вышли.  Никто не  узнает,  где мы  были и  что видели этой
ночью,  а поэтому нам нечего страшиться насмешек и сплетен. Завтра мы увидим
Роберта,  завтра все будет в порядке, и больше я тебе ничего не скажу, не то
и  сама расплачусь.  Тебе кажется,  что я с тобой жестока,  но это совсем не
так.


        "ГЛАВА XX"

                             На следующий день

     На  обратном пути  девушки не  встретили ни  души,  бесшумно проникли в
столовую и  так же неслышно поднялись по лестнице;  занималась заря,  и было
уже  достаточно светло.  Шерли сейчас же  улеглась,  и  едва успела опустить
голову на  подушку,  как  освежающий сон  смежил ей  веки и  успокоил все ее
чувства,  хотя комната была ей непривычна,  -  она ночевала здесь впервые, а
только что пережитые события были страшнее и опаснее всего,  что ей довелось
когда-либо пережить.
     Превосходное здоровье  было  одним  из  самых  завидных качеств  Шерли.
Отзывчивая и горячая, она никогда не была слабонервной. Самые бурные чувства
могли  пробуждаться и  бушевать в  ее  душе,  не  изнуряя  ее;  любая  гроза
волновала и  потрясала ее  лишь до тех пор,  пока гремел гром;  но когда все
утихало, к ней возвращались прежняя жизнерадостность и неувядающая свежесть.
Если   день   приносил  ей   живительные  волнения,   то   ночь  стирала  их
успокоительным сном.  Счастливое выражение прекрасного лица  Шерли  отражало
всю безмятежность и покой ее души.
     Каролина смотрела на спящую подругу;  ей не спалось.  У  нее был совсем
иной характер.  Самого пустячного волнения за  чаем,  на  школьном празднике
было достаточно,  чтобы бессонница мучила ее  всю ночь,  а  тут на ее глазах
произошло столь ужасное событие, что она вряд ли сможет вообще его позабыть.
Ложиться было ни к  чему.  Каролина сидела возле Шерли и считала бесконечные
минуты, глядя, как июньское солнце поднимается в небе.
     Как быстро расточается жизнь в бесцельности подобных бдений, которые за
последнее время слишком часто выпадали на долю Каролины!  В  эти часы разум,
лишенный  благодатной  пищи  -  манны  надежд  и  сладостного меда  отрадных
воспоминаний,  -  питается скудными крохами мечты. Не находя в них ни опоры,
ни облегчения,  чувствуя, что страстное желание его погубит, он обращается к
философии,  к  самоанализу,  к самоотречению,  призывает на помощь всех этих
богов,  но тщетно -  никто его не слышит,  никто его не поддерживает,  и  он
изнемогает в неравной борьбе.
     Каролина  была  христианкой.  В  минуты  смятения она  часто  молилась,
молилась искренне, прося Бога облегчить ей душу, ниспослать терпение и силы.
Но мы знаем,  что мир наш -  юдоль испытаний и скорби; мольбы ее исполнялись
слишком редко, и Каролине казалось, что небеса их не слышат и не принимают и
что  Бог  отвернулся от  нее.  Порой она  погружалась в  бездну религиозного
отчаяния, уже видела над собой карающую десницу неизбежного возмездия.
     У многих из нас бывают периоды или период, когда жизнь кажется прожитой
понапрасну,  когда  ждешь  и  надеешься,  хотя  надежды  уже  нет,  но  день
осуществления мечты все отдаляется и надежда, наконец, увядает в душе. Такие
мгновения ужасны,  однако самые темные часы  ночи  обычно возвещают рассвет;
так в  январе,  на  переломе года,  ледяной ветер над опустевшей землей поет
отходную зиме и в то же время несет привет грядущей весне. Но гибнущие птицы
не  могут  понять,  что  значат эти  порывы,  от  которых они  замерзают,  и
страдающая душа  еще  меньше способна распознать в  самой бездне боли начало
освобождения.  Пусть же  укрепятся страждущие в  любви и  вере!  Только вера
никогда не  предаст и  никогда не оставит.  "Ибо Господь кого любит,  того и
наказывает".
     Наконец  в  доме  начали  просыпаться.  Служанки встали,  открыли внизу
ставни.  Каролина тоже поднялась с  постели,  которая для  нее была поистине
тернистым ложем,  чувствуя особое  оживление,  приходящее с  началом  дня  и
деятельности ко  всем,  кроме самых отчаявшихся или умирающих.  Она оделась,
как обычно,  тщательно,  стараясь, чтобы платье и прическа ничем не выдавали
смятение ее  души.  Когда обе  девушки были готовы,  мисс Хелстоун выглядела
такой же свежей,  как мисс Килдар, только у Шерли взгляд был оживленный, а у
Каролины вялый.
     - Сегодня я многое скажу Муру,  -  были первые слова Шерли.  По лицу ее
было видно,  что жизнь для нее снова интересна,  полна ожиданий и неотложных
дел.  -  Сегодня ему придется выдержать допрос с пристрастием.  Наверное, он
думает,  что  ловко меня перехитрил.  Мужчины всегда обращаются с  женщинами
так:  скрывают от них опасность, воображая, будто этим они могут избавить их
от страданий.  Они думают,  что мы не знаем,  где они были этой ночью, но мы
знаем,  что они даже не догадываются, где были мы. Мне кажется, женщины в их
представлении мало чем отличаются по уму от детей. Но в этом их ошибка.
     Все это Шерли говорила,  стоя перед зеркалом и накручивая на палец свои
вьющиеся от  природы волосы,  чтобы уложить их  локонами.  Минут через пять,
когда Каролина застегивала ей платье и затягивала пояс,  она вернулась к той
же теме:
     - Если бы  мужчины могли нас  увидеть такими,  какие мы  есть на  самом
деле,  они  бы  немало удивились.  Но  даже самые умные и  проницательные из
мужчин обманываются в отношении женщин: они видят их в превратном свете и не
могут оценить их  особенности как  хорошие,  так и  дурные.  Для них хорошая
женщина -  какое-то странное существо: наполовину кукла, наполовину ангел; а
плохая чаще  всего просто ведьма.  Послушать только,  как  они  восторгаются
детищами своего воображения,  какой-нибудь героиней поэмы, романа или пьесы,
как они восхваляют ее,  называют возвышенной,  божественной и прочее!  Может
быть,  она  и  в  самом деле возвышенна и  божественна,  но  все эти героини
фальшивы,  как искусственная роза на моей лучшей шляпке. Если бы я высказала
все,  что думаю по этому поводу,  если бы я  высказала мое истинное мнение о
лучших женских образах в лучших произведениях, ты себе представляешь, что бы
со мною стало?  Меня бы просто забросали камнями,  и через полчаса я погибла
бы жалкой смертью.
     - Шерли,  ты все время болтаешь и вертишься, я не могу тебя застегнуть.
Постой  минутку  спокойно!  А  кроме  того,  героини писателей вполне  стоят
героев, созданных писательницами.
     - Вовсе нет!  Женщины в мужчинах разбираются куда лучше, нежели мужчины
в  женщинах.  Когда-нибудь  я  выберу  время  и  докажу  это  на  журнальных
страницах,  только боюсь,  что  меня не  напечатают:  моя  рукопись будет "с
благодарностью отклонена" и оставлена у издателя до востребования.
     - А как же иначе?  Ты не сумеешь написать достаточно хорошо, потому что
многого не знаешь, - ты ведь не из ученых дам, Шерли!
     - Видит Бог,  я с тобой не спорю,  Кэри:  я действительно невежественна
как пень. Единственное мое утешение, - что ты от меня недалеко ушла.
     Они спустились к завтраку.
     - Хотела бы  я  знать,  как провели эту ночь миссис Прайор и  Гортензия
Мур, - сказала Каролина, заваривая кофе. - Какая я все-таки эгоистка! Я ведь
только сейчас о них вспомнила.  Они, конечно, слышали весь этот шум: от дома
Мура и  от Филдхеда до фабрики совсем близко,  а  Гортензия так робка,  да и
миссис Прайор вряд ли храбрее.
     - Могу поручиться, Лина, Мур постарался избавить свою сестру от тревог.
Она ведь пошла проводить мисс Мэнн,  и Мур,  наверное,  уговорил ее остаться
там ночевать.  Что же до миссис Прайор,  то о  ней,  признаться,  я  немного
беспокоюсь, но через полчаса мы ее увидим.
     Тем временем слухи о том,  что произошло в лощине, уже распространились
по  всей округе.  Фанни,  отправившаяся в  Филдхед за  молоком,  прибежала с
известием,  что  на  фабрике мистера Мура  ночью было  сражение и  что  там,
говорят,  одних убитых человек двадцать.  Но  еще  до  ее  возвращения Элиза
узнала от мальчишки мясника,  что фабрика сожжена и  разрушена до основания.
Обе служанки ворвались в гостиную,  чтобы поделиться с хозяйкой и ее гостьей
ужасными  новостями.   Свой  достоверный  и  точный  рассказ  они  закончили
уверениями,  что хозяин тоже наверняка был там вместе с причетником Томасом,
что они прошлой ночью,  конечно,  присоединились к  Муру и солдатам,  мистер
Мелоун тоже не появлялся у  себя со вчерашнего вечера,  и  все семейство Джо
Скотта   пребывает  в   страшном  беспокойстве,   не   понимая,   куда   мог
запропаститься его глава.
     Едва  они  успели выложить все  свои  сведения,  как  в  кухонную дверь
постучали:  запыхавшийся мальчик-рассыльный из  Филдхеда  принес  от  миссис
Прайор записку,  набросанную торопливым почерком.  Она  просила мисс  Килдар
немедленно вернуться,  потому что весь дом и, видимо, вся округа в смятении;
необходимо срочно  распорядиться,  а  сделать это  может  только хозяйка.  В
постскриптуме миссис  Прайор предупреждала,  что  мисс  Хелстоун ни  в  коем
случае не  следует оставлять одну в  доме священника,  и  будет лучше всего,
если мисс Килдар приведет ее с собой.
     - Разумеется,  она совершенно права,  -  сказала Шерли и, подвязав свою
шляпку, побежала за шляпкой Каролины.
     - Но что будет с Элизой и Фанни? И что подумает дядя, когда вернется?
     - Твой дядя вернется не скоро;  у  него другая забота.  Он теперь будет
целый день скакать от  Стилбро до  Брайерфилда и  обратно,  поднимал на ноги
мировых судей в ратуше и офицеров в казарме. А что до Фанни с Элизой, то они
могут позвать сюда для  компании жену причетника и  жену Джо  Скотта.  Кроме
того,  теперь им, в сущности, ничто не угрожает. Прежде чем бунтовщики снова
воспрянут духом,  пройдет  немало  недель.  А  тем  временем,  если  я  хоть
что-нибудь  понимаю,  Мур  и  мистер Хелстоун постараются извлечь наибольшую
выгоду из ночного мятежа и  рассеять их окончательно;  они нагонят страху на
власти в  Стилбро и заставят их принять решительные меры.  Я только надеюсь,
что они не будут слишком суровы и не станут преследовать побежденных слишком
безжалостно.
     - Роберт не  способен на  жестокость;  мы  это  видели вчера  ночью,  -
сказала Каролина.
     - Но он будет суров, - возразила Шерли, - и твой дядя тоже.
     Чтобы скорее попасть в  Филдхед,  девушки направились по тропинке через
луг  и  рощу.  Издали они  видели,  что  на  большой дороге царит  необычное
оживление:  всадники и пешеходы непрекращающимся потоком двигались в сторону
обычно безлюдной лощины. Подходя к имению, Шерли заметила, что задние ворота
распахнуты настежь,  на  дворе  и  в  кухне  толпятся  возбужденные мужчины,
женщины и дети, пришедшие за молоком, а экономка, миссис Джилл, по-видимому,
тщетно уговаривает их забрать свои бидоны и разойтись.  Здесь надо пояснить,
что на севере Англии существовал, а кое-где до сих пор существует обычай, по
которому  батраки  помещичьих владений получают молоко  и  масло  в  усадьбе
своего помещика, держащего особое стадо для удовлетворения нужд всей округи.
Такое стадо было и  у мисс Килдар -  сплошь из породистых крайвенских коров,
вскормленных и  вспоенных на  нежной  траве  и  чистой воде  благословенного
Эрдейла.  Шерли весьма гордилась прекрасным видом и превосходными качествами
своих любимиц.
     Сразу поняв, что здесь происходит, и желая поскорее очистить усадьбу от
посторонних,  Шерли  спокойно прошла между  шушукающимися группами.  Она  со
всеми  поздоровалась  открыто  и   непринужденно.   Такая  манера  была   ей
свойственна,  особенно когда она была среди простых людей. Среди равных себе
она держалась гораздо холоднее,  а  с  теми,  кто был выше ее,  -  еще более
гордо.  Затем она поинтересовалась,  все ли получили свое молоко, и, услышав
утвердительный ответ, спросила:
     - Чего же вы в таком случае ждете?
     - Мы тут говорили об этой драке на вашей фабрике,  хозяйка,  -  ответил
один из мужчин.
     - Говорили!  -  воскликнула Шерли.  -  Удивительно,  почему это все так
любят  говорить,   неважно  о  чем?  Вы  говорите,  когда  кто-нибудь  вдруг
скончался,   говорите,   когда  занялся  пожар,  говорите,  когда  фабрикант
разорился,  говорите,  когда  его  убивают.  Но  какой толк  от  всех  ваших
разговоров?
     Для  простых людей  нет  ничего милее  такого откровенного добродушного
нагоняя.  Лесть они презирают,  ругань их  только веселит.  Они называют это
разговором без  обиняков и  получают истинное удовольствие,  даже если брань
обращена против  них.  Однако простая,  домашняя воркотня мисс  Килдар сразу
завоевала расположение толпы.
     - В этом мы грешны не больше других! - ухмыляясь, проговорил кто-то.
     - Но и не меньше!  Вместо того чтобы подавать пример трудолюбия, вы так
же болтливы,  как и богатые бездельники.  Но знатных господ,  которым нечего
делать,  еще можно в  какой-то  степени извинить за пустую трату времени,  а
вам,  кому положено зарабатывать хлеб насущный в поте лица своего, - вам нет
извинения!
     - Вот и неправда, хозяйка! Раз мы так тяжко трудимся, должен у нас быть
праздник?
     - Никогда!  - решительно ответила Шерли, хотя улыбка смягчала суровость
ее слов.  -  Придумайте что-нибудь получше сплетен о ваших ближних за чаем с
ромом,  если вы женщины,  и  за кружкой пива -  если вы мужчины.  А  теперь,
друзья,  -  закончила она,  снова переходя от резкого тона к вежливому, - вы
премного меня обяжете,  если возьмете свои бидоны и  разойдетесь.  Сегодня у
меня много гостей,  и нехорошо, если вы будете толпиться на всех подъездах к
дому.
     Йоркширцев очень трудно к  чему-либо принудить,  но они легко поддаются
уговорам. Не прошло и пяти минут, как двор опустел.
     - Благодарю вас и прощайте, друзья, - сказала Шерли, запирая ворота.
     А  теперь пусть попробует какой-нибудь сверхутонченный лондонец сказать
что-либо плохое об йоркширцах! В сущности, подавляющее большинство всех этих
парней  и  девчонок из  Вест-Райдинга были  джентльменами и  леди  до  мозга
костей.   Лишь  недоброжелательство  и   суетное  тщеславие  так  называемых
аристократов способно превратить их в мятежников.
     Через черный ход девушки прошли на кухню,  а оттуда в вестибюль. Миссис
Прайор почти бегом спустилась к  ним навстречу по ступеням дубовой лестницы.
Она  с  трудом владела собой;  ее  лицо,  всегда такое румяное,  было сейчас
бледно, ее голубые глаза, обычно такие спокойные и кроткие, блуждали, взгляд
был  тревожный,  растерянный.  Тем  не  менее она  удержалась от  бессвязных
восклицаний  или  не  менее  бессвязного  торопливого рассказа  о  том,  что
случилось.  Ночью,  да  и  теперь,  утром,  она  чувствовала главным образом
недовольство собой  за  то,  что  не  смогла проявить достаточно твердости и
хладнокровия, как того требовали обстоятельства.
     - Вы  знаете,  -  начала она  дрожащим голосом,  стараясь,  однако,  не
впадать в  преувеличения,  -  этой ночью толпа бунтовщиков напала на фабрику
мистера Мура;  отсюда мы очень ясно слышали выстрелы и шум.  Никто из нас не
спал,  мы провели ужасную ночь.  А  с утра в доме суматоха,  люди приходят и
уходят, слуги спрашивают, что делать, а я не знаю без вас, что им приказать.
Мистер Мур прислал за едой и  питьем для солдат и других защитников фабрики.
Он  просил  также  кое-что  для  раненых.  Но  я  не  могла  взять  на  себя
ответственность  распорядиться  и  принять  необходимые  меры.   Боюсь,  что
промедление может быть в  какой-то степени нежелательным,  однако это не мой
дом. Вас, милая мисс Килдар, не было, и я ничего не могла сделать.
     - Значит,  им  ничего не  послано?  -  спросила Шерли.  Лицо ее,  такое
спокойное и  ясное даже тогда,  когда она разговаривала с  толпой на  дворе,
сейчас сразу омрачилось гневом.
     - Я полагаю, что нет, дорогая мисс Килдар.
     - Даже раненым? Ни бинтов, ни вина, ни простынь?
     - Полагаю,  что нет.  Правда,  я не знаю,  что сделала миссис Джилл, но
сама я  не  рискнула распоряжаться вашей собственностью и  посылать провизию
солдатам.  Страшно подумать: накормить целую роту! Я не спросила, сколько их
там,  но позволить им опустошить дом я тоже не могла.  Я хотела сделать, как
лучше, но, видно, не все поняла.
     - А тем не менее здесь все ясно:  солдаты рисковали жизнью, защищая мою
собственность,  и,  я  полагаю,  имеют  право на  мою  признательность.  Что
касается раненых, то это такие же люди, как мы с вами, и наш долг им помочь.
     Шерли повернулась и громко крикнула,  не заботясь о мелодичности своего
голоса:
     - Миссис Джи-и-илл!
     Зов  ее  проник через  обе  толстые дубовые двери  гостиной и  кухни  и
оказался куда действеннее всяких звонков.  Миссис Джилл, к