ь добры!
     Каролина медленно подняла глаза;  смущение в  них  исчезло,  взгляд был
тверд,  синева его глубока и  холодна,  а  лицо,  с  которого сбежала краска
стыда, побледнело и стало решительным.
     - Что вы хотите этим сказать, миссис Йорк? - спросила она.
     - Я  хочу  преподать  вам  урок  -   показать  разницу  между  истинной
честностью и хитрыми уловками и сентиментами.
     - Вы полагаете, я нуждаюсь в таком уроке?
     - Большинство теперешних девиц в нем нуждается. А вы вполне современная
девушка -  скучненькая, нежненькая, склонная к уединению, то бишь, насколько
я понимаю,  просто считающая обычных людей недостойными вашего внимания.  Но
обычные, обыденные, честные люди много лучше, чем вы о них думаете. Они куда
лучше  какой-нибудь девчонки,  с  головой,  набитой романтическими бреднями,
которая и  носа  не  кажет из  дома своего дядюшки,  не  выглядывает даже за
калитку сада...
     - И  следовательно,  о  которой вы сами ничего не знаете!  Простите,  -
впрочем,  простите вы меня или нет,  не имеет значения,  - вы напали на меня
без всякого повода,  и я буду защищаться,  не прося извинений.  Вы ничего не
знаете о моих отношениях с этим домом.  В приступе раздражения вы стараетесь
отравить их  ничем не оправданными оскорбительными подозрениями,  в  которых
гораздо больше лжи,  хитрости и фальши,  нежели во всех моих поступках.  Да,
иногда я бываю бледна,  иногда грустна,  но вас это не касается. Да, я люблю
книги и не расположена к сплетням, но это касается вас еще меньше. А то, что
моя   голова  будто  бы   набита  романтическими  бреднями,   так  это  ваши
предположения. Да, я племянница священника, но это не преступление, хотя вы,
по своей ограниченности,  может быть,  и считаете это преступлением. Вы меня
не  любите,  но  у  вас  нет причин меня не  любить,  а  потому держите свою
неприязнь при  себе.  И  если  впредь  вы  вздумаете выражать  ее  столь  же
оскорбительно, я вам отвечу еще откровеннее, чем сейчас.
     Каролина умолкла;  она была бледна и вся кипела от скрытого возмущения,
однако в  продолжение всей  своей  речи  она  ни  разу  не  повысила голоса;
серебристо-ясный,  он звучал ничуть не громче обычного. Только кровь незримо
пульсировала в ее жилах быстрее, чем всегда.
     Миссис Йорк не смогла даже оскорбиться,  -  с  такой суровой простотой,
так гордо и  спокойно ее  поставили на  место.  Как ни  в  чем не бывало она
повернулась к мисс Мур и проговорила, одобрительно кивая чепцом:
     - Оказывается,  у  нее все-таки есть характер!  Всегда говорите вот так
откровенно, - продолжала она, обращаясь к Каролине, - и вы своего добьетесь!
     - Я  отвергаю столь оскорбительный совет,  -  тем же  ясным голосом,  с
таким же  твердым взглядом ответила мисс Хелстоун.  -  Мне  противны советы,
отравленные ядом подозрений.  Я буду говорить так,  как считаю нужным, - это
мое право,  и ничто меня не заставит вас слушаться. До сих пор я никогда еще
так не говорила; к столь резкому тону и столь грубым словам я буду прибегать
лишь в ответ на незаслуженные оскорблении.
     - Мама,  вы  нашли  достойного  противника!  -  провозгласила маленькая
Джесси, которой эта сцена показалась весьма поучительной.
     Роза, слушавшая все с бесстрастным лицом, теперь вступила в разговор:
     - О  нет,  мисс Хелстоун для мамы не противник,  она волнуется,  и мама
скоро ее  доконает.  Вот  Шерли Килдар -  другое дело!  Маме еще ни  разу не
удалось задеть ее за живое.  У мисс Килдар под шелковым платьем такая броня,
которую даже ей не пробить.
     Миссис  Йорк  частенько жаловалась на  строптивость своих  детей.  Даже
странно было,  что  при всей ее  строгости,  при всей ее  "силе воли" она не
имела над  ними  никакой власти;  один  взгляд отца значил для  девочек куда
больше, чем все ее наставления.
     Мисс   Мур   было   до   крайности   неприятно  положение  бессловесной
свидетельницы в  этой  перепалке,  как  всякая второстепенная роль;  теперь,
наконец обретя уверенность,  она начала обличительную речь,  доказывая,  что
обе стороны неправы, что им обеим должно быть стыдно, ибо в подобных случаях
следует  обращаться  к  высшему  авторитету,   под  которым  она,   конечно,
подразумевала себя;  но, к счастью для всех слушательниц, не прошло и десяти
минут, как ее прервали. В дверях появилась Сара с чайным подносом и отвлекла
внимание хозяйки,  во-первых, золоченым гребнем в прическе и красными бусами
на шее,  что и  было ей немедленно поставлено в  упрек,  а во-вторых,  самим
фактом своего появления, заставившим хозяйку заняться приготовлением чая.
     После  чаепития  Роза  вернула  Гортензии хорошее  настроение,  принеся
гитару и попросив ее что-нибудь спеть,  а затем отвлекла умелыми расспросами
о музыке вообще и об игре на гитаре в частности.
     Джесси тем временем не  отходила от  Каролины.  Сидя на скамеечке у  ее
ног,  она заговорила с  ней сначала о  религии,  потом перешла на  политику.
Джесси привыкла впитывать каждое слово отца, а затем легко и остроумно, хотя
и  не  всегда понимая суть дела,  пересказывать его мнения,  раскрывая таким
образом  его   взгляды  и   отношение  к   людям  как  дружелюбное,   так  и
неприязненное.   Она  громко  порицала  Каролину  за   ее  приверженность  к
англиканской церкви и за то,  что ее дядя -  священник. Она сообщила ей, что
та  живет за счет своих сограждан и  что ей следовало бы честно зарабатывать
себе  на  жизнь,  вместо того  чтобы  пребывать в  непростительной лености и
питаться "хлебом безделья", то есть доходами в виде церковой десятины. Затем
Джесси перешла к  обзору тогдашнего кабинета,  воздавая по заслугам всем его
членам. Без всяких церемоний помянула она лорда Каслри и мистера Персиваля и
обоим дала такую характеристику,  которая порознь вполне подошла бы Молоху и
Велиалу.  Она  заклеймила войну  как  всеобщую бойню,  а  лорда  Веллингтона
назвала "наемным мясником".
     Каролина  внимала  разглагольствованиям Джесси  с  искренним интересом.
Джесси была от природы наделена бесспорным чувством юмора; невыразимо смешно
было слушать,  как она повторяла отцовские обличения со  всеми особенностями
его   живого  северного  диалекта,   проявляя  горячность  и   вольнодумство
настоящего якобинца в  муслиновом платьице с  кушаком.  Язык ее,  от природы
совсем не язвительный,  был не груб, а скорее простонароден, и выразительные
гримаски маленького личика придавали каждой ее  фразе особую,  захватывающую
пикантность.
     Каролина  шикнула  на  Джесси,   когда  та  накинулась  было  на  лорда
Веллингтона,  зато  следующая  тирада,  направленная против  принца-регента,
доставила ей  явное удовольствие.  По  искоркам в  ее глазах и  по смешливым
морщинкам вокруг губ Джесси сразу поняла,  что наконец попала в  точку и эта
тема нравится ее  слушательнице.  Она не раз слышала,  как отец за завтраком
рассуждал о  "толстом пятидесятилетнем Адонисе",  и  теперь с  удовольствием
пересказывала все  замечания мистера Йорка по  этому поводу -  по-йоркширски
откровенными словечками.
     Но прости меня,  Джесси,  я больше не буду писать о тебе! Сейчас вечер,
снаружи осенняя слякоть и непогода.  В небе всего одна туча,  но она окутала
всю землю от  полюса до  полюса.  Ветер не знает устали;  рыдая,  мечется он
среди холмов,  мрачные силуэты которых кажутся черными в  туманных сумерках.
Дождь весь  день хлестал по  колокольне;  она  возвышается темной башней над
каменной оградой кладбища,  где все -  и  высокая трава,  и крапива,  и сами
могилы - пропитано сыростью. Сегодняшний вечер мне слишком напоминает другой
точно такой же,  осенний,  пасмурный и  дождливый,  но то было несколько лет
назад.  Те, кто посетил в тот непогожий день свежую могилу на протестантском
кладбище  чужой  страны,   собрались  в   сумерках  у  камелька.   Они  были
разговорчивы  и  даже  веселы,  однако  все  чувствовали,  что  в  их  кругу
образовалась какая-то пустота, которую ничто никогда не заполнит. Они знали,
что утратили нечто незаменимое,  о чем они будут жалеть до конца своих дней,
и  каждый думал о  том,  что  проливной дождь мочит сейчас и  без того сырую
землю, скрывшую их утраченное сокровище, над которым стонет и плачет осенний
ветер. Огонь согревал их, Жизнь и Дружба еще дарили им свое благословение, а
Джесси лежала в гробу,  холодная и одинокая, и лишь могильная земля укрывала
ее от бури.


        "x x x"

     Миссис Йорк  сложила свое  вязанье,  решительно оборвала урок  музыки и
лекцию о  политике и  распрощалась,  чтобы вернуться в Брайермейнс засветло,
пока закат еще не угас и  тропинка через поля не совсем отсырела от вечерней
росы.
     После ухода почтенной дамы и ее дочерей Каролина почувствовала,  что ей
тоже пора накинуть свою шаль,  поцеловать кузину и отправляться домой.  Если
она еще задержится,  станет совсем темно, Фанни придется ее встречать, а как
раз сегодня -  Каролина это помнила - у них большая стирка и пекут хлеб, так
что служанка и  без того была занята.  И  все же она не могла заставить себя
подняться со  своего кресла у  окна  гостиной;  из  этого  маленького окошка
открывался  такой  неповторимо прекрасный вид!  Оно  все  заросло  по  бокам
жасмином, но сейчас, в восьмом часу вечера, белые звездочки цветов и зеленые
листья казались серыми карандашными набросками,  прелестными по  очертаниям,
но  бесцветными на  фоне  золотисто-пурпурного  заката,  когда  августовская
синева неба купалась в пламени угасающего дня.
     Каролина видела калитку,  по  бокам  которой росли высокие мальвы,  она
видела густую живую изгородь из бирючины и лавра,  окружавшую сад,  но глаза
ее  искали в  этом  замкнутом пространстве нечто  иное:  они  хотели увидеть
знакомую фигуру человека,  который выступил бы  из-за  кустов и  вошел через
калитку в сад.  И,  наконец, она увидела человеческую фигуру, нет, даже две!
Сначала прошел Фредерик Мергатройд с  ведром воды,  а  за  ним -  Джо Скотт,
позванивая связкой ключей на пальце. Они шли, чтобы запереть на ночь фабрику
и конюшни, а после отправиться по домам.
     "Надо и мне собираться, - подумала Каролина, со вздохом приподнимаясь с
кресла.  -  Я с ума схожу,  только терзаю себя понапрасну. Во-первых, если я
даже  буду  сидеть здесь дотемна,  -  он  все  равно не  придет,  я  сердцем
чувствую:  судьба на страницах вечности написала, что сегодня мне радости не
дождаться.  А во-вторых, если он и придет сейчас, мое присутствие его только
огорчит, и стоит мне подумать об этом, как вся кровь во мне леденеет. Если я
подам ему  руку,  его рука,  наверное,  будет холодной и  вялой,  а  когда я
загляну  ему  в  глаза,  взгляд  его  будет  сумрачен.  Мне  хочется искорки
сердечной теплоты, какую я видела прежде, в счастливые часы, когда мое лицо,
или речь,  или поступки нравились ему, а что я увижу сегодня? Наверное, одну
непроглядную тьму. Лучше мне уйти".
     Каролина взяла  со  стола свою  шляпку и  уже  завязывала ленты,  когда
Гортензия привлекла ее внимание к великолепному букету,  стоявшему в вазе на
том  же  столе.  Она сказала,  что цветы прислала этим утром мисс Килдар,  и
пустилась в рассуждения о Симпсонах,  гостящих сейчас у нее в Филдхеде,  и о
суетной жизни,  которую Шерли  ведет в  последнее время.  Высказав несколько
неодобрительных предположений,  мисс Мур прибавила,  что просто не понимает,
почему хозяйка Филдхеда, всегда поступавшая как ей вздумается, до сих пор не
может избавиться от всех этих назойливых родственников.
     - Уверяют,  -  добавила она,  -  что  мисс Килдар не  отпускает мистера
Симпсона и  его семью.  Они сами хотели уехать к  себе на  юг еще на прошлой
неделе,  чтобы  подготовиться к  встрече своего единственного сына,  который
должен вернуться из путешествия;  однако мисс Килдар настаивает, чтобы Генри
приехал сюда и  погостил у нее в Йоркшире.  Я думаю,  она это делает отчасти
для нас с Робертом, чтобы доставить нам удовольствие.
     - Доставить вам с Робертом удовольствие?  - удивилась Каролина. - Каким
образом?
     - Что за вопрос,  дитя мое? Разве ты не знаешь? Ты, должно быть, не раз
слышала, что...
     - Простите, сударыня, - прервала ее Сара, появляясь в дверях.
     - Вы мне велели варить вишни в патоке. Так вот этот самый конфитюр, как
вы его называете, весь пригорел!
     - Les confitures!  Elles sont brulees? Ah, quelle negligen ce courable!
Coquine de cisiniere - fille insupportable!*
     ______________
     *  Варенье!  Все  подгорело?  Какая  преступная небрежность!  Негодница
стряпуха, дрянь несносная! (франц.)

     Мадемуазель Мур поспешно вытащила из  комода широкий полотняный фартук,
повязала его  поверх  своего  черного передника и  устремилась "eperdue"* на
кухню,  откуда,  по правде сказать,  уже доносился не столь ароматный, сколь
сильный запах горелого сахара.
     ______________
     * Сломя голову (франц.).

     Хозяйка  и  служанка весь  этот  день  воевали по  поводу  того,  каким
способом варить варенье из черной вишни,  твердой, как мрамор, и кислой, как
терн.   Сара  утверждала,  что  единственным  необходимым  и  общепризнанным
компонентом  для   этого  является  сахар.   Мадемуазель  Мур  настаивала  и
доказывала, ссылаясь на искусство и опыт своей матери, бабушки и прабабушки,
что  патока,  "melasse",  в  данном  случае  гораздо  лучше.  Она,  конечно,
поступила неосторожно,  доверив Саре  наблюдение за  тазом с  вареньем;  та,
естественно, отнеслась к этому делу так же, как и к рецепту хозяйки, то есть
без всякой симпатии, и в результате получилась черная горелая каша.
     Из  кухни  послышалась перебранка,  громкие  укоры,  затем  рыдания,  в
которых было больше шума, чем искренности.
     Каролина перед маленьким зеркальцем убирала со щек локоны, заправляя их
под  шляпку;   она  понимала,  что  оставаться  дольше  было  бы  не  только
бесполезно,  но  и  неприятно.  Вдруг  при  звуке открывшейся кухонной двери
голоса  в  кухне  разом  смолкли,  словно  хозяйка  и  служанка одновременно
прикусили языки или заткнули себе рты.
     "Кто это?  Неужели...  Роберт?" -  подумала Каролина.  Он часто,  почти
всегда,  возвращаясь с базара,  входил через кухню. Но - увы! - это оказался
всего лишь Джо Скотт.  Он многозначительно трижды хмыкнул -  по разу в адрес
каждой представительницы бранчливого и вздорного женского пола - и сказал:
     - Я вроде слышал какой-то треск?
     Никто не ответил.
     - А поскольку,  -  продолжал он поучительным тоном, - хозяин вернулся и
сейчас войдет сюда этим ходом,  я подумал,  что лучше известить вас. Когда в
доме одни женщины,  туда не годится входить без предупреждения.  А  вот и он
сам.  Входите,  сэр.  Они тут затеяли какую-то чудную войну,  но я  вроде их
утихомирил.
     Послышались шаги,  в  дом  вошел кто-то  еще,  но  Джо  Скотт продолжал
ворчать:
     - И чего это они вздумали сидеть впотьмах!  Сара,  лентяйка, ты что, не
можешь засветить свечу?  Солнце уже  час  как  село.  Он  тут  все ноги себе
переломает об ваши горшки,  столы да скамейки.  Поостерегитесь, сэр, они тут
чан поставили на самом ходу. Это что, нарочно, что ли?
     За  этим замечанием Джо  последовала смущенная пауза,  значение которой
Каролина не могла понять,  хотя и  слушала во все уши.  Пауза была короткой.
Раздался вскрик,  удивленные восклицания, звуки поцелуев, затем приглушенные
бессвязные слова. Она смогла только разобрать, как мисс Мур повторяла:
     - Mon Dieu! Mon Dieu! Est-ce que je m'y attendais?*
     ______________
     * Господи! Господи! Кто же мог ожидать? (франц.)

     - Et  tu  te  portes toujours bien,  bonno soeur?..*  -  ответил другой
голос, явно голос Роберта.
     ______________
     * А ты, сестрица, надеюсь, как всегда здорова?.. (франц.)

     Каролина была  озадачена.  Подчиняясь внутреннему побуждению и  даже не
думая,  правильно ли  она поступает,  мисс Хелстоун поспешно выскользнула из
маленькой гостиной,  чтобы ее там не застали, взбежала по лестнице и замерла
на верхней площадке,  откуда могла видеть все,  оставаясь сама незамеченной.
Закат к  тому времени давно погас,  сумерки затопили коридор,  но все же она
смогла различить в нем фигуры Роберта и Гортензии.
     - Каролина! Каролина! - позвала ее мисс Мур. - Venez voir mon frere!*
     ______________
     * Идите, познакомьтесь с моим братом! (франц.)

     "Странно!  -  подумала про себя Каролина. - Чрезвычайно странно. Почему
такое волнение и  все эти восклицания по поводу столь обыкновенного события,
как возвращение с базара?  Надеюсь,  она не сошла с ума?  Нет, в самом деле,
неужто она помешалась из-за подгоревшей патоки?"
     Каролина с  трепетом спустилась в  гостиную,  но  ее охватила настоящая
дрожь,  когда Гортензия схватила ее  за руку и  подвела к  Роберту,  который
стоял напротив еще светлого окна, так что его высокая фигура казалась резким
черным  силуэтом.  Взволнованно  и  в  то  же  время  торжественно Гортензия
представила ее,  словно они  были совершенно незнакомы и  виделись впервые в
жизни.
     Он  довольно  неловко  поклонился  и  в  замешательстве  отвернулся  от
Каролины,  как от  чужой.  В  это мгновение слабый свет из  окна упал на его
лицо,  и удивление Каролины достигло предела.  Что за таинственный сон?  Она
увидела лицо Роберта - и не Роберта, похожее - и не похожее.
     - Что это?  - проговорила наконец Каролина. - Может быть, я плохо вижу?
Это мой кузен?
     - Конечно, твой кузен! - подтвердила Гортензия.
     Но  кто  же  тогда еще  появился в  коридоре и  уже входил в  гостиную?
Каролина оглянулась и увидела нового Роберта -  настоящего Роберта,  как она
сразу определила.
     - Ну что?  -  спросил он, с улыбкой глядя на ее удивленное, вопрошающее
лицо. - Кто тут кто?
     - Вот это вы! - последовал ответ.
     Тот рассмеялся.
     - Полагаю,  что это я.  А вы знаете,  кто он?  Вы его раньше никогда не
видели, но, конечно, о нем слышали.
     Теперь Каролина овладела собой.
     - Это может быть только один человек,  -  он так похож на вас!  Это ваш
брат, мой второй кузен Луи!
     - Мудрый,  маленький Эдип, вы сбили бы с толку любого сфинкса! А теперь
поглядите на нас обоих.  Поменяемся местами. Еще раз! Еще раз, Луи, чтобы ее
запутать! Ну, где теперь ваш старый друг, Лина?
     - Как будто я могу ошибиться,  когда слышу ваш голос!  Надо было, чтобы
спрашивала Гортензия.  Впрочем, вы не так уж похожи, только рост одинаковый,
да фигура, да кое-какие общие черты.
     - Разве  я  не  Роберт?  -  спросил незнакомец,  в  первый раз  пытаясь
преодолеть свою, по-видимому, природную, застенчивость.
     Каролина  тихонько покачала головой.  Нежный,  выразительный взгляд  ее
глаз словно луч упал на настоящего Роберта: он сказал больше, чем все слова.
     Ей так и не удалось сразу уйти домой, сам Роберт настоятельно просил ее
остаться.  Простая, обходительная и счастливая, по крайней мере в тот вечер,
она  вдруг  сделалась  такой  интересной  и  блестящей  собеседницей,  таким
приятным  дополнением к  их  семейному кругу,  что  никто  не  хотел  с  нею
расставаться.
     Луи казался человеком серьезным, спокойным и довольно замкнутым, однако
в этот вечер, - а читатель знает, что этот вечер был для Каролины особенным,
- ей удалось преодолеть его сдержанность и  растопить лед его суровости.  Он
подсел к  ней и  заговорил.  Она уже слышала,  что по  профессии Луи Мур был
гувернером. Теперь она узнала, что последние несколько лет он был гувернером
сына  мистера Симпсона,  всюду путешествовал с  ним  и  теперь приехал сюда.
Каролина спросила,  нравится ли ему его место, но в ответ он только взглянул
на нее.
     Одного взгляда было достаточно,  чтобы она  больше не  пыталась его  об
этом расспрашивать.  Взгляд этот пробудил в  душе Каролины живейшее участие.
Какая грусть вдруг затуманила черты его выразительного лица! Да, у него было
выразительное лицо, хотя и не столь привлекательное, как у Роберта.
     Каролина обернулась,  чт