ее   солнце   -
пурпурно-красным,  небо  -  словно  льдистая  посеребренная лазурь.  На  нем
высыпали звезды,  тоже серебряные,  а не золотые, и появились легкие облака,
чуть голубоватые с прозеленью,  прозрачные,  чистые и холодные,  - под стать
всему зимнему пейзажу.
     Но  что это движется там среди облетевших деревьев,  на  которых уже не
осталось ни  зелени,  ни  бурой листвы?  Что  это за  фигурка в  темно-синем
пробирается  по   серому  лесу?   Ну  конечно  же,   это  школьник,   ученик
брайерфилдской школы!  Отстав от  своих  товарищей,  которые бегут  домой по
проезжей дороге,  он  ищет знакомое ему дерево на  мшистом холмике,  где так
удобно сидеть.  Но зачем ему тут сидеть?  Вечер холодный, и уже темнеет. Все
же он садится.  О  чем он думает?  Может быть,  в этот вечер перед ним вдруг
предстало целомудренное очарование природы?  Жемчужно-белая  луна  улыбается
ему сквозь серые ветви деревьев, - может быть, он околдован ее улыбкой?
     Трудно ответить на эти вопросы.  Школьник молчит,  по виду его ни о чем
не  узнаешь:  вместо того чтобы быть зеркалом души,  лицо его  сейчас скорее
походит на маску,  скрывающую все мысли и чувства. Подростку лет пятнадцать.
Он худ,  не по летам высок, лицо его не очень привлекательно, зато в нем нет
ничего рабского,  ничего приниженного;  кажется,  он только и ждет малейшего
намека  на  попытку притеснить его  или  подавить его  волю,  чтобы  тут  же
восстать.  Весь облик его  дышит строптивостью и  упрямством.  Умные учителя
стараются не задевать такого ученика без нужды. Суровость с ним ни к чему не
приводит,  а  лесть может только ухудшить дело.  Лучше оставить его в покое.
Только время его воспитает, только жизнь даст ему опыт.
     По совести говоря,  Мартин Йорк,  - это был, разумеется, он, - презирал
поэзию.  Попробуйте заговорить с  ним о чувствах,  и тотчас услышите в ответ
язвительную насмешку.  Но  вот  он  сидит здесь в  одиночестве и  смотрит не
отрываясь,   как  природа  перелистывает  перед  его  внимательными  глазами
страницы суровой, безмолвной и возвышенной поэзии.
     Посидев,   он  вынимает  из  сумки  книгу.   Это  отнюдь  не  латинская
грамматика,  а томик запретных волшебных сказок.  Еще с час будет достаточно
светло  для  его  зорких  юных  глаз;  кроме  того,  ему  помогает луна:  ее
рассеянный неяркий свет заливает просеку, где он сидит.
     Мартин читает.  Воображение переносит его  в  горы.  Все вокруг сурово,
пустынно,  бесформенно  и  почти  бесцветно.  Ветер  доносит  до  него  звон
колоколов, и он видит сквозь сгущающийся туман, как навстречу ему спускается
видение -  дама в зеленом платье на белоснежном коне.  Он видит ее наряд, ее
драгоценности,  ее  гордого скакуна.  Она говорит ему какие-то  таинственные
слова, о чем-то спрашивает, и вот он уже околдован и должен следовать за ней
в волшебную страну.
     Вторая легенда переносит Мартина на берег моря.  Грохочет прибой, волны
кипят у  подножья могучих утесов,  льет дождь и бушует ветер.  Далеко в море
выдается гряда черных,  оголенных скал.  Над  ними,  за  ними  и  между ними
мечутся,  вьются и кружатся,  взлетают и опадают,  сталкиваются и сплетаются
брызги и пена.  Одинокий путник пробирается по скалам.  Он осторожно ступает
по  мокрым водорослям,  вглядывается в  бездонные провалы,  где  под  толщей
изумрудной соленой влаги  колышутся странные,  дикие,  непроходимые заросли,
каких не найдешь на земле.  Там,  среди этих зарослей,  лежит груда зеленых,
пурпурных и  жемчужных раковин.  Вдруг слышится чей-то  крик.  Он  поднимает
глаза и видит впереди на самом краю гряды высокую бледную фигуру, похожую на
человеческую,  но  всю свитую из водяных брызг,  -  прозрачный,  трепетный и
устрашающий призрак.  Он  не  один!  Теперь  все  волны,  бьющиеся об  утес,
приобретают человеческий облик!  Там целая толпа белых женщин из пены, целый
хоровод туманных нереид{507}...
     Чу!  Кто это?  Книга захлопывается и  исчезает в  сумке.  Мартин слышит
шаги.  Он прислушивается: нет... да! Вот опять тихо зашелестел сухой лист на
лесной тропе. Мартин ждет. И наконец из-за деревьев появляется женщина.
     Она в темном зимнем платье,  лицо ее скрыто вуалью.  Мартин никогда еще
не встречал таких женщин в этом лесу и вообще не видел здесь никаких женщин,
если  не  считать  деревенских девчонок,  которые  изредка приходят сюда  за
орехами.  Но в этот вечер появление незнакомки его не рассердило.  Когда она
приблизилась,  он разглядел,  что она совсем не стара и не дурна,  а скорее,
наоборот,  очень молода и даже красива под своей тонкой газовой вуалью, хотя
раньше,  -  теперь  Мартин ее  узнал,  -  он  частенько называл эту  девушку
дурнушкой.
     Она прошла мимо,  не  сказав ни  слова.  Он так и  знал!  Все женщины -
спесивые обезьяны,  а Каролина Хелстоун -  самая высокомерная кривляка. Едва
эта мысль промелькнула у него в голове,  как девушка в черном,  уже успевшая
отойти на несколько шагов,  вернулась, подняла вуаль и, взглянув на Мартина,
ласково спросила:
     - Вы не сын мистера Йорка?
     Никто на  свете не  смог бы убедить Мартина Йорка в  том,  что при этом
вопросе он залился румянцем, но в действительности он покраснел до слез.
     - Да,  -  буркнул  он,  мучительно стараясь представить себе,  что  она
спросит еще, чтобы хоть как-то побороть смущение.
     - Наверное, вы Мартин? - продолжала Каролина.
     Удачнее фразы она не смогла бы придумать. Замечание было самое простое,
самое естественное,  и  проговорила она его немного робко,  однако подростку
именно это и понравилось, и слова ее прозвучали для него, как музыка.
     Мартин был  весьма самолюбив и  принял как должное то,  что Каролина не
спутала  его  с  братьями.  Подобно  отцу,  Мартин  терпеть  не  мог  всяких
церемоний, и ему было приятно, когда эта дама назвала его просто "Мартин", а
не  мистер Мартин или  как-нибудь еще  в  этом  роде.  За  такое  церемонное
обращение она бы навсегда утратила его благосклонность.  Но еще хуже была бы
снисходительная фамильярность,  и  потому  едва  заметная робость,  короткое
замешательство Каролины показались Мартину вполне уместными.
     - Да, я Мартин, - подтвердил он.
     - Как поживают ваши родители?
     Хорошо, что она не сказала "папа" и "мама"! Это бы все испортило.
     - Надеюсь, Роза и Джесси здоровы?
     - Как будто здоровы.
     - Моя кузина Гортензия все еще в Брайермейнсе?
     - О да!
     Мартин  скорчил комическую полуулыбку и  что-то  пробормотал.  Каролина
улыбнулась ему в ответ, догадываясь, как смотрят на Гортензию молодые Йорки.
     - Ваша мать с нею ладит?
     - Еще  бы!  Во  всем,  что  касается слуг,  они так сошлись,  что лучше
некуда!
     - Какой холодный вечер!
     - А почему вы гуляете так поздно?
     - Я заблудилась в этом лесу.
     Наконец-то  Мартину  представилась возможность  разразиться ироническим
смехом.
     - Заблудились в  дремучем лесу Брайермейнса?  Ну,  теперь вам отсюда не
выбраться!
     - Я здесь раньше никогда не бывала.  Кажется, я зашла в чужие владения.
Если хотите,  можете донести на меня,  и меня оштрафуют: ведь это лес вашего
отца!
     - Я  и  сам это знаю,  но  раз уж  вы настолько просты,  что ухитрились
заблудиться, так и быть - выведу вас на дорогу.
     - Не  беспокойтесь,  я  уже  нашла  тропинку.  Думаю,  что  дойду одна.
Скажите,  Мартин,  -  продолжала Каролина чуть быстрее,  чем раньше,  -  как
здоровье мистера Мура?
     Кое-какие  слухи  доходили до  Мартина,  и  теперь ему  вдруг  пришло в
голову, что забавно было бы их проверить.
     - Умирает. Его уже ничто не спасет. Надежды нет.
     Каролина отбросила вуаль. Глядя ему прямо в глаза, она повторила:
     - Умирает!
     - Да,  умирает.  И  все из-за женщин,  из-за моей мамаши и прочих.  Они
что-то  напутали с  повязками,  и  это его доконало;  если бы не они,  он бы
выздоровел.  Я  бы их всех арестовал,  посадил бы в тюрьму,  осудил и сослал
куда-нибудь в Австралию, в Ботани-Бей или еще дальше...
     На  Каролина,  видимо,  не  слышала его  последних слов;  она  постояла
неподвижно и безмолвно, потом так же молча двинулась дальше, ни о чем больше
не спросив и даже не попрощавшись. Все это было вовсе не забавно и совсем не
входило в расчеты Мартина; он ожидал чего-то драматического, поразительного,
а ради такой неинтересной сцены не стоило и пугать бедную девушку.
     - Мисс Хелстоун! - окликнул ее Мартин.
     Она не услышала и не обернулась. Мартин поспешил ее догнать.
     - Постойте! Вам неприятно то, что я сказал?
     - Вы  ничего не знаете о  смерти,  Мартин,  вы слишком молоды,  чтобы я
могла говорить с вами о подобных вещах.
     - И  вы мне поверили?  Ведь это все шутка!  Мур ест за троих:  ему едва
успевают готовить саго, тапиоку и все прочее. Когда ни зайдешь на кухню, там
всегда стоят  на  плите кастрюли с  какими-нибудь лакомствами.  Я  даже  сам
собираюсь прикинуться раненым воином, чтобы меня тоже откармливали, как его.
     - Мартин! Мартин!
     Голос Каролины дрогнул, она приостановилась.
     - Мартин, разве так можно? Вы меня чуть не убили!
     Она снова остановилась и прислонилась к дереву,  дрожащая и бледная как
смерть.
     Мартин смотрел на нее с невыразимым любопытством.  С одной стороны, все
это было,  по его выражению,  "чепухой":  он кое-что видел,  кое-что понял и
только начинал входить во вкус, раскрывая чужие тайны. С другой стороны, вид
Каролины вызывал у  него чувство,  похожее на  то,  что он  испытал однажды,
когда  услышал,  как  жалуется черный дрозд,  оплакивая своих  птенчиков,  -
Мэттью убил их камнем. И чувство это было не из приятных.
     Не  зная,  что сказать,  Мартин начал придумывать,  что бы ему сделать,
лишь бы утешить Каролину.  Вдруг он улыбнулся, и мальчишеская улыбка придала
его лицу чудесную выразительность.
     - Эврика!  -  воскликнул он.  - Я все устрою. Вам лучше, мисс Каролина?
Пойдемте, - заторопил он ее.
     Не  думая о  том,  что  мисс Хелстоун не  так просто продираться сквозь
живые изгороди,  как ему,  Мартин повел ее напрямик через лес.  Пришлось ему
помогать  Каролине  преодолевать  все   эти   ужасные  препятствия.   Мартин
посмеивался над ее беспомощностью, но в то же время был чрезвычайно доволен,
что может оказать ей услугу.
     - Мартин,  прежде чем мы расстанемся,  скажите мне честно, дайте слово,
что мистеру Муру лучше.
     - Как вы тревожитесь об этом Муре!
     - Нет...  то есть...  его друзья могут меня спросить, и мне хотелось бы
точно знать, что им ответить.
     - Можете им сказать,  что он себя чувствует вполне хорошо, только очень
обленился.  Можете сказать,  что на обед он ест бараньи котлеты, а на ужин -
мусс из  лучшей питательной муки.  Однажды я  перехватил кастрюлю,  когда ее
несли наверх, и сам съел половину.
     - А кто за ним следит, Мартин? Кто за ним ухаживает?
     - Ухаживать за ним? Хорошо дитятко! Его нянюшка - старая ведьма - толще
нашей сорокаведерной бочки и такая же обходительная.  Я уверен,  что она его
держит в ежовых рукавицах:  никого к нему не допускает,  он сидит целый день
впотьмах. Думаю, что ему от нее порядком достается. Иногда, когда я уже лежу
в постели,  мне кажется,  я слышу,  как она его там колотит. Видели бы вы ее
кулаки! В одной ее руке уместится не меньше дюжины таких, как ваша. Так что,
несмотря на все желе и котлеты,  не хотел бы я быть в его шкуре.  Впрочем, я
думаю, она сама съедает большую часть. Надеюсь, она не уморит его голодом.
     Каролина молчала,  глубоко задумавшись.  Мартин  исподтишка наблюдал за
ней.
     - Наверное, вы его ни разу не видели, Мартин?
     - Я? Ни разу. А зачем мне его видеть?
     Опять последовало молчание.
     - Это не  вы приходили к  нам недель пять назад вместе с  миссис Прайор
справляться о Муре? - спросил Мартин.
     - Да.
     - Вы, кажется, хотели пройти к нему наверх?
     - Очень хотели.  Мы просили пустить нас к  нему,  но ваша мать отказала
нам.
     - Разумеется,  отказала.  Да  я  все слышал.  Она приняла вас так,  как
иногда любит принимать гостей: изругала и выпроводила.
     - Она была недобра к  нам.  Вы ведь знаете,  Мартин,  мистер Мур -  наш
родственник,  и  вполне понятно,  что мы о нем беспокоимся.  Однако нам пора
проститься. Вот ворота вашего дома.
     - Что ж из того? Я провожу вас.
     - Но вас хватятся и начнут тревожиться.
     - Ну и пусть их!.. Полагаю, я сам могу о себе позаботиться.
     Мартин знал, что уже заслужил нудную проповедь и сухой хлеб к чаю. Зато
этот вечер окончился приключением, которое стоило всех булочек и пирожков.
     Он  довел  Каролину до  дома.  По  дороге он  обещал ей  повидать Мура,
несмотря на дракона, охраняющего его комнату, и назначил Каролине час, когда
она  сможет увидеться с  ним в  Брайермейнском лесу,  чтобы узнать последние
новости.  Он  сказал,  что будет ждать ее под тем же самым деревом,  где они
встречались.   Предосторожности  эти   были   излишни,   но   Мартину  такая
таинственность нравилась.
     Возвратившись домой  и  получив неизбежный выговор с  сухим  хлебом  на
закуску,  он был отправлен в постель, несмотря на ранний час. Все это Мартин
перенес с непоколебимым стоицизмом.
     Однако,  прежде чем подняться к себе,  он заглянул сначала в столовую -
холодную,  тихую и  мрачную комнату,  которой почти никогда не пользовались:
обычно вся семья обедала в малой гостиной.  Мартин остановился перед камином
и  поднял свечу к  двум висевшим над ним портретам.  На  них были изображены
женские головки:  одна - безмятежной красоты, наивная и счастливая, другая -
еще прелестнее, но горестная и растерянная.
     "Когда она всхлипнула,  побледнела и  прислонилась к  дереву,  она была
похожа на эту, вторую", - проговорил про себя Мартин.
     Уже у себя в комнате, сидя на краю узкой жесткой кровати, он продолжал:
     "Наверное,  она,  как говорится,  "влюблена" в  эту длинную жердь,  что
лежит в соседней комнате. Ого! Неужели Хорсфолл его лупит? Интересно, почему
он  не  кричит?  Шум  такой,  словно она  действительно терзает его зубами и
когтями. Нет, скорее она просто стелит ему постель. Однажды я видел, как она
это делает,  она колотила матрас,  точно боксер противника. Странно, что эта
Зилла, - Боже, вот имечко: Зилла Хорсфолл! - странно, что эта Зилла такая же
женщина,  как Каролина Хелстоун.  Они одной породы,  но,  по-моему, сходства
между ними немного.  Интересно,  Каролина красивая девушка?  Пожалуй; лицо у
нее такое ясное, глаза ласковые, - когда она на меня смотрит, как-то приятно
становится. У нее длинные ресницы: кажется, куда ни взглянет, всюду остается
их  тень,  их  покой,  их  ласка.  Если она не  переменится и  будет со мной
обходительна,  как сегодня,  я,  пожалуй,  сделаю для нее доброе дело. А для
меня  провести мою  мамашу  и  эту  старую  ведьму  Хорсфолл будет  огромным
удовольствием!  Правда, я вовсе не хочу делать приятное Муру, но что бы я ни
сделал,  без награды я  не останусь.  А уж награду я выберу какую захочу.  Я
знаю,  что потребовать:  Муру это весьма не понравится,  зато мне очень".  С
этими словами он улегся в постель.


        "ГЛАВА XXXIII"

                           Мартин берется за дело

     Для  исполнения своего плана Мартину в  этот  день  нужно было остаться
дома.  Поэтому уже за завтраком он ничего не стал есть;  затем,  когда нужно
было идти в школу, начал жаловаться на сильную боль в боку возле сердца, и в
результате,  вместо  того  чтобы  отправить его  вместе  с  Марком в  класс,
родители позволили Мартину расположиться в  отцовском кресле у камина и даже
почитать утреннюю газету.  Уловка  вполне  удалась:  Марк  пошел  к  мистеру
Самнеру учить грамматику,  Мэттью и мистер Йорк удалились в контору.  Теперь
оставалось совершить еще три, вернее - четыре подвига.
     Первый подвиг состоял в  том,  чтобы вознаградить себя  за  пропущенный
завтрак:  аппетит пятнадцатилетнего юнца никак не  мог  примириться с  такой
потерей.  Второй, третий и четвертый подвиги были потруднее: к четырем часам
нужно было как-то избавиться от матери,  от мисс Мур и,  наконец,  от миссис
Хорсфолл.  Для этого Мартину могли понадобиться все его силы,  - а откуда их
взять при пустом желудке? Значит, первое дело было самым насущным.
     Мартин   знал   дорогу  в   кладовую  и   не   преминул  этой   дорогой
воспользоваться.  Служанки сидели в кухне и степенно завтракали при закрытых
дверях.  Мать и  мисс Мур прогуливались по лугу и  строили о  вышеупомянутых
закрытых дверях всяческие предположения. Мартин в кладовой ничем не рисковал
и мог придирчиво выбрать все, что ему вздумается.
     Поскольку  завтрак  запоздал,   Мартин  решил,   что  он   должен  быть
recherche*.  Хлеб с молоком порядком ему надоели; сменить и улучшить обычное
меню было бы весьма желательно, тем более что можно было совместить приятное
с полезным.  На полке над буфетом лежали рядом розовощекие яблоки, он выбрал
себе  три  штуки.  На  блюде  с  пирогами Мартин  отыскал  слоеный пирожок с
абрикосами и кусок торта со сливами.  Обыкновенный домашний хлеб не задержал
его  внимания,  зато  на  чайное  печенье он  взглянул вполне благосклонно и
соизволил взять одно.  С  помощью своего складного ножа он  завладел птичьим
крылышком и ломтем ветчины.  Кусочек холодного яблочного пудинга,  по мнению
Мартина,  весьма  удачно  завершал меню.  Сделав это  последнее дополнение к
завтраку,  Мартин  наконец  покинул кладовую и  взял  курс  на  дверь  малой
гостиной.
     ______________
     * Изысканный (франц.).

     Он уже прошел полдороги, ему оставалось сделать всего три шага, и он бы
спокойно  стал  на  якорь  в  безопасной  гавани,   но  тут  наружная  дверь
отворилась,  и  на  пороге появился Мэттью.  Уж  лучше бы это был сам черт с
рогами, хвостом и копытами!
     "Боль  в  боку  возле  сердца"  с  самого  начала  вызвала  сомнение  у
недоверчивого и  насмешливого Мэттью.  Он  еще  тогда  пробормотал несколько
фраз, среди которых отчетливо послышались слова "бессовестный притворщик", а
когда Мартин уселся в кресло и принялся за газеты, Мэттью едва не задохнулся
от  злости.  Теперь  он  мог  похвалить себя  за  проницательность:  яблоки,
пирожки, печенье, дичь, ветчина и пудинг говорили сами за себя.
     На  какое-то  мгновение Мартин смешался.  Но уже через секунду он знал,
что ему делать, и приготовился к отпору. С прозорливостью истинно ame elite*
Мартин сразу увидел,  как обратить это досадное происшествие себе на пользу;
теперь,  если он не оплошает,  ему удастся осуществить и вторую часть своего
плана, то есть устранить на время миссис Йорк.
     ______________
     * Избранной души (франц.).

     Мартин  прекрасно знал,  что  каждая  его  стычка  с  Мэттью доводит их
почтенную родительницу до  истерики,  и  не менее хорошо знал,  что за бурей
обязательно последует затишье;  если мать с утра устроит сцену, то затем она
наверняка проведет весь день в постели. Это его вполне устраивало.
     Схватка  произошла тут  же  в  прихожей.  Ехидный смех,  оскорбительная
улыбка,  обидные упреки,  на которые последовал небрежный и  весьма ядовитый
ответ,  были только прелюдией.  Затем они бросились друг на друга,  Мартин в
таких случаях обычно старался не шуметь,  но сейчас он сделал все возможное,
чтобы переполошить весь дом. На крики сбежались служанки, миссис Йорк и мисс
Мур,  однако  женщинам не  удалось их  разнять.  Тогда  послали за  мистером
Йорком.
     - Вот что,  дети, - сказал он. - Если это еще раз повторится, одному из
вас придется покинуть мой дом.  Я  не желаю терпеть у  себя в  доме раздоров
Каина с Авелем.
     Только  после  этого  Мартин  позволил себя  увести.  Ему  основательно
досталось,  -  ведь он был моложе и слабее,  но в душе Мартин был совершенно
спокоен и ничуть не сердился.  Он даже улыбался,  радуясь, что самая трудная
задача уже решена.
     Все же в то утро было одно мгновение,  когда Мартин заколебался. "Ст