оротам и скажет:

- Мадам, ваш покорный слуга.

* * *

Незнакомый офицер обратился ко мне, как к старому приятелю: "Готар,
помогите мне..." Я спустился за ним в подвальный коридор казармы (не
подозревал о его существовании), он открыл какую-то дверь, улыбаясь,
пропустил меня вперед. Дверь за мной захлопнулась, лязгнув замком.

- Садитесь, капитан Готар, - раздался начальственный голос из глубины
комнаты.

Я сел за маленький столик, на котором горела свеча. С обеих сторон от меня,
чуть наискосок, два больших зеркала. В них я хорошо видел себя и пламя
свечи, но едва-едва различал три силуэта в глубине комнаты.

- Вы догадываетесь, где вы находитесь? - спросил меня тот же голос.

- Помещение для допросов военной разведки.

Пауза.

- Почему вы так уверены?

- Не знаю. Не могу сказать. Но я уверен, что вы пришли от Барраса.

После паузы, более длительной, другой голос:

- Готар, в результате контузии вы потеряли память, но не потеряли
способность быстро схватывать ситуацию. Обнадеживающий признак - ведь я
один из тех врачей, кто лечил вас в госпитале. Значит, ваша память со
временем восстановится.

Силуэт приблизился. Танец теней. Пламя свечи заколебалось. На столе
оказался стакан с какой-то жидкостью.

- Выпейте, Готар, это лекарство. Оно поможет прояснить память, правда, на
короткий срок. Потом будет болеть голова, но так надо, Готар.

- Понятно, - сказал я, сжимая стакан и собираясь выплеснуть его содержимое
на пол, - Баррас приказал вам меня отравить.

В полумраке другой половины комнаты засмеялись:

- Если бы Баррас хотел от вас отделаться, он придумал бы способ
поэлегантнее. И полиция не вмешалась бы так энергично в вашу дуэль с
полковником Неем на площади Святой Екатерины.

- У вас хорошая информация.

- Но нет той, которую мы надеемся от вас получить.

Я чуть не задохнулся от возмущения. За кого они меня принимают? Да, капитан
Отеро просвещал меня "по политике", не скрывая своих симпатий и антипатий,
ведь я же ни в чем не разбирался. Но я армейский офицер, а не доносчик! Или
они желают выпытать у меня какие-то подробности касательно Жозефины?
Мерзавцы!

Третий голос, мягкий, вкрадчивый. Такой дружественный, такой знакомый, что,
услышав его, я даже вздрогнул.

- Капитан Готар, мы вас настойчиво просим и предупреждаем: не ведите,
повторяем, никогда больше не ведите самостоятельных расследований! У
человека, к которому вы обратились, неприятности... серьезные неприятности.

Они и это знают? Они все знают, неужели ты не понял? Они знают больше, чем
записано в твоем полковом досье. Тогда у меня к ним множество вопросов...
Но сначала надо выгородить человека, попавшего в беду.

- Передайте Баррасу, что мной руководили не личные цели. Я действовал так в
интересах Республики. Хотел знать, кто замешан в роялистском заговоре. А
почему чиновник исполнил...

Третий голос, не меняя дружественной интонации, перебил меня:

- Это детали, Готар, второстепенные детали. Главное, что вы правильно
оценили опасность. Поэтому мы к вам пришли. И придем опять, если потребуют
чрезвычайные обстоятельства. Это наша инициатива, не Барраса. Баррас по
своей должности получит необходимую информацию - и только. Время не терпит,
Готар. Выпейте лекарство.

Я выпил. Третий голос продолжал:

- Вы абсолютно правы, капитан. Зреет роялистский заговор. Заговор
разветвленный, в него втянуты значительные силы. Заговорщики формируют
штурмовые колонны. Республика в опасности! Завоевания Революции в
опасности! Патриоты должны сплотиться. Роялистский заговор, Готар.

...Третий голос варьировал одни и те же фразы, но этот набор слов меня
успокаивал. В нем было что-то привычное. Где я мог слышать этот голос,
почему он мне знаком? Или просто мне знакома интонация, с которой
произносятся эти слова? В голосе теперь как будто пели трубы, стучали
барабаны. Тра-та-та, Республика в опасности! Та-та-та, та-та-а-а-а,
роялистский заговор, первая шеренга - в ружье!.. Слегка кружилась голова.
То ли от лекарства, то ли от повторения фраз. Но вот я уловил нечто новое:

- Десятого мессидора прошлого года бригадный генерал артиллерии Наполеон
Бонапарт был вызван в Революционный трибунал. Суд не состоялся, ибо в дело
вмешался член Комитета общественного спасения, человек, обладавший тогда
огромным влиянием, который специально явился на слушание. После Девятого
термидора материалы по обвинению Бонапарта исчезли из архивов, как и многие
другие дела. Однако вы, Готар, по чистой случайности прочли это досье.
Напрягите память, вспомните, что там было. Обвинялся ли Бонапарт в связях с
роялистами?

Неожиданно прямо перед глазами отчетливо всплыли рукописные листы, и с
убежденностью, поразившей меня самого, я произнес:

- Дело строилось на ложном доносе майора Лекруа, бывшего королевского
гвардейца. Лекруа обошли чином, и он сводил счеты с Бонапартом. Генерал
Бонапарт никогда не был связан с роялистами. Наоборот, симпатизировал
якобинцам. Генеральское звание Бонапарт получил по рапорту комиссара
Конвента Огюста Робеспьера, брата Неподкупного...

Дикий приступ боли расколол мне голову. Я очнулся на госпитальной койке, в
сумеречном состоянии (сумерки на улице?), очень хотелось спать, но в мозгу
моем еще покалывали иголки, а в виски били, как в барабан: "Бух! Бух! Бух!"
Зачем меня разбудили, что там бухает за окнами? Прислушавшись, я понял, что
это грохот артиллерийских орудий. Неужели австрияки прорвались к Парижу?

И опять провал, и когда я пришел в себя (когда? через день? через неделю?),
в голове была вата, уже ничего не покалывало и не стучало в висках. Ставни
окна открыты, солнечный луч грел мне ноги, за окном чирикали воробьи.

Заглянул врач, ласково зажмурился:

- Поздравляю, Готар, кризис миновал. Теперь вы быстро поправитесь. Вот
примите микстуру. И отдыхайте Хорошо, что вы много спите. У вас железное
здоровье.

- Долго я провалялся?

- Скажем, так какой-то отрезок времени. Ерунда по сравнению с вечностью.

- А в этот отрезок времени, случайно, не началась война? Мне показалось,
что я слышал артиллерийскую канонаду.

- Вы пропустили важное событие, - оживился врач. - Был подавлен роялистский
заговор. Военный комендант Парижа генерал Бонапарт расстрелял мятежников из
пушек у церкви Сан-Рош.

- В центре города стрелять из пушек? Невероятно!

- Крутая мера, - согласился врач. - Есть жертвы среди гражданского
населения. Но у мятежников было численное превосходство. Баррас не ошибся,
назначив комендантом Парижа энергичного человека.

"Ему помогли не ошибиться, - подумал я. - А генерал Бонапарт далеко
пойдет".

* * *

В начале 96-го года генерал Бонапарт собрался действительно далеко:
освобождать Италию от власти австрийской короны. Все офицеры нашей дивизии
мечтали попасть в армию, формируемую Бонапартом На казарменном жаргоне это
называлось "кони бьют копытами". Я бы тоже с великой радостью отправился в
Итальянский поход. Чем бы он ни кончился, - пусть моей гибелью от пули или
сабли, - все лучше, чем тот бред, в котором я жил. Да, Жозефина умерла в
моем сердце. Я поставил точку. Две точки. Десять точек. Ну и что?.. Я беру
увольнительную, иду к дому в Пасси. Открывается дверь. На пороге Жозефина!
"Жером?" И она падает в мои объятия. Нет, не так. Жозефина молча
поворачивается, поднимается на второй этаж, я следую за ней, мы сидим в
гостиной, ее взгляд испепеляет меня: "Гадкий, жестокий мальчик!" Нет, не
так. Я прогуливаюсь около казармы, замечаю, что меня сопровождает экипаж с
Жан-Жаком на козлах (экипаж больше ни разу не появлялся)... Я пью кофе на
площади Святой Екатерины - и вдруг за спиной знакомый голос: "Рыцарь,
угостите даму бокалом вина". И вот так, в разных вариациях, это
прокручивалось в моей голове. Наваждение не кончилось. Кончилась зима.

* * *

Полковник Лалонд смотрел на меня с нескрываемым любопытством, как будто
узрел нечто ему неведомое, как будто я трижды повторил его знаменитый
сабельный удар. На конверте, что он мне вручил, стояла печать: "Штаб
генерала Н. Бонапарта".

В своей комнате я торопливо вскрыл конверт. Одновременно ощутил
разочарование и учащенное сердцебиение. На узком листе бумаги строчка
круглых букв:

"Жером, верните, пожалуйста, мои письма. Верю, вы человек чести".

Какая умная чертовка! Угадала, что конверт с печатью штаба армии Бонапарта
меня обязательно заинтригует. Как она его раздобыла? Хотя при ее связях...
Конечно, надо ей ответить.

Длинным посланием с намеком все возобновить? И опять превратиться в игрушку
в ее руках? Нет, никогда! Сам факт, что письма не были прочитаны, ее
обидит... Надо ли это тебе? Можно объяснить тогдашним твоим состоянием,
дескать, естественная защитная реакция. Продолжать гнуть свою линию, то
есть дать нейтральный вежливый ответ?

Мои размышления прервал визит капитана Отеро. По его глазам я понял, что
слух о конверте из штаба Бонапарта разнесся по казарме. Ведь это могло быть
предложением подать рапорт о переводе, и если предложили мне, то кто
следующий? Видимо, в полку мне прочили блестящую карьеру, ибо после
нескольких ничего не значащих фраз Отеро приступил к делу:

- Готар, из чувства товарищества, полковой корпоративности не могли бы вы
походатайствовать, чтобы наша часть была зачислена в Итальянский поход?

Я криво усмехнулся. Небось Отеро пришел как глава делегации. Делегация
затаилась в коридоре. Придется разочаровать коллег.

- Сожалею, я не знаком с генералом Бонапартом. Никогда не был ему
представлен.

- Готар, шутки в сторону. Существуют другие каналы...

- ???

- Хорошо, ваше право держать в тайне то, что было известно всему Парижу. Но
теперь это в прошлом. И одного слова виконтессы Богарне будет достаточно,
чтобы повлиять на нашу общую судьбу.

Так получилось, что я не заимел друзей в полку. Возможно, моя вина, хотя я
старался поддерживать добрые отношения со всеми офицерами, с Отеро - в
первую очередь, ведь он в какой-то степени меня опекал. Однако тут я
вспылил. Грубо, сапогами залезать в мою личную жизнь (которой уже не
было!)? Значит, из чувства товарищества, полковой корпоративности
(Смирна-а-а-а! Направо равня-я-йсь!) я должен просить Жозефину, чтоб она
попросила Барраса (до или после ее упражнений под столом?) замолвить
словечко перед Бонапартом о нашей кавалерии-сиротке?

- Что известно Парижу, мне неведомо. Давно не был в увольнении. А вам,
Отеро, известно, что Баррас побаивается Бонапарта. Вы мне сами объясняли:
Директория утвердила план итальянской кампании, ибо желает услать подальше
строптивого, непредсказуемого генерала. Расстрел роялистов из пушек в
центре Парижа произвел сильное впечатление не только па публику.

- При чем тут Баррас? - изумился Отеро.

С минуту мы глупо глядели друг на друга.

- Наверно, вы не в курсе, - пробормотал Отеро извиняющимся тоном. - В
высших сферах об этом только и говорят.

- Не вхож в сферы, - отрезал я сухо.

- Готар, официальная церемония назначена через неделю. Генерал Наполеон
Бонапарт женится на Жозефине Богарне.

* * *

Мой ответ уместился в две строчки:

"Мадам, клянусь жизнью, письма были сожжены невскрытыми. Об их содержании
никто никогда не узнает".

* * *

Долгие годы я размышлял над этой историей. По прихоти судьбы мой путь
пересекся с траекторией Кометы. Финал закономерен. Я не был достоин даже
находиться с ней рядом. Да, Баррас сам познакомил Жозефину с Бонапартом,
намеревался с ее помощью контролировать генерала. Да, кто-то заранее
позаботился, чтоб убрать меня с дороги. Все так, но я-то вел себя как
болван, по чужой подсказке, меня элементарно спровоцировали, я оказался
послушной куклой в чьих-то руках. Я пускал сопли, лез на стенку, а
проницательная Жозефина сразу догадалась: "Кто? Зачем? Кто нами играет?"
Интуитивно она поняла то, что я понял гораздо позже.

И когда игра пошла по второму кругу, когда после вынужденного отречения
Жозефина угасала в замке Мальмезон, я хотел, я должен был ее навестить.

Но играли уже другой колодой, сменились правила, многие игроки выбыли из
игры, и на карту ставили карту Европы.

Крупные заголовки французских газет: "Бернадот вошел в Бельгию!" - вызвали
панику в Париже На севере грохотала война Рушилась Империя. Нас с Жозефиной
разделяла линия фронта.

И не меня она ждала.

III. ДЖЕННИ

Почему восемьдесят метров с барьерами? Потому что половина из ее класса
вообще не могли перепрыгнуть через барьер, тем более на скорости Ее это
сразу выделило, и мальчишки к ней стали относиться не так, как к другим
девчонкам, зауважали.

Почему юношеский рекорд Латвии? Потому что Зигрида Юрьевна, тренер
"Буревестника", строгая дама с аристократическими манерами (говорили, что
она из семейства прибалтийских баронов), которую все побаивались, ее в упор
не видела. В глазах Зигриды Юрьевны Дженни была обыкновенной еврейской
девочкой, без выдающихся физических данных; такие косолапые плебейки ходят
какое-то время на тренировки, потом исчезают бесследно. Почему Дженни
буквально страдала от невнимания Зигриды Юрьевны? Бессмысленный вопрос
Просто наступает момент, когда человеку (человечку!) надо, чтоб внешний
мир, чужой и холодный, на все взирающий равнодушно, наконец тебя заметил.
И, как правило, внешний мир олицетворяется в ком-то конкретно: в мальчике в
кожаной куртке на платформе "Дубулты", в школьном учителе биологии, в
черноволосом итальянце-бизнесмене в костюме от Риччи, в пожилом художнике в
ленинградском ателье (спокойно сказавшем: "Раздевайся! Да не для этого,
дура! Рисовать тебя буду, ню!") или в тренере "Буревестника", что в
конечном счете не самый плохой выбор. Дженни тренировалась как одержимая,
плюс ежедневно по утрам делала кроссы по парку, она знала, что все зависит
от нее самой - ее воли, силы, собранности. И вот в финальном забеге
республиканских соревнований она, неожиданно для всех, легко перелетев
последний барьер, первой коснулась ленточки! И ей не забыть, как на нее
тогда смотрела Зигрида Юрьевна (внешний мир ошарашенно трет глаза: что
происходит? я пропустила такую девочку?). Естественно, изменились
отношения, тренерша ей достала олимпийскую форму made in Bulgary,
адидасовские кроссовки, приглашала домой на ужин, где Дженни и научилась
красиво орудовать ножом и вилкой.

Позже коварный внешний мир воплотился в столичного Знаменитого Актера, 3.А.
(мужественно скрывавшего под маской неизменной веселости свои
многочисленные хвори). 3.А. преследовали поклонницы, самоуверенные
московские шлюхи, но Дженни пробилась и через этот заслон (воля,
собранность и женская сила, которую в себе она уже почувствовала), и 3.А.
нахально звонил в деканат Первого медицинского института и вежливым голосом
просил: "Будьте добры позвать... это 3.А. из Театра Сатиры". И надменные
секретарши деканата резвым галопом скакали по коридорам и разыскивали ее,
никому не известную (и разом ставшую известной) первокурсницу.

В Рижский медицинский ее не приняли по банальной причине: пятый пункт,
квота на евреев была исчерпана. В шестнадцать лет остро переживают явную
несправедливость. Но вместо того, чтобы обидеться на весь свет и целый год
бить баклуши в привычной рижской молодежной компании, Дженни рискнула -
поехала в Москву и прошла по конкурсу в Первый медицинский. (Рискни! -
стало ее девизом.) Смехотворная стипендия, комната в общежитии на шесть
коек и прочие атрибуты райского студенческого быта Дженни не устраивали.
Существовать за счет родителей она принципиально не хотела. Брать деньги у
мужиков было бы унизительно. Любимая заставка советских кинематографистов:
крупным планом дверь с надписью: "Нет выхода". Только не для Дженни.
Прокрутив несколько операций с импортными тряпками, она быстро разобралась
в обстановке. Зарегистрировала кооператив, сняла подвал, купила машины и
засадила своих студенток за работу. По ее эскизам студентки с утра до ночи
кроили и шили "импортные" маечки и брюки, а Дженни развозила по торговым
точкам дефицитный товар. Трудовой коллектив вкалывал с энтузиазмом, ведь
такие деньги никому не снились. Дженни переселилась в двухкомнатную
квартиру на Фрунзенской набережной, приобрела подержанный
"фольксваген"-пикап и начала подрабатывать как маклер сдачей московской
жилплощади иногородним.

Страна, разбуженная перестройкой, слабо шевелилась, никто толком не знал,
что можно и что нельзя. Подпольные миллионеры, имевшие горький опыт общения
с ОБХСС (не путать с КПСС!), пока не спешили высовываться. Желторотая
молодежь, будущие дерзкие кидалы и мастера офшорных фокусов, еще не
понимали, что выгоднее - рэкет или покер? - и куда податься - в фирмачи?
хохмачи? трепачи или циркачи? - и какая разница между дилером и киллером?

Дженни рисковала, но не зарывалась. Снимала пенки. По ее мнению, жаловаться
на отсутствие денег могли лишь лентяи и идиоты. Никогда больше она не
чувствовала себя так вольготно в финансовом отношении, как в период
московской учебы. И училась еще заочно во ВГИКе!

Спрашивается: откуда столько энергии? Пожалуйста, спрашивайте.

Сама Дженни не спрашивала, энергия ее была естественная, как дыхание.

"Очень целеустремленная девочка", - говорили все вокруг.

Родители, обеспеченные рижские врачи, далекие от политики, на которых вроде
ничто не капало, сообразили, что ради блага их дочери они должны переехать
в другие края, где все стабильно и удачная инициатива приносит твердые
дивиденды. Родина вечно зеленых помидоров в любой момент могла крутануться
в обратную сторону, и опять возникнут проблемы с пятым пунктом, а частных
предпринимателей посадят... ну, не в тюрьму, надеемся, дочке повезет,
посадят на зарплату в 85 рэ. Корыстные мотивы? Не только. Остались в памяти
рассказы бабушки, свидетельницы того, как в ее захолустное местечко
ворвалась конница Петлюры и порубила всех евреев мужского пола, мирно
читавших Тору в тени придорожных деревьев. Таким образом, Дженни внутренне
была готова к перемене климата. Однако в еврейском дружном семействе если
что стабильно, так сложности: то дед заболел, то бабка, то тетка
разводится, то жена дяди не дает разрешения, то младшая сестрица Дженни
укатила с грузинским мальчиком на Кавказ - ищи ветра в поле! И потом,
межпуха намыливалась в Израиль, а тут появился Джек, совпало много
обстоятельств, и Джек, как и подобает боксеру, резким ударом отправил
Дженни в глубокий нокаут, в Америку.

Более всего поражало саму Дженни, что в Лос-Анджелесе она утратила свои
честолюбивые планы, превратилась в обыкновенную бабу, спряталась в скорлупу
семьи и была счастлива, особенно когда родилась Эля. Такая метаморфоза с
ней, с Дженни! А еще ее называли целеустремленной девочкой! На диком
московском западе ее подружки, робкие ученицы, вышли на дорогу большого
бизнеса. Правда, раздавались и ночные истерические телефонные звонки и
знакомый голос плакал в трубку: "Меня обобрали до нитки, прокрутили на
пятьдесят тысяч долларов!" Короче, когда Дженни пыталась заводить разговор
на тему: где прошлогодний снег, боксерская реакция Джека сразу сбивала ее с
ног:

- Скажи спасибо, что я тебя увез оттуда. Ты начинала в вегетарианский
период. С твоим характером сейчас тебя бы пристрелили или изуродовали.

И Дженни понимала: Джек, пожалуй, прав.

Что же касается обстоятельств, имеющих скверную тенденцию совпадать, то к
тому возрасту, когда ее могли избрать депутатом Верховного Совета (21 год),
Дженни убедилась: мальчики ее поколения приятны в постели, забавны на
вечеринках, но... полная пустота и ничтожество. Употребить очередную телку,
на халяву заработать сто долларов, сесть в иномарку, напиться вусмерть в
ресторане - предел их мечтаний. Более того, в компании своих сверстников
Дженни становилась такой же, как и они. Ее заносило. Не два-три вздыхателя,
вокруг нее должна была клубиться вся улица, вся тусовка! Однако
романтические чувства из мезозойской эры ее предков считались смешными,
мальчики клубились охотно, когда чувствовали запах свежесорванной
клубнички. Короче, дорогой мой профессор Энтони Сан-Джайст, в