вету. Следуя другой
методике, надо соорудить лакомую приманку, которую субъект решит
обязательно схавать.

И я рассказал в общих чертах про Калифорнийский фонд. Филантропическое
мероприятие. Широкие международные связи. Громкая трибуна для пропаганды
русской культуры. Удобная "крыша" для отмывания наворованных русских денег.
Ты представляешь себе, Саня, какая пестрая клиентура туда попрется? Опыт
меня научил не верить в благотворительность спецслужб. Зачем они это
затевают, они мне не сообщили. И я не страдаю любопытством. У них свои
цели, у меня свои.

- Кто организует фонд? - спросил Саня.

- Номинально я буду во главе.

- Кто организует фонд? - повторил Саня. Он привык, что ротный и комбат
требовали не общих ля-ля, а конкретных данных.

- Некий мистер Вася Литвинов.

Это имя Сане ничего не говорило, зато теперь он убедился, что я ему не
вешаю лапшу на уши. И лицо его осветилось в благодарной улыбкой.

"Хоть что-то смог для тебя сделать, Санек, - с облегчением подумал я. И еще
я подумал, на этот раз про себя самого: - Ну и жопа ты, профессор. Если ты
действительно веришь в то, что наплел, то никак нельзя было произносить
вслух имя Литвинова. Нарушение элементарных правил. Присутствующие в
комнате зрители не всегда выполняли роль мебели и когда-то на-вытворяли
глупостей, а вилла над Голливудом не только трибуна и крыша, но и
прекрасное место для определенных глупостей, и Литвинов, судя по его
выправке, подобных глупостей не чурался и для глупостей, естественно,
предпочитал русских дам, а круг русских дам для подобных эскапад весьма
ограничен, значит, элементарная арифметика... Нет, - сказал я себе, - или
ты веришь в любовь и преданность, или ты прожженный жлоб, для которого не
осталось ничего святого и которому даже в кустах мерещится плакат:
"Осторожно, враг подслушивает!"

Саня дал знак, и Зина мигом превратилась из мебели в радушную хозяйку.
"Уйти, не выпив с Саней, не посидев с нами за столом? Помилуйте, Антон
Валентинович! Отведайте салатику. Рыбки, пожалуйста". Странно звучало в ее
устах мое имя-отчество. Раньше она меня называла только профессором.
Раньше? Забудь Смотри, как искусно она раскладывает закуски на тарелки:
порции одинаковы, а создается впечатление, что Сане лучшие куски, а нам с
ней остатки от барских щедрот. Умеет даже в мелочах подчеркнуть...

Кусочно-закусочная психология ревности. Да не Зину я ревновал, я как бы
присутствовал на зрелище, которое мне не дано увидеть: Дженни ухаживает за
столом, показывает свое расположение темно-зеленому костюму или
неопознанным объектам, если они уже вхожи на Диккенс-стрит... Что же
касается Зины, то у нее эйфория. Ведь впервые ей достался классный мужик,
причем моложе ее, который точно никуда от нее не уйдет. Физически не
способен уйти. Не может передвигаться без ее помощи. Ну, Саня, храни тебя
Бог! И пусть Зина пребывает в этой эйфории до конца твоих дней.

Давно заметил: когда поминаешь Бога, высовывается черт. Зина удалилась на
кухню, а черт дернул меня за язык. Зачем? Поклялся же не спрашивать! Так
хорошо, умиротворенно сидели-и вдруг... черт дернул:

- Саня, ты попал в автокатастрофу или проверял рефлексы черных товарищей?

По поводу "черных товарищей" мы говорили с ним год назад, а Саня тут же
вспомнил. Усмехнулся:

- Антон Валентинович, я похож на человека, которого бьют?

Нет, никак, даже в кресле Саня не был похож на человека, которого бьют. Он
бы въехал в инвалидном кресле в толпу и толпа бы расступилась.

- На тихой улице, недалеко от дома, мне воткнули нож в спину. Очень
грамотно воткнули. Чтоб не убить, а парализовать. Я бы сказал наши
товарищи, если бы видел их лица. Я застыл, как вкопанный, а они пошли
дальше. Двое белых, спортивного типа. Я увидел лишь их стриженые затылки.

* * *

Кроме Императора, они все для меня бывшие. Правда, я присутствовал при
отречении Императора, но отречение было формальным (знаменитые "Сто дней"
тому подтверждение), и даже на Святой Елене Император вел себя как суверен,
изрядно попортив кровь своим тюремщикам, просто мне это было неведомо. Что
же касается остальных, то все они быстро скисали, потеряв должность. Не
место красит человека, а человек место? Ерунда. Или частично справедливо в
экстремальных условиях: революции, природные катаклизмы. Может, после
Термидора-я вращался всегда в военно-чиновничьем мире, куда путем
естественного отбора попадали определенного сорта индивидуумы? Тоже верно.
Однако, насколько они казались проницательными, компетентными,
дальновидными на руководящих постах, настолько все это стремительно
улетучивалось, когда их задвигали в отставку. Даже лицо менялось: пропадал
стальной взгляд, округлялся квадратный подбородок, вместо холодной гримасы,
подчеркивающей собственное превосходство, проступала заискивающая улыбка.
Они все добрели. Точнее, старались выглядеть добренькими.

Не скажу, что мне посчастливилось лицезреть маршала Нея на поле боя.
Посчастливилось? Я помню, как он из меня делал котлету после Йены. Каким
жалким офицеришкой я перед ним выглядел! Но объективно маршал Ней, ведущий
в атаку полки - эпохальное зрелище, достойное кисти художника. И я наблюдал
генерала Гранта в штабе армии. Chapeau! Ничего общего не могло быть у этих
великих людей с толстым стариканом, страдающим одышкой, до слез спорящим с
итальянским торговцем из-за ста лир, или с тихим, застенчивым пьянчужкой, у
которого руки тряслись от радости, когда тайком от домашних к нему в
кабинет приносили бутылку виски. И тем не менее... Что ж тогда требовать от
людей обыкновенных? Их карьера достигала определенных высот, затем
следовала неминуемая отставка (неминуемая, как смерть!), и если человек
сохранял остатки ума, то поливал цветы в своем саду, а если терял разум
(случалось и такое), то надевал парадный мундир с орденами и ждал, что его
позовут начальство или благодарное Отечество (что никогда уж не случалось).
За двести лет у меня было много начальников и командиров (скажем так -
разных), и моим единственным преимуществом являлось то, что с какого-то
момента я понимал: я их всех увижу в гробу. Кстати, возвращаясь через
две-три жизни в ранее обжитые места, я исправно посещал кладбища и находил
могилы со знакомыми именами. Не знаю, почему меня к ним тянуло. Никаких
задних мыслей. Просто ритуал.

Так вот, вдруг и я (Я!!!) почувствовал себя бывшим. Я знал, что этот миг
когда-нибудь наступит, думал, что он будет страшным. Нет, не страшным -
обидным, дискомфортным. Ведь будь я при должности, или хотя бы на службе,
то дал бы команду, или убедил бы начальство дать команду, прочесали бы всю
Калифорнию и выловили бы двух молодцов со стрижеными затылками, которые
имеют странную привычку подстраиваться со спины к одиноким прохожим. Это же
не загадочное убийство в Париже со сложной интригой, которое, будь я на
службе, может, мне и не разрешили бы копать. В данном случае дело проще
пареной репы! В конце концов, применили бы не очень законные методы слежки
для восстановления справедливости и закона. То есть индивидуальный подход.

А я - бывший. Разумеется, у меня есть законное право обратиться в полицию.
На общих основаниях. И что я скажу в полиции? Дескать, у вас такое-то
нераскрытое дело, и я хочу добавить подробности, дескать, ко мне тоже
подстраивались в такой-то день в таком-то месте. И дальше, спросят, что
дальше? Вас ударили? Вам воткнули ножик в спину? Ах, вам показалось, что у
них такие намерения? И часто вам такое кажется? Вы можете нарисовать
словесный портрет? Ах, вы не запомнили их лица? Короче, полицейский чин от
меня отмахнется, как от надоевшего мнительного чайника. В глазах
полицейского чина я буду выглядеть еще одним городским сумасшедшим. С
заискивающей улыбкой.

* * *

Я подумал, что подействовало мое звуковое письмо, что Дженни, возвращаясь
ночью с тайной свиданки, перепутала кассеты и вместо рок-попа (или поп-рока
- как правильно?) поставила мои стенания, вздохи и паузы, которые, как ни
странно, пришлись под настроение, однако на всякий случай спросил:

- Почему мне такая честь?

- Твои акции как будущего директора Международного культурного центра
повысились, - засмеялась Дженни. - Жалко, что ты не присутствовал при
разговоре. Сначала они довольно равнодушно осведомились, что это такое и с
чем едят. Я назвала адрес. Они ахнули и жутко заинтересовались Только у
меня завтра день очень напряженный. Ты сможешь сам добраться на
Диккенс-стрит к семи вечера?

No problem. Для нас, суперменов, отшагать пятнадцать миль - пустяки.

Правда, и у меня выдался напряженный день. И в университете вышел напряг:
после занятий все разбежались в разные стороны, и ни один охламон - по
направлению к Вентура-бульвару. (Отшагать нам, конечно, пустяки, да не в
костюме с галстуком и не перед коктейлем - ведь приплетусь мокрой курицей.)
К счастью, кто-то из обслуживающего персонала (кажется, уборщица)
согласился перевезти уважаемого профессора на своей "хонде" через
Лорел-каньон.

По Вентуре я припустил бодро. Иду, значит, и размышляю. Дескать, уборщица
(или кто она там?) умеет править механическим драндулетом, а я почему-то до
сих пор сию науку не осилил, считаю ниже собственного достоинства. А
достоинство мое, как выяснилось, не в знаниях, не в печатных трудах, не в
славной биографии, а в адресе, который, в сущности, ко мне никакого
отношения не имеет. Поэтому хочется выразиться непечатными словами. И зачем
я два века старался, пыхтел, чего-то добивался, когда требовались всего-то
адрес и механический драндулет? Что я, не мог бы так же важно восседать за
рулем, как эта крашеная ведьма или тот старый гриб? Ведь управлять
механическим драндулетом проще и безопаснее, чем скакать на лошади. Правда,
говорят, на скорости... Но какие в американских городах скорости, особенно
в час пик? По Вентуре драндулеты ползут, как черепахи. Немного поддадут, а
на светофоре я их догоняю.

И все-таки они чуть быстрее. Почему они быстрее меня? Это ненормально.
Перед нами барьер красных огней, передо мной пустой тротуар, могу включить
любую скорость.

Не включается.

Взять такси? Сдача позиций. Пожалуй, сейчас я бы их сдал, да нет свободных
такси на Вентуре.

На перекрестке уличный фонарь высветил в ближайшем ко мне драндулете
симпатичное женское лицо. Я сошел на мостовую, постучал в стекло. Стекло
опустилось.

- Извините, миссис, вы едете прямо по бульвару?

- А что?

- Не могли бы вы меня подбросить, я опаздываю.

Дама торопливо нажала на кнопку. Стекло поднялось. Дама рванула на красный,
едва не врезавшись в разворачивающийся пикап.

Натерпелась, бедняжка, страху. Небось в ее мозгу сразу всплыли все
телевизионные истории о сексуальных маньяках. Мол, специально приоделся
прилично, чтобы вызвать доверие. Но разве можно доверять в Лос-Анджелесе
бездрандулетным мужчинам?

Милая дамочка, я сегодня явно не по этой части. Меня сейчас самого можно
употребить (сомневаюсь, чтоб были желающие). Любой мальчишка отнимет
кошелек.

Я опять зашагал. Не шагалось.

Разумнее зайти в кафе. Вон огни ресторана. Выпить кофе у стойки.

Потеряю время. И так опаздываю. Все ведь рассчитано на мою скорость.

Надо бы найти скамейку. Найти скамейку в Городе Ангелов, где все рулят на
драндулетах или парят на крылышках? Я сел на каменный столбик,
установленный для того, чтобы машины на этом месте не заезжали на тротуар.
Редкие прохожие делали круг, обходя меня. Впрочем, если бы я был одет
похуже и положил на тротуар шляпу - наверно, бросали бы в нее монетки.

Ладно, главное, не паниковать. Я не знаю, что со мной. Давит грудь.
Подышим. Спокойно подышим. Глубокий вдох. Глубокий выдох. Давит. Никогда
раньше ничего такого не было ("Их логика: ведь раньше этого не было!" Из
приговора.). Позвонить Дженни, чтоб подобрала по дороге, я же совсем
недалеко. Она подъедет. Она точно не испугается моей сексуальной агрессии.
Лишь подумает: "Ни хрена себе, женишок объявился!" Кому бы я позвонил, так
это неулыбчивой бабе из ядерной медицины: "Вы же мне говорили, что по
состоянию здоровья я пригоден к службе в десантных войсках?" Она спустится
с этажа и, убежден, впервые улыбнется, со значением и без слов отсыплет мне
горсть таблеток... "Ни хрена себе, - скажет Дженни, - как только его
прижало, он зовет другую бабу!" Ты права, моя девочка. Без паники. Посидим,
передохнем и тихонько потопаем. Потихоньку, полегоньку. Вот так. Давит
грудь. Не страшно. Ведь не сдохну. А если сдохну, это тоже решение
проблемы. Вернее, трусливое бегство от всех проблем.

Топаю. Топаю и думаю. Какой роскошный сюжетик может получиться. Вдруг мои
акции как будущего директора Престижного Адреса так поднялись, что Дженни
перед официальным коктейлем (туда успеется!) устроит коктейль на дому и
небрежно спросит: "Мне надо стриптиз делать, чтоб завлечь тебя в постель?"
А я отвечу: "Спасибо, моя девочка. Только сначала вызови "скорую помощь".

Перспектива "роскошного сюжетика" придала мне резвости. Доплелся. Поднялся
на четвертый этаж. Дженни красноречиво взглянула на часы, но ничего не
сказала. Элей занималась Линда. Дженни, в чем-то умопомрачительном,
наводила в своей ванной последний марафет. Я попросил позволения зайти в
ванную к Эле, чтобы сполоснуть рожу (а были наполеоновские планы принять
душ). Зайти в ванну к Эле позволили. А почему нет? Там в принципе не должно
быть никаких следов темно-зеленого костюма и неожиданных объектов. Потом
светская беседа с Линдой. Эля показала свои новые рисунки. Дженни
фланировала между ванной и гостиной, отдавая ЦУ, и я чувствовал, что все ее
антенны периферийного зрения включены, ей было любопытно наблюдать мою
реакцию, ведь впервые после моего скандального вторжения в то роковое утро
я был допущен в святая святых. Боюсь, я ее сильно разочаровал. Ни волнения,
ни дрожи в голосе, ни чрезмерного ажиотажа не проявлялось. Может, она
объясняла себе это моей профессиональной выучкой, умением брать себя в
руки. На самом деле ничего нарочитого в моем поведении не было. Просто я
еще не знал, не понял - сдохну или на этот раз пронесет?

И в "понтиаке", сидя рядом с моей ненаглядной, я был на редкость сдержан.
Что подумала Дженни? Не знаю. Я тупо прислушивался к себе. Давиловка не
отпускала.

Прибыли. Отметились. Прошлись вдоль и поперек. Многократно сказали "чииз".
Я с ходу, вопреки всем своим привычкам, глотнул полную рюмку коньяка.
Повторил. Дженни на меня подозрительно покосилась. Обычно на светских
раутах она моментально уносилась "в вихре вальса", и я тревожно шарил
глазами по пестрой толпе, гадал, не уволокли ли мою девочку в какое-нибудь
помещение, где дверь запирается на задвижку. Сегодня, как на грех, она была
паинькой, не отставала от меня ни на шаг, видимо, решив, что я замыслил
какой-то фокус. Верно, замыслил. Я хотел отволочь в сторонку какого-нибудь
джентльмена предынфарктной комплекции и сказать: "Дяденька, у тебя же
карманы набиты сердечными лекарствами, выручи, дорогуша, поделись малость".
Но ведь не при Дженни...

- Что желаете, сэр?

- Коньяк. Да, да, доливайте еще.

Ее глаза потемнели. Какой грандиозный мне предстоит мордобой после
общественного мероприятия! Начнет так: "Когда ты меня просишь где-нибудь
присутствовать и соответствовать, я соответствую. А я тебя лишь раз
попросила соответствовать, так ты устроил спектакль, напился по-свински
якобы с горя и "от несчастной любви".

И тут появился главный "чииз", тот самый, который ахнул, узнав адрес, и
ради которого - "чииза", а не адреса - меня привели сюда. А могли бы прийти
с темно-зеленым костюмом или с неопознанными объектами, нет, не ценишь ты к
себе хорошего отношения!

Я раскрыл рот, чтоб обменяться дежурными глупостями. И ничего, вписался в
образ. Клянусь, провел диалог на уровне, удивив даже Дженни своей внезапной
бойкостью и жизнерадостностью. А почему, спрашивается, мне не радоваться,
если я наконец понял, что буду жить?

Отпустило. Перестало давить.

В общем, я так озадачил Дженни своим поведением, что:

1) никаких мордобоев или упреков не было (собственно, а за что?);

2) настояла (я, правда, сопротивлялся слабо) и отвезла меня до
трехпалубного корабля.

N.В. Было впечатление, что доставка на дом не входила в ее первоначальные
планы. Первоначально предполагалось продолжить приучать капризного субъекта
к самостоятельным передвижениям по Л.-А. с педагогической целью доказать
преимущество передвижения на собственном драндулете. Почему такая смена
настроения? Более того, было впечатление, что мне могут предложить
"роскошный сюжетик", то есть не просто доставку, а доставку товара на дом,
- такой вариант явно обдумывался по дороге - и я, как мне казалось, был уже
во всеоружии: умрем, но не посрамим чести драгунского полка.

Во дворе дома ритуал прощания. И опять же по глазам Дженни я увидел, что
она заинтригована. Ну не было у меня соответствующей моменту морды
служащего похоронного бюро. То есть она поняла, что меня одинаково устроит
- поднимется ли она в студию или оставит меня в покое. Такие нюансы женщины
интуитивно чувствуют. Естественно, она укатила, помахав лапой из окошка.

"В каюте без компании" я размышлял на оригинальную тему: все мужики сволочи
и обманщики. Наплетут девушкам с три короба, а когда предстоит выбор - муки
душевные или физические - инстинктивно предпочитают вздохи при луне.

* * *

Неделю я ловил своего коварного врага. Выходил каждое утро, делал
километровые круги, замысловатые петли, все дальше удаляясь от дома.
Постепенно наращивал темп. Вечером повторял все снова, избегая мелких
провокаций: резких движений, рывков, пробежек. И не оглядывался. Зачем
оглядываться? Мой коварный враг не прятался в темных кустах, не крался по
пятам, не дышал мне в спину - мой коварный враг сидел во мне самом, и я
ждал, когда же он изволит высунуться и что этому способствует. Наверно, я
нелепо выглядел со стороны, как и любой человек, который идет, не замечая
ничего вокруг и прислушиваясь лишь к самому себе (И где-то я таких людей
видел. Где? Не помню), однако Лос-Анджелес хорош тем, что некому тут
наблюдать странных бездрандулетников, слоняющихся в это время суток.

Коварный враг затаился.

Тогда я отшагал некое число км в одном направлении, рассчитывая, что злодей
использует фактор усталости, неуверенности (обратно далеко топать) и начнет
давить, душить и пакостить. "Ни хрена", - как сказала бы Дженни, хотя
Дженни так никогда не говорила. То есть она так говорила в наших диалогах,
которые я репетировал во время своих маршрутов. Даже не диалогов - моего
прочувственного прощания, где я солировал, - дескать, моя посудина дала
течь, и я отчаливаю, и, дескать, с медицинскими проблемами мне надо
обращаться не к тебе, а по другому адресу (по какому - умалчивал), и где -
в диалогах, а не в адресе - Дженни доставались лишь короткие реплики.

Так вот: ни хрена!

Ну, если ни хрена, то какого хрена? Просто мнительность, невроз и прочие
возрастные явления, с которыми, увы, мне еще предстоит сталкиваться, но не
более того.

Позвонила Дженни:

- Ты куда пропал?

А ведь действительно пропал. Гоняясь за призраками и занимаясь декламацией
в призрачном мире, я как-то забыл, что живые люди тоже существуют.

- Дела, - ответил я, - дела, связанные с культурным фондом.

Как бы между прочим сообщил о визите к Сане. При упоминании Зины мне
показалось, что на другом конце провода подпрыгнули. Однако я подробно
обрисовал тамошнюю ситуацию. Оргвыводов не последовало. На другом конце
провода ограничились соответствующими словами.

- Кстати, - продолжал я по наитию, - мне нужна будет секретарша. Честная
баба, которой можно доверять. Пожалуй, сманю у тебя Кэтти или Ларису. Как
ты на это смотришь?

Мне сказали, что это неплохая идея. Деловыми качествами они, конечно, не
блещут. И вообще, ленивы, их надо палкой подгонять. Зато на них можно
положиться, не продадут, в этом смысле она их проверила. И к тебе, герр
профессор, они относятся с уважением. Да, да, очень неплохая идея, она еще
п