ько это.
У  меня оставалось еще несколько минут;  я понимал,  что развязка близка,  я
чувствовал ее приближение,  но пока она не пришла, все еще медлил, выжидал и
готов был говорить о чем угодно до последнего мгновения,  чтобы только тогда
сказать решительное слово.  Я  никогда не спешу и никогда в жизни не спешил.
Торопливые люди пьют нектар жизни горячим,  как  кипяток,  я  же  вкушаю его
прохладным, как роса. Я продолжал:
     - По-видимому,   мисс  Килдар,  вы  сами  так  же  мало  расположены  к
супружеской жизни,  как и я.  Насколько мне известно, вы отказали трем, даже
четырем выгодным женихам,  а недавно,  кажется,  и пятому.  Вы ведь отказали
сэру Филиппу Наннли?
     Последний вопрос я задал неожиданно и быстро.
     - А вы думали, что я приму его предложение?
     - Я бы этому не удивился.
     - Можно узнать, почему?
     - Потому что вы  равны по положению и  возрасту,  у  вас общие духовные
интересы,  а  также потому,  что ваши характеры удачно дополняют друг друга,
ведь он так любезен, так кроток...
     - Превосходное  заключение!  Разберем-ка  его  по  статьям.  "Равны  по
положению". Он значительно богаче меня, - сравните хотя бы мою усадьбу с его
дворцом!  Его  родня  и  знакомые презирают меня.  "Равны по  возрасту".  Мы
ровесники,  -  следовательно,  он  еще мальчик,  а  я  уже женщина,  во всех
отношениях я  старше его  лет  на  десять.  "Характеры удачно дополняют друг
друга". Он кроток и любезен, а какова же я? Отвечайте?
     - Вы сестра блестящего, стремительного, огненного леопарда.
     - И вы собирались выдать меня за этого ягненка? Вы, видимо, забыли, что
золотой век  окончился сотни миллионов лет  назад и  сейчас так же  далек от
нас,  как архангел на седьмом небе!  О варвар неправедный!.. "Общие духовные
интересы". Он любит поэзию, я ее не переношу...
     - В самом деле? Это для меня новость.
     - Когда я  бывала в  Прайори или сэр Филипп в  Филдхеде,  меня в  дрожь
бросало при  виде  строф  или  рифм!  Хороши общие  интересы!  Когда  это  я
подбирала монотонные сонеты  или  нанизывала стансы,  хрупкие,  как  стекла?
Когда это я называла грошовые бусины бриллиантами?
     - Вы  смогли  бы  получить удовлетворение,  руководя им,  исправляя его
вкусы...
     - Руководить и исправлять! Учить и наставлять! Снисходить и терпеть! Ну
нет!  Мой муж не должен быть моим ребенком.  Я не стану усаживать его каждый
день за  уроки,  смотреть,  чтобы он их учил,  давать ему конфетку,  если он
послушен,  и  терпеливо  читать  ему  длинные  умные  наставления,  если  он
капризничает.  Впрочем,  только от учителя можно услышать об "удовлетворении
от преподавания".  Вам,  наверное,  это кажется самым благородным занятием в
мире.  А мне -  нет!  Я его отвергаю.  Исправлять вкусы мужа!  Нет уж! Пусть
лучше мой муж исправляет меня, или мы расстанемся.
     - Бог свидетель, вам это не помешает.
     - Что вы хотите сказать, мистер Мур?
     - То, что я сказал. Исправить вас совершенно необходимо.
     - Будь вы  женщиной,  вы бы живо вышколили своего муженька;  это бы вам
подошло: школить - ваше призвание.
     - Позвольте  спросить,   почему  сейчас,   в   столь  ровном  и  добром
настроении, вы вздумали меня попрекать моей профессией?
     - И  профессией,  и  чем угодно еще,  лишь бы  задеть вас побольнее.  Я
припомню вам все ваши недостатки,  в  которых вы с  горечью сознаетесь перед
самим собой.
     - Например, мою бедность?
     - Разумеется!  Это  вас проймет.  Вы  страдаете из-за  своей бедности и
постоянно о ней думаете.
     - И  тем,  что,  кроме  своей  заурядной личности,  я  ничего  не  могу
предложить женщине, которая завладеет моим сердцем?
     - Совершенно верно!  У вас дурная привычка называть себя заурядным.  Вы
понимаете,  что  не  очень похожи на  Аполлона.  Вы  ругаете свою  внешность
больше,  чем она того заслуживает,  в тщетной надежде, что кто-нибудь другой
замолвит за нее хоть словечко.  Не надейтесь понапрасну! В вашем лице нет ни
одной черты, которой можно было бы гордиться, ни одной правильной или просто
приятной линии.
     - Вы сравниваете его со своим личиком?
     - Вы похожи на египетского бога:  огромная каменная голова,  засыпанная
сверху песком.  Или нет,  это уж слишком величественно.  Скорее вы похожи на
Варвара -  вы двоюродный братец моего мастифа.  Мне кажется,  вы на него так
похожи, как только может человек походить на собаку.
     - Варвар ваш любимый спутник.  Летом,  на заре,  когда вы отправляетесь
гулять по  полям,  где роса омывает ваши ноги,  а  утренний ветерок освежает
щеки и  треплет локоны,  вы  всегда зовете его с  собой и  зовете посвистом,
которому научились от меня.  Гуляя в одиночестве по лесу,  когда вы думаете,
что никто,  кроме пса,  вас не  слышит,  вы  насвистываете мелодии,  которые
подслушали у меня, или напеваете песенки, перенятые от меня. Я не спрашиваю,
откуда берутся те чувства, которые вы вкладываете в эти песни, ибо знаю, что
они  поднимаются из  глубины вашего сердца,  мисс  Килдар.  В  зимние вечера
Варвар ложится у  ваших ног.  Вы  разрешаете ему класть морду на  надушенный
подол вашего платья,  ложиться на край вашей атласной юбки! Вы часто гладите
его  жесткую  шерсть,  а  однажды я  видел,  как  вы  целовали его  прямо  в
белоснежное пятно, украшающее его широкий лоб. Поэтому говорить, что я похож
на Варвара,  весьма опасно:  это значит,  что и  я  могу требовать подобного
обращения.
     - Возможно,  вы  и  получите все это от  вашей сиротки,  не  имеющей ни
денег, ни друзей.
     - О,  если бы нашлась такая девушка,  о которой я мечтаю!  Я бы сначала
приручил ее,  а затем воспитал,  сначала укротил, а затем приласкал. Извлечь
это обездоленное гордое создание из бедности,  приобрести над нею власть,  а
потом  потворствовать ее  причудам и  капризам,  которых  раньше  никогда не
замечал и не поощрял, видеть ее то бунтующей, то покорной, меняющейся десять
раз  на  дню,  и  наконец после  долгих стараний,  может быть,  исправить ее
характер и увидеть ее примерной и терпеливой матерью дюжины ребятишек,  лишь
изредка отпускающей маленькому Луи добродушный подзатыльник в виде процентов
за  ту  огромную сумму,  которую она  должна его отцу...  О,  моя сиротка не
скупилась бы на поцелуи!  -  продолжал я.  - Вечером она встречала бы меня у
самого  порога  и  бросалась  в  мои  объятия.  Наш  очаг  пылал  бы  ярким,
согревающим душу пламенем.  Благослови Боже эти сладкие мечты!  Я  должен ее
найти.
     Огонь сверкнул в  глазах Шерли,  рот  ее  раскрылся,  но  она ничего не
сказала и упрямо отвернулась.
     - Скажите же, скажите мне, мисс Килдар, где она?
     Снова вместо ответа жест, полный высокомерия и страстного нетерпения.
     - Я должен знать! Вы можете и должны мне сказать.
     - Никогда.
     Она встала и хотела уйти.  Мог ли я и теперь отпустить ее? Нет, я зашел
слишком далеко, чтобы не довести дело до конца, и был слишком близок к цели,
чтобы   отступать.   Нужно  было   рассеять  наконец  сомнения,   преодолеть
нерешительность и  выяснить все!  Она должна принять решение и сказать мне о
нем. Тогда и я смогу решить, как быть дальше.
     - Еще минуту, - сказал я, взявшись за ручку двери. - Мы проговорили все
утро, но последнего слова вы так и не сказали. Скажите сейчас!
     - Дайте мне пройти.
     - Нет,  я  охраняю дверь и  скорее умру,  чем  отпущу вас,  пока вы  не
скажете то, чего я жду.
     - Вы смеете требовать?.. Что я должна вам сказать?
     - То,  чего я  жду с нетерпением,  в смертной тоске,  то,  что я должен
услышать и услышу, то, чего вы не смеете от меня скрывать!
     - Мистер Мур, я не понимаю, чего вы хотите; вы просто вне себя.
     Видимо, я совершенно потерял самообладание и напугал ее. Сообразив это,
я даже обрадовался: чтобы победить Шерли, ее необходимо было припугнуть.
     - Вы хорошо знаете,  чего я  хочу.  Впервые я  стал с вами самим собой:
перед вами сейчас не учитель, а человек, и не просто человек, а джентльмен!
     Шерли вздрогнула.  Она  положила свою  руку на  мою,  как  будто хотела
оторвать ее  от  ручки двери,  но  это  нежное прикосновение ни  к  чему  не
привело,  с тем же успехом она могла пытаться оторвать металл,  припаянный к
металлу. Видя свое бессилие, она задрожала и отступила.
     Не  знаю,  что случилось со  мной,  но  ее волнение перевернуло мне всю
душу.  Я  забыл  об  ее  поместье и  ее  деньгах,  я  больше  не  считал  их
препятствием,  не думал о  них и  ни о чем не заботился,  эти пустяки уже не
могли меня остановить.  Я видел только Шерли,  юную и прекрасную, ее грацию,
ее достоинство, ее девическую скромность.
     - Дитя мое! - проговорил я.
     - Учитель мой, - тихо прозвучало в ответ.
     - Мне нужно вам кое-что сказать.
     Она ждала, склонив голову, и локоны закрывали ее лицо.
     - Я  должен вам сказать,  что за четыре года вы овладели сердцем вашего
наставника,  и теперь оно ваше.  Я должен вам признаться,  что вы околдовали
меня наперекор здравому смыслу, несмотря на мой опыт и разницу в положении и
состоянии.  Меня обворожил ваш облик, ваши речи и ваши поступки: вы раскрыли
передо мной все ваши недостатки и достоинства, вернее - прелести, потому что
для достоинств они еще не слишком совершенны!  И вот я полюбил вас,  я люблю
вас всем сердцем и всеми силами души! Теперь вы знаете!
     Она пыталась ответить,  но  не  находила слов,  пыталась обратить все в
шутку, но безуспешно. Я страстно повторял, что люблю ее, люблю, люблю.
     - Хорошо,  мистер Мур,  но  что же  дальше?  -  наконец ответила Шерли,
пытаясь скрыть за шутливым тоном дрожь в голосе.
     - Вам нечего мне сказать? Вы меня совсем не любите?
     - Самую чуточку.
     - Не мучьте меня, мне теперь совсем не до шуток.
     - А я вовсе не шучу, я хочу уйти.
     - Как вы можете сейчас так говорить?  "Уйти!" Никогда! Вы хотите уйти с
моим сердцем,  чтобы бросить его на свой туалетный столик, как подушечку для
булавок?  Нет, вы не уйдете, я вас не выпущу, пока вы не оставите мне залог:
жертва за жертву - ваше сердце за мое!
     - У меня сердца нет, я его потеряла. Пустите, я пойду его поищу.
     - Признайтесь,  оно там же, где частенько бывают ваши ключи, - у меня в
руках?
     - Вам лучше знать. Кстати, где мои ключи, мистер Мур? Я их в самом деле
опять потеряла.  Миссис Джилл просит денег,  а у меня ничего нет,  кроме вот
этого шестипенсовика.
     Она вынула монету из кармана передника и  показала ее мне на ладони.  Я
мог бы пошутить над ней, но было не время: речь шла о моей жизни или смерти.
Завладев одновременно и монетой и рукой, в которой она лежала, я спросил:
     - Что же, мне умереть без вас или жить для вас?
     - Как хотите. Не мне за вас выбирать.
     - Я  должен услышать приговор из  ваших уст:  могу я  надеяться или  вы
обрекаете меня на изгнание?
     - Уходите... Разлуку я могу перенести.
     - Может быть,  я тоже смогу вас покинуть,  но скажите мне,  Шерли, дитя
мое, повелительница моя, сами скажите, что мне делать?
     - Умрите без меня, если хотите. Живите для меня, если не боитесь.
     - Я не боюсь вас,  моя тигрица,  и с этой минуты до самой смерти я буду
жить с  вами и  для вас.  Наконец-то я покорил вас!  Теперь вы моя,  и я уже
никогда вас не выпущу.  Где бы я  ни жил,  я  уже избрал себе супругу.  Если
останусь в  Англии -  вы  будете жить здесь,  если отправлюсь за океан -  вы
последуете за  мной.  Мы связаны друг с  другом навечно,  теперь у  нас одна
судьба.
     - Значит, теперь мы равны, сэр? Наконец-то равны?
     - Вы моложе, слабее, легкомысленнее, невежественнее.
     - Но вы будете со мной добрым, не станете меня тиранить?
     - А  вы  не  стесните мою свободу,  позволите мне идти своим путем?  Не
улыбайтесь в  такую минуту!  Все плывет и преображается вокруг меня,  солнце
загорается   ослепительным   алым   цветом,   небо   становится   фиолетовым
водоворотом...
     Я крепкий человек,  но в тот миг у меня подгибались ноги.  Все ощущения
усилились,  обострились;  цвета стали ярче, движения быстрее, сама жизнь как
будто ускорила ход.  Какое-то мгновение я почти не различал ее лица и слышал
только голос -  беспощадно нежный. Пойми она, что со мной происходит, она бы
из жалости поступилась частицей своей красоты!
     - Вы назвали меня тигрицей,  -  сказала она.  - Помните же, что тигрицу
нельзя укротить.
     - Укрощенная или нет, дикая или усмиренная, вы - моя.
     - Я рада,  что знаю своего укротителя, я к нему привыкла. Отныне я буду
повиноваться только  его  голосу,  управлять мною  будет  только  его  рука,
отдыхать я буду только у его ног.
     Я отвел ее обратно к креслу и сел возле нее. Я хотел слышать ее снова и
снова, звуками ее голоса я мог бы упиваться вечно.
     - Вы меня очень любите? - спросил я.
     - Ах, вы же сами знаете! Я не стану повторять, не стану вам льстить.
     - Но я еще и половины не знаю! Мое сердце жаждет слов любви. Если бы вы
знали, как оно истосковалось, как оно ненасытно, вы бы поспешили утолить его
жажду хотя бы двумя ласковыми словами.
     - Бедный Варвар!  -  сказала она,  похлопывая меня по руке.  - Бедняга,
верный мой друг! На место, баловень, на место!
     - Я  не  пойду на  место,  пока  вы  не  одарите меня хоть одним нежным
словом.
     И наконец она меня одарила:
     - Дорогой  Луи,  любите  меня  вечно  и  никогда не  оставляйте.  Жизнь
потеряет для меня всякий смысл,  если я  не  смогу пройти ее  рука об руку с
вами.
     - Скажите еще что-нибудь!
     Повторяться было не в ее обычае. Шерли переменила тему.
     - Сэр,  - сказала она, вставая, - вам грозит большая опасность, если вы
вздумаете снова возвращаться к таким низменным вещам,  как деньги,  бедность
или  неравенство.   Не  вздумайте  мучить  меня  щепетильностью  и   всякими
несносными сомнениями. Я запрещаю вам говорить об этом!
     Кровь бросилась мне в  лицо,  и  в  который раз я посетовал,  что сам я
столь беден,  а она столь богата!  Заметив мое огорчение,  Шерли так ласково
погладила мою руку,  что я тут же забыл про свои горести и снова вознесся на
вершину блаженства.
     - Мистер Мур!  -  сказала она,  подняв на  меня свой открытый,  нежный,
серьезный взор.  -  Учите меня,  помогайте мне  быть  хорошей.  Я  не  прошу
освободить меня от всех забот и обязанностей, налагаемых моим состоянием, но
прошу разделить их  со мной и  наставить меня,  как мне лучше исполнить свой
долг.  Вы судите здраво, у вас доброе сердце и твердые принципы. Я знаю, что
вы умны,  чувствую,  что вы милосердны, и верю, что вы добросовестны. Будьте
же  моим спутником на жизненном пути,  руководите мной там,  где у  меня нет
опыта,  будьте моим  судьей,  когда я  ошибусь,  будьте моим другом всегда и
везде!
     Клянусь, я все это исполню!"


        "x x x"

     Вот еще несколько страниц из  той же записной книжки;  если они тебе не
по нраву, читатель, можешь их пропустить.
     "Симпсоны уехали,  но  еще до их отъезда все открылось и  разъяснилось.
Должно быть, меня выдало мое поведение или то, как я смотрел на Шерли. Я вел
себя ровно,  но  временами забывал про  осторожность.  Иногда я  оставался с
Шерли в комнате дольше, чем обычно: я не мог и минуты пробыть без нее и то и
дело возвращался туда,  где одно ее  присутствие согревало меня,  как солнце
Варвара. Если она выходила из дубовой гостиной, я тоже невольно поднимался и
шел  за  ней  следом.  Шерли не  раз упрекала меня за  это,  но  я  поступал
по-прежнему в  какой-то  смутной  надежде обменяться с  ней  хоть  словом  в
прихожей или еще где-нибудь. Вчера, уже в сумерках, мне удалось поговорить с
ней наедине минут пять в прихожей у камина. Мы стояли рядом, она подшучивала
надо мной,  а  я наслаждался звуком ее голоса.  Девицы Симпсоны прошли мимо,
посмотрели на  нас,  но  мы  не  разошлись;  вскоре они  снова  прошли через
прихожую  и  снова  посмотрели на  нас.  Появилась  миссис  Симпсон;  мы  не
тронулись с  места.  Затем сам  мистер Симпсон открыл двери столовой.  Надув
губки и вскинув голову,  Шерли сверкнула на него глазами,  полными презрения
за столь недостойное шпионство. Ее строгий взор недвусмысленно говорил: "Мне
нравится общество мистера Мура. Посмейте только что-нибудь сказать!"
     Я спросил:
     - Вы хотите, чтобы он обо всем догадался?
     - Да,  -  ответила она. - А потом будь что будет. Скандала все равно не
избежать, я не стараюсь его ускорить, но и не страшусь, только вы непременно
должны быть рядом,  потому что  мне  смертельно надоело объясняться с  ним с
глазу на глаз.  В  ярости он крайне непригляден;  тогда он сбрасывает с себя
обычную  маску  учтивости  и  тонкого  обращения и  обнажает  свою  сущность
человека,  которого вы  бы  назвали commun,  plat,  bas -  vilan et  un  peu
mechant*.  У него нечистые мысли,  мистер Мур; их надо бы промыть хорошенько
мылом и  прочистить песком.  Если бы  он мог присоединить свое воображение к
содержимому  корзины  для  грязного  белья  и   попросил  бы   миссис  Джилл
прокипятить все  это  в  баке с  дождевой водой и  порошком для  отбелки,  -
надеюсь,  вы  оцените мои  способности прачки!  -  это  принесло бы  мистеру
Симпсону неоценимую пользу.
     ______________
     * Заурядным, пошлым и низким, противным, а порой и злобным (франц.).

     Сегодня  рано  утром  на  лестнице  послышались ее  шаги,  и  я  тотчас
спустился в гостиную,  где мы обычно завтракали. Я не ошибся: Шерли была там
и  заканчивала вышивку в  подарок Генри.  Она поздоровалась со мной холодно,
так как в  комнате еще убирала горничная.  Временно я удовлетворился и этим;
спокойно взял книгу и  сел у  окна.  Даже когда мы остались одни,  я не стал
беспокоить  Шерли;   сидеть  с   нею   вместе  уже  было  счастьем,   вполне
соответствовавшим этому раннему утру,  - счастьем безмятежным, еще неполным,
но все возрастающим. Я знал, что моя навязчивость встретила бы резкий отпор.
"Для поклонников меня нет  дома",  -  было написано на  ее  челе.  Поэтому я
продолжал читать книгу,  лишь время от времени украдкой поглядывая на Шерли.
Черты ее  постепенно смягчились,  ибо  она  почувствовала,  что я  уважаю ее
чувства и наслаждаюсь спокойствием этой минуты.
     Отчужденость исчезла,  ледок незаметно расстаял. Меньше чем через час я
уже сидел возле нее, любовался ее рукодельем, упивался ее нежными улыбками и
веселыми речами,  которыми она щедро меня одаривала. Мы сидели рядом, на что
имели полное право,  и  моя рука покоилась на спинке ее стула.  Я  сидел так
близко,  что мог сосчитать стежки ее шитья и различить ушко иголки. Внезапно
дверь распахнулась.
     Я  уверен,  что,  если  бы  я  отпрянул от  нее,  Шерли  стала бы  меня
презирать, но - спасибо моему обычному хладнокровию - я редко пугаюсь! Когда
мне хорошо,  приятно и удобно,  меня трудно сдвинуть с места,  а в ту минуту
мне было очень хорошо,  и потому я остался сидеть, даже не пошевельнувшись и
едва взглянув на дверь.
     - Доброе  утро,   дядюшка,   -   сказала  Шерли,  обращаясь  к  фигуре,
остолбеневшей на пороге.
     - Давно ли вы спустились,  мисс Килдар, и давно ли сидите здесь наедине
с мистером Муром?
     - Да, очень давно. Мы оба пришли сюда рано, едва рассвело.
     - Это неприлично...
     - Когда-то  это  было  действительно неприлично:  я  вела  себя слишком
грубо,  невежливо,  но  теперь -  вы,  наверное,  это  заметили -  мы  стали
друзьями.
     - Я замечаю гораздо больше, чем вам бы хотелось.
     - Едва ли,  сэр,  -  сказал я,  - нам нечего скрывать. Кстати, хочу вам
заметить,  что отныне вы  можете со всеми замечаниями обращаться также и  ко
мне. Я буду впредь оберегать мисс Килдар от всяких неприятностей.
     - Вы? Какое отношение вы имеете к мисс Килдар?
     - Я намерен ее защищать, охранять и служить ей.
     - Вы, сэр? Вы, какой-то учителишка?
     - Ни одного оскорбительного слова,  сэр! - вмешалась Шерли. - Ни одного
непочтительного звука по отношению к мистеру Муру в м