е фигуре,  а  темный цвет так подчеркивал белизну платья и мягкие краски ее
нежного лица; она была рада хоть на несколько часов ускользнуть от грустного
одиночества,  этого наваждения ее жизни; она была рада спуститься по зеленым
полям в  лощину,  вдохнуть запах простых придорожных цветов,  более сладкий,
чем  ароматы лилии или  махровой розы.  Правда,  она  знала,  что Роберта не
застанет, но одно посещение лощины было для Каролины счастьем; она так долго
с ним не встречалась и не говорила,  что теперь, даже если она просто увидит
его дом, войдет в комнату, где он сидел еще утром, это будет уже равносильно
встрече.  Даже такая иллюзия оживила мисс Хелстоун;  мысль об этом следовала
за Каролиной по пятам, как незримая добрая фея; нежными взмахами крыльев она
ласкала щеки девушки, и ветерок с голубого летнего неба доносил ее шепот:
     "Пока ты будешь в его доме,  Роберт может вернуться, и тогда ты хотя бы
увидишь его  лицо,  хотя  бы  подашь ему  руку и,  может быть,  даже минутку
посидишь с ним рядом".
     "Молчи!" - сурово отвечала она, а сама жадно вслушивалась в этот добрый
утешительный лепет.
     Мисс Мур,  очевидно,  увидела из  окна,  как мелькнуло за  кустами сада
белое  развевающееся платье  Каролины,  потому  что  вышла  из  дома,  чтобы
встретить ее у  дверей.  Как всегда несгибаемо-прямая и невозмутимая,  она и
сейчас двигалась без всякого волнения и  спешки,  -  ничто не могло нарушить
степенность ее  походки.  Однако  когда  Каролина  с  искренней  радостью  и
сердечной  теплотой  обняла  и  поцеловала  ее,   мисс  Мур  позволила  себе
улыбнуться. В приятном заблуждении и совершенно польщенная, она нежно повела
свою питомицу в дом.
     Именно в  приятном заблуждении!  Если бы  не это заблуждение,  мисс Мур
вероятнее всего просто выставила бы  Каролину за калитку,  не впустив даже в
сад!  Если бы она знала,  в  чем главная причина этой по-детски непритворной
радости,   Гортензия  Мур,  наверное,  была  бы  одновременно  разгневана  и
оскорблена. Сестры не выносят юных девушек, которые влюбляются в их братьев,
им кажется,  что здесь какая-то ошибка,  в лучшем случае недоразумение, если
не просто наглость,  или глупость, или порочность. Ведь сами они не питают к
своим братьям такой любви,  какие бы нежные сестринские чувства они к ним ни
испытывали,  -  а потому,  когда в них влюбляется кто-то другой, это кажется
сестрам отталкивающей и  нелепой романтичностью.  Первым их чувством в таких
случаях,  -  как  и  у  большинства родителей,  обнаруживших,  что  их  дети
влюблены, - чаще всего бывает насмешливая неприязнь. Если это разумные люди,
они вовремя подавляют столь несправедливое чувство,  в  противном же  случае
первое  впечатление  оказывается сильнее  их  и  они  до  конца  своих  дней
недолюбливают невестку.
     - Поверив моей записке,  ты, наверное, рассчитывала, что я буду одна, -
заметила мисс Мур, направляясь к гостиной. - Но я писала тебе утром, а потом
явились гости.
     Она отворила дверь,  и  Каролина увидела широченную волну красных юбок,
почти скрывавшую под собой кресло возле камина, и торжественно возвышающийся
над  ними  чепец,  более  грозный,  нежели царская корона.  Этот  чепец  был
принесен в  огромной сумке,  -  вернее,  в  большом шаре из  черного шелка с
распорками из  китового уса.  Оборки  и  складки чепца  окружали голову  его
владелицы венцом шириной в четверть ярда;  он был отделан великим множеством
узких  атласных лент,  собранных в  бантики и  сложные узлы.  Сооружение это
красовалось  на   голове   миссис  Йорк,   -   оно   было   ее   непременной
принадлежностью,  как  и  пышное платье,  которое шло  ей  точно в  такой же
степени.
     Сия важная особа по-дружески заглянула к  мисс Мур на чашку чая.  С  ее
стороны это была почти такая же  редкая и  неслыханная милость,  как если бы
сама  королева  без  приглашения  заехала  к   какой-нибудь  своей  скромной
подданной и согласилась закусить с ней чем Бог послал;  большей чести миссис
Йорк не могла оказать!  Ибо,  как правило, она презирала визиты и чаепития и
не  ставила ни  во что всех соседских дам и  их дочерей,  считая их попросту
сплетницами.
     Тем  не  менее для  мисс Мур  она делала исключение;  Гортензия была ее
любимицей,  и  миссис Йорк неоднократно выказывала ей  свою благосклонность:
останавливалась,  чтобы поболтать с  ней на церковном дворе по воскресеньям,
почти радушно приглашала ее к себе в гости в Брайермейнс, и вот сегодня даже
почтила ее  визитом.  Свое предпочтение миссис Йорк объясняла тем,  что мисс
Мур -  женщина скромная,  отнюдь не  болтливая и  безупречного поведения,  а
кроме того,  иностранка, которой необходима дружеская поддержка. К этому она
могла бы  прибавить,  что некрасивое лицо Гортензии,  ее строгие платья,  ее
флегматичность и  непривлекательность служили для нее как бы  дополнительной
рекомендацией.  Во  всяком случае,  дамы  с  противоположными качествами,  -
красивые,  живые и со вкусом одетые,  - не часто удостаивались ее одобрения.
Миссис  Йорк  порицала в  женщинах все,  чем  обычно восхищаются мужчины,  и
одобряла то, чем они, как правило, пренебрегают.
     Каролина приблизилась к  величественной матроне не без робости.  Она ее
мало  знала  и  еще  меньше знала,  какой  прием  окажут ей  как  племяннице
священника.  И  действительно,  миссис Йорк  встретила ее  довольно холодно,
Каролина была рада отвернуться под предлогом того, что ей надо снять шляпку,
и  таким образом скрыть свое смущение.  Тем  приятнее было для нее внезапное
появление маленькой фигурки в  голубом платьице с голубым поясом,  возникшей
неожиданно,  как фея,  рядом с креслом величественной дамы,  -  пока девочка
сидела там на  скамеечке для ног,  ее  совершенно не  было видно за широкими
складками красного платья.  Подбежав к  мисс  Хелстоун,  эта  фея  доверчиво
обхватила ее руками за шею и подставила щечку для поцелуя.
     - Мама с  вами неласкова,  -  проговорила девочка,  с улыбкой возвращая
поцелуй,  - а Роза вас не замечает, они всегда так! Если бы вместо вас вошел
белый ангел в венце из звезд, мама все равно осталась бы такой же надменной,
а  Роза даже не подняла бы головы.  Но я буду вашей подругой,  вы мне всегда
нравились.
     - Джесси, придержи язык и угомонись! - проговорила миссис Йорк.
     - Но,  мама,  почему вы  такая  строгая!  -  возразила Джесси.  -  Мисс
Хелстоун не  сделала вам ничего плохого,  почему вы с  ней так неприветливы?
Сидите чопорно,  смотрите холодно,  отвечаете сухо, - почему? И с мисс Шерли
Килдар, и со всеми другими девушками, которые к нам приходят, вы такая же. А
Роза,  это просто авт...  ат...  забыла слово!  Ну,  в общем,  такая машина,
похожая на  человека.  Дай вам волю,  вы  бы всех повыгоняли из Брайерфилда.
Мартин все время это говорит!
     - Значит,  я автомат?  Прекрасно! В таком случае оставь меня в покое! -
проговорила Роза из  своего угла,  где  она  сидела на  ковре возле книжного
шкафа с  открытым томиком на  коленях.  -  Здравствуйте,  мисс  Хелстоун!  -
добавила она,  бросив  быстрый взгляд на  Каролину,  и  снова  опустила свои
удивительные серые глаза.
     Каролина ответила ей  долгим изучающим взглядом.  Девочка была  целиком
погружена в  книгу;  она  читала не  отрываясь,  и  губы  ее  бессознательно
шевелились,  - это была одна из ее особенностей. Мисс Хелстоун была тактична
и обладала тонким чутьем;  она понимала, что Роза Йорк - не простой ребенок,
может быть,  единственный в своем роде,  и умела с ней обращаться.  Спокойно
подойдя к  ней,  она села на  ковер рядом с  девочкой и  тоже начала читать,
глядя в  книгу через ее хрупкое плечико.  Это был "Итальянец",  роман миссис
Радклифф.
     Некоторое время  Каролина молча  читала вместе с  ней,  и  наконец Роза
удостоила ее вниманием; прежде чем перевернуть страницу, она спросила:
     - Вы дочитали?
     Каролина только кивнула.
     - Вам нравится? - вскоре опять спросила Роза.
     - Раньше, когда я была еще девочкой, это меня захватывало и поражало.
     - Почему?
     - С  самого начала этот роман обещал столько чудесного,  и  у меня было
предчувствие, что передо мной развернутся события сказочные, необыкновенные.
     - Да,  когда читаешь, словно уносишься далеко-далеко от Англии, правда?
Словно ты в  самом деле в Италии,  где все другое,  даже небо -  синее южное
небо, которое описывают путешественники.
     - Тебе это нравится, Роза?
     - После таких книг,  мисс  Хелстоун,  очень хочется самой отправиться в
далекое путешествие.
     - Когда вырастешь, может быть, твое желание и сбудется.
     - Если само не сбудется,  я все равно что-нибудь придумаю.  Не вечно же
мне  сидеть в  Брайерфилде.  Земля не  так уж  велика по  сравнению с  целой
вселенной,  и  мне  хочется хотя бы  посмотреть,  как  выглядит наша круглая
планета.
     - Что же ты хочешь посмотреть?
     - Сначала объехать наше полушарие,  потом другое.  Я  решила,  что  моя
жизнь будет настоящей жизнью;  я  не стану сидеть,  цепенея от черной тоски,
словно крыса под могильной плитой, или медленно умирать, как вы в своем доме
в Брайерфилде.
     - Как я? Что это значит, дитя мое?
     - Разве не все равно, умирать от скуки или вечно сидеть взаперти в этом
доме рядом с кладбищем?  Когда я иду мимо,  он всегда напоминает мне склеп с
окошками. На пороге ни души, за стеной ни звука, и кажется даже, что у вас и
дым-то никогда не идет из трубы! Что вы там делаете?
     - Я читаю, шью, занимаюсь...
     - Вы счастливы?
     - А разве я буду счастливее, странствуя в чужих краях, как мечтаешь ты?
     - Гораздо счастливее,  даже если придется только странствовать и ничего
больше.  Правда,  я  хочу это делать с  какой-нибудь целью,  но даже если вы
будете  просто  всегда  в  пути,  как  заколдованная принцесса из  волшебной
сказки, вы будете счастливее, чем сейчас. Вы увидите столько холмов, лесов и
ручьев,  и  все будут разные,  и  все будет меняться на  глазах под облачным
небом или под ярким солнцем, в дождь или в ясную погоду, ночью или при свете
дня. А у вас в доме ничто не меняется: та же известка на потолке, те же обои
на стенах, те же занавески, кресла, ковры - все то же самое.
     - Разве для счастья необходимы перемены?
     - Да.
     - Может быть, перемены и означают счастье?
     - Не знаю,  но чувствую,  что и унылое однообразие и смерть - это почти
одно и то же.
     Тут в разговор вмешалась Джесси.
     - Ну, разве моя сестрица не сумасшедшая? - спросила она.
     - Боюсь,  Роза,  - продолжала Каролина, - что бродячая жизнь, во всяком
случае для  меня,  кончится так же,  как в  этой книге,  -  разочарованием и
душевной усталостью.
     - Неужели "Итальянец" кончается так?
     - Когда я читала, мне казалось, что так.
     - Лучше перепробовать все  и  убедиться,  что все суета,  чем ничего не
попробовать и  прожить пустую жизнь.  Поступать так  -  это  все  равно  что
зарывать в землю свой талант, это такой же грех, как презренная леность.
     - Роза,  настоящее  удовлетворение дает  только  сознание  исполненного
долга, - заметила миссис Йорк.
     - Правильно,  мама!  Если создатель дал  мне десять талантов{354},  мой
долг пустить их  все в  оборот и  все их  приумножить вдвое.  Не  хранить же
золото в  пыли комода!  Я  не  стану прятать свои таланты в  старый чайник и
запирать их  в  буфете среди чайной посуды.  Я  не  стану заворачивать их  в
шерстяной чулок,  чтобы они задыхались в  вашем столике для рукоделия.  Я не
стану их укладывать и в бельевой шкаф,  где простыни сделаются их саваном, и
уж наверняка ни за что на свете,  слышите,  мама? - Роза поднялась с ковра и
продолжала стоя:  - Ни за что на свете я не спрячу их в суповую миску вместе
с холодной картошкой,  чтобы они не заплесневели среди хлеба, масла, пирогов
и окороков на полках кладовой!
     Она на миг умолкла, затем продолжала:
     - Мама,  Бог,  который дал нам всем таланты, когда-нибудь вернется и со
всех спросит отчет.  Чайник, старый чулок, бельевой шкаф и расписная суповая
миска предъявят тогда свои скудные и  никому не  нужные сбережения во многих
домах. Разрешите же хотя бы вашим дочерям пустить их таланты в оборот, чтобы
они могли,  когда придет время,  с процентами вернуть создателю то,  что ему
причитается!
     - Роза, я велела тебе захватить образчик для вышивания, - ты его взяла?
     - Да, мама.
     - Садись и вышей несколько меток для белья.
     Роза  быстро села и  беспрекословно принялась за  работу.  Минут десять
прошло в молчании. Наконец миссис Йорк спросила:
     - Ну как, ты все еще считаешь себя несчастной жертвой?
     - Нет, мама.
     - Однако же, если я правильно поняла твою тираду, тебя возмущает всякая
женская работа по хозяйству.
     - Вы меня не так поняли,  мама.  Мне было бы очень жаль,  если бы я  не
умела шить, и вы правильно делаете, что учите меня и заставляете работать.
     - Даже  когда  прошу  заштопать  носки  твоих  братьев  или   подрубить
простыни?
     - Да.
     - В таком случае к чему все твои пышные фразы и разглагольствования?
     - Неужели я  должна заниматься только этим?  Я буду делать и это,  но я
хочу сделать больше. Я свое слово сказала, мама. Сейчас мне всего двенадцать
лет, и, пока мне не исполнится шестнадцати, я больше не стану заговаривать о
талантах;  четыре года я буду покорно и трудолюбиво обучаться всему, чему вы
сможете меня научить.
     - Видите,  каковы мои дочки,  мисс Хелстоун?  -  обратилась к  Каролине
миссис Йорк.  -  Из  молодых,  да ранние!  У  Джесси не сходит с  языка "мне
хочется", "я предпочитаю", а Роза - та просто дерзит: "я буду", "я не буду"!
Вы слышали?
     - Но ведь я всегда говорю так не без причины,  мама;  кроме того, такие
"дерзости" вы слышите не чаще раза в год,  когда подходит мой день рождения;
в такие дни душа просит высказать вслух все, что накопилось, - о моей жизни,
о моем воспитании.  И тогда я осмеливаюсь говорить и говорю,  и,  если вы не
хотите слушать, не слушайте, мама.
     - Я бы посоветовала всем девушкам, - продолжала миссис Йорк, - пока они
не  вышли замуж и  не  завели своих детей,  внимательно изучать все  детские
характеры,  какие им попадаются;  тогда,  быть может,  они поймут, какая это
ответственность  -   заботиться  о  беззаботных,   какая  мука  -   убеждать
строптивых,  какой  неблагодарный,  тяжкий  труд  -  воспитывать даже  самых
лучших!
     - Когда любишь детей,  это не  должно быть так уж трудно,  -  возразила
Каролина. - А матери любят своих детей даже сильнее, чем самих себя!
     - Красивые  слова  и  весьма  чувствительные.   С  грубой  практической
стороной жизни вам, барышня, видимо, еще только предстоит познакомиться.
     - Но,  миссис Йорк,  когда я беру на руки ребенка,  -  скажем,  ребенка
какой-нибудь бедной женщины,  -  я  чувствую,  что  по-настоящему люблю  это
маленькое беспомощное существо,  хотя я ему и не мать!  Я готова сделать для
него все и  охотно сделала бы,  если бы его полностью вверили моим заботам и
он был целиком на моем попечении.
     - Вы   чувствуете!   Ну,   разумеется!   Ведь   вами  руководит  только
чувствительность.  Вы,  конечно, считаете себя весьма утонченной натурой. Но
знаете ли  вы,  что со  всеми своими романтическими идеями вы дошли до того,
что даже личико у вас эдакое постоянно томное, словно у какой-нибудь героини
романа?  Подобное  выражение вряд  ли  подходит женщине,  которой  предстоит
пробивать себе  путь  в  реальном мире,  опираясь на  здравый смысл,  вы  не
находите?
     - Нет, миссис Йорк, я этого за собой не замечала.
     - Тогда оглянитесь и  посмотрите в зеркало.  Сравните свое лицо с лицом
какой-нибудь крестьянки с  молочной фермы,  которая встает рано  и  работает
допоздна!
     - У  меня лицо бледное,  но  вовсе не такое уж сентиментальное,  а  что
касается крестьянок,  то  пусть они  румянее и  крепче меня,  зато они,  как
правило, и глупее и невежественнее. Я думаю больше и соображаю лучше простой
молочницы;  значит,  в  тех  случаях,  когда  нужно  соображать,  они  будут
ошибаться, а я буду действовать правильно.
     - О  нет!  Вам  всегда будет мешать ваша  чувствительность.  Вы  всегда
будете подчиняться сердцу, а не рассудку.
     - Конечно,  чувства будут часто влиять на мои поступки: на то они нам и
даны. Когда сердце прикажет любить, я должна полюбить, и я полюблю. Надеюсь,
если у  меня когда-нибудь будут муж и дети,  сердце прикажет мне и научит их
любить.  И,  надеюсь,  все мои чувства тогда будут достаточно сильны,  чтобы
укрепить эту любовь.
     Каролина  говорила с  горячностью и  сама  этому  радовалась;  ей  было
приятно,  что  она осмелилась высказать все это миссис Йорк,  не  заботясь о
том,  какие несправедливые колкости она может услышать в ответ.  Поэтому она
только вспыхнула,  но  не  от гнева,  а  от волнения,  когда суровая матрона
холодно ее оборвала:
     - К  чему  такой драматизм?  На  меня  он  не  действует,  так  что  не
старайтесь понапрасну. Вы хорошо говорите, очень красиво, но кто вас слышит?
Одна старая замужняя женщина и одна старая дева.  Для таких речей здесь явно
не хватает холостого мужчины.  Уж не прячется ли за портьерой мистер Роберт,
скажите нам, мисс Мур?
     Гортензия,   которая  пропустила  большую  часть  разговора,   так  как
хлопотала на  кухне,  готовя чай,  не поняла всей соли и  страшно удивилась.
Совершенно серьезно она ответила,  что Роберт сейчас в Уинбери.  Миссис Йорк
рассмеялась свойственным ей коротким смешком.
     - Браво,  мисс Мур, - сказала она покровительственно. - Только вы могли
понять мой вопрос так буквально и ответить на него так просто.  Вам-то чужды
всякие интриги!  Вокруг вас могут происходить самые странные вещи, и вы ни о
чем не догадаетесь, - вы не из тех, кого называют прозорливыми.
     Видимо, этот двусмысленный комплимент не особенно понравился Гортензии.
Она выпрямилась и  сдвинула свои черные брови,  но вид у нее по-прежнему был
недоумевающий.
     - Я  с  детства  отличалась осмотрительностью и  умением  разбираться в
людях,  так все говорили, - возразила мисс Мур; видимо, эти качества были ей
особенно дороги.
     - Поручиться  могу,   уж  вы-то  никогда  не  затевали  интриг,   чтобы
заполучить себе мужа,  -  продолжала миссис Йорк.  -  А  потому,  не обладая
опытом,  не  можете  угадать,  когда  такими делишками занимается кто-нибудь
другой.
     Эти  "милые"  слова  поразили  Каролину в  самое  сердце,  как  того  и
добивалась  благожелательная  обличительница.   Она  даже  не  нашлась,  что
возразить; в тот миг она была совершенно беззащитна, ибо любой ее ответ ясно
показал бы, что удар попал в цель.
     Миссис Йорк злорадно взирала на  Каролину;  девушка сидела с  пылающими
щеками,  смущенно опустив глаза, и ее взволнованное лицо выражало такую боль
и унижение,  что матрона была полностью удовлетворена.  Эта странная женщина
питала врожденную неприязнь ко всем застенчивым,  чувствительным натурам,  а
хорошенькие,  нежные  и  к  тому  же  юные  лица  были  для  нее  тем  более
несимпатичны.  Правда,  ей  не часто доводилось встречать все эти неприятные
качества у  одного  человека,  и  еще  реже  случалось,  что  такой  человек
оказывался целиком в  ее  власти,  когда она  могла бы  над ним поизмываться
вволю. К тому же сегодня миссис Йорк была особенно язвительна и непримирима,
и  потому,  как злобный козел-вожак,  склонив голову и выставив рога,  чтобы
боднуть побольнее, она снова ринулась в атаку:
     - Ваша кузина Гортензия -  примерная сестра.  Девицам, которые являются
сюда ловить свое счастье,  ничего не  стоит с  помощью самой простой женской
хитрости обворожить хозяйку дома,  а  потом водить ее за нос,  не правда ли,
мисс Хелстоун?  Кстати,  если не  ошибаюсь,  вы  очень цените общество вашей
кузины?
     - Гортензия всегда была ко мне очень добра.
     - Про сестер,  у которых есть холостой брат,  все их незамужние подруги
говорят, что они очен