жалкие и непонятные слова они
сочтут как проявление трусости и еще больше озвереют. Впрочем, в глазах
главаря угадывался интеллект, хитрый и безжалостный ум мародера. Его лицо,
по-своему привлекательное, должно было вызывать доверие. Таких пускают в
дом погреться, после чего они преспокойно перерезают горло мужчинам,
насилуют женщин, забивают ногами детей. Я знавал таких. Мародеры! Они
возникают на поле боя после битвы, по ночам, грабят мертвых, закалывают
раненых. Но когда их ловят, то расстреливают на месте без суда и следствия.

Кажется, любезный джентльмен кожей почувствовал, на кого нарвался. Однако
на этот раз он был хозяином положения.

- Что ты на меня так смотришь, мудила? Ну смотри, смотри. Сейчас твоя баба
обслужит всю хевру. Ей не привыкать. Пикнешь - изувечим!

А ведь верно: мудила! Как всегда, я думал о себе, а он выбрал более
изощренный способ схватиться с такими, как я. И вспомнились слова Димы
Кабанова про Ангела Смерти, только теперь я понял, что Дима их произнес со
скрытой издевкой. И впрямь, какой из меня Ангел Смерти? Старая жопа! Не
способен защитить даже свою девочку!

И вот это сознание собственного бессилия, унижения и ожидание еще худшего
унижения привели меня в бешенство. Мой мозг заполнила всего лишь одна
фраза, повторяясь с вариациями: "Революция рубила головы преступникам!
Революция рубила головы мародерам! Революция рубила головы убийцам!" Я
стремглав помчался назад по лесной дорожке, выкрикивая что-то бессвязное, и
я знал (почему - не спрашивайте!) - надо добежать до того поворота,
исчезнуть за теми кустами, чтоб меня никто не видел. Полцарства за коня!
Полжизни за коня!

И я бегу, задыхаюсь - скорее, успеть, успеть! - и чувствую, что у меня
обрывается сердце.

Часть третья

I. ПРОФЕССОР САН-ДЖАЙСТ

Я открыл глаза - надо мной в ослепительно голубом небе кружились зеленые
верхушки деревьев. Я закрывал глаза и куда-то проваливался. Я открывал
глаза - надо мной кружился белый потолок, иногда подсвеченный солнечным
зайчиком, иногда люминесцентной лампой. Я закрывал глаза и опять
проваливался в пустоту, и мне не хотелось открывать глаз, ибо я не знал,
какая на этот раз будет карусель: небо с деревьями или потолок? И было
ощущение, что я привязан - к дереву, койке, потолку? - и было ощущение, как
будто я прячусь от чего-то страшного, уже происшедшего, о чем я
категорически не желал да и не мог вспомнить. Состояние небытия. Почему-то
оно казалось мне привычным, словно я бывал в нем, и не однажды.

Наконец, открыв глаза, я убедился, что все застыло на месте: неоновая
длинная лампа под потолком, темное окно, столик у постели, металлическая
штанга с капельницей, и от капельницы к моей левой руке тянулась узкая
прозрачная трубка. Методически, не спеша я произвел инвентаризацию
собственного тела. Пошевелил пальцами рук и ног, провел ладонью по лицу.
Подбородок и щеки обросли щетиной, зубы целы. Я чувствовал общую слабость,
что-то кололо под лопаткой, ныло в груди, но так вроде ничего особенного. Я
попытался приподняться и вскрикнул от острой боли в левом плече. Вот там
явно сквозная дыра, недаром плечо перебинтовано.

Возник человек в белом халате, озабоченно глянул на меня.

- Вам нельзя делать резких движений.

"А кому можно?" - подумал я и обрадовался, что так подумал: это был мой
нормальный ход мыслей.

Доктор пощупал пульс, смерил давление. Я задал несколько вопросов,
совершенно естественных, которые он проигнорировал.

- Отдыхайте. Через час я вернусь. Тогда поговорим.

Возникла медсестра, напоила чаем. Улыбаясь, вынула из-под меня судно
(pardon, monsieurdame!), протерла мне лицо ваткой со спиртом, подкрутила
сбоку койку так, что теперь я полусидел. Улыбаясь, шепнула:

- Ждите гостей.

Вернулся доктор и снова очень внимательно посмотрел мне в глаза.

- Вы способны разговаривать?

- С большой охотой, - сказал я.

- Насчет охоты не знаю. Будь моя воля, я бы их еще сутки не пускал. Но
полиция настаивает. Я обещал, что сразу им позвоню, как только вы очнетесь.
Учтите, вы находитесь под действием сильных медикаментов и в том числе -
транквилизаторов. В любой момент вы имеете право прекратить беседу,
сославшись на усталость. Зовите меня.

Полиция? Почему полиция? (Голова, заблокированная лекарствами, медленно
заработала.) Что-то случилось с Дженни. Авария? Мы разбились на машине?

Дженни!!!

Слава Богу, я не успел испугаться. В палату вплыл черный полицейский -
вылитый положительный герой из американских телесериалов: лысый, в очках, с
серебряными усиками, а за ним... Дженни. Дженни была в сером брючном
костюме ("Броненосец "Потемкин"), пиджачная куртка застегнута на все
пуговицы.

- Дженни, ты жива? - воскликнул я непроизвольно по-русски.

Она взглянула на меня как-то странно. Ну да, непроницаемый взгляд Жозефины!

- Он спрашивает, жива ли я! - повторила Дженни мою фразу по-английски.

- Спокойнее, мистер Сан-Джайст, - мягко сказал полицейский, - вам нельзя
нервничать.

- Он говорит, что тебе нельзя нервничать, - сказала Дженни по-русски. - Я
тебе объясню ситуацию, потом ему переведу. По моей настойчивой просьбе
допрос - а это допрос, Тони, - пойдет по-русски. Ты плохо владеешь
английским, а после перенесенной травмы вообще можешь что-то не понять.
Крайне важно, - она артикулировала губами каждое слово, - чтобы ты все
понимал и отвечал не сгоряча, а подумав и вспомнив. Он сейчас тебя
предупредит, что все твои показания могут быть использованы против тебя.

Монотонно перевела все полицейскому.

- Позвольте вопрос? - Полицейский снял очки, протер их платком, и таким
образом мы посмотрели друг другу в глаза. Знакомый прием. - Профессор
Сан-Джайст читал лекции в американских университетах. Без бумажки. Может,
он предпочтет говорить по-английски?

- Профессор Сан-Джайст учил свои лекции наизусть, - ледяным голосом
ответила Дженни. - И я редактировала текст. У профессора был инфаркт. И мне
быстро по-русски: - У тебя был инфаркт, Тони. Поздравляю. Инфаркт ослабляет
речевую память. Проконсультируйтесь по учебнику медицины. Разумеется,
профессору легче всего говорить на родном французском. Тогда ищите
переводчика. Я свободна, капитан?

- Миссис Галлей, вы опять сердитесь, - проворчал полицейский. - Ол райт,
все будет так, как мы условились. - И ко мне: - Мистер Сан-Джайст, в
прошедшее воскресенье, в лесу, когда вы убежали от группы... Миссис Галлей
утверждает, что вам угрожали... Вы не заметили всадника?

Дженни послушно перевела, а тем временем я кое-что сообразил. У меня провал
памяти. По какой причине? Этого еще не хватало! В первую очередь надо
восстановить события.

- Я прошу вас рассказать, что со мной произошло. - Я говорил по-русски, но
смотрел на полицейского. - С кем я был в лесу? В каком? Если я был с
Дженни, то кто нам угрожал? Куда мы с Дженни бежали? Какой всадник?

- Бежали не вы с миссис Галлей, - вздохнул полицейский, - убежали вы один.

Видимо, у меня сделалась такая морда, что они встревожено переглянулись.

Дуэтом по-русски и по-английски:

- Позвать врача?

- Не надо врача, - процедил я сквозь зубы. (Как будто внутри меня нажали на
все болевые точки. Получился мощный аккорд. Что ж, самое время сдохнуть.
Нет, сначала я хочу знать продолжение занимательной истории. Потом, когда
они уйдут, оторву трубку от капельницы). - Рассказывайте.

- Врач предупредил, - сказала Дженни полицейскому. - В результате
перенесенного шока он может все забыть.

- Сожалею, мисс Галлей. - Полицейский изобразил сочувственную гримасу. -
Однако я обязан задать необходимые вопросы. Мистер Сан-Джайст, вы гуляли с
миссис Галлей по лесу. На опушке к вам приблизилась группа... Гм, цветной
молодежи. У них были две бейсбольные биты и заряженный пистолет. Биты,
пистолет и гильзы от патронов найдены на месте и хранятся как вещественные
доказательства... Так вот, миссис Галлей утверждает, что пятеро парней ей
угрожали насилием.

Дженни перевела и добавила по-английски ядовитым тоном:

- Шалуны-мальчишки утверждают, будто намеревались подарить нам цветы.
Скромный букетик. И вы им поверили.

- Я никому не верю, - буднично проговорил полицейский. - Я хочу разобраться
и понять, что произошло. Итак, мистер Сан-Джайст, вы убежали от них в
кусты. Извините, я не точно выразился. Вы пытались привлечь к себе внимание
и кричали: "Не отдам деньги, не отдам деньги". Тут все показания сходятся.
Наверно, вы надеялись, что пятерка в полном составе последует за вами и
оставит вашу даму в покое. За вами побежали двое с бейсбольными битами. И
тут из-за поворота, за которым вы скрылись, выскочил всадник. Он был одет в
форму офицера французской кавалерии и в руке держал саблю...

"Обычно саблю держат ногой", - хотел вставить я, но не успел. И вообще,
рассказ полицейского меньше всего требовал иронических комментариев.

- Всадник догнал двух парней с битами и срубил им головы. Вожак группы (так
называет его миссис Галлей) не сдвинулся с места и стрелял во всадника.
Выпустил всю обойму. Всадник срубил ему голову. Потом мы провели
экспертизу. Всадник не ранил, не калечил своих жертв. Это были отработанные
удары военного кавалериста старой школы. Он убивал одним взмахом сабли.
Кстати, сейчас нет военной кавалерии. Есть национальная конная гвардия, но
таким ударам гвардию не учат.

Выслушав перевод, я спросил:

- Где же был я все это время?

- А вы не хотите знать, где была миссис Галлей и двое оставшихся в живых
ребят? - вежливо осведомился полицейский.

Очки скрывали выражение его глаз, но что он думал, я догадывался. В тяжелом
взгляде Дженни читалось: "Молчи лучше в тряпочку".

- Миссис Галлей проявила редкостное самообладание и мужество, - продолжал
полицейский. - Она скомандовала мальчикам лечь плашмя на землю и закрыть
голову руками. А сама...

- Не приукрашивайте картину, - возразила Дженни, - сама я вопила от ужаса
как сумасшедшая.

- На непонятном языке.

- Конечно, по-русски, капитан. Когда смерть в двух шагах, то кричат "мама"
на родном языке. А мальчики увидели, что от всадника им не убежать. Двое
старших с бейсбольными битами уж как петляли по поляне... И они прижались
ко мне, словно я была их матерью и бормотали: "Мэм, спасите". И я сказала
им: "Ничком, на землю и не шевелитесь!" Наверно, мои вопли надоели
всаднику. Он вздыбил коня и ускакал обратно по лесной дороге... Кто-то в
лесу услышал крики и выстрелы. Прилетел полицейский вертолет.

- Да, нам позвонили из машины.

Теперь я лишь присутствовал при их диалоге. Дженни переводила, даже не
глядя в мою сторону.

- Вы спустились с небес, как посланцы Бога Кажется, мы втроем хором
заревели...

- А потом мы нашли недалеко от поляны, за тем поворотом, куда ускакал
всадник, мистера Сан-Джайста. Он лежал без сознания, в крови. У него была
сквозная пулевая рана в плече.

- Тот парень, что заварил всю эту кашу, выстрелил вслед Сан-Джайсту.

- Мальчики утверждают, что Дейв стрелял только во всадника.

- Вспомните, капитан, сначала мальчишки говорили про букет цветов.

- Но мальчики сразу сказали, что вы, миссис Галлей, спасли им жизнь. И
врачи доказывают: мистера Сан-Джайста ранили выстрелом в грудь, а не в
спину.

- Значит, профессор, убегая, обернулся. Тут его и настигла пуля. Какие
могут быть еще объяснения?

- Никаких, миссис Галлей. И в этом вся сложность. Инцидент произошел среди
бела дня...

- Что вы называете инцидентом?

- Ну вашу встречу с Дейвом и компанией. До появления всадника...

- Какое безобидное словечко. Вы бы желали вашей жене и дочери такого
"инцидента"?

- Пожалуйста, не придирайтесь к терминам. Я хочу сказать, что лес был полон
народу, особенно в районе стоянок машин и вдоль шоссе, опоясывающего лес. И
никто, никто не видел всадника! Он растворился в воздухе. Зато мы имеем три
обезглавленных трупа. Ведь не с неба они свалились?

- Это уж точно, капитан. Тут наши свидетельства ни на йоту не расходятся.

- Почему всадник был одет в форму французского офицера? - встрял я и
нарушил их оживленную беседу.

На меня покосились с неудовольствием. Дженни перевела, полицейский без
особой охоты объяснил:

- Мы тщательно проанализировали показания миссис Галлей, мистера
Джефферсона и мистера Франклина. Они единодушно утверждают, что на всаднике
был синий военный мундир. Костюм, взятый из музея американской кавалерии?
Но даже в прошлом веке американские кавалеристы не носили на груди шнурков.
Мы навели справки. Выяснилось, что всадник был облачен в парадную форму
французского драгуна эпохи Наполеона: белая перевязь наискось, желтые
эполеты...

- Красные эполеты, - поправил я.

- Что он сказал? - встрепенулся полицейский.

- Как всегда, глупости, - ответила Дженни.

- Нет, что он сказал? Переведите!

- Профессор демонстрирует свою эрудицию. Он специалист по французской
истории. Он может обрисовать форму одежды всех видов войск до мельчайших
деталей.

- Пожалуйста, - попросил полицейский.

Я обрисовал. Полицейский строчил в блокноте. Потом полицейский перелистал
блокнот, перечел какую-то запись.

- Потрясающе! Все совпадает.

Он снял очки и впервые взглянул на меня как на респектабельного субъекта.

- Вы нам дали очень ценные сведения, профессор. Этот маньяк-убийца,
наверно, захочет раздобыть и другие атрибуты французского военного
обмундирования. И тут...

Полицейский не закончил фразы, не стал меня вводить в курс операции.

Дженни перевела.

- Вы на правильном пути, - сказал я. - Надо проконтролировать точки сбыта
антиквариата.

Я старался не замечать испепеляющих молний Дженни.

- Мистер Сан-Джайст, - как бы мимоходом поинтересовался полицейский, - вам
никогда не приходилось служить в полиции?

- Я рядовой читатель детективной литературы, - быстро пробормотал я, поняв,
что несколько высунулся. - Кстати, Голливуд, случайно, не проводил
массовку?

- Проверяли, - поскучнел полицейский. - Никаких массовок в этот день не
проводилось. Никаких фильмов с участием французской кавалерии в Голливуде
давно не снимают.

И захлопнул блокнот.

- Спасибо, мистер Сан-Джайст. Благодарствую, что вы нашли силы хоть в
чем-то нам помочь. Миссис Галлей, я бы желал побыть с профессором буквально
минуту наедине. Уверяю вас, у следствия больше нет и не будет к нему
вопросов. Мы объяснимся на пальцах, но без присутствия дам.

Дженни передернула плечами и вышла. В дверях, правда, обернулась и со
слабым подобием улыбки:

- Выздоравливай, Тони.

Полицейский проводил ее глазами, покрутил в руках очки и, решив их не
надевать, повернулся ко мне. От его взгляда было некуда деваться.

- Профессор, я говорю очень медленно и надеюсь, вы уловите суть сказанного.
Я принимаю во внимание ваш возраст и искренне вам сочувствую. Именно
поэтому я позволю себе... Да, есть разница: читать детектив, лежа на
диванчике, или влипнуть в детектив самому. Конечно, миссис Галлей отчаянно
храбрая девочка, но в той страшной и неожиданной ситуации, в которой вы
оказались, нельзя, никак было нельзя оставлять женщину одну. Вы меня
понимаете?

- Ай андестенд, - ответил я.

* * *

Дженни взяла меня из госпиталя через четыре дня, объяснив, что каждый день
стационара стоит очень дорого, а моя страховка вряд ли годится в Америке. О
страховке мы говорили неоднократно и подробно. Дженни послала от моего
имени письмо в соответствующие инстанции с просьбой возместить лечение в
госпитале. Разговоров на другие темы Дженни старательно избегала, да и я не
рвался.

Меня поселили наверху в кабинете, посадили на вегетарианскую диету, возили
в госпиталь на перевязку, следили, чтоб я не поднимал на руки Элю и
выполнял медицинские предписания - в частности, прогуливался по квартире,
ежедневно увеличивая количество шагов.

Вообще, Дженни вела себя идеально, но ближе чем на метр ко мне не
приближалась. Держала дистанцию. Она научилась смотреть как-то мимо меня,
да и я не ловил ее взгляда. И тем не менее - вот это было ново! - я
чувствовал, что за мной все время наблюдают, ведь у женщин очень развито
периферийное зрение.

Иногда, собравшись с духом, я намеревался задать Дженни множество вопросов,
однако все вопросы, да и желание их задавать, мигом исчезали после того,
как, закрывшись в ванной и побрившись, я взирал на себя в зеркало.

Я постарел лет на десять.

Ни ранение, ни инфаркт (из которого я вроде выбрался), ни психологический
шок не могли привести к таким резким изменениям.

Оцепенело я разглядывал в зеркале свое чужое лицо и думал, что теперь мне
надо привыкать к нему и в конце концов я привыкну, но привыкнет ли Дженни?
Никакой суд присяжных ее к этому не приговаривал. И в моей башке звучали
слова Глубоководной Рыбы, сказанные в Вашингтоне. Почему я не принял их
всерьез?

* * *

Как-то мимоходом я поинтересовался:

- Писали что-нибудь в газетах?

- Писали, - со змеиной улыбкой ответила Дженни. - И все мои знакомые
прочли. Тебе этого лучше не читать.

* * *

Я быстро выздоравливал. Я совершал прогулки на средней скорости по
Вентура-бульвару (на холмы не взбирался), ежедневно увеличивая километраж.
Побаливало левое плечо, иногда сдавливало грудь. "Что это такое?" - спросил
я у доктора. Доктор радостно пояснил: "Начальная стадия стенокардии". Я не
стал сообщать новость Дженни, хотя по ее глазам видел, что она в курсе.
Наверняка тоже беседовала с врачом.

Я обозлился. Вы меня мало знаете! Я эту начальную стадию переломаю. Я
двигательное животное. Мне надо двигаться и двигаться. Я приведу себя в
былую форму.

Утром я просыпался несколько разбитым, но заставлял себя скорее выйти на
улицу. Во время многочасового марша мои хвори отступали, и я успевал еще
вздремнуть дома, до приезда девочек. И спускался опять на улицу, на этот
раз с Элей.

Я ужинал в одиночестве. Наш распорядок дня не совпадал. Да и трудно было бы
проводить вечер с любимой женщиной в молчании - повторяю, Дженни избегала
разговоров, кроме как на госпитальные темы, а этих тем и всего, что связано
с моим здоровьем, я старался не касаться.

Однажды Дженни задержалась на кухне, потом присела к столу:

- Я вижу, ты ведешь спортивный образ жизни. Готовишься к всемирной
олимпиаде? И прекрасно обходишься без спиртного и курева.

Подразумевалось: ...и без спанья со мной.

Я подумал: это намек? Но ведь ты сама установила барьеры. Или мне намекают,
что пора съезжать с квартиры, дескать, мой дом не санаторий.

Про то, что пора отчаливать, я думал постоянно. Однако прежде надо бы найти
деньги за лечение (и лежание) в госпитале. Или найти организацию, которая
эти расходы покроет. Для меня сумма была неподъемная. Вот когда доктор
скажет, что я пришел в норму, я задействую свои каналы. С женщиной
расстаются красиво или некрасиво. В данном случае красота меня не
волновала. Сначала я должен погасить долг, снять финансовую удавку с
Дженни, а уж потом со спокойной душой и чистой совестью повеситься.

- Да, я готовлюсь.

Подразумевалось: найду деньги, расплачусь и уеду. Но если тебе все
обрыдло...

Она поняла.

- Оставайся. Ты мне не мешаешь и вполне устраиваешь, как бесплатный
бэби-ситтер.

Что называется - получил слегка по роже. Проглотим. И потом с Элей у меня
действительно любовь и дружба. Мы с удовольствием гуляем, я ее кормлю,
купаю, укладываю спать, когда Дженни отправляется куда-то по вечерам. Куда?
Я не спрашивал.

Впервые после долгого перерыва мы поиграли в гляделки.

- По твоему мнению, мою квартиру еще продолжают прослушивать?

Вот оно что! Я не знал каких-то обстоятельств, ей известных. Или Дженни
узнала нечто про меня, о чем я ей ранее не сообщал. Тогда объяснимо, почему
ко мне такой пристальный интерес, почему держат дома и втихаря за мной
наблюдают. Поведение женщины диктуется двумя стимулами: любовью и
любопытством. Любовь, видимо, кончилась. (А как могло быть иначе? Постыдное
бегство в лесу не прощают.) Но любопытство порой сильнее любви.

- Кто прослушивает? - спросил я по инерции и тут же был наказан.

- Любопытны не только женщины. Наверно,