ропе и перетрахали всех
парижанок. Профессор спрашивает про XIX век. Построили Версальский дворец и
Эйфелеву башню путем нещадной эксплуатации рабочего класса...

- Основное событие девятнадцатого века произошло в 1870 году, - заявила
Сарра Джейн, - 21 декабря родился Василий Ильич Ленин.

Я был потрясен. Я не ожидал такого знания подробностей и имен. Ни один мой
студент в Дофине не назвал бы ни Розу Люксембург, ни Куликовское поле
(Куликово, но я уже слишком требователен) даже под пытками гестапо. Не
назвал бы по той простой причине, что мы этого никогда не проходили.
Правда, наблюдался некоторый идеологический перекос. Тоже объяснимо. В
процентном отношении количество марксистов среди преподавателей
американских университетов больше, чем на Кубе или в Северной Корее.

- Ребята, вы замечательные эрудиты, - сказал я. - Мне бы только хотелось
навести в вашем энциклопедическом образовании хронологический и
географический порядок. Устроим дополнительные занятия.

Класс приуныл.

- А зачем? - спросила Сарра Джейн.

...Кажется, недавно мне задавали подобный вопрос.

О дополнительных часах (на добровольных началах) надо договориться с Ингой.
С Ингой договориться можно, а вот придет ли кто-нибудь из класса?

* * *

В воскресенье к вечеру позвонила Инга:

- Что делаем, профессор?

- Готовлюсь к дополнительным занятиям.

- Ты мне не нравишься, Сан-Джайст. Давай поедем куда-нибудь развлекаться.
Ларри нас отпускает. Он тебе доверяет.

В машине я попросил, дескать, нельзя ли сделать крюк, нужно забросить
письмо. В этот момент Инга обгоняла автобус и не услышала или не захотела
услышать, а я не стал повторять.

Беседуем на академические темы. Я говорю:

- Возьми Сарру Джейн. Она уникум. В Америке никто, кроме нее, не укажет
точно день рождения Сталина. И если бы она не перепутала всего остального,
то цены бы ей не было. Как редкий экспонат - в музей?

Вдруг замечаю, что мы катим по Вентура-бульвару.

- Куда мы едем?

- На Диккенс-стрит. Тебе же туда надо забросить письмо?

Я молчу. Инга молчит. Сворачиваем на Диккенс-стрит. Подруливаем к дому.
Выхожу. Направляюсь к почтовым ящикам. Бросить письмо невозможно. Нет щелей
для писем. Когда я жил здесь, у меня был ключ, чтоб брать почту, а как ее
доставляют - меня не интересовало. На всякий случай нажимаю на дверной
звонок к Дженни. Естественно, никто не отвечает. Дженни с Элей в Сан-Диего.
У родственников. Теперь это называется родством. Темно-зеленый костюм,
голливудский краснобай с женами и любовницами и тот первый, с которым она
решила мне изменить - все нынче в Сан-Диего, по-родственному, единая
дружная семья! Да и я хорош, разведчик, не обратить внимания на такую
деталь с почтовым ящиком. Гнать пора на пенсию! Гм... Что давно и сделано.
И Системой, и Дженни.

Сконфуженный, возвращаюсь в машину.

- Так принято во многих домах Лос-Анджелеса. Иначе завалят рекламой, -
говорит Инга. Говорит очень тихо, спокойно, без всякого ехидства в голосе,
наоборот, словно извиняясь. - Но ты бы мне не поверил. Знаешь, пожалуй, это
к лучшему. Завтра перечтешь письмо и порвешь. Или перепишешь. Или пошлешь
по почте. У почтальона общий ключ, доставка гарантирована. К сожалению. Ибо
по личному опыту могу сказать: письма - дело бесполезное.

- Инга, ты умная баба. И прекрасно знаешь, что опыт других никогда никого
ничему не научил. Обратно поедем через Лорел-каньон? Там неподалеку есть
пиццерия "Неаполитано". Рекомендую. Однажды я там здорово надрался. В
одиночестве. Поэтому никаких ностальгических воспоминаний не будет. Вдарим
по кьянти?

Поехали, засели, вдарили. Я плохой специалист по едальным заведениям, чему
свидетельствовало почти полное отсутствие публики (может, публика тоже
смылась в Сан-Диего? Мода нынче такая?), да нас это как раз устраивало.

Задушевная беседа получилась. Разговор двух разбойников-авантюристов. Оба
владели сокровищами, у одного их сперли, и он, потерпевший, делится опытом
- как и когда проморгал, проворонил. Вот в данном случае чужой опыт очень
полезен (по аналогии: недаром криминальные структуры делятся опытом!),
удачливый разбойник слушает и соображает: "Замок надо повесить, забор
починить". Ведь у Инги схожая ситуация - молодой бой-френд, пятнадцать лет
разницы. Для женщины это много, для женщины это слишком, но Инга держит
Ларри стальными когтями. Инга - авантюристка похлеще меня. Я знавал таких.
Терезия, "богоматерь Термидора". Сильные натуры.

Как мне казалось (подчеркиваю - мое сугубо личное впечатление), я не
жаловался, а читал лекцию. По технике безопасности. Инга была предельно
внимательна.

Будут ли так же внимательны мои балбесы на дополнительных занятиях? Если
выступлю на эту, всех интересующую тему, то прибегут из соседних классов.
Всем полезно послушать.

А если бы слушала Дженни? Для меня, мысленно, она присутствовала за
столиком, клевала вилкой салат. Контролер. Конечно, какие-то вещи я
выбалтывал. В задушевных беседах, как в разведке, баш на баш. Инга мне про
Ларри: не устоял ее парень перед кофейными бедрами Молли Горд (я его
понимаю), ну а я - про темно-зеленый костюм. Ни в чем я Дженни не винил.
Только самого себя. В кризисных ситуациях нельзя, Инга, раскрываться,
никакие рассудочные доводы тут не действуют. Ларри смотрит на тебя, а видит
блядскую юбку и кофейные бедра Молли (что видит Дженни, когда смотрит на
меня, я решил не уточнять. Впрочем, действительно не знаю. Спросить при
случае?). К Дженни нет претензий, она честно предупреждала. Я вышел из
самолета, как средневековый рыцарь, в металлических доспехах, с закрытым
забралом Не ждал, не гадал, что она меня встретит. Инга, ты не виновата, у
тебя были гости, стечение обстоятельств. Я мудак, я осел, на радостях
сбросил панцирь, теплая, понимаешь, погода в Лос-Анджелесе. Вылез голышом,
как на пляж. И получил сокрушительную оплеуху. До сих пор в нокауте. А
письмо не для нее. Письмо для себя. Раз ты уже в нокауте, в нокдауне -
путаюсь со спортивными терминами, - короче, раз ты тонешь, то письмом,
высказав в нем все, ты снимаешь с себя тяжесть и барахтаешься на
поверхности. Очень важно выговориться. Слова типа: люблю, все прощу, буду
ждать - произносятся не для партнера, произносятся в его присутствии для
себя. Дескать, он услышал, прочел, значит, остается проблеск надежды. Ты
писала Ларри? Пять писем? Допустим, он их не читал, он их подкладывал под
жопу Молли Горд, перед тем, как ее... (а что сделает Дженни с моим письмом
-думать не хотелось), но ты выиграла время, ты выплыла. И вернувшись, он
обнаружил не кисель, не скисшее молоко, а энергичную бабу, которая послала
его на... Ползал на коленях, спал в саду под твоим окном на надувном
матрасе? Видишь, как романтично.

Я подумал, что о матрасике можно было упомянуть, красивая подробность, а
вот о ползанье на коленях - тут она его продала. Продала - значит, не
простила, Инга из тех женщин, что не прощают. И Ларри это известно. Не
обнаружив под юбкой Молли ничего сверхъестественного, он поостыл и смекнул,
что Инга вскоре использует свое служебное положение. А как развивались
события, если бы я был деканом, а Дженни преподавателем на кафедре по
контракту? Риторический вопрос, от черной зависти. Ларри симпатяга, ну
увлекся, с кем не бывает? И все мои измышления - плод испорченной фантазии.

И еще. Исповедуясь, разрывая на груди тельняшку, я тем не менее зорко
следил за выражением ее лица. Я пытался понять, знает ли Инга о романчике,
который закрутился на вечере у рыжебородого перед ее глазами, или Дженни,
опытная конспираторша, провела интригу так, что никто не пронюхал?

Нет, решил я, не знает. Инга сильная, волевая баба, однако есть вещи
посильнее. Не обсудить со мной такой пассаж или не дать скрытый намек, мол,
в курсе, но молчу - на такой подвиг женщины не способны. С каким бы рвением
она перемыла косточки, да и я бы кое-что почерпнул для общего развития -
обмен информацией к обоюдному удовольствию! - но впрямь лихо тогда работал
парень, будем к нему справедливы, всех обольстил, очаровал, ослепил, и,
кроме него самого, никто ничего не видел. Мастерство. Снимаю шляпу. С
вешалки.

И еще. Мой рассказ про зеленый костюм (он светлеет в моем сознании, со
временем превратится в светлый образ) - это обыкновенная житейская история,
где-то выигрышная для Дженни. Подтверждает истину: хороший товар не
залеживается. А если бы я упомянул о пикантном продолжении того вечера, я
бы продал Дженни, продал с потрохами.

В конечном счете, после очередной бутылки кьянти (не считал какой) мы с
Ингой пришли к выводу, что были созданы друг для друга, и как жалко, как
досадно, что мы не познакомились в школе, не поженились в университете, -
увы, не пересекались, прошлепали лучшие свои годы, как пароходы на
параллельных курсах, - что не она сидела в диетической самообслужке на
Вилшер-бульваре ("Ненавижу диету! Неужели это у нее всерьез?" "Инга, если
Дженни предложить на выбор баранину, зажаренную на шампуре, на костре, как
мы любили в нашей молодости, - помнишь? слюнки текут! и банку сушеной сои,
жирность - 0%, соль - 0%, то Дженни не колеблясь предпочтет сою"), что не я
поехал с ней в горы ("Жили в палатке, ловили рыбу, ночью - жуткая холодина,
но с Ларри не замерзнешь"), - ну не сложилось, не получилось, разные
судьбы! И так повздыхав и поохав, мы весело расстались около моей
двухпалубки. Инга помчалась домой, где ее ждал Ларри (ночь выдалась
прохладная), а я поднялся в свою каюту, прокрутил автоответчик, чертыхнулся
и лег спать.

С Ингой мне с самого начала было бы просто. Не сахар. Однако ее поведение
предсказуемо, я таких женщин вижу насквозь. Предсказуемость - основа
нормальной семьи.

Завтра пошлю письмо Змее Подколодной. Звонить не буду, просить о встрече не
буду, пошлю по почте. Понятия не имею, как она отреагирует. Казалось, для
меня моя девочка прозрачна как стекло, а выяснилось, что ничего я про нее
не знаю.

* * *

Восхищаюсь Ингой. В учебных канцеляриях меньше всего любят перемены в
графике. Даже если снизойдет Папа Римский и заявит, что выдался свободный
денек и он благоволит прочесть лекцию, университетские крысы падут на
колени, заплачут от умиления, но скажут: "Аудитории заняты, часы
расписаны". Инга, как маг, щелкнула пальцами, и мне нашли "окно" и комнату
для дополнительных занятий.

Пришли 9 человек. Цифру пишу прописью - девять!

Разумеется, был Питер, хотя мог смело отдыхать. Бросились в глаза (не могли
не броситься, там освоена наука, как их подавать) кофейные бедра Молли.

Что ж, все правильно. Первая твоя лекция была жиденькой, и сразу создалась
репутация. А тут еще полез на рожон, потребовал лишних часов.

Элегантный метод поставить на место гастролера. По роже!

И тогда распахнулись двери, а с небес спустилась моя девочка. Контролер со
змеиной улыбкой: "Ну, профессор, как будешь выкручиваться?"

И я сказал: "Останься. Смотри. Тебя никто не видит, но мне достаточно, что
я тебя вижу. Для тебя и буду читать".

И обратился к остаткам класса, разбросанным по аудитории, как матросы в
океанских волнах после кораблекрушения:

- Ребята, вы, наверно, меня не поняли. Явка с повинной на дополнительные
занятия не обязательна. И на экзамене я не буду снижать отметки за незнание
материала, который не входит в программу. Так что у вас есть возможность
провести время более интересно... Ладно, как хотите. Садитесь поближе ко
мне и считайте, что я рассказываю анекдоты. По сути дела, во Франции
девятнадцатый век начался раньше, чем у всех, за пятьдесят дней до
официальной даты. 18 брюмера 1799 года глава Директории Баррас собирался
пообедать. Накануне у него была бурная ночь с очередной фавориткой (Молли,
он любил красивых женщин, вас бы он не пропустил), проснулся поздно, лениво
читал какие-то депеши, пока не прорезался аппетит. И вот он ждет, когда ему
принесут жареного цыпленка, а цыпленка не приносят. Он в гневе звонит в
колокольчик, но вместо метрдотеля появляется генерал и на серебряном блюде
подает бумагу, где каллиграфическим почерком начертано, что правительство
Франции добровольно уходит в отставку, и он, Поль Баррас, собственноручно
заверяет сие своей подписью.

- За границей, - почтительно сообщает генерал, - вы будете получать пенсию
в миллион франков ежегодно.

Баррас выглядывает в окно. Дворец окружен солдатами.

- Раз дело добровольное, - говорит Баррас, - то я подписываю отречение.
Правда, желательно знать, кто мне гарантирует пенсию.

- Пенсию вам гарантирует Первый консул Франции Наполеон Бонапарт.

- Как это любезно с его стороны. Я не спрашиваю, когда он успел стать
Консулом. У меня один лишь вопрос: успею ли я съесть цыпленка?

* * *

У меня один лишь вопрос: получила ли она письмо? Все, я ее оставил в покое,
не навязываюсь, но могу я позвонить, чтоб проверить работу почты?

Трубку берет Лариса (Хорошая примета! Я становлюсь суеверным - если трубку
возьмет Кэтти, то нарвусь на какую-нибудь пакость) и без лишних слов
соединяет меня с начальством.

- При-и-вет! Это ты?

При звуках волшебного голоса балдею. Как наркоман. Никогда не был
наркоманом. Значит, как балда.

Однако мы же мужчины! Нельзя начинать разговор с всхлипов и стонов!

- Слышу стук компьютера. Опять горишь на работе!

- Горение - мое перманентное состояние.

...Двусмысленно.

- Здоровье?

- Молоко коровье.

- Ну, главное узнал, и на том спасибо. Теперь второстепенные детали.
Получила письмо? Ведь я старался, сочинял, выстраивал концепцию. В газетах
пишут, что почта работает отвратительно.

- Письмо? - Пауза. Голос резко меняется. - Тони, прекрати меня обкладывать
херами!

Обкладывать чем? Осторожно кладу трубку. Конечно, я не думал, что она не
спит ночами и перечитывает письмо. И все-таки должна была как-то ответить.
Она начисто забыла о нем! И вспомнила только в разговоре со мной.

Звонок. Инга предлагает передвинуть час лекций.

Звонок. Ганс находит мою идею турпохода по барам Санта-Моники весьма
заманчивой.

Звонок.

- Почему у тебя занято?

- Обкладывают.

- Ты что, обиделся?

Я срываюсь:

- Эта фраза не из твоего лексикона. Ты ее приготовила заранее, чтобы
побольнее меня ударить.

- Кто первым начал? Кто написал... Минуточку, вот: "После развода ты
боялась одиночества, депрессии, и я был нужен. А когда ты выплыла, то
послала меня подальше". Так ты видишь наши отношения?

- Дженни, я понимаю, что это не довод. Когда женщина уходит, она уверена,
что ей будет всю жизнь хорошо, а было плохо только потому, что жила с
человеком, от которого уходит.

- Тони, у меня руки чешутся бить тебе морду.

- Наконец-то приятная новость. Появится возможность лицезреть мою девочку
на близком расстоянии.

* * *

Лицезрел и восхищался, как это она профессионально делает. Определила
уязвимые места клиента, угадала систему его защиты и методично лупит.
Спокойно, иногда даже с улыбкой. И всякий раз стопроцентное попадание. Любо
было смотреть. Несколько смазывало зрелищный эффект лишь то, что били морду
не какому-нибудь доктору Хофферу, а мне персонально.

Итак, я могу хоть сейчас переезжать на Диккенс-стрит. Она не шутит, у нее
нет времени на шутки. Вот ключи. Пожалуйста. При условии, что беру ее и Элю
на полное содержание... Я сказала, что не нуждаюсь в твоих миллионах?
Женская бравада, пора бы привыкнуть - женщины мелют языком несусветную
чушь. Очень даже нуждается. Миллионы всем нужны. С миллионами некоторый
пробел? Выпали через дырку из кармана? Ол райт, будь добрым приносить домой
зарплату равную моей. Семь тысяч. И тогда свою зарплату она сможет
откладывать на приобретение недвижимости, иначе зачем ей вкалывать в
госпитале, как папа Карло? Действительно, глупо пускать деньги на ветер,
платить за съем квартиры. Тони, ты говорил это неоднократно и был абсолютно
прав. Надо думать о своем будущем. А тебе надо сегодня же купить машину. С
Шерман-Окс, кроме как на машине, до университета не добраться. Работать
шофером она отказывается. Не умеешь водить? Найми шофера. Хорошо, ради меня
она пойдет и в шоферы. При условии, что я ей компенсирую госпитальную
зарплату. Семь тысяч. Такая у нее ставка. Ее требования экстравагантны?
Тони, оглянись вокруг, все так живут, особенно когда имеется значительная
разница в возрасте. Правда, она знает случаи, когда пожилые бабы берут на
содержание молодых парней. В этом есть какая-то логика. Она не ханжа, она
никого не осуждает. Но чтоб молодые бабы содержали пожилых мужиков - таких
случаев она не знает. Может, ты знаешь? Скажи! Ол райт, бывают исключения.
Бывают инвалиды, калеки от рождения, неприспособленные к жизни люди
Женщинам их жалко, женщины им помогают. Но ты был на вершине власти, вторым
человеком Франции! Почему ты не позаботился о своем будущем?

...Она нашла это кафе. Легкие дачные столики на улице. Кури на здоровье.
Она взяла себе тарелку биодиетической смеси из кукурузы, фисташек, оливок,
морской капусты, айвы и ревеня. И мне рекомендовала: вкусно и полезно! От
этого я уклонился. Пил кофе, наливая его из керамического кофейника.
Благодать! Правда, мне чистили рожу. Она это называла "чистить репу". И тут
уклоняться не получалось. Зато нас разделял всего лишь столик. Когда еще я
увижу ее так близко? Сиди и помалкивай. Но я встрял. За него я обязан был
заступиться.

- Дженни, он принадлежал к особому поколению. Поколению идеалистов. Это
были последние честные революционеры в нашем тысячелетии. Недаром их звали
Неподкупными. Потом все защитники угнетенных и обездоленных, как только
захватывали власть, первым делом прятали для себя деньги в иностранных
банках. Тут ты можешь мне верить. Я занимался революционными движениями и
как профессор-историк, и как офицер разведки.

Я заговорил о честности? О честности она давно мечтала со мной
побеседовать. "О доблести, о подвигах, о славе" - цитата из русского поэта,
тебе неизвестного. Хорошо, не трогаем юного идеалиста. Предположим, он не
ведал, что творил. Хотя это очень сомнительно. Тут ты можешь мне верить, я
в его возрасте, Тони. Но потом ты стал Королем. И за "шведским столом"
занимался не совсем революционными движениями. Она имеет в виду движения
как физические упражнения. И щедро платил своим шлюхам. Тебе в голову не
приходило, что у тебя складывается странная судьба и, возможно, предстоит
весьма долгая жизнь, которая потребует некоторых расходов? Почему ты не
спрятал для себя деньги? Заграничных банков не было? Или возникали бы
сложности с переводом крупных сумм? Пошатнулась бы репутация
Короля-якобинца? Зарыл бы в землю сундук с золотом. Шито-крыто. Где-нибудь
на берегу северного фиорда в Норвегии.

Я посмотрел ей в глаза. В них отражалась небесная синева похожего дня Южной
Калифорнии. Нет, подумал я, это случайность. Она прирожденный снайпер,
поражает цель, стреляя вслепую.

- Ты серьезно? Грабить государственную казну?

- Опять разговоры об идеалах? Все короли так или иначе проматывали казну,
бросали деньги на ветер: войны, любовницы, балы, реформы, развлечения,
парады, наряды. Если не они сами, так их наследники. И ты мог разумно
распорядиться, взяв свою долю, нанеся шведской казне, которая, кстати
сказать, захлебывается от богатства, минимальный ущерб. Нет, ты считал себя
честнейшим человеком! И теперь тоже так считаешь? Для вас, дьяволов,
путешествующих во времени, годы не имеют цены. Плюс минус два века - какая
разница! У женщины, обыкновенной смертной, ее истинное богатство - молодые
годы, пятнадцать - двадцать лет. И если она связывает свою жизнь с мужчиной
в солидном возрасте, она должна получить что-то взамен. Кстати, порядочные,
честные мужчины это понимают и оставляют молодым женам наследство, а если
нечего оставить, то они не сочиняют письма, не выстраивают концепцию, а
сидят тихо на печи со своими старыми бабками. Тони, я внимательно читала
письмо, я знаю твою манеру работать над текстом. Ты обвиняешь меня во всех
смертных грехах - поправка: прямых обвинений нет, есть скрытые намеки, это
я и называю "обкладывать