умаю, он бы меня вышиб в отставку, но я был единственным в
полку, кто обладал тайной удара покойного Лалонда (царство ему небесное!).
Правда, Паскаль Тордо утверждал, что в современной войне вольтижировка
отошла на второй план, а все решает скоростной маневр. Тем не менее кто-то
должен в казарме обучать солдат технике рукопашного боя. То есть Паскаль
Тордо был вынужден меня терпеть и, чтоб не срываться в крик, каждый раз
говоря со мной, делал паузу. У офицеров его Императорского Величества модна
была ироническая интонация

- Готар, - досчитав до пяти, полковник успокоился, - довожу до вашего
сведения, что в армии, действующей армии, не существует плохой или хорошей
погоды.

Нам в утешение существовал календарь. В августе солнце садится пораньше, и
к вечеру полегчало. Мы возвращались серые от пыли, прилипшей к нашим лицам
и мундирам. Мой эскадрон замыкал колонну. Вдруг впереди раздались крики:
"Да здравствует Император!" Подали команду съехать на обочину. Показались
всадники в парадной гвардейской форме, а за ними запряженная шестеркой
лошадей золоченая карета с буквой N на дверцах. Поравнявшись с полком,
карета сбавила ход. И хоть все знали, что Император в Германии, Паскаль
Тордо и старшие офицеры сопровождали карету, сабли наголо.

Солдаты подтянулись, повеселели, а когда отодвинулась красная шторка и из
окошка выглянула Императрица, опять грянул приветственный клич: "Vive
L'Empereur!"

Карета остановилась. Императрица милостиво улыбнулась Паскалю Тордо. Дала
знак приблизиться. Нет, не ему. Майору Дефоржу?

Как боевые офицеры разбирались в державной мимике? Разбирались, понимали
без слов. Удивленные взоры обратились на меня.

Я медленно, бочком подъехал на коне. За десять лет я видел ее впервые, и
было впечатление, что она совсем не изменилась, годы над ней не властны,
такая же красота, разве что более строгая.

Жозефина пристально смотрела на меня. Я пытался расшифровать ее, как
всегда, загадочный взгляд Пожалуй, так смотрит принцесса, бывшая Золушкой,
случайно попав в свою прежнюю убогую обитель.

"О Боги, неужели я жила тут, в такой нищете?" А я был взволнован, смущен и
растроган - меня узнали, меня помнят! Я забыл, что женщины забывают все,
кроме давних обид. И публично получил по морде.

- Бедный Жером! - громко и отчетливо сказала Жозефина. - Вы все еще
капитан? Это несправедливо. Надо было написать мне прошение.

Я не успел раскрыть рта, как шторка задернулась, вальяжный кучер хлестнул
лошадей, и карета с гвардейским эскортом укатила.

Можете вообразить, какие рожи были у офицеров нашего полка, невольных
свидетелей этой сцены.

Через неделю Паскаль Тордо торжественно объявил перед строем, что приказом
военного министра маршала Бертье мне присвоено звание полковника. Паскаль
Тордо старался быть любезным, даже слишком, но глаза его меня не
обманывали, в них читалось: "Я заработал свои погоны в боях, кровью, а не
по протекции..."

Да, я все понимал, однако надо понять, до какой степени я опустился за эти
годы, ибо первой моей реакцией - признаюсь перед Страшным Судом - была
арифметика. Теперь мое жалованье увеличат на 330 франков!

* * *

26 августа Пруссия предъявила Франции ультимативные требования: увести все
наши войска на левый берег Рейна. Пруссия была самым могущественным
государством Северной Европы, и, как в 1792 году, герцог Брауншвейгский
грозил походом на Париж. Но Франция стала другой, и армия, уверенная в
своей силе, восприняла прусский ультиматум как неожиданный подарок. Война!
Можно отличиться!

Для офицеров, естественно, война - хлеб насущный. Удивительно, что солдаты
рвались на фронт.

Я давно заметил, как меняется рядовой состав. В лучшую сторону. Тоже
закономерно. За десять лет быть военным стало престижной профессией. Думаю,
мало кто из ребят надеялся, что маршальский жезл лежит именно в его ранце,
но все знали, что путь к офицерским погонам лежит через действующую армию.

Я вспоминал последний смотр, на котором присутствовал маршал Журдан. Ах,
как славно проходили эскадроны! Мы подготовили отменную дивизию. И я ловил
себя на постыдной штатской мысли: "Пусть ребят подольше держат в резерве".
За десять лет в учебном полку поневоле превращаешься в наседку. Еще
немного, и вместо армейских команд буду бормотать: "цып, цып, мои цыплята".

Каприз Жозефины нарушил чью-то игру. Капитана Готара можно было "прятать в
шкафу". Новоиспеченному полковнику Готару нечего было делать в казарме. Я,
что называется, всплыл на поверхность. Меня срочно перебросили в Германию,
в корпус маршала Нея.

* * *

Приближающийся гул артиллерийской канонады лучше всяких дорожных указателей
и карт вел нас на Йену. Мой полк шел в авангарде корпуса. Успеем или не
успеем? Мы торопились, словно на свадьбу, словно на дележку пирога. Прибыли
в разгар сражения.

Шеренги прусских войск в белых мундирах прицельным ружейным огнем только
что отбили атаку нашей пехоты. По диспозиции мы должны были с ходу вступить
в бой. Я приказал командирам развернуть эскадроны широким фронтом и - рысью
вперед! Мне показалось - командиры не поняли приказа. Я повторил: широким
фронтом! Иначе пруссаки - недаром я столько лет изучал их тактику в казарме
- искусно отступят, и мы попадем в окружение.

Я получил полк три дня тому назад. Возможно, офицеры с боевым опытом не
очень доверяли мне, назначенцу из Парижа. Чтоб рассеять их сомнения, я
рубился в первых рядах.

В сущности, битва "стенка на стенку" - это тяжелая, изнурительная работа.
Как на казарменном плацу. Но здесь без права на ошибку Или ты достанешь
противника саблей, или он тебя штыком и пулей. Когда бой кончится, если он
кончится, если тебе повезет, если останешься в живых, - тогда поговорим об
эмоциях.

Прусская "стенка" медленно отступала под нашим натиском, но держалась.
Внезапно, без всякой видимой причины, неприятель дрогнул и бросился наутек.
И тут я заметил впереди улепетывающих пруссаков синие мундиры французской
кавалерии.

Позже мне объяснили, что произошло. Следовавшие за нами полки вклинились в
пруссаков колоннами, протаранили пехотные цепи и оказались за спиной
противника.

* * *

Поздно вечером солдаты жгли костры, пили вино, пели песни. Армия ликовала.
Все знали, что пруссаки разбиты наголову. Император объезжал бивуаки,
поздравлял офицеров с великой победой.

Я не принимал участия в общих торжествах. Я чувствовал, что совершил
серьезный промах. В моем полку было больше всего потерь личного состава.
Служебный эвфемизм. Мои молодые солдаты спешили на Йену, как на свадьбу, а
я их завел в мясорубку.

Прискакал нарочный, сказал, что меня вызывают в штаб корпуса.

Когда я вошел в штабную палатку, маршал Ней, оживленный и бодрый (как будто
не было трехсуточного марш-броска и утомительного дня сражения), прощался с
корпусным начальством, каждому пожимал руку, говорил благодарственные
слова. На меня зыркнул глазом и обратился ко всем:

- Спасибо, господа, и еще раз - браво! Не хочу вам портить праздник,
поэтому предпочитаю поговорить с полковником наедине.

- Покорнейше прошу вас учесть, Monsieur le Marechal, - почтительно сказал
командир нашей дивизии, - полковник Готар сам повел полк в атаку и бился в
первых рядах.

Мой генерал пытался меня защитить!

- Геройски сражалась вся ваша дивизия, - ласково улыбнулся ему маршал Ней.

Улыбка сошла с его лица, как только за последним генералом опустился полог
палатки. Страшен был в гневе первый маршал империи, непобедимый Ней!

- Откуда вы свалились, Готар? Что за архаическая манера воевать? Так
воевали при Бурбонах и Капетах: выстраивались фронтом и под барабан в
атаку, как на параде. Наша армия прорывает оборону противника колонной,
массированным кулачным ударом! Так обучают новобранцев в казармах? Чудеса!
Недаром я говорю солдатам: забудьте все, чему вас учили тыловики, не
нюхавшие пороха! Кто вас назначил в мой корпус? Бертье? Идиот Бертье и
прислал идиота. Я бы вам не доверил даже роту пожарной команды. Как
прикажете с вами поступить, Готар? У меня боевой корпус, не богадельня.

- Проще всего меня убить, - ответил я, стараясь выдержать его взгляд, - и у
вас не будет никаких забот с офицером, которого заперли в казарме и не
пускали в действующую армию. Кстати, вы уже пробовали это сделать
одиннадцать лет назад, когда мы дрались на дуэли на площади Святой
Екатерины.

Маршал нахмурился:

- Дуэль? С вами? Вы, случайно, не сумасшедший? Постойте, мне знакомо ваше
лицо. - И вдруг Ней развеселился: - Помню! Хорошо помню! Если бы не
вмешалась полиция, я бы вас порубил, как капусту. Однако, Готар, вы же
тогда меня выручили. Вы сказали патрульным, что мы устроили урок фехтования
на потеху публике. Ха-ха! На потеху! Я еще подумал: "Отважный малый". Не
знаю, долго ли вас мариновали в участке, а меня быстро отпустили. - Теперь
маршал смотрел на меня с любопытством: - Да, сколько лет прошло... И вы их
провели в казарме. Вас здорово задвинули... Были какие-то основания?

- А вы не помните, из-за кого мы дрались на дуэли?

Судорога передернула лицо маршала Нея, но он тут же взял себя в руки.

- Не помню, полковник. И вам не советую. Ладно, сегодня мы празднуем
победу. По этому поводу - и только по этому! - я сохраняю за вами полк, но
подержу вас какое-то время в резерве. Набирайтесь опыта. Как видите, я
стараюсь вас прикрыть. Но не забывайте, у Императора отличная память. Мне
передали, что он наблюдал ваш маневр и воскликнул: "Какая бестолочь!" Он
когда-нибудь вспомнит, и тут я буду бессилен.

* * *

Мокрый снег, ледяной ветер. Какой уж там аллюр! Наши бедные кони вязнут в
грязи. Закоченевшие пальцы с трудом сжимают эфес сабли. Снежный заряд
слепит глаза. Нас накрывает белая, клубящаяся, обжигающая холодом волна.
Небо рухнуло. Земли не видно. Вой снежной бури заглушает ружейные залпы.
Слева и справа, как привидения, слабо маячат силуэты моих солдат.
Неожиданно, словно разорвали белый занавес, буря уносится. Свет?
Светопреставление! Прямо перед нами стена русских войск, и заблудившийся
луч солнца играет на их штыках.

И потом все повторяется. Снова и снова сквозь слепящую белую тьму мы идем
(бредем!) в атаку и натыкаемся на стену русских штыков.

Это не кошмарный сон. Это восьмое февраля, битва при Эйлау.

Прав был полковник Паскаль Тордо. В армии не существует плохой или хорошей
погоды. Я бы уточнил: в армии существует только плохая погода. Кони месят
копытами грязь. Снег, ветер, дикий холод. Эйлау.

Русские стояли.

Мы атаковали так, как нас учили наши маршалы: Ней, Мюрат, Даву. Мы
вклинивались колоннами, били кулачным ударом.

Русские стояли.

Мой полк поредел наполовину. В других частях было еще хуже. В сумерках
последней атаки мы шли по трупам. Император ввел в бой весь свой резерв
кавалерии. Никогда не видел такую массу конницы. Фронтальный напор семи
дивизий отодвинул русскую стенку.

На этом сражение кончилось.

При свете факелов мы подбирали раненых. Император объезжал побоище. От его
свиты отделился всадник и направился в нашу сторону. Когда он приблизился,
я узнал маршала Нея. Маршал задержался у подводы со стонущими людьми, затем
выпрямился в седле и отдал нам честь:

- Молодцы, ребята! Браво, полковник Готар!

Но в его голосе не чувствовалось радости.

* * *

Густые белые хлопья кружились в воздухе, когда мы подъехали к заиндевевшим
воротам немецкого замка, в котором размещалась зимняя штаб-квартира
Императора. У меня было недоброе предчувствие, и почему-то я подумал: снег
заметает мои следы, я могу исчезнуть бесследно.

Часовые козырнули сопровождавшему меня офицеру штаба, нас пустили во двор,
мы спешились, наших коней увели.

В замке на первом этаже громкие, оживленные голоса, мелькание гвардейских
мундиров, запах кухни. На втором этаже тишина, в нишах коридора застыли
фигуры средневековых рыцарей с закрытыми забралами. И опять тревожная
мысль: это не пустые железные панцири Прусского ордена, может, чьи-то глаза
наблюдают из прорезей шлема за идущими по коридору? И вообще, вызов к
Императору - это предлог (почему меня? с какой стати?), на самом деле я
окажусь там, где однажды побывал - в помещении военной разведки,
оборудованном для допросов.

...Свет ослепил. В зале пылали сотни свечей. Император в оливковом мундире
без эполет сидел за большим столом и что-то писал. При моем появлении он
даже не поднял головы. Зато от стены отделился человек в черном сюртуке и
пошел мне навстречу. Фуше, министр полиции!

Что все это значило? Великая честь? Или сбывались мои худшие опасения?
Мысли закружились беспорядочно, как снежные хлопья в воздухе. Я ощутил себя
в разных временах - испытал нечто вроде раздвоения личности. Но в этом
хаосе проглядывалась какая-то логика, странная логика. За столом сидел не
бригадный генерал артиллерии Бонапарт, которого я видел близко тринадцать
лет тому назад в Революционном трибунале, - нет, Император, Наполеон, Сир!
И я был для него всего лишь безвестным полковником Готаром. А всесильный
министр мог спокойно стереть меня в порошок, однако в моих глазах он
по-прежнему оставался депутатом Конвента, презренным Жозефом Фуше,
интриганом и организатором Термидорианского заговора. И поразительно, он
это понял, ибо, сладко улыбаясь, шепнул мне приветствие, как раньше,
бывало, в Якобинском клубе:

- Салют, гражданин!

- Салют, предатель, - ответил я тихо, но жестко.

Он насупился, поиграл лицом, стараясь произвести самое зловещее
впечатление. Полковник Готар отметил, что технику наведения страха министр
освоил великолепно: тонко сжатый рот, раздувающиеся ноздри, обжигающий
огонь темных зрачков. Наверно, даже высших полицейских чинов, не угодивших
министру, пробирала дрожь. Но тот, кем я был раньше, помнил, что Жозеф Фуше
панически боялся моего взгляда, и Фуше это тоже помнил. Театральным жестом
он вознес руки к потолку и опять расплылся в приторной улыбке:

- Не надо беспокоить тени прошлого, полковник Готар, они этого не любят.

- О чем вы там шепчетесь, заговорщики? - раздался голос Императора, и хоть
в голосе звучала ирония, мы с Фуше отпрянули друг от друга.

Строевым шагом я подошел к столу и отрапортовал:

- Полковник Готар, командир второго драгунского полка из корпуса маршала
Нея прибыл по вашему приказанию, Сир!

Я не скрывал своих эмоций. И впрямь, мог ли я мечтать еще года два тому
назад, что меня удостоят высочайшим вниманием! Благословенный день! Видеть
перед собой Великого полководца, Императора Франции! Готов умереть за него
и за Отечество!

Император откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди. Знаменитая
поза. Он молча меня рассматривал. Его глаза, все понимающие и схватывающие,
обладали такой силой, что я поплыл, скукожился и начал тупо созерцать свои
сапоги.

- Тонкая работа, Фуше, - услышал я голос Императора. - Невероятно.
Разумеется, полковник Готар выполнит любой мой приказ и геройски погибнет,
штурмуя русские редуты. У меня хорошая зрительная память, но я, пожалуй,
его бы не узнал. Хотя что-то проскальзывает в его взгляде, что-то осталось
от Ангела Смерти.

Когда он успел это заметить? Спросить? Императору вопросы не задаются. Мне
много раз рассказывали: аудиенция у Императора заключается в том, что
Император произносит монологи, а все присутствующие благоразумно
помалкивают. Однако, видя, как вольготно, без робости (удивительно!)
передвигается по залу Фуше (то он за моей спиной, то за спиной Императора),
я догадался, что лишь министр полиции имеет здесь право слова. И какое-то
мелкое чувство - ревности или зависти? - кольнуло меня.

- Я помню, как он внезапно появился в Революционном трибунале, - продолжал
Император. - Я не знал, кто это, но по тому, как судьи пригнулись и
пришипились, понял, что именно он, а не они, будет решать мою судьбу. Фуше,
ему ведь отрубили голову? А выглядит он замечательно. Моложе нас.

- Сир, на гильотине казнили глухонемого разбойника, внешне похожего на
него, - ответил Фуше (без робости, без робости! - милостивые государи, Фуше
беседовал с Императором почти на равных!). - Робеспьер был ранен, Кутон
впал в истерику. Царила такая неразбериха, что мне удалась подмена. Ему
дали стакан воды, он упал и не приходил в сознание. Ночью я тайком вывез
его из Шотландского колледжа...

- Надеюсь, такой стакан воды меня минует?

- Сир! - верноподданнически взревел министр.

- А зачем вы это сделали?

- Услуга за услугу. В тот день он стоял на трибуне, скрестив руки, и не
произнес ни слова. Если бы заговорил - Термидор был бы невозможен.

- Вот чему я не верю, так это благородным помыслам моего министра полиции,
- язвительно рассмеялся Император. - Если вы что-то задумали, то с дальним
прицелом.

- В октябре 95-го года он нам очень помог. И пригодится еще, - бесстрастно
ответил Фуше.

- И пригодился ранее, когда спал с моей будущей женой?

- Сир! - невольно вырвалось у меня.

Фуше довольно грубо сделал мне знак - дескать, тебя не спрашивают. Но
Император опять соизволил посмотреть в мою сторону:

- Полковник, вы предприняли бестолковый маневр при Йене, - (сбылось
предсказание Нея, Император ничего не забывал), - потом вы выравнялись. При
Эйлау дрались отменно. В общем, я вами доволен. Полк - для вас мало. Но что
вам предложить? Вы были инициатором смелой контратаки при Флерюсе... Маршал
Журдан может рассказывать сказки кому угодно, только не мне. Правда, рядом
с вами находился Бернадот. - (Император переглянулся с Фуше. Продолжение
другого диалога, в котором мне не было места. Еще меньше я хотел бы
оказаться на месте Бернадота... Что-то я уловил в воздухе.) - Бернадот мне
почти родственник, - без всякой логики (для меня!) добавил Император.
Взгляд на Фуше, потом - на мою скромную особу. - Итак, вернемся к Флерюсу.
Совсем неплохо по тем временам, хоть и рискованно. Теперь это прошлый век.
Мюрат контратакует играючи. А как Сульт взял плато Аустерлиц кинжальным
ударом? Согласитесь, другой класс! На маршала вы не тянете. Кроме того, - в
голосе Императора появились капризные нотки, - я не желаю, чтоб в моей
армии служил человек, который спас мне жизнь и у которого был роман с моей
женой. Такое соседство мне не нравится. Тем не менее я не желаю быть вашим
должником. У меня свои принципы. Поэтому выбирайте: королем в Швецию или
послом в Россию? И подальше с моих глаз!

Я - король Швеции? Я - посол в России? О чем говорит Император? Может, у
меня начались галлюцинации?

- Сир, будьте покойны. Полковник Готар примет новое назначение, - учтиво
заверил Фуше. Затем так же учтиво он кивнул мне, показывая, что аудиенция
окончена.

Мне стало жутковато. Любезность министра, не знаю почему, пугала. Словно
проснулся звериный инстинкт и я нутром почувствовал опасность. В голове
пронеслось: "Снег заметает мои следы. Я исчезну бесследно".

И не презренный интриган Фуше, депутат Конвента, провожал меня по коридору,
когда за нами затворились двери приемной Императора, - нет, министр
полиции! И он знал, что я это знаю.

- Полковник, сейчас в моем кабинете я вам изложу суть дела, - любезным
тоном дьявола объяснял министр. - Император перекраивает карту Европы. В
Швеции положение нестабильно. Континентальная блокада там непопулярна.
Мотовство и легкомыслие короля Густава раздражают народ. Естественно,
проанглийская партия...

На повороте (коридор загибался дугой, следуя конфигурации наружных стен
замка) министр чуть-чуть ушел вперед. Такое было впечатление - оглушающее,
последнее, - что средневековый рыцарь, застывший в нише, ударил меня сзади
алебардой.

* * *

Они, эти канальи и ублюдки, свора эмигрантов, ничего не умеют и не хотят
делать сами - только чужими руками! Они боятся привести приговор в
исполнение, но держать маршала Нея под стражей еще страшнее - вдруг стража
ненадежна? Он, маршал Ней, прекрасно понимает куриную логику дряблого
короля и его камарильи. На подмогу вызвали наследного принца шведского
престола - ха-ха! - Жана Батиста Бернадота. Пусть один маршал бывшей
империи расстреляет другого!